Арка

На календаре – август. Лето, заканчивайся. Оно и не думало. Засушливая, невыносимая погода не давала вдохнуть воздух полной грудью, оседая в легких свинцовой тяжестью. Пыльное небо над головой, желтая трава и сероватые тучи, изредка пропускающие солнечные лучи - все как будто замерло, прислушиваясь. Настороженный мир, чувствительный к любому звуку, любому дыханию ветра. По стеклу окна на втором этаже небольшого дома с грохотом ударила крыльями сова. Гермиона полулежала в удобном, видавшем виды кресле с книгой на коленях. Чтение не продвинулось ни на страницу за те несколько часов, что она провела в таком положении. Звук стука по стеклу встряхнул ее. Сова любопытно глядела на Гермиону. Птица была незнакомой, не принадлежала ни Гарри, ни семейству Уизли, ни кому-либо из ее школьных знакомых. Гермиона лениво встала, разминая затёкшие щиколотки, и подошла к окну. Хотела ли она вскрывать это письмо? С прошлой весны каждый, кто знал о возрождении Волан-де-Морта, начал бояться плохих вестей, и она не была исключением. Что-то с Гарри или Роном? Может быть, новая жертва среди маглорожденных? Ожидать можно было чего угодно. Она вздохнула и отперла оконную щеколду, впустив в комнату пыльный уличный воздух. Кондиционер не справлялся. Сова позволила девушке забрать письмо и с чувством выполненного долга уселась на карниз в ожидании лакомства. Гермиона скормила гостье пару яблочных долек, после чего та посвятила все внимание вычищению перьев. «Дорогая мисс Грейнджер», - гласило письмо. «Надеюсь, я не сильно омрачу последний месяц Ваших каникул своей просьбой. Ввиду известных Вам событий считаю нужным оповестить всех, посвящённых в детали произошедшего, что наиболее безопасным местом сейчас является дом на площади Гриммо за номером двенадцать. Прошу Вас прибыть туда и оставаться там вплоть до конца каникул. Третьего августа в восемь часов вечера за Вами явится сопровождающий, который и доставит Вас в нужное место. Там будут ждать друзья. За сим остаюсь искренне Ваш Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор Директор школы чародейства и волшебства Хогвартс Верховный чародей Визенгамота и т.д., и т.п.» Гермиона взглянула на циферблат — семь вечера. У неё оставался час, чтобы собрать все свои вещи, успокоить удивленных родителей, принять душ и хоть как-то привести себя в порядок. Ей даже не пришло в голову перечить слову Дамблдора - пожалуй, единственного человека, который был способен сохранить ясность рассудка в этой ситуации. Половина ее шкафа уместилась в небольшой рюкзак. Следом отправились несколько десятков книг, чистые свитки, перья и другие школьные принадлежности. Чуть помедлив, Гермиона достала из ящика комода невзрачную шкатулку, где хранила свой маховик времени. Проклятый маховик времени, которым она не смогла воспользоваться вовремя. Если момент упущен, изменять время бессмысленно — ничто уже не вернет Седрика Диггори, не предотвратит возрождение зла. Разумеется, она должна была вернуть маховик Макгонагалл, но та почему-то не потребовала его назад. Гермиона осознавала, какую пользу мог принести маховик времени в нужный момент, и, воспользовавшись случайной или намеренной забывчивостью декана, хранила его на всякий случай, не решаясь использовать без существенного повода - ведь тогда Макгонагалл точно не стала бы раздумывать. Гермиона отправила шкатулку в ту же сумку, наложив на неё предварительно Запирающее заклятие. Оставалось ещё пятнадцать минут. Натянув мало-мальски приличные джинсы и футболку, Гермиона завязала в узел волосы, плюнув на попытки хоть как-то с ними справиться. Волшебную палочку она сунула в карман. Последний раз взглянув в большое зеркало, она решила, что выглядит вполне сносно. Чмокнув маму в щеку, обняв отца, она вышла на улицу и помахала им рукой. Увидит ли она их снова? Не кончайся, лето. Под кедами скрипнул гравий садовой дорожки. Вечерняя прохлада потихоньку брала своё. Гермиона поёжилась и подумала, не стоит ли вернуться за теплой кофтой, но ее остановил знакомый голос. — Привет, Гермиона! Закрывая за собой калитку, она узнала его, даже не оборачиваясь. Она не видела его, кажется, больше года. Ребра чуть сжались внутри. Гермиона помнила его совершенно иным. Не таким, как сейчас. Расправленные плечи, удивительно идущий ему хулиганский костюм-двойка какого-то неопознанного цвета, отдаленно напоминающего фиолетовый. Аккуратная светлая рубашка, галстук — он был не похож на того измученного бродягу, которому они с Гарри тогда помогли бежать. Она мысленно укорила себя за джинсы. Так странно было видеть Сириуса Блэка, такого волшебного, такого необычного, рядом с ее обычным, таким неволшебным домом. Как быть — после года… — Сириус, — кажется, она отреагировала чуть более восторженно, чем следовало. Через секунду она — в его объятиях. — Ты неплохо выглядишь! У него в сером взгляде была незнакомая смешинка. Она опустила глаза и отскочила как-то шагов на пять назад. — Ты выросла с нашей последней встречи. — Многое изменилось, — Гермиона обрывает скорее себя, чем его. Было что-то до странности неловкое в этой встрече. Она не могла решить, как вести себя с ним после их… можно назвать это «общением» — в прошлом году. После ее полудетского, полудевочкового восторга. Благодарности ему. Восхищения им. После?... В конце концов, он старше, мудрее, опытнее ее; она не может относиться к нему как к Гарри, к Рону. Он старше ее почти на двадцать лет. На целую жизнь. Которой у него не было. Он молчал, пока Гермиона накладывала на родительский дом самые необходимые охранные чары. Сириус чувствовал это неудобство, протянутое между ними вибрирующей леской. Он не должен был подпускать к себе никого — это было так безответственно, так не по-взрослому. Он вообще столько раз пытался — по-взрослому. Выходило не особо успешно. Никто не становится взрослым лишь потому, что становится старше. Его характер не смогли сломать ни пожирающие радость дементоры, ни смерть близких — Сириус стыдился и ненавидел себя за это. Каждый годденьчасминутусекунду вот-вот что-то должно было сломаться в нем, и тогда он перестанет верить в лучшее, надеяться на удачу и прочие глупости двадцатилетнего Сириуса-до, но мир не мог перевернуться с ног на голову. Он не мог перестать быть собой. — Ты когда-нибудь трансгрессировала? — нарушил молчание Блэк. Она покачала головой, взгляд был прикован к окну второго этажа. Там горел свет. Интересно, как бы отреагировали ее родители, если бы увидели, что их дочь уводит спасать мир взрослый мужчина с криминальным прошлым? — Даже смешно. Учитывая твой… Короче, просто крепче держись за мою руку, — и он поманил Гермиону к себе и взял под локоть, и она вцепилась пальцами в ткань его сюртука, и поняла, что от него пахнет теплой собачьей шерстью. Ощущения от трансгрессии были малоприятными. Съеденный наскоро сэндвич напомнил о себе, когда Гермиона и Сириус приземлились в месте назначения. Бледная и чуть вспотевшая, она огляделась вокруг: полутьма Лондонской безлюдной площади была, пожалуй, самой подходящей для них сейчас — они бы заметили любое движение вокруг. Они стояли перед обыкновенными многоквартирными домами, в окнах которых были хорошо видны маглы, занимающиеся своими обыкновенными делами. Сириус отстучал на каменной кладке дорожки какую-то ритмическую последовательность. — Как это работает? — ошеломлённо спросила девушка, наблюдая за медленно раздвигающимся рядом домов. Сириус усмехнулся ее широко распахнутым глазам. — Защитная магия. Мой дядя был крайне замкнутым человеком. — Твой дядя? — Точно. Добро пожаловать в гости к Блэкам, - скривился Сириус. Гермиона заметила, что все ещё держится за его руку, и отошла на пару шагов. Он поднял руки в жесте «о-боже-мой-сдаюсь» вверх и, видимо посмеиваясь, направился вперёд к громоздкой чёрной двери. После шумных приветствий от семьи Уизли (не то чтобы Гермиона не была рада видеть Рона, Джинни и мальчишек, просто иногда миссис Уизли было чересчур много) ей наконец удалось попасть в отдельную комнату и наскоро распихать по шкафам свои вещи. Она уселась на мягкую кровать, заправленную одеялом с каким-то рисунком, подозрительно напоминающем герб, и выдохнула. Окружение ей не понравилось: все было какое-то слишком темное, слишком вычурное, слишком кричащее. Маглы бы назвали такой антураж безвкусным, но видимо такой дизайн был в порядке вещей для чистокровных волшебных семей. Что ж, если у Драко Малфоя дома тоже царит атмосфера среднестатистического склепа, неудивительно, что у парня такой характер. Она направила палочку на канделябры, висевшие на стенах, сделав освещение чуть менее жутким. — Устроилась? — Гермиона подняла глаза. В дверном проеме стоял Сириус, скинувший уже свой франтовский сюртук. Она кивнула, встав с кровати. — Не стесняйся, если что-то нужно, обращайся к домовику. Кикимер! — позвал Сириус. — Сюда, невыносимое создание! Посреди комнаты с громким хлопком возник старый, ссохшийся и оттого ещё более маленький и жалкий эльф-домовик. Его глаза навыкате были подернуты пленкой катаракты, сморщенная кожа приобрела оттенок мокрой глины с сеткой пигментных пятен. — Кикимер здесь, хозяин Сириус, — поклонился он. Слова он выплевывал как проклятия. Затем эльф кинул ненавидящий взгляд на Гермиону и вдруг взорвался потоком отчаянных ругательств, бросаясь на неё с крохотными острыми кулачками. ГрязноковкамагловскоеотродьекактысмеешьстоятьтамгдестояламоястараягоспожакаксмеешьподходитькхозяинуСириусупредателюсемьиикровиразразитебягроммерзкаядевка... — Кикимер! — заорал Блэк, прерывая поток ругани и зарядив старому домовику хороший пинок ногой, заставив возмутиться уже Гермиону. — Это моя гостья, и я приказываю тебе, черт тебя побери, относиться к ней с уважением! — Сириус, что ты творишь! — завизжала Гермиона, с неожиданной силой толкнув его в грудь. Поймав момент, Кикимер подпрыгнул, дернул ее за прядь волос, выбившуюся из пучка, и с тем же громким хлопком испарился. Она ойкнула. — Он ведь живой! Нельзя с ним так обращаться, — уже менее уверенно закончила она. — Получила? — саркастически спросил Сириус, усмехаясь. Почему он все время смеется над ней? Ведь он же должен знать, должен понимать, должен... — Не воспринимай его всерьёз. Это всего лишь домовик, к тому же, унаследовавший специфические воззрения нашей семейки. — И все же, Сириус! Это же живые существа, даже более волшебные, чем мы, — ей еще хватило запала настоять. — Будь терпимее. Я, кстати, давно уже не реагирую на такие оскорбления. — Я видел твоё лицо, — тихо ответил Сириус. Гермиона чуть задержала дыхание. Этот тон. Впервые за сегодня — этот. — Спускайся вниз. Молли готовит какой-то невероятный ужин,— и он исчез в темноте коридора, сопровождаемый отдаляющимся скрипом древних половиц. Переодевшись и все же распустив волосы, Гермиона вышла из комнаты, замерев на пару секунд у двери: ей очень хотелось наложить запирающее, но это было бы неуместно. Освещая себе путь люмосом (меньше всего сейчас нужно было споткнуться о что-нибудь и проехаться носом по насквозь прогнившему полу), она спустилась на первый этаж, где миссис Уизли сновала вокруг длинного, наполовину накрытого стола. Гермиона бросилась помогать ей с расстановкой тарелок и приборов: Джинни была занята выжимкой сока из свежей тыквы. — Добрый вечер, Гермиона! - услышала она и обернулась. — Профессор Люпин, - первой воскликнула Джинни, отвлекаясь от сока. Как интересно, подумалось Гермионе. Римус для всех — профессор Люпин, а Сириус — всегда просто Сириус. Отсутствие субординации повлияло? На шум из гостиной показались близнецы Уизли и Кингсли Бруствер — мракоборец из министерства. После тёплых приветствий Люпин подхватил свой чемодан — как обычно, потрёпанный и потертый — и вышел из столовой, видимо, искать хозяина дома. Наконец все было готово, и гости начали постепенно рассаживаться за длинным обеденным столом. Гермиона села между Роном и Джинни, не упустив возможность обменяться с ней последними новостями. Джинни, так же, как и остальные не-взрослые (язык не поворачивался признать, что они входили в категорию «дети», даже после всего произошедшего), не имела понятия о происходящем. — Все разговоры потом, а сейчас давайте ужинать, — возвестила миссис Уизли, заметив, что лица гостей были уж слишком серьёзными. — Фаршированный кролик остынет! У людей вроде Молли Уизли мозг работает по-особому. Они предпочитают замалчивать проблемы, заедать их фаршированным кроликом, забывать про них. Проблема в том, что получается-то это только у них. Вечер был похож на многие другие, проведённые Гермионой в Норе. Разве что недоставало Гарри, который должен был приехать ближе к концу августа, и настроение у всех было не очень веселое: каждый сидящий за столом понимал, что наступают нехорошие времена. Разговор шёл ни шатко ни валко, пока миссис Уизли не удосужилась спросить Гермиону, «как у них с Роном идут дела». При этом она многозначительно подмигнула сыну, из-за чего Гермиона подавилась тыквенным соком. Джинни обескураженно воззрилась на мать. Сидящий напротив неё Билл едва сдержал смешок. — Я думал, у вас что-то есть с Гарри, — внезапно заинтересовался Сириус, неосознанно довершив катастрофу. Она попробовала бы уничтожить его взглядом, но знала, что покраснеет, если поднимет глаза. — Мы... эм-м-м... просто друзья, - прокашлявшись, пояснила Гермиона. — И с Гарри, и с Роном. — А как же Крам? — в унисон протянули близнецы. Она просверлила одного из них (кажется, Фреда) ненавидящим взглядом. — И с Виктором тоже. — Ты же знаешь, что мы будем счастливы считать тебя членом нашей семьи, дорогая, — не могла угомониться миссис Уизли, несмотря даже на молчаливый укор мужа. — То есть, разумеется, ты уже член нашей семьи. Вне всяких сомнений. Черт. Гермиона мысленно закатила глаза и взглянула на Рона не без злобы. Тот сидел красный, что помидор, и старался слиться с обивкой спинки стула. М-да, потрясающе. Теперь взгляды всех сидящих за столом были устремлены на неё, и на удивление в выражении многих лиц мелькало понимание и сочувствие. Что может быть хуже, чем подростковые драмы в интерпретации заботливой мамочки Уизли? Только несуществующие подростковые драмы в ее же исполнении. — Так значит, Гермиона разбила сердце Гарри? — сохраняя серьёзное лицо, подчёркнуто возмущенно спросил Сириус. Джинни Уизли демонстративно уперлась взглядом в стол. «Пожалуйста, заткнись», — мысленно взмолилась она, но это не подействовало. — Кто бы говорил, — подшутил Люпин, с загадочной улыбкой глядя на друга детства. — Не тебе критиковать серцеедов. — Это ты на что намекаешь, Римус? — взвился Блэк. Все оживились. Гермиона готова была провалиться сквозь землю. — А на толпу из твоих рыдающих экс-подружек на седьмом курсе, —поддразнил Люпин. Все засмеялись. — Не так уж они и рыдали, — парировал Сириус. — Ты знаешь, я всегда умел грамотно расставаться. Всегда знал, что ты завидуешь! — Вот ещё! Было бы чему - полному отсутствию постоянства в отношениях? — фыркнул Люпин. Остальные уже откровенно смеялись, наблюдая за этими дружескими препираниями. Кроме нее. — К твоему сведению, собаки — самые верные животные, — пробормотал Сириус, отводя глаза. Стараясь не сталкиваться взглядом с ней. — Я же не виноват, что всех нормальных девчонок разобрали ещё к пятому курсу. Остались одни пустоголовые, плюс Лили, но к ней лучше было не подходить, если планируешь жить. — О-о-о, господа, вы даже представить не можете, как Джеймс Поттер ухитрялся не подпускать никого к Лили, — грустно усмехнулся Люпин, обращаясь к остальным и погружаясь в пучину старых и, видимо, очень тёплых воспоминаний. Похожее меланхоличное выражение застыло и на лице Сириуса. Повисло осторожное и вежливое молчание. Гермиона уставилась на свои колени. С одной стороны, она была благодарна Люпину за вмешательство, иначе она бы окончательно сгорела со стыда. Но почему-то не пропадало ощущение, что она подслушала что-то, не предназначенное для чужих ушей. Сидящих за столом сковала единая история, которая имело место почти двадцать лет назад, но ее отголоски до сих пор сохраняли свое влияние на тех, кто верил, любил и не предавал. Гермиона независимо от ее желания тоже раз за разом дотрагивалась до этой истории, даже несмотря на то, что ее отношение к ней было весьма посредственным. Что бы она изменила, будь вдруг у неё такая возможность? Если бы механизм маховика можно было завести на десять тысяч оборотов?... После ужина взрослые собрались в кабинете, выгнав близнецов, Рона, Джинни и, несмотря на попытку Люпина протестовать («Гермиона из них самая здравомыслящая!»), ее тоже. — Гермиона, ты только не думай... — Рон переминался с ноги на ногу, пунцовея ещё сильнее, чем за столом. Она тряхнула головой. — Рон, я и не думаю. О’кей? Все в порядке. — Мама иногда бывает просто невыносимой, — пробормотал он, как будто немного даже расстроенный. Она слабо улыбнулась в ответ другу. Если он что-то к ней и испытывал, она в любом случае не хотела бы сейчас об этом задумываться. Никогда не хотела бы. Остаток вечера прошёл в унылом молчании, изредка прерываемом пустой болтовней, которая, впрочем, затихала минут через пять. Они сыграли пару раз в Оборотные Карты (карты из этой колоды напоминали обыкновенные, с тем исключением, что то и дело меняли масть и значение), протестировали новинки из магазинчика Зонко (в итоге Джордж пошёл спать с так и не отвалившимся хвостом мартышки, а Джинни временно стала платиновой блондинкой, на счёт чего Рон шутил остаток вечера) и попрактиковались в Сглазах из Всеобщего Трактата о Назойливых Проклятиях. Было уже за полночь: первой начала зевать Джинни. Парни разошлись по своим комнатам, оставив Рона, разыгрывающего с самим собой в волшебные шахматы партию МакДонохью/Борецки 1956 года, и Гермиону в гостиной. Она устроилась на диване с учебником по трансфигурации за седьмой курс, что, естественно, не могло не вызвать презрительное цоканье со стороны Рона. Вскоре он тоже отправился спать, оставив ее наедине со своими мыслями. Не в силах сосредоточиться, Гермиона захлопнула учебник и отложила его в сторону. Встав с дивана, чтобы размяться, она прошлась по просторной гостиной с широкими книжными шкафами, полки которых были уставлены довольно любопытными экземплярами полузапретной литературы. В углу стояло пианино, очевидно, очень дорогое и очень старое, с золотой гравировкой на потертой иссиня-чёрной поверхности. Она осторожно подняла крышку и села за пианино. Несмотря на кажущуюся древность инструмента, звук шёл чистый и правильный, как будто его настраивали совсем недавно. Гермиона взяла пару аккордов и стала наигрывать первую попавшуюся на ум мелодию. Она старалась играть как можно тише, чтобы не разбудить ребят. Вместе с летящими звуками, заполнявшими полумрак готической гостиной, ее покидали тяжелые мысли и страх — она впервые явственно и четко ощутила, насколько сильно боится потерять близких. Мелодия оборвалась на полуфразе. Гермиона закрыла глаза и ощупала виски пальцами, чувствуя пульсацию из-за давления. Все в ней рвалось, как струны, отдавая в сердце и живот плохим предчувствием. Она, вечно самоуверенная и бесстрашная, предчувствовала, что те потери, омрачившие молодость предыдущего поколения, выпадут и на их долю. Кто окажется в числе жертв? Кого ещё она потеряет? После Седрика Диггори смерть вдруг перестала казаться чем-то обезличенным и бесконечно далеким от неё. — Нельзя же обрывать так сразу, — Сириус стоял рядом, без усилий наигрывая мелодию того же григовского вальса правой рукой. Гермиона подхватила — продолжила играть, подстраиваясь под темп. Блэк присел рядом на широкую танкетку, подыгрывая, добавляя в рисунок темы штрихи, как бы подсмеиваясь над ней. Картины на обветшавших стенах проснулись, кто-то из персонажей даже начал пританцовывать. Их руки - тонкие, бледные пальцы Гермионы и его мозолистые, испещрённые шрамами от мелких татуировок, с покрытым патиной перстнем на правом указательном — легко и беззаботно носились по черно-белым сбитым клавишам. Как будто было самое время. — В этом нет ничего такого, — просто сказал Блэк. Она поняла, что глаза слезятся и закивала — это от усталости, Сириус — внезапно чувствуя чужие объятия и утыкаясь носом в тёплую, пахнущую одеколоном и огневиски грудь Сириуса. («слабая! глупая» - проносилось в ее голове). Но она не плачет. Мне страшно, Бродяга. Мне так страшно. — Мы защитим вас, — как-то слишком торжественно пообещал Сириус. — Любой ценой. — Мне кажется, и так уже заплачено больше, чем нужно, — она не удержалась и посмотрела на него, почти скользнула взглядом, чтобы тут же отвернуться, только чтобы еще раз увидеть его лицо незаметно для него. — Уже поздно, — сказал Сириус и без предупреждения трансгрессировал в коридор второго этажа. Свет в комнате Гермионы горел так же, как она его оставила — только благодаря этому она не споткнулась, переступая через высокий порог. — Тебе не обязательно участвовать в этом, Гермиона. Уверен, Гарри поймёт. — Гарри — мой друг, — нахмурилась Гермиона. Он сомневается в ней? — Я не боюсь за себя. Я боюсь за других, понимаешь? У меня нет никого ближе и дороже, чем вы... в этом мире. Я боюсь, что в этот раз тоже не обойдётся малой кровью. Каждый раз я вспоминаю, как увидела тело Седрика, а ведь мы даже не были толком знакомы. Что будет, если это будет кто-то из наших? Как пережить это? — Никак, — Сириус отвернулся. Гермиона заметила, как он вздрогнул, и поняла, что он говорит о своей истории. — Эти люди останутся в тебе, станут частью твоих мыслей, твоими лучшими воспоминаниями. И с каждым днём ты будешь понимать, что ты забываешь, как они говорили... что любили, как выглядели. Будешь пытаться вернуть их - это все равно, что ловить за хвост улетающую птицу. Сойдешь с ума. — Если бы у меня был выбор, я бы выбрала умереть самой, чем жить, пока умирают друзья, — она села на кровать и пошарила в сумке в поисках пижамы. — Ты так похожа на... — он замолчал. Гермиона поняла, что он хотел сказать. Она похожа на него самого. Но разве это не очевидно? Учитывая, что он знает, что… Она одернула себя, осознав, что нечаянно упрекнула его. — ...на настоящего Гриффиндорца. — Ты не один, ладно? — перебила она. — Хотела сказать давно. Чтобы ты знал это и не кидался всюду, как ошпаренный. Не нужно смеяться, Сириус, я не дура и вижу тебя насквозь. Ты должен беречь себя. Ради Гарри, ради всех нас. Ты нужен нам, Бродяга. Не вздумай сглупить. — Я не имею права даже на это, — грустно усмехнулся Блэк. — Я не оставлю вас одних без весомой причины, клянусь. — Весомой причины не существует. Ты не наш телохранитель. Ты наш друг, — она сжала губы, пытаясь высказать то, что чувствовала по отношению к нему — невыразимую теплоту. Уважение. Восхищение. И что-то еще. — Спасибо, — тихо сказал он и исчез в темноте коридора.