***
На очередное тэхёново "Хватит дома штаны целыми днями просиживать!" Пак незамедлительно капитулирует, чем удивляет инопланетного друга. Сам устал, скоро клаустрофобия начнётся от четырёх стен, да и соскучился безумно по сумасшедшим вечерам. Поэтому глотает ещё пригоршню таблеток (кажется, он быстрее умрёт от передозировки или отказа печени, чем от своей болезни), надевает простые чёрные узкие джинсы и белую футболку, поверх накидывает кожанку. Хён как-то говорил, что ему так очень идёт. Место встречи изменить нельзя - встречи у Хосока дома можно назвать традицией, проводившейся каждый раз перед всеобщим походом куда бы то ни было. С порога его встречают улыбкой от уха до уха, и настроение, кажется, даже поднимается от "да когда же я уже сдохну?" до "ну, пока жить можно". "Кажется"- ключевое. В гостиной на диване перед телевизором расположился Юнги-хён со своей пассией в обнимку и в комнате были ещё люди, но мир, картинка, словно смотришь фильм, а интернет глючит и останавливается на одном кадре, застыл на довольно неудачном. Девушка, отлипнув от губ блондина, радостно пищит своё "Чимин-оппа" и тыкает рыжему каким-то веником. - Смотри, что Юнги-оппа мне подарил. А у Пака отвращение и к ситуации в целом, и к "венику", что оказался букетом лилий. Иронично. Вообще, Чимин всегда ненавидел лилии, а теперь их стало слишком много в его такой короткий жизни. А ещё он бабу эту всем своим израненным сердцем придушить хочет. Цветы вдруг защекотали внутри, зашевелились, распуская новые бутоны. Первый приступ случился ровно четыре месяца назад. Середина зимы выдалась достаточно холодной, несмотря на небольшое количество снега. Заморозки и ледяной ветер со стороны реки Хан заставлял потеплее кутаться в тёплые куртки и прятать носы в шарфы, хоть и помогало плохо. Тогда парни решили устроить очередные совместные посиделки, путём мужественной и жестокой игры "камень-ножницы-бумага " было решено оккупировать квартиру самого старшего, но он не очень расстроился по этому поводу. И может всё бы прошло как обычно, да Юнги привёл эту мымру, мол моя-девушка-вот-и-познакомились-а-теперь-я-хочу-пива. Идя домой, тогда ещё шатен не мог остановить слёз, что бесконтрольными потоками скатывались по нежной коже, обжигали её, пуская по всему телу противные мурашки. Уже дома он обратил внимание на кашель, постепенно набирающий силу, а ночью первые лепестки увидели свет. Тогда парень долго заливался истерическим смехом, словно сумасшедший, он раскачивался из стороны в сторону на полу у кровати, а рядом засыхала алая лужа, усыпанная нежными лилиями. Конец весны - прекрасное время: ещё не холодно, но уже и не жарко. Ночное небо даже в большом городе усыпано тысячами звёзд-фонариков. Эти прекрасные путеводители спасают моряков в далёких путешествиях и заблудшие души по ним находят своё место в небесной бездне. Рыжий всегда был романтиком, поэтому звёзды обретают смысл. Он никогда не курил, но вышел подышать, понаблюдать за ночным волшебством и выкинуть из головы ненужное. Алкоголь в крови ни на йоту не способствует расслаблению, только нагружает хрупкие плечи реальностью, с которой парень всё время играет в салочки. Дверь позади распахивается, выпуская наружу шатающееся тело, громкие басы на секунду оглушают, даже внутренний голос замолкает, и также неожиданно всё прекращается. Теперь звёзды не кажутся такими яркими, запах табака, исходящий от стоящих неподалеку людей, оседает на лёгких, покрывает цветы тончайшим слоем, но не может их ранить. Картинки сменяют одна другую, вспоминается, почему он вообще выскочил, забыв даже кожанку в помещении, а тело, что только вывалилось из клуба обретает личность. Тэхён в своём репертуаре, он ворчит что-то о неблагодарности, спрашивает о причинах. Но Пак лишь берёт куртку, улыбается слабо, пытается успокоить и уходит. Слишком тошно возвращаться, эта курица опять оккупировала колени хёна, словно и не вставала вовсе, улыбка её слишком яркая, а юбка схожа больше с широким поясом. Время научило не показывать истинных эмоций, подарило оскал этот фальшивый, но не подсказало, как отпустить. Цветы вновь шевелятся, приходится проглотить ещё несколько таблеток, но это не помогает так, как должно бы. До дома парень добирается с большим усердием, потому что приступ сильнее в разы, лилии уже дышать нормально мешают... Ровно в пять утра Время забирает заслуженную плату - Чимин делает свой последний вдох. Лилии одержали верх, сердце замерло навек, а душа отправилась к прекрасным звёздам.***
Юнги везучим себя всегда считал, рассудительным и взрослым к тому же, но проебался очень. Только когда самый дорогой человек на связь перестал выходить, когда замок выбить пришлось, ибо внутри лишь мобильный надрывно орал на последнем издыхании, упал посреди комнаты совершенно без сил, опустошённый. Проебался, и понимает это только сейчас, когда женщина волком смотрит. Сына потеряла, причину знает и уничтожить очень хочет, но не имеет права. Люди в форме по головке явно не погладят, да и "Такой же, как этот становиться не хочется, его семью жаль. Пусть живёт с этим и мучается.". А Юнги действительно будет мучаться. Смотреть на резную шкатулку, к которой яркий салатовый стикер приклеен, на буквы немного "скачущие", что в "Юнги-хёну" складываются, и мучаться. Уже. Женщина берёт себя в руки, слёзы вытирает и даже сильной начинает казаться, она кидает последний взгляд полный ненависти и покидает помещение. Резная шкатулка жжет руки и, кажется, убить этим готова, как бы в отместку. Юнги всегда думал, что таким образом защитить самое дорогое, что у него есть, сможет. От боли разочарования, от себя. Даже девушку нашел, что приторная слишком, навязчивая и раздражающая, в попытке забыть чувства невысказанные и наверняка неправильные к одному маленькому солнышку. Помнит, как Чимин-ни кривился, проходя мимо цветочного, в котором ярче всего лилии ощущались, поэтому всегда дарил именно их прилипучей особе. С момента кремации прошла ровно неделя, но он в шкатулку так ни разу и не заглянул. Страшно. Возможно, происходящее сейчас было одним из его величайших страхов, но он не сделал ничего, чтобы предотвратить, поэтому, глядя на урну за стеклянной дверцей, окруженную фотографиями самого прекрасного человека на свете, клянётся быть менее трусливым, исправить в следующей жизни всё, хоть никогда не верил в подобную чушь. Содержимое режет остаток сердца, что до был в относительной целостности, разрывает его на куски и его хочется положить в эту же шкатулку, оно бы прекрасно дополнило печальность картины. Гербарий из лилий, на некоторых засохших лепестках отчётливо выделяются бурые пятна, некоторые окрашены полностью. Они словно издеваются, и есть за что, определённо. Парень ненавидит себя, ведь довёл всё до такого. Если бы его вообще не было, парень с рыжей шевелюрой и улыбкой самой прекрасной смог быть счастливым. Ненавидит врачей, что, вместо лечения, придумывают, как скрыть болезнь. Твари, вам за что платят? Уголочек точно такого же цвета, что с стикер снаружи, попадается на глаза случайно, кусочек цветной бумаги буквально погребён под лепестками и требует к себе внимания сию же минуту. "Юнги-хён, я уже несколько лет люблю тебя...", и первые обжигающие капли скатываются по фарфоровой коже, кажется, оставляя рубцы. Парень боялся быть отвергнутым, признавшись, а заболев - обузой. Глупый. Просит быть счастливым и не винить себя в случившемся. Но разве это возможно? И забыть о нём предлагает, сжечь цветы, как последние воспоминания о себе. Ни за что. - Глупый, знал бы ты, как я тебя любил всё это время...- печальный смешок разносится по колумбарию, а горячие слёзы размывают фотографии, равно как и счастье.