Двое

      Арбенина, ты у меня где-то на подкорке выбита.       Я никогда не знаю, как ты, где ты, с кем ты, но отчего-то явственно ощущаю тебя во мне. Ты — внутри. Невысказанными словами, невыплаканными слезами, недопетыми песнями. Ты со мной. И нет момента дороже, чем тот, когда мы стоим рядом на сцене этого огромного Олимпийского. Я слышу, как у тебя чуть сбивается дыхание после «Солнца», вижу, как ты улыбаешься мне, а потом, будто испугавшись, отводишь взгляд на Дэна. И это так чертовски знакомо. Так было всегда. Так было пятнадцать (господи, уже пятнадцать!) лет назад, когда мы играли на сцене в последний раз. И то последнее выступление навсегда осталось со мной.       Я бы многое отдала, чтобы вернуться на небольшую площадку, где зрителей-то едва набиралось полсотни, и большая часть из них была нашими друзьями. Я правда хотела бы вернуться в то время, когда мы и думать не могли о славе, о большой сцене, об армии фанатов. Да, мы мечтали. Ты, засыпая на моём плече, часто говорила: «Заживём, Светка, подожди, заживём!». Но мы жили как раз тогда. В прокуренной коммуналке, без денег, никому не известные Светка и Динька.       Я перестала жить в 2002. И убил меня не рак, Динь. А «Уходи». Ты ведь никогда не умела начинать издалека, не хотела подбирать слова. Ты всегда так жила. Ты так живёшь. Наотмашь. И пятнадцать лет назад ты отсекла меня одним движением. Одним словом. Потом, спустя время, мы сочинили красивую легенду о том, что наши взгляды на мир разошлись и наши идеи относительно творчества Снайперов перестали пересекаться. Не знаю, уж как там со взглядами. Не знаю, куда смотрела ты. Я — всегда на тебя.       И так до сих пор. Я смотрю на тебя. И ты не прячешь глаза, а впиваешься в мои так, что я едва могу дышать.       Ты берёшь меня за руку.       Остановка сердца.