Шаман

Пролог. Больше всего на свете я ненавижу ходить по врачам. Всё это монотонное сидение в очередях среди других таких же больных даже здорового в гроб загонит. Я и не ходил бы, если б родственники и приятели не настаивали с достойным лучших целей упрямством. В первый раз к терапевту меня потащила мать. Мне тогда было не больше пятнадцати, и болезнь моя только появилась. Меня бросало то в жар, то в холод, сердце начинало биться так, что вот-вот вырвется из груди, но через несколько минут останавливалось, давление то падало, то повышалось, голова кружилась, руки холодели, в общем, состояние нельзя было назвать здоровым. Доктор в тот раз ничего не сказал и отправил к невропатологу. Невропатолог, впрочем, тоже ничего не сказал, отделался записью ВСД и списком таблеток. Которые, впрочем, так и не помогли. Совсем. С тех пор мало что изменилось. Разве что список посещенных врачей и назначенных препаратов возрос. Толку не было, диагноз не менялся, и я уже даже забил на все больницы, как-то даже привыкнув жить со своим выкабенивающимся организмом. Я вообще тварь, хорошо приспосабливающаяся к любым условиям. Сегодня бы тоже не пошёл. Только врача мне настойчиво советовал приятель с работы, дескать, сложные случаи — как раз его конёк, а портить отношения с приятелем не хотелось. В сущности, он же за меня беспокоился, а мне ещё с ним рабочие вопросы разруливать. И потому я послушно сидел в очереди, дожидаясь, когда меня вызовут. Дверь приоткрылась, симпатичная медсестра с чуть надменным лицом пригласила меня в кабинет. После шума и давящей, тяжелой атмосферы больничного коридора просторный светлый кабинет показался мне почти приятным местом. Доктор тоже был приятным — редко у кого встретишь такой открытый, располагающий взгляд. Впрочем, к скольким докторам я ходил, а толку-то. — Добрый день, — он бросил быстрый взгляд на мою карточку, — Максим. — Можно просто Макс. Я в свою очередь рассматривал его бейджик. Алексей Арсеньевич Абилатов, врач высшей категории, д.м.н. Приятель, кстати, в разговоре называл его просто Абилат. — Рассказывайте, Макс. Я в очередной раз принялся рассказывать историю своих непростых отношений с организмом. Выходило на неплохой мыльный сериал, нужно продать сценарий, женщины будут рыдать у экранов толпами. Абилат коротко кивал, делая пометки у себя в компьютере, иногда задавал дополнительные вопросы — ничего особенного. Ну и дальше как обычно, резиновый молоточек, посмотрите туда, посмотрите сюда, встаньте прямо, коснитесь пальцем носа. Обыкновенный приём, только зря время трачу. Когда Абилат закончил осмотр, он сел обратно в кресло, задумался на секунду и принялся рыться у себя в ящиках. — Что я могу вам сказать, Макс…, — проговорил он, не отрываясь от своего занятия. — Официально я вам ставлю соматофорную дисфункцию вегетативной нервной системы, назначаю препараты, как вам обычно назначают. Но мы с вами понимаем, что вам это не поможет. Поэтому неофициально, — он, наконец, вырвался из завалов бумаг и положил передо мной чёрно-белую визитку, — я вам советую вот что. Идите к этому человеку. Он вам поможет. Я взял визитку в руки. На белом фоне значилось «Шурф Запертый-в-Одиночестве. Шаман». * * * Приглушенный свет, тонкий дымок благовоний, ритмичное пение бубна. Меламори сидит в центре комнаты, глаза её закрыты, и сознание её совсем не здесь. Пока её тело замерло в трансе, сама Меламори летит над горами Верхнего Мира. Она — огромная птица, её полёт бесшумен и быстр, она скользит в воздушных потоках, то поднимаясь вверх, то, сложив крылья, падая вниз, в ущелье, но каждый раз успевает взлететь раньше, чем касается земли. Меламори смеётся, радостно и беззаботно, как в детстве, но из её клюва вырывается только птичий клёкот. Да-да, она помнит, что ей нужно работать, но она каждый раз начинает с того, что резвится в вышине, напоминая самой себе о том, как прекрасна жизнь. Наконец, она меняет траекторию полёта. Здесь, в мирах духов, у неё нет проводника, она сама себе птица, пропуск и проводник. Возможно, у неё плохо получается лечить и пророчествовать, но она как никто другой способна находить потерянные части Души. Меламори летит по следу. Она скользит над вершинами гор, над верхушками деревьев огромной тёмной тенью, пока не влетает в настежь распахнутое окно, куда ведёт её ощущаемое всем нутром чутьё. Она складывает крылья и слышит плач в соседней комнате. Меламори оказывается в обычной советской квартире, немного неприбранной, чуть-чуть запущенной. В прихожей у дверей сидит девочка, лет пяти, не больше. Она ждёт. Ждёт, когда вернётся отец. Он ведь обещал вернуться, а значит, нужно только дождаться. Папа любит её, он никогда её не бросит. На самом деле девочка эта давно уже выросла. Закончила школу, поступила в институт. Вот только осколок её Души, маленький, забытый, всё ещё сидит у дверей и ждёт отца, который ушёл от них с мамой к другой женщине, в другую семью. Девочка уже выросла, и даже поняла родителей, поняла, что им обоим лучше было разойтись, она даже простила отца за то, что тот больше не появился. Но как объяснить маленькой пятилетке, что её родители больше не любят друг друга? Меламори подходит к девочке. Та оборачивается, смотрит во все глаза на большую, похожую на сову птицу. Смотрит удивлённо, но без страха, доверчиво. — Ты кто? — Меня зовут Меламори. Птица подходит ближе, позволяет любопытным пальчикам зарыться в мягкое оперение. — Я пришла за тобой. — Не хочу, — девочка отворачивается. — Папа должен прийти. Вдруг он придёт, а меня нет? — Папа не придёт. Он ушёл. А тебя ждут те, кто тебя любит. Кто будет любить тебя сильно-сильно. Меламори не умеет разговаривать с детьми, но приходится учиться. Малышка кривит рот, готовясь расплакаться: — Он придёт! Он обещал! — Взрослые не всегда могут исполнять обещания. Так бывает. Девочка всё же начинает хныкать, и Меламори закрывает её своими большими, тёмными крыльями. — Не плачь. Есть место, где тебя любят. И ждут. Долго-долго ждут. Ты сама ждёшь себя. Уже взрослая. Ты уже такая взрослая, что больше не позволишь себя обманывать. Но тебе не хватает тебя маленькой. Без тебя плохо. Ты такая важная, что даже я пришла, чтобы тебя отыскать. Тебя будут любить, сильно-сильно. — Правда? — она всё ещё насторожена. — Правда. Пойдёшь со мной? Девочка последний раз косится на дверь, отворачивается и кивает. — Пойду. И они летят. Девочка такая маленькая, что помещается у Меламори на спине, она бесстрашно держится за перья, не боится упасть. С восторгом смеётся, когда Меламори лихо ухает вниз и снова взлетает — без цели, просто повеселить ребёнка. Меламори подлетает к той вершине, на которой оставила старшую часть этой Души. Та тянет руки к младшей, обнимает её, шепчет: — Я здесь… Я буду тебя любить, я так сильно буду тебя любить… Мне так тебя не хватало… Меламори обнимает обеих тёмными, тяжелыми крыльями, открывает глаза, откладывает в сторону бубен, поднимается и обнимает свою клиентку со спины. Целует в темя, вдувает вместе с дыханием недостающую часть души. Клиентка вздрагивает и вдруг начинает плакать, резко, навзрыд, прячет лицо в ладонях. Меламори обнимает её, успокаивает, как малышку. Сейчас это и есть та самая малышка, которая наконец вернулась домой. Как это страшно — столько лет жить нецеликом. Как это замечательно — наконец-то найти всю себя. Потом Меламори отпаивает клиентку крепким чаем с успокаивающими травами, слушает сбивчивый рассказ о детстве и об отце, рассказывает, как теперь дальше жить — со всеми этими вернувшимися воспоминаниями, с обострившимися ощущениями. Старая шаманка Сотофа краем уха слушает, как работает её ученица. Не вмешивается, не подсказывает. Улыбается про себя. * * * Трещотка коротко и ритмично бьётся о ладонь. Четыре удара на вдох — четыре удара задержка дыхания — четыре удара на выдох — четыре удара задержка. Шурф отбивает ритм. Он ещё далеко не стар, но выглядит старше своих лет. Его глаза закрыты. Его фигура кажется зыбкой и иллюзорной в дымке девяти трав. Его ладони как будто знают тяжесть целого мира. Ритм ускоряется. Шурф начинает петь. Его песня хриплая и гортанная, горловая, длится и длится, словно он и не дышит вообще, она тянется дорогой из Серединного мира в Нижний мир, и по этой дороге шаман спускается вниз. Там ждёт его серый лис, извечный помощник и спутник. Он в нетерпении перебирает лапами, взмахивает хвостом. Он ведёт Шурфа по тропе, всё дальше и дальше, помогая ему найти верную дорогу. Женщина, что пришла сегодня к Шурфу, почти потеряла сына. После страшной аварии тот всё никак не придёт в себя, а врачи только и говорят: остаётся ждать и верить. Но Шурф знает другой способ. Путь долог, но он умеет ждать. Тёмные тропы Нижнего мира ложатся под ногами, Шурф шагает ритмичным, размеренным шагом. Лис ведёт его ниже и дальше, пока они не оказываются на широкой тропе, рядом с которой стоят два Стража. Шурф останавливается и спокойно поднимает вверх свои руки. Кисти ярко светятся, почти слепят глаза. Стражники отходят в сторону. Они знают эти руки и понимают скрытую угрозу Шурфа. Шаман идёт по лесу, принадлежащему сильному духу. Ветви деревьев переплетаются где-то вверху, и вниз почти не пробивается свет. Здесь темно, и между силуэтов деревьев глаз угадывает смутное шевеление. Идти легко, здесь нет подлеска, только сухая жухлая листва. Шурф кожей чувствует разлитую в воздухе опасность. За его лёгким шагом наблюдают десятки прячущихся в тени глаз, не решаясь напасть только из-за ярко светящихся кистей рук. Лис чувствует угрозу, жмётся к ногам, взрыкивает. Шурф доходит до самого сердца леса, широкой поляны. Он пришёл к Хозяину этого места. Темная кожа Хозяина покрыта жёсткой щетиной, а туша настолько огромна и бесформенна, что занимает почти всю поляну целиком. — Что тебе надо, шаман? — рык звучит как будто бы со всех сторон одновременно. И тут же ему в ответ раздаются мелкие взрыкивания слуг, чувствующих скорую добычу. — Верни душу, что ты похитил, — голос Шурфа сух и лишён красок. Его не впечатляют ни размеры хозяина, ни его свита. — А зачем мне это делать? Вкусная душа, молодая. Твою, что ли, тоже забрать? — хозяин смеётся, и туша мелко трясется сальными боками. Шаман не движется с места: — Ты можешь вернуть душу, или мне придётся тебя убить. — Не пугай меня, шаман. Я сильнее. — Что ж, я должен был тебя предупредить, — в голосе Шурфа нет ни страха, ни жалости, ни сожаления. Он всё так же бесцветен. Пока хозяин разворачивается к Шурфу мордой, тот поднимает левую руку и делает одно-единственное движение. Чёрная туша на мгновение вспыхивает белым огнём и рассыпается пеплом. Шаман, не теряя времени, проходит вглубь поляны, где на цепи прикован бледный юноша, он совсем не обращает внимания на поднявшийся за его спиной гвалт. Мелкие прихвостни потеряли вожака. Многие из них погибнут, сожранные в борьбе за место нового Хозяина. Одно прикосновение к цепи — и та распадается на звенья, рассыпается пеплом. Шурф заглядывает юноше в глаза — тот дезориентирован и напуган, но цел. Шурф берёт его за руку и идёт вслед за своим серым лисом, по тропинке и вверх, в Небо. Дух шамана приводит юношу к его телу, помогает вернуться, воссоздать оборвавшиеся связи. Парень всё так же не понимает, что происходит, он просто выполняет команды Шурфа, но так даже лучше. Он ничего не запомнит из того, что случилось, и это к лучшему. Когда шаман прощается с духом-помощником и возвращается в тело, раздаётся звонок мобильного. Клиентка выходит из комнаты, чтобы поговорить, возвращается, радостная и едва не плачущая, благодарит, путаясь в словах. Лицо Шурфа всё такое же бесстрастное, но он доволен хорошо проделанной работой. Оставшись один, он воскуряет полынь, очищая помещение и от принесенной на сапогах грязи мира Духов, и от излишне ярких эмоций, расплескавшихся из клиентки, как из прохудившейся бочки. Дым обволакивает стены, вьётся под потолком, и вскоре в комнате остаётся одно лишь безмятежное спокойствие. * * * Я повертел в руках визитку, которую мне дал доктор Абилат, и снова отложил её в сторону. На самом деле прошло уже две недели после визита к врачу, где я получил этот аскетичный чёрно-белый прямоугольник, но до сих пор я так и не решился позвонить по указанному номеру. Я обычный рядовой человек, я не верю во всякую хрень. Никогда не верил. У меня есть вполне приличная, хоть и съёмная квартира, нормальная работа, и тут неожиданно какие-то мистические шаманы. Нет уж, не в наш век верить в деревенских колдунов. С другой стороны… с другой стороны при одном взгляде на эту карточку тёмное, тоскливое чувство, что часто мучило меня без причины, начинало с новой силой сжиматься где-то в груди. Тоска по какой-то иной жизни, которой у меня нет и не будет. «Так, Макс, не расклеивайся. У тебя завтра последний рабочий день перед отпуском, радоваться надо!» Уговоры себя самого всегда отлично на меня действовали. Я отложил визитку в сторону, успокоился, разделся, выключил свет и забрался под одеяло. Засыпать мне всегда было сложно, если бы я мог, я бы спал только днём, но на этот раз я провалился в сон практически мгновенно. * * * Я сидел на широкой поляне, заросшей какими-то мелкими белыми сладко пахнущими цветами. В небе светила полная луна, и белая поляна казалась её то ли сестрой, то ли отражением. — Макс. Я обернулся и увидел перед собой огромного, почти что с меня ростом в холке белого лиса. Он шёл ко мне, приминая лапами цветы, но почему-то мне не было страшно. Наоборот, было радостно, будто я впервые в жизни вернулся домой. — Сколько ты ещё будешь тянуть? Я уже заждался! — недовольно спросил меня лис. — Ты о чём? — Тебя уже две недели назад послали к шаману, а ты всё ещё здесь. От удивления я чуть не проснулся. И этот туда же! Хотя сейчас я начал вспоминать, что этот огромный белый лис мне уже снился, раз или два, нет, больше, вот только я забывал сны сразу, как просыпался. Странно, обычно я хорошо помню сны и даже знаю специальные техники, как вспомнить то, что только что снилось. — Ты боишься? — лис навис надо мной, и я безбоязненно погладил его густую шерсть. Почему-то я знал, что мне — можно. — Это же глупо. Сказки для детей. — Ты и сейчас так думаешь? Я задумался. Сейчас, на этой поляне, беседуя с таким знакомым-незнакомым лисом, я абсолютно точно был уверен, что моя настоящая жизнь ещё не началась, но вот-вот начнётся, совсем скоро. Лис наклонился ко мне, коснулся лбом лба. — Теперь ты не забудешь мои слова. Когда проснёшься, вспомни, как всю жизнь искал что-то, что позволило бы тебе чувствовать себя живым, тосковал по чему-то, о чём даже не знал, пытался заглянуть за грань, но не знал, где её найти. Как просыпался ночами от странных снов, как знал о человеке самое важное в первые минуты знакомства, как чувствовал ложь, как пугался неизвестно чего в пустой комнате. Вспомни меня и приди ко мне. Я жду. Я обнял лиса за шею, потёрся лбом о лоб и проснулся. Будильник ещё не прозвенел, но в комнате было уже светло. На часах без десяти семь. Я помнил всё, каждое слово из этого странного сна. Я снова взял в руки лежащую на столе визитку. Если я сейчас окончательно проснусь, выпью кофе, выкурю сигарету, то успею убедить себя, что это был всего лишь один из моих снов, таких ярких, но не имеющих отношения к реальности. Уговорю себя, что лис мне приснился просто от того, что я постоянно думал об этом шамане, вот и всё. Снова забуду белую поляну, сладкий запах, густую мягкую шесть, теперь уже навсегда. В конце концов, а что я теряю? У меня завтра отпуск, а на море выбраться не получается, вот и будет мне приключение. Чтобы не затянуть дальше и не успеть перестать верить, я, даже не одевшись, потянулся к телефону. Надеюсь, этот ваш Шурф Запертый-в-Одиночестве просыпается рано. Коллаж: https://pp.userapi.com/c850324/v850324889/6c57b/AwH8JA-IIrA.jpg