Flames and constellations

Гэвин замечает эти взгляды. RK900, кажется, пытается прожечь ему куртку на спине, и не отворачивается, когда Гэвин вопросительно смотрит в ответ. В серых глазах — лазеры, способные расплавить его тонкую человеческую кожу, превратить его в пыль и пепел, от RK900 иногда почти физически веет опасностью, а Гэвин любит играть с огнем. Это забавно. Весело. Но это что-то другое — обжигающие эмоции в ледяных глазах машины, ядерный взрыв, авиакатастрофа, Гэвин ухмыляется и греет руки у пламени. (Пламя тянется к нему, мягко согревает, но никогда не причиняет боли. Пламя зовут Ричард, Гэвин называет его Девяткой.) Но эти взгляды невозможно игнорировать. Они в нормальных отношениях, Гэвин не кричит на него в детском протесте, Девятка не ведет себя угрожающе-молчаливо, как первые несколько недель совместной работы. Они неплохо сработались, с Ричардом иногда бывало весело, но потом он начал смотреть на него так, и Гэвин уверен — это все началось задолго до того, как он с его глупым человеческим мозгом смог заметить. Потому что Ричард смотрит на него так, будто умирает от голода, как будто все, чего он когда-либо хотел — на расстоянии вытянутой руки, но дотянуться невозможно. Как будто Гэвин стоит и издалека смотрит на огонь, который сам же и разжег, и вот-вот уйдет, оставив языки пламени в отчаянии тянуться за растворяющимся силуэтом. Идиотские мысли. Гэвин никогда не думал, что кто-то будет так на него смотреть. Гэвин смотрит в ответ: вопрос, вызов, кривая искренняя улыбка. Человек подходит ближе, человек не боится огня, человек с интересом тянет руку, будто не знает, что может обжечься. И не обжигается — руки андроида теплые, и улыбается он тоже тепло, немного скованно от непривычки, но настолько восхищенно и радостно, что становится немного страшно от этих чувств (что-то, название чего Рид не хочет произносить даже у себя в голове, что-то слишком сильное). Рид никогда не обжигается: Ричард тщательно регулирует температуру тела. (Человек подходит ближе, и огонь тянется к нему, прикасается теплыми пальцами, будто только этого и ждал; а может, так и было.) Их история загорается в электрических огнях ночного Детройта. Гэвин показывает напарнику город, рассказывает про детство и пьяные приключения в безбашенные девятнадцать лет, размахивает руками, а RK900 только смотрит и улыбается уголками губ, и греет его руки в своих карманах — в ноябре холодно. Гэвин неловко улыбается, он не держался ни с кем за руки годами, новейшая разработка «Киберлайф» ведет себя, как влюбленный подросток. Гэвина тоже ведет, как от алкоголя, лазерные взгляды плавят кожу, с чужих рук скин слетает за мгновение, стоит только Гэвину прикоснуться. — Прости, — говорит Ричард, — Тактильные ощущения сильнее без скина. Я могу вернуть его, если ты хочешь. Гэвин не хочет. И как-то так все и начинается, немного неловко и нелепо, они сталкиваются зубами, когда Ричард неумело пытается его поцеловать, и смеются до хрипоты и глючащего голосового модуля. Это весело, потому что у Гэвина давно никого не было, кроме незнакомцев в дешевых мотелях и барах на окраинах, и быть с кем-то — неожиданно приятно. Быть с Ричардом — приятно, это похоже одновременно на маршмэллоу в кофе, рождественские гирлянды на окне, невероятно быструю езду на мотоцикле по пустой дороге ночью, перестрелки, когда знаешь, что тебе стопроцентно прикроют спину. Песни Fall Out Boy в старых хрипящих колонках, и Гэвин немного пьян и танцует неуклюже и развязно, Ричард светит красно-желтым диодом, ловит сбои, а затем целует обжигающе, как Солнце в ледяной пустоте космоса. Гэвин не знает, что Ричард нашел в нем. Гэвин — ходячая катастрофа, шрамы, синяки и царапины, он ругается на углы мебели и собирает плечами ссадины от дверных проемов. Гэвин сжигает панкейки, которые делал для Ричарда, постоянно забывает, что RK900 не ест, но андроид только смеется, целуя его в висок, и говорит, что находит это очаровательным (Гэвин, блять, ненавидит краснеть, черт возьми). Он не умеет варить кофе, падает с любой подходящей лестницы, застревает в каждом втором лифте и питается едой из доставки, лапшой быстрого приготовления и подгоревшей яичницей. У него есть сотни неловких историй, ужасные шутки, отличные плейлисты и старый, чудом работающий полароид. RK900 не умеет позировать, но от этого получается еще более красивым, непринужденным, он смеется, утыкаясь в плечо Гэвина, варит кофе, повернувшись спиной к камере, гладит кота, сосредоточено смотрит «Назад в будущее», его кожа подсвечена в огнях неоновых витрин, и он снова смотрит этим неопределимым огненным взглядом. У Гэвина есть коллекция виниловых пластинок (единственная хорошая вещь, доставшаяся от родителей), элекрогитара и постоянно теряющиеся медиаторы, кот по имени Хоукай, пирсинг в языке и круглый год висящая в комнате новогодняя гирлянда. Еще у него есть Ричард. Ричард, блять, идеальный. Настолько, что Гэвин просто чувствует себя неловко, словно его с кем-то перепутали, и на самом деле Ричард должен быть с кем-нибудь другим, кем-то более подходящим. RK900 продумывает все до мелочей, просчитывает, составляет планы и выполняет их, и почему-то Гэвина не тошнит от этой выверенности. Может, потому что попытки Ричарда сделать все идеально направлены на него, может, потому что у андроида отчаянно сбоит система от каждого прикосновения, а если поцеловать — диод загорится красным, выдавая невысказанные эмоции, и скин неконтролируемо пропадет в точках соприкосновения. Ричард — машина с огненным сжигающим хаосом во взгляде, Ричард прикрывает его от пуль своим телом, и этим же вечером спокойно зовет его в планетарий. Зачем Гэвину планетарий, если от Ричарда у него под веками сами собой загораются звезды и взрываются галактики, и огни Детройта больше не выглядят пустыми и электрическими, а похожи на кометы и туманности, когда Девятка сидит с ним прямо на тротуаре и перебинтовывает разбитые в драке костяшки пальцев? Ричард делает лучший гребаный кофе в Мичигане, знает все созвездия, приглашает Гэвина в кино, а потом взламывает замок на какой-то крыше и проводит всю ночь, глядя с ним на небо и позволяя уснуть на своем плече. И все, конечно, идет идеально, автоматическое совершенство, вероятность провала минимальна, но есть еще Гэвин, блять, Рид, и у него талант ломать все, к чему прикоснется. Ричард крепкий, улучшенный, быстро адаптируется, но Гэвин просто себя знает, и он не хочет все испортить. Он старается. И предсказуемо лажает. Гэвин пытается устроить марафон фильмов Марвел — и конечно, во всем доме отключают свет. Они находят, чем заняться (то есть, они как минимум минут двадцать неловко сидят на диване с чипсами и одеялами, но потом все же находят). Гэвин тащит Ричарда запускать фейерверки — как гребаное четвертое июля в ноябре, и в итоге случайно поджигает свою одежду (и потом еще две недели шутит о том, какой он горячий). Гэвин зовет Ричарда в заброшенный парк аттракционов есть мороженое, и это идиотская идея в конце осени, но какая к черту разница? — Я люблю приходить сюда, когда мне скучно, — говорит детектив; идет снег, вокруг его шеи неумело обвязан шарф, подаренный RK900. — Мне здесь нравится. — Здесь никогда никого нет, — Гэвин усмехается и пытается приобнять Девятку за плечи (случайно ударив по лицу — он извиняется и целует Ричарда, но тот только смеется и говорит, что ему не больно). Хорошо, думает Гэвин, что RK900 все-таки андроид: человек бы, скорее всего, просто не выдержал Рида. Но RK900 каким-то образом выдерживает. RK900 приспосабливается, будто это не составляет для него никакого труда, хотя Гэвин видит, как, блять, сильно Ричард старается, и Рид правда не может понять, зачем тот тратит столько усилий. Он пытается спрашивать, но Девятка только смотрит этим эмоциональным горящим взглядом и целует его, закрыв глаза и сверкая неоново-красным диодом, так и не отвечая. И он сидит рядом с ним в заброшенном парке аттракционов, пока Гэвин ест мороженое и смеется над своими же шутками. Ричард не ест, но слизывает мороженое с его щеки, и Гэвин, черт возьми, поверить не может, им что, по шестнадцать? (А потом, конечно, он заболевает, потому что мороженое — идиотская идея в конце осени, особенно если потом попасть под мокрый снег. Но Ричард приносит ему лекарства, и помнит, что Гэвин терпеть не может леденцы для горла со вкусом меда и лимона; и Гэвин окончательно влюблен.) Ричард клеит цветные пластыри с динозаврами и планетами на бесчисленные царапины Гэвина, скользит языком по старым шрамам с идиотскими историями, покупает ему звездочки, покрытые светящейся фосфорной краской, помогает прилепить их на потолок, складывает созвездия. Ричард ловит Гэвина, неуклюже падающего с кресла в попытке дотянуться до потолка, и это все похоже на чертов сопливый романтический фильм, потому что в реальной жизни так не бывает. Ричард отвозит Рида в больницу после вечеринки в компании пьяных друзей, и той неудачной игры с ножом, где нужно протыкать стол в расстояниях между пальцами. Гэвин пьян, и он отвлекается на огненный-эмоциональный-завораживающий взгляд RK900 с другого конца комнаты, и промахивается, глубоко порезавшись. Ричард не злится, только просит его быть осторожнее, целует резко и головокружительно, и диод горит огненным алым. Ричард никогда на него не злится. И Гэвин не понимает. Просто не понимает, как RK900 все это терпит, почему он все еще не бросил чертову катастрофу Гэвина Рида (как сделали все остальные). Почему все еще не ушел, устав с ним возиться — Рид не настолько идиот, чтобы не понимать, насколько он раздражающий и неловкий. Гэвин не может понять, зачем Ричард так старательно приспосабливается и тратит столько усилий на кого-то вроде него. И однажды, в бессильном яростном непонимании среди клишированно разбитой посуды и звенящей после его криков тишине кухни, он все-таки спрашивает об этом снова. И Ричард закусывает губу, тянется, словно языки отчаянного пламени, к его ладони, целует разбитые костяшки пальцев. Ричард выглядит обреченным, как приговоренный к смертной казни, но ничуть не жалеющий, Ричард выглядит как самый лучший и невероятный человек, которого Гэвин когда-либо встречал (он не человек, но это не имеет никакого гребаного значения). Ричард говорит: — Я люблю тебя. И не то чтобы Гэвин не догадывался об этом раньше; просто в соседней комнате на потолке светятся фосфорные звезды, и Ричард держит Гэвина за руку, терпит все его катастрофические неудачи и проебы, заботится о нем и никогда не ждет ничего взамен (а еще почему-то любит его и смотрит с этим невыносимым пламенем во взгляде). И Гэвин, конечно, любит его в ответ.