5-14

Пролог Говорят «влюбиться с первого взгляда». Как будто это происходит так: идешь себе по улице, и вдруг у тебя кружится голова, ты хватаешься за руку ближайшего прохожего, чтобы удержать равновесие, а потом поднимаешь голову, смотришь в его широко раскрытые удивленные глаза и… просто понимаешь. На самом-то деле, в большинстве случаев все совсем не так. Страсть с первого взгляда — вот это будет точнее, но любовь? Не голливудская ли это выдумка для потерявших надежду, но абсолютно бессмысленная на практике? Медленно, по миллиметрам, без предупреждения… ты проснешься однажды утром и увидишь его, лежащего рядом, волосы разметались по подушке. И поймешь, что как-то невзначай, посреди тусы в «Вавилоне», проведенной в полузабытьи кислотного тумана, он так плотно вошел в то, что ты считал своей «только-для-своих-нарушитель-будет-наказан» жизнью, что ты уже не можешь представить без него ни единого дня. Так и случилось, а ты пережил одновременно и падение, и взлет. И за какие-то двадцать четыре часа все рушится. Брайан Он ушел не оглядываясь, а ты растерянно стоишь посреди лофта и смотришь, как солнце заливает лучами пустоту, прежде наполненную его жизнью. Ты бесцельно кружишь по пустому помещению, как неприкаянный уличный кот, переводишь взгляд с предмета на предмет, но ничего не находишь. До работы остается еще час, и больше всего на свете тебе хочется сказаться больным, а Теодор пусть сам разбирается с последствиями. Но это было не в твоем стиле, и, застегивая рубашку, игнорируя пустоту в шкафу, где раньше висела его одежда, ты обещаешь себе продолжать жить, хотя это и кажется невозможным. Ты докажешь им всем, что Брайан Кинни так просто не сдастся. Джастин Самолет набит битком, приторно-сладкий запах молока смешивается со спертым воздухом переполненного салона. Ты закрываешь глаза, не обращая внимания на мигающий свет сообщения, требующего пристегнуть ремень безопасности, и никак не можешь понять, с чего вдруг ты так неосторожен. Ты ощущаешь свободу, когда самолет трогается с места, несясь по взлетной полосе как убегающий поезд, и эта свобода неожиданно знакомо оседает горькой сладостью на твоем языке. Кто-то касается твоей руки. Ты поднимаешь глаза на незнакомое лицо совершенно не нужного сейчас человека, рассматривающего тебя подобно ищейке, и отрицательно качаешь головой. Неподходящее время для игр. Всего десять минут от Питтсбурга, а за тобой уже ухлестывают. Ты отказываешься от бесплатного алкоголя и смотришь в окно на проплывающие облака. Куда бы ты ни направлялся, небо всегда выглядит одинаково. Менее чем через час ты ступаешь на большую землю. Слегка кружится голова, тебя немного подташнивает после полета, и во рту появляется слабый привкус того, чего ты боялся больше всего: сожаления. Сумрачный аэропорт вгоняет тебя в состояние ещё большего уныния, и ты почти решаешь повернуть назад, когда приятный молодой человек в униформе протягивает тебе руку и приветствует в Большом Яблоке. Оно и в самом деле было большим. Ты обещаешь себе откусить от него кусок побольше, ловя желтое такси, мчась в Ист-Вилледж и стуча в дверь подруги Дафни, уверенный в том, что покажешь себя в лучшем виде и заставишь всех о тебе говорить. Но на деле не важно, сколько рук ты пожал, сколько раз растянул рот в мимолетной улыбке, похожей на всполох утреннего солнца, пробивающегося сквозь тучи, тебе не удалось избавиться от неприятного чувства, будто ты вышел, забыв дома ключи, и вернуться назад теперь невозможно. Брайан Он убедил тебя, что нужно отвлечься, и «Вавилон» был единственным способом. Ты сдаешься — в основном, чтобы он отстал, но когда стены были перекрашены, пол перестелен, и уже ничто не напоминало о катастрофе, чуть не стоившей тебе всего, Либерти Авеню забывает. Забываешь и ты. Вечеринка, посвященная восстановлению клуба, удается на славу, но ты подпираешь барную стойку, и с сожалением констатируешь тот факт, что только часть тебя наслаждается этим. Та часть, которая сканирует пространство вокруг в поиске горячих парней, и получает их в качестве легкодоступного приза. Та, которая закрывает глаза и наслаждается ритмом, приводящим твое тело в предоргазменное состояние. Та, которая жила легко и беззаботно в то время, когда Джастин был всего лишь мелким сталкером, следующим за тобой повсюду, с его преданными щенячьими глазами и вечным стояком. Но все изменилось. И в окружившей тебя переливающейся и дышащей сфере ты чувствуешь себя не в своей тарелке. Ты хочешь развеяться, и позволяешь Майки приглядывать за тобой в его обычной манере — он обхватывает тебя руками, тащит в центр танцпола, и ты пытаешься отделаться от того, что Джастин вживил тебе в мозг в день своего ухода. Ты закрываешь глаза и покачиваешься в такт музыке, огни над головой сверкают радужными брызгами, и ты пытаешься забыть. Но это у тебя никогда не получалось. Ты просто научился хорошо прятать воспоминания. И когда Майки сжимает твою руку, спрыгивает с постамента и тесно прижимается к Бену, ты наклеиваешь на лицо маску и танцуешь, вскидывая ноги как воин племени маори, будто пытаешься войти в состояние нирваны через этот монотонный ритуал. Ты качаешь головой, пытаясь освободиться от воспоминаний, потоком хлынувших на пол клуба.  Прошло так мало времени, все еще слишком свежо. Танцпол, где ты брал его руки в свои. Задняя комната, где ты прижимал его к стене и выписывал свои желания на его коже, как если бы ты был художником, а он — холстом, и вы вместе работали над созданием какого-то абстрактного шедевра. Ты шагаешь в ночь, в туман, сгустившийся на тротуаре и клубящийся вокруг твоих ног. Он приближается, и твоя голова раскалывается от избытка кетамина. Ты бредешь, не разбирая дороги, и вдруг обнаруживаешь себя дома — растянувшегося в постели на спине, твои глаза плотно закрыты, чтобы ничего не видеть; ты сжимаешь простыни пальцами, будто пытаешься удержаться на раскачивающемся корабле, идущем ко дну. Хотя единственной бурей была та, что зовется твоей жизнью. Джастин К концу третьей недели ты теряешь пять фунтов в весе и приобретаешь физическую зависимость от мобильника, подпрыгивая каждый раз, когда слышишь звонок, а определитель номера становится твоим худшим врагом. Это всегда оказывался не он — до нынешнего вторника — единственного дня, когда ты не проверил номер. Ты слышишь звонок, высовываешь руку из-под одеяла, хватаешь телефон и сразу прижимаешь его к уху. — Алло? — Солнышко! Ты резко садишься в кровати, больно ударившись головой о нависающую балку. — Солнышко? — Да, Брайан. Тишина была густой, как заварной крем, но далеко не такой сладкой. У него накопились тысячи слов, которые хотелось сказать, но во рту пересохло, а язык, как назло, прилип к небу. — Как дела? Ужасно, абсолютно ужасно. Но ты полон решимости, и пусть он об этом знает. — Прекрасно. Устал немного. А у тебя? — Так же. А это что значит? У него все в порядке и он просто устал, пытаясь каждую свободную минуту унять зудящую кожу, закинувшись очередным веществом? — О! — Как дела, Солнышко? Нашел себе студию? — Типа того. Да, у тебя было жалкое подобие студии в Ист-Сайде — точнее, крошечная подсобка с минимумом удобств, но с прекрасным освещением. — Ясно. — Брайан… Его имя замирает в воздухе подобно воздушному шару без нитки. — Джастин? — Я должен идти. У меня завтрак с куратором. — Хорошо. Снова тишина, прерывающаяся его дыханием. Ты улыбаешься — это знак, что все осталось как прежде. Его дыхание учащается, но ты притворяешься, что не заметил этого. — Тогда до скорой встречи. Дежурная фраза, будто бы не имеющая никакого смысла и скрытых за ней переживаний, которые не позволят этой ночью заснуть вам обоим. — Надеюсь. Ты и правда надеешься. Ты знаешь, что сможешь приехать в Питтсбург, и увидеть его под предлогом встречи с остальными. Или же он сам приедет сюда, чтобы посмотреть, как ты устроился. — Пока, Джастин. — Пока. Брайан Все переживают, но стараются не подавать виду. Тэд таскает тебе бесконечные чашки кофе и задерживается на работе дольше, чем необходимо. Эмметт порхает вокруг тебя с легкостью балерины, взахлеб рассказывая о том, насколько горячим был тот или иной парень на очередной вечеринке. Иногда ты удивляешься, что ему вроде как действительно есть до тебя дело. Майки старается изо всех сил: названивает по сто раз в день, заглядывает на обед, чтобы убедиться, что большую часть ночи ты провел в «Вавилоне» — а значит, не один. Он практически приносит в жертву собственное счастье, пока в один прекрасный день Бен не приходит к тебе и не говорит, что Майкл каждое утро не может продрать глаза из-за ночных тусовок. Линдси регулярно звонит, рассказывает о Гасе, от чего ты еще больше тоскуешь. Их тихое счастье эхом отзывается в телефоне и словно насмехается над тобой, звеня в ушах, пока у тебя не лопается терпение, и ты врешь, что к тебе кто-то пришел. Хуже всего, что никто не произносит его имени вслух. Будто он умер, и все боятся, что его призрак вот-вот выскочит из-за угла. Джастин… Джастин. Ты шепчешь его имя себе под нос каждый раз, когда чувствуешь неловкое молчание там, где оно должно было быть произнесено. И тебе плевать на косые взгляды окружающих. Джастин Твоя первая выставка проходит с феноменальным успехом, сопровождается пятью хвалебными обзорами в газетах, в том числе одним на первой полосе. Ты проводишь весь вечер в душном костюме с накрахмаленным воротничком, приветствуя незнакомцев, о которых никогда не слышал. Ты протискиваешься через толпу, время от времени рассказывая, откуда пришло вдохновение для той или иной картины. В какой-то момент ты понимаешь, что все это — вранье, и пытаешься сбежать, но опасаешься, что к тебе на всю жизнь приклеится ярлык «сумасшедший художник». Успех оставляет тебя странно равнодушным. Вроде бы все идет как по маслу — за первый час выставки ты продаешь две картины, а к концу вечера — четыре. Механизм запущен, и ты на правильном пути. Тогда почему ты чувствуешь, что проваливаешься в пропасть? Брайан Они удивляются, почему ты ни с кем не трахаешься. Конечно, Брайан Кинни — настоящая секс-машина. Ты оправдываешь их ожидания, но чуствуешь себя опустошенным. Ты тащишь их в переулки, впечатываешь в двери, оставляя отпечатки пальцев на разгоряченной плоти. Ты впиваешься в мышцы их плеч, заставляя их кричать, и задаешься вопросом, не изощренная ли это пытка для самого себя. Ты все еще не целуешься в губы, даже наоборот: парень, который попытался тебя поцеловать, получил в глаз. Ты трахаешь их жестко и быстро, будто гонишься за чем-то, и они продолжают увиваться вокруг тебя. Ты по-своему привыкаешь к незнакомым телам, и утешаешь себя тем, что к утру у тебя не останется никаких обязательств. Тебя все устраивает, несмотря на то, что каждый раз, кончая, ты выкрикиваешь его имя. Джастин Ты начинаешь трахаться. С богемными художниками, случайными парнями в клубах, ни один из которых не был «Вавилоном». Ты пытаешься притвориться, что тебе все нравится, и у тебя неплохо получается. Тебе нравилось трахаться — всегда нравилось, но все равно это не то, что раньше. Это не приносит никакой радости, кроме сладкого момента разрядки, и все же ты все еще пытаешься забыться в их слабых стонах, привычно устраивая шоу, разрывая зубами пакетики с презервативами. Многие из них возвращались за бОльшим и не могли понять, почему не получают. Ты и сам удивляешься, почему отказываешь милому парнишке из кинотеатра, своему наставнику, владельцу престижной галереи в Центральном парке. Ты не позволяешь себе нарушать старое правило не трахать никого больше одного раза. Хотя с чего бы, если ты сам от него ушел? Брайан Гас находит кольца, и ты проклинаешь себя за то, что оставил их на кофейном столике. Ты выходишь из ванной и обнаруживаешь, что он сжимает их своими маленькими ручками и смотрит сквозь них на свет. Ты наблюдаешь за ним с минуту, а затем осторожно забираешь, и смотришь украдкой, прежде чем бережно уложить обратно в бархатный футляр. Он снова тянется к ним и хихикает: «Мое!», а ты невольно улыбаешься. — Нет, Гас, они принадлежат папе. И Джастину. Он смотрит на тебя огромными глазищами, а потом — будто бы все понимает — встает с дивана и обхватывает руками одну из твоих ног. Похоже, твой визит сюда затянется. Джастин Ты не хочешь, чтобы тебя видели в таком состоянии — ты вроде как ходишь, разговариваешь, дышишь, но разве это можно назвать жизнью? Когда Дафни приезжает без предупреждения, ты наклеиваешь на лицо улыбку, обнимаешь ее, рассказываешь только то, что можешь позволить себе рассказать: о гонораре за новую картину, о серии выставок, в которые ты каким-то образом оказался втянут после случайной встречи с одним из самых скандально известных владельцев галерей в Центральном парке. Вы вместе пьете чай в маленьких манхэттенских кафе, часами напролет разглядывая людей. Ты позволяешь ей восхищаться импозантностью нью-йоркских мужчин и даже пытаешься присоединиться, когда она спрашивает, где проводят время самые горячие парни. Однако твое сердце не здесь, и ты подозреваешь, что она догадывается, бросая на тебя тревожные взгляды, когда ты слишком долго сидишь, уставившись в свою кофейную чашку. — Скучать по нему — это нормально, — наконец, произносит она, обводя пальцем пятно от кофе на столе. Ты отрицательно качаешь головой. Что в этом нормального? Ты и представить не мог, что будет так хреново. Брайан Майкл сообщает, что организует вечеринку в честь дня рождения Дебби, и ты догадываешься, что он тоже приедет. Вряд ли он пропустит столь важное событие как праздник своей второй мамы. Ты собираешься с силами и готовишься как можешь, засыпая прямо в задней комнате после очередного траха. Они все еще переживают — может быть, даже чересчур, и намекают, что лучше бы тебе держаться от него подальше, чтобы не влюбиться снова, чего доброго. Ты знаешь, что все это — чушь собачья. Как ты можешь влюбиться снова, если так и не разлюбил? Приближается тот самый день. Ты покупаешь новый костюм — убеждаешь себя, что он необходим, и делаешь вид, что это вовсе не для него. Ты вносишь весомую часть денег за место проведения вечеринки — дорогущий отель, который Майкл никогда не смог бы оплатить самостоятельно, и ведешь долгие телефонные переговоры с Линдси о том, где они остановятся, когда прилетят в Питтсбург. Целый день ты готовишься, укладываешь волосы и обильно поливаешь себя его любимым парфюмом. Ты смотришься в зеркало и понимаешь, что ведешь себя как влюбленный мальчишка — это же не свидание, в конце-то концов. Перед выходом из дома ты кладешь кольца в карман и предпочитаешь не задумываться, зачем. Джастин Самолет задерживается, и у тебя остается всего час до начала вечеринки. Ты стягиваешь джинсы, идешь мыться и пытаешься выкинуть из головы картинки вашего секса в душе. Ты одеваешься, повязываешь галстук Виндзорским узлом и залпом осушаешь пару стопок Джека Дэниелса, чтобы нервы не сдали и не заставили тебя вернуться в Нью-Йорк в тот же день. Такси прибывает, и тебе требуется десять минут, чтобы добраться до отеля — за это время ты проигрываешь в голове сценарий неизбежной встречи. — Привет, Брайан. — Солнышко. И тогда ты развернешься и побежишь, не останавливаясь, потому что некоторые раны никогда не заживают. Ты выпрямляешь плечи и выходишь из машины. Эммет и Тэд приветствуют тебя, а ты делаешь вид, что не замечаешь обеспокоенных взглядов, которыми они обменялись, прежде чем подойти и заключить тебя в объятия. А где же он? Брайан Ты знаешь, что он уже здесь, даже не оборачиваясь. Мэл и Линдс смотрят куда-то поверх твоего плеча и замирают, боясь поймать твой взгляд. Ты склоняешь голову набок, осушаешь стакан с виски и поворачиваешься на одной ноге. Он совсем не изменился, только волосы немного отросли. Его костюм напоминает тебе о том времени, когда вы вместе готовились к свадьбе. — Джастин, — вежливо киваешь ты и протягиваешь ему руку. Он смотрит на тебя так, будто ты превратился в инородное животное, которое может укусить, а затем качает головой. — Идиот, — шепчет он, и ты гадаешь, кого он имеет в виду — себя, или тебя. Он берет тебя за руку и обнимает неловко. За его спиной все выдыхают с облегчением, когда ты смягчаешься и обнимаешь его в ответ. Все изменилось… но ничего не поменялось. Эпилог Говорят, что любовь — это мимолетное чувство, и оно не может длиться вечно. Циники утверждают, что мы не созданы для того, чтобы иметь всю жизнь только одного партнера, и иногда Джастин думает, что они правы. Они с Брайаном никогда не были моногамными, и вряд ли когда-нибудь будут. Но ему нравится думать, что если ждать достаточно долго, если стараться достаточно сильно, независимо от того, куда ты идешь — если ты действительно любишь кого-то, и он любит тебя — тогда вы навсегда будете связаны друг с другом. И ты всегда сможешь найти дорогу домой.