broken by broken

— не говори мне, что я прое.. — ты проебался. сехун кусает по противному от слюны мокрую губу и рвет ее окончательно. она саднит, отдает кислым и соленым, но сехуну плевать, он бы с удовольствием порвал себе ебучую голову с ебучими мыслями, застрелился из ста винтовок одновременно и влил бы в себя токсин бутулизма. чонину лицо тоже украсить хочется. еще больше хочется добавить к тому, что сехун тридцатью четырьмя минутами раньше сделал. у кима нос сломан, губа разбита и глаз раздует, стопроцентно. у сехуна ничего, кроме им же губы порванной. чонин все еще не может уничтожить или хоть как-то подпортить его физически. хотя столько об этом, блять, мечтал и порывался. поэтому каждый раз моральными проебами бьет под самый кадык. и это выносило хуна всегда куда сильнее, чем кулаки по смуглой роже. — да въеби ты мне хоть раз! сехун кидает сигарету недокуренную с балкона вниз, чониновскую ладонь хватает и ею наотмашь бьет по щеке своей. пытается, потому что ким не позволяет. снова. он смотрит как побитый щенок, жмурится и, голову опустив, виновато качает. — хун, прости, блять, не могу больше. ну не могу, можешь меня до конца извести. не могу я больше этот пиздец весь терпеть. бегаешь от меня, как кошка от собаки, каждый раз. уничтожаешь каждый раз и бежишь, сехун. чонин ладонями своими обнимает лицо хуновское и заставляет глаза в глаза, чтобы проникнуть глубже и где-то на дне хотя бы надежду минимальную найти. но там только злость, отчаяние, все еще тлеющие обиды и где-то на конце капли громкого люблю и безудержного как же соскучился, господи. — хватит, солнце, я это миллион раз слышал. от зубов отлетает сарказм, сердце бьет пререкаясь с ситуацией — невпопад, челюсти сжимаются, тело отдает легкой тряской. полутрезвый разум говорит нет. — я от этого устал. от всего устал, чон. «до конца извести»? ты на меня-то посмотри? я тут самый ходячий труп, призрак невидимый. странно, что ты меня все еще видишь. я не бегу и никогда не бежал по своей воле. это ты, — пальцем тычет раз несколько в грудь худую, но крепкую, — ты, сука, каждый раз стрелял из револьвера в небо. мы сейчас похожи на двух королев драм, снова, смекаешь? вновь взаимные обвинения, которые за пять километров разят пустотой и бессмысленностью. вот только драмы мне уже давно хватило, а тебе пора съебать. из жизни моей. головы тоже. желательно. спасибо. чонин не вникает, как всегда без восприятия каких-либо возгласов и действий. может, в этом каждый раз и была проблема, что он не слушал и слушать не собирался? страсть, желание, боль, угнетение, больная влюбленность и зависимость — сехун. вот что такое сехун. что они друг для друга. слушать друг друга для них в любом случае было бы бессмысленно. чонину бы обнять, заткнуть рот сехуновский губами своими, но тот смотрит так, как выглядит конец. он знает, о хочет кричать, снова бить, до безумия глубоко целовать и отдаваться на, блять, их кровати. он знает, что сехуну хочется скулить, реветь и сходить одному с ума. чонин готов поспорить и он спорит, пусть и с самим собой. о шумно сглатывает; чонина разглядывает и немыслимо шаг вперед делает. касается плеч ладонями и желание только одно — губами о губы биться, дышать друг другом и кончиками пальцев по телу всему. сехун касается плеч, разворачивает чонина к выходу и говорит, что дверь закрывается сама собой, как всегда. чонин задыхается; доходит до входной и не оборачивается. дверь за ним закрывается. сехун телом содрогается от звука щелчка. через шесть минут и двадцать четыре секунды после — чонин выигрывает спор.