На Грани

Мягкие лучи листокрасова[1] солнца легко проскальзывали между полуобнаженных ветвей деревьев, ласкали усыпанный золотом и багрянцем подлесок. По черному кружеву ветвей рыжей стрелой пронеслась белка: зима близко, а запасов сделано немного, непорядок! Вдалеке устало пересвистывались птицы. Гилберт поднял голову, прислушался. Поползни? Да, они; а вот и сорока со своим «чага-чага-ча!», тут и на секунду не усомнишься. Черный конь оступился, фыркнул недовольно, выравнивая шаг. — Ну, Ворон, — пробормотал Гилберт, на всякий случай поддергивая поводья. — Что это ты? Конь покосился лиловоглазо, мотнул головой так, что зазвенели удила, и снова потрусил по едва заметной тропинке, то и дело задевая боками упругие ветки кустарника. Гилберт потрепал его по холке, надежнее вдел ноги в стремена. Конь почему-то нервничал, хотя лес был спокоен, и вокруг не было никого, кроме обычной мелкой живности: Гилберт втянул в себя воздух, медленно смакуя запахи, и не почувствовал ни одного угрожающего. Так в чем же дело? Может быть, дело во мне, подумал он. А Ворон, старый друг, просто знает меня слишком хорошо, и поэтому тревожится. Гилберту и правда было тревожно. Нервы звенели струнами, голова казалась тяжелой, и мысли в ней кружили соответствующие. Он сунул руку за пазуху, вынул небольшой сверток и осторожно развернул его. В суровой тряпице скрывался небольшой, с пол-ладони, стеклянный пузырек, наполненный водой, по поверхности которой плавала деревянная щепка. Один конец ее был заострен. Гилберт натянул поводья, Ворон всхрапнул и остановился. Щепка немного покачалась на воде — и замерла ровно на середине пузырька, острием указывая вперед и влево. Гилберт задумчиво проследил направление. По всему выходило, что дальше его путь должен был лежать в чащу. — Гхыр[2] знает что, — сказал он. Ворон согласно зазвенел удилами. Гилберт посмотрел на небо. Солнце уходило, и лес постепенно погружался в сумрак. К счастью, для него это не имело большого значения; а вот для Ворона… — Надо было оставить тебя на постоялом дворе, дружище, — проговорил Гилберт, соскакивая на землю. — Не хватало только, чтобы ты ноги переломал. Но кто знал, что он заберется в такую глушь? Он отвязал ножны с мечом от задней луки седла, перевесил их за спину и сошел с тропинки, ведя коня в поводу. Ворон осторожно ступал следом, то и дело охаживая себя хвостом по бокам. В самой чаще замелькали зеленоватые огоньки. Гилберт насторожился, но тут же расслабился: простые искривницы, для него они были не страшны. Главное, чтобы не вылез кто похуже: тащиться в чащу заповедного бора за неделю до Самайна — не самая лучшая идея, но раз уж повезло заполучить магический компас сейчас, то можно ли было ждать? — Десять лет, — пробормотал Гилберт едва слышно, раздвигая кусты и напряженно вглядываясь в сгущающуюся темноту. — Десять окбанных лет… кажется, этого достаточно. Еще с полчаса они шли по лесу. Чем дальше, тем плотнее росли деревья, и темнее становилось вокруг. Гилберт то и дело с беспокойством оглядывался на Ворона, но тот привычно преодолевал препятствия, перешагивая сучья и подгнившие стволы упавших деревьев. Наконец на чащу опустилась совершенная тьма, такая плотная, что любой звук казался в ней приглушенным. Гилберт моргнул, окончательно сведя зрачки в щель, остановился, и снова сверился с компасом, опасаясь, что в темноте сбился с курса. Стрелка уверенно показывала туда, где на фоне абсолютной черноты суматошно плясал целый рой искривниц. — Ну, ладно. — Гилберт решительно выдохнул и зашагал вперед. Ворон было заупрямился, уперся, натягивая повод, но после недолгих тихих уговоров пошел следом, медленно, часто оступаясь. Гилберт сжал зубы. Он рисковал сейчас верным конем, но оставить его здесь было невозможно: если на Ворона выскочит волк, тот не убежит от него в кромешной темноте. В который раз обругав себя за непредусмотрительность, Гилберт аккуратно обошел резвящихся искривниц — и замер: за светящимся пятном лес словно раздавался, редел, показывая в просветах пустоту. Поляна? Гилберт прибавил шагу. Ворон беспокоился, мотал головой и всхрапывал, но Гилберт уже не обращал на это внимания. Он ступил на густую, начавшую жухнуть траву, залитую молочным, серебристо поблескивающим в свете выкатившейся на небо луны туманом, снова глянул на компас. Против всех законов природы, щепка стояла почти вертикально, погрузив острый конец в воду. Это точно здесь, подумал Гилберт, но где же он?! Он вскинул голову, обежал взглядом поляну — и увидел крест. Большой, сильно покосившийся, тот стоял не по центру — вдалеке, у противоположной кромки леса. Трудно сглотнув, Гилберт выпустил повод и медленно направился к нему. Воздух казался густым, ноги словно вязли в плотной туманной пелене. Он подошел, коснулся перекрестья. Старое дерево превратилось в труху под пальцами, кусочки сырой древесины с тихим шорохом посыпались в траву. Таблички с именем на кресте не было. — Да что же это, — дрожащим голосом вышепнул Гилберт. Быть не может! Он ошибся, должно быть. Нет — наверняка произошла какая-то ошибка! Выхватив пузырек из кармана, он уставился на щепку — и забыл, как дышать. Щепка стола вертикально, заостренным концом указывая под ноги. Пальцы безвольно разжались. Компас выскользнул из них, глухо ударился о землю. Гилберт медленно опустился на колени и застыл, судорожно сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. Я нашел его, стучала в виски единственная мысль, нашел — но слишком поздно. Я опоздал, кажется, на целую сотню лет. Двумя днями позже Гилберт въехал в Камнедержец, и сразу направился к магу. На него оборачивались прохожие, некоторые, повпечатлительнее, осеняли себя крестным знаменьем, поминая Всевышних. Еще бы: рослый всадник на черном как ночь коне, всклокоченный, зрачки в щель, лицо белое, да и выражение его, надо думать, оставляло желать лучшего. Впрочем, Гилберт задумался об этом, только когда его остановил патруль. Старший придирчиво изучил протянутую грамоту, подтверждающую, что Гилберт — добропорядочный гражданин Белории уже почти полвека, и — да, оборотень, но истинный, о чем ясно говорила подпись освидетельствовавшего его мага и гербовая печать градоправителя. — Ты, это, хоть клыки спрячь, — напоследок сказал старший, возвращая бумагу. — Мы-то и к вампирам привычные, но мало ли что. Каждому грамоту не покажешь, а народец пугается. Гилберт кивнул, и честно попытался взять себя в руки. С попытки третьей ему это даже более-менее удалось, так что до знакомого особняка он доехал без инцидентов. Спрыгнул с Ворона, потрепал его по холке и постучал в ворота. Те отворились сразу, будто хозяин ждал визитера. Гилберт бросил поводья выскочившему навстречу дворовому мальчишке и быстрым шагом направился к высокому крыльцу, на котором стоял невысокий худощавый мужчина. Его растрепанные белоснежные волосы в свете солнца выглядели серебряным нимбом. — Ты знал с самого начала! — выпалил Гилберт, едва они оказались лицом к лицу. Маг недоуменно изогнул бровь. — Знал о чем? — уточнил он. Гилберт недоверчиво уставился на него, потом заметался по веранде. — Знал, куда меня приведет твой компас! Маг закатил единственный глаз и как можно выразительнее вздохнул — так, чтобы посетитель в полной мере прочувствовал, как ему сейчас нелегко. — Как я мог это знать, если ты не сказал мне даже, кого именно собираешься искать? — поинтересовался он. Гилберт остановился и задумался. — С вас, колдунов, станется, — пробормотал он тоном ниже, и устало плюхнулся на ближайший из стоящих на веранде плетеных стульев, уткнувшись лицом в ладони. Маг смотрел на него со смешанным выражением интереса, сочувствия и насмешки. — Так куда же тебя завел поисковик? — спросил он наконец, видя, что Гилберт не собирается первым нарушать молчание. — И кого ты искал? Расскажешь? Помедлив, тот кивнул. Опустил руки, но так и не поднял взгляд, отрешенно созерцая собственные ладони. — Да, Заркс. Расскажу, — ответил он тихо и, чуть погодя, продолжил: — Я искал человека, который снится мне уже десять лет. В первый раз я увидел его, когда вы с Шер вытащили меня с Вересковых пустошей после той схватки с некромантом, в которой мне досталось Мистерией тьмы. Городской маг Камнедержца Заркс Брейк прищурился и утвердительно качнул головой. — Помню. Продолжай. — Он пришел, когда пустоши остались позади. Сказал, что наконец-то нашел меня. Что очень долго ждал, и беспокоился, но теперь все будет хорошо. А потом опустил ладонь на мой лоб, и… это было так… — Гилберт запнулся, не находя слов, не зная, как описать то умиротворение и счастье, которое он вдруг испытал в тот миг. — Мне очень скоро стало лучше, — сказал он. — Ты еще удивлялся, почему я так быстро выздоравливаю, помнишь? Заркс снова кивнул. — Помню, — повторил он. — Но не понимаю, почему ты говоришь мне об этом только сейчас. Гилберт пожал плечами. — Я думал, это бред, — сказал он. — Я же понимал, что умираю. Думаешь, я впервые видел Вересковые пустоши? Заркс только вздохнул. — После этого он не появлялся, — между тем, продолжал Гилберт, — до первого Самайна. Тогда он приснился мне снова. Мы… разговаривали. — Они и правда говорили, только как-то странно, без слов, но Гилберт не знал, как еще это назвать. — Очень долго. До самого утра. Перед рассветом он попросил, чтобы я звал его перед сном — тогда он смог бы приходить чаще, не только в эту ночь. И я… — И ты так и поступил, — закончил за него Заркс, прикрывая лицо рукой. — Дхур, Гилберт! Даже если ты не маг, должен же был понять, что дело нечисто! Гилберт свел брови и глянул на Заркса снизу вверх тяжело, недобро. Солнечный луч отразился в радужке и растекся по ней потеками золота. — Он никогда, — медленно, почти по слогам, проговорил он, — не делал ничего плохого. И не просил ничего из того, что я не хотел бы сделать сам. Заркс выдержал этот взгляд, не дрогнув. — Значит, все-таки просил, — сказал он. — Скажешь, о чем именно? Скулы Гилберта вспыхнули. — Нет! — отрезал он, отворачиваясь. — Это тебя не касается! Перед внутренним взором мелькнула картина — сладостная, щемяще-жаркая. Вот он склоняется над ним, такой красивый в рассеянном лунном свете, что хочется заплакать вдруг, ведет кончиками пальцев по щеке, и в глазах у него такое… «Поцелуй меня». И Гилберт накрывает его губы своими безо всяких раздумий. Тянется к нему всей сутью, прижимает к себе, ощущая встречное движение, такое же несдержанное, и внутренний зверь его заходится в восторге: «Мой, не отдам!». А потом… — Понятно, — протянул Заркс, и на некоторое время на веранде установилась тишина. Мимо ворот проехала груженая телега: видимо, запоздалый торговец торопился на рыночную площадь и решил срезать через квартал, где жили маги. Гилберт невольно насторожил уши: задняя ось потрескивала, когда телега подпрыгивала на булыжниках мостовой. Скоро лопнет, мелькнула мысль, сказать бы купцу об этом… — Какой он? — вдруг спросил его Заркс. Гилберт растерянно дернулся, обернулся. — Что? О чем ты? — О твоем… эм… друге из снов, конечно, — ответил тот. Подошел ко второму стулу, опустился на него и замер, вперив в Гилберта нечитаемый взгляд. Радужка единственного глаза Заркса была темной, как переспелая вишня, и точно так же на свету уходила в бордовый оттенок. Гилберт потер все еще пылающую щеку и задумался. — Он… светлый, — ответил он спустя пару минут тяжких раздумий. — Во всех смыслах. И внутренне, и… так. Золотистый блондин. Коротко стриженые волосы. Глаза — зеленые. На вид ему около двадцати пяти, и я бы сказал, что он неплохой мечник; по крайней мере, на ладонях у него очень характерные мозоли. Еще он, должно быть, маг, потому что иногда говорил о магии со знанием дела, точно как ты. И одет он был странно. Все десять лет я не придавал этому значения, но теперь… — Что — теперь? — переспросил Заркс у снова замолчавшего Гилберта. Тот зажмурился, сжав зубы до боли в челюстях. — Теперь, когда я нашел его могилу, я понимаю, почему на нем был костюм, какой носили почти два века назад, — ответил он с трудом. — Могилу, понимаешь?! В лесу между Зарницами и Догевой, в самой чаще… Что он там делал? Почему его похоронили там? Как так получилось вообще?! Присвистнув, Заркс откинулся на спинку стула и замер, обхватив пальцами подбородок. — Вот как, — медленно выговорил он. — Знаешь, что. Иди-ка отдохни и приведи себя в порядок. А после ужина поговорим. Есть у меня одна мысль, которую надо хорошенько обдумать, а кое о чем и почитать. Гилберт молча встал и направился в дом. Он знал Заркса достаточно, чтобы не пытаться расспрашивать до времени, а кроме того, эти слова подарили ему зыбкую надежду. Правда, Гилберт не знал, на что именно он надеялся. Но само чувство помогало успокоиться и окончательно взять себя в руки. Он принял ванну и переодел исподнее. Упал поперек кровати, раскинув руки, глядя в потолок — но не видя его. Через некоторое время медленно перевернулся на бок и закрыл глаза. Сна не было, и, как бы ни хотелось забыться, в памяти то и дело всплывали золото и багрянец заповедного бора, зеленые огоньки пляшущих искривниц, поляна, залитая туманом и тьмой… и — крест. Гилберт пытался — и не мог отбросить мысли о нем даже на время. Поняв, что заснуть не получится, он снова встал, потом оделся и вышел в коридор. Нужно было чем-то себя занять, но Заркса лучше было не беспокоить, так что Гилберт подумал — и направился в оружейную: недавно Заркс обмолвился, что в его коллекции появился превосходный даркан эльфийской работы, и Гилберт решил, что тренировка с таким необычным оружием сможет отвлечь его лучше всего. Уловка удалась: он очнулся, только когда в оружейную заглянул слуга и сообщил, что господин Брейк изволит ожидать гостя в столовой. Тогда Гилберт вложил даркан в окованные золотом ножны, с невольным почтением вернул его на место и отправился на ужин. Заркс и правда уже ждал. Он выглядел утомленным, но довольным. Подавив порыв сразу пуститься в расспросы, Гилберт занял свое место. Он давно понял: чем больше ты расспрашиваешь Заркса, тем дольше ждешь ответа, так что набрался терпения и начал ждать, пока тот заговорит сам. Проверенная тактика не подвела: едва был подан десерт, Заркс откинулся на спинку стула и сказал: — Что же. Теперь можно и поговорить. Гилберт тут же подался вперед в стремлении задать первый вопрос, но Заркс перебил его: — Но прежде скажи, как зовут твоего, хм, друга. За весь наш предыдущий разговор ты ни разу не упомянул его имени. Гилберт призадумался. В голове словно клубился туман, скрывая и искажая мысли, но дело было даже не в нем. — Я не знаю, — растерянно сообщил он Зарксу. Тот, впрочем, удивленным не выглядел. — И как же так вышло? — поинтересовался он. Гилберт сосредоточенно свел брови, размышляя. Он никогда не спрашивал, как его зовут. А тот и не назывался. И все вместе это выглядело так, словно… — Мне кажется, он уверен, что я знаю его имя, — ответил он. — И где-то внутри себя я тоже так считаю, видимо. — Наши мысли сходятся. — Заркс выглядел удовлетворенным. — И, дерзну предположить, я даже знаю, как это произошло. Гилберт вскинулся и жадно уставился на мага. — И как же? — Погоди немного, — остановил его Заркс. — Сначала ответь мне еще. Он примолк, потом, словно решившись, спросил, медленно и весомо: — Почему ты ждал десять лет? Почему не начал искать через месяц, два? Полгода? Насколько я тебя знаю, ты не отличаешься завидным терпением, а этот парень, как я понимаю, стал важен для тебя очень быстро. Так почему же? — Не знаю, — глухо проговорил Гилберт. — Вернее, знаю, но не могу объяснить. Понимаешь, сначала мне казалось, что это просто сон — а как можно приблизиться к сновидению, сделать его материальным? Но около года назад… — …тебе подумалось, что здесь могут быть варианты, так? — договорил за него Заркс. Гилберт кивнул. — Он стал слишком настоящим для сновидения, — сказал он. — Особенно в Самайн. Я ощущал его запах, вкус его кожи… Тут он запнулся и замолчал, ругая себя за болтливость последними словами. Заркс посмотрел на его пылающее лицо и усмехнулся. — Это было понятно с самого начала, — уверил он Гилберта, — так что не стоит пытаться рассыпаться пеплом прямо на моем стуле. Зато сказанное тобой отлично подтверждает мои догадки. Заркс поерзал в кресле, устраиваясь удобнее, и начал говорить: — Для начала я расскажу тебе историю. Это случилось сто сорок четыре года тому назад, перед самой войной с вампирами. В то время у вампиров почти не было союзников даже среди магов, что уж говорить о людях и прочих разумных. Но один из Ковена Магов — самый молодой, но один из самых влиятельных при этом — упрямо выступал против начала военных действий. Некоторое время мир шатко держался только на его воле и слове. Но в один далеко не прекрасный день он пропал, и тогда все сорвалось лавиной: буквально в течение суток после его исчезновения в Догеве и Арлиссе были развернуты боевые действия… Знаешь, чем интересна эта история? — спросил Заркс прежде, чем Гилберт успел поинтересоваться тем же. Тот помотал головой, и Заркс продолжил: — Поговаривали, что у того архимага был свой интерес не начинать войну. Что у него был любовник в Догеве — якобы один из послов, доверенное лицо Повелителя. Уж не знаю, как так получилось, но… — Как звали этого архимага? — неожиданно севшим голосом перебил его Гилберт. Сердце отчего-то забилось гулко и быстро, словно в предчувствии беды. — Оз Безариус, — отозвался Заркс. Сердце споткнулось, — мир на миг погрузился в темноту и тишину, — а потом поковыляло дальше. Звериная суть взвыла, и Гилберт едва успел сжать зубы, чтобы не выпустить звук наружу. Он знал это имя. Слышал его впервые в жизни — и совершенно точно знал. — Оз, — прошептал Гилберт. — Оз, боги… Он вскочил, заметался по комнате. Хотелось сделать хоть что-то, например, выйти с мечом против сотни, или… Или — без меча. Так, чтобы рвать зубами и когтями, грызть горло, и все — потому, что... Перед внутренним взором снова появился крест в густой чаще: почерневший от времени, рассыпающийся от малейшего прикосновения. А под ним… Наверняка преданный. Не отпетый, никем не оплаканный. Любимый. Он резко остановился и замер, плотно сомкнув веки и часто сглатывая. Плеча коснулась узкая ладонь. — Я хотел показать его портрет, — услышал он спокойный голос Заркса. — Но, думается, в этом нет необходимости. — Нет, — прошептал Гилберт. Он точно знал, кого увидит. А старые гравюры все равно не передадут тот свет, который нес для него этот человек. Так зачем? — Зачем ты рассказал мне? — спросил он, трудно выталкивая из себя слова. Заркс ответил не сразу. — Потому что, раз он приходит к тебе, — сказал он наконец, — Вересковых пустошей для него не было. Дорога ложилась под копыта коней пыльной серой лентой: этот листокрас выдался на удивление солнечным и сухим, словно осень все никак не могла расстаться с летом. Двое путников — оборотень и маг — ехали так быстро, как только позволяли ноги коней. На каждом привале Гилберт осматривал Ворона и обещал себе не гнать так сильно, но каждый раз, взлетая в седло, забывал об этом решении. В этот раз он должен был успеть. Просто обязан. Он постоянно думал о том, что сказал ему Заркс. Наверное, говорил Заркс, его заманили в глушь возможностью встречи с тем вампиром: недаром же поляна, о которой ты говорил, недалеко от Догевы. Может быть, среди заговорщиков был метаморф, копирующий облик любовника, или они использовали чары — но это вряд ли, архимаг обнаружил бы их сразу... если, конечно, среди заговорщиков не было превосходящего его в мощи. Возможно, его опоили, либо застали врасплох и использовали антар — убивали наверняка им, самый надежный способ, чтобы разделаться с магом такой силы… Почему похоронили? Право, не знаю. Может, побоялись оставить тело на виду; а может, в ком-то из убийц проснулась совесть, и он вернулся потом, чтобы предать его земле. Совершенно точно можно сказать одно: Оз умер не сразу, раз у него достало сил и осознанного желания, чтобы зацепиться за Грань Вересковых пустошей — и остаться на ней в надежде снова встретить того, кого любил. Он не верил, что ты предал его, говорил Заркс, иначе ваша встреча была бы совсем иной. Не верил, ждал, искал. И дождался. Почувствовал тебя, пока ты был в шаге от смерти после схватки с некромантом, помог тебе вернуться. И последовал за тобой. То, что потом он появился только в Самайн, продолжал Заркс, не удивительно. Он был ослаблен пустошами и вынужден ждать времени, когда пространство между загробным миром и нашим истончается. Но когда ты начал звать его, а потом — питать своими чувствами, он стал набираться сил. Становиться плотнее, материальнее… Не станет ли он вновь человеком? К сожалению, он может стать лишь полноценным призраком. А если жажда быть с тобой перевесит принципы, то в очередной Самайн он может попытаться занять чье-то тело; как ты думаешь, это хороший вариант? Какой тут может быть выход? Провести ритуал и отправить его душу за Грань. Ты ведь хочешь, чтобы тот, кто дорог тебе, обрел истинный покой?.. — Хочу, — шепнул Гилберт. Лошади шли рысцой: всадники опасались гнать их в сгущающейся тьме, надеясь только дотянуть до постоялого двора. — Очень хочу. Больше всего на свете. Он верил в происходящее — и нет. О перерождении говорили разное, и сам Гилберт ни разу не сталкивался с его проявлениями. К тому же, память себя-прошлого к нему так и не вернулась, но, наверное, это было к лучшему: его предшественник наверняка был среди защитников Догевы и, скорее всего, в первых рядах. А то, как мало выжило тогда вампиров, особенно мужчин, ни для кого не было тайной. Странно только, что мы не встретились на Грани — тогда, сразу, думал Гилберт, спешиваясь и привязывая Ворона к коновязи. А может, и нет. Если того вампира… меня убили слишком быстро, пока Оз не успел осознать себя там, где кроме кружева вереска нет ничего… Он вспомнил вересковые поля, затягивающую, кружащую голову дымку — предвестницу вечного покоя, виденную им не единожды, — и решительно покачал головой. Совсем не странно. И значит, не зря он сам то и дело ходил бок о бок со смертью все это время, не зря его так тянуло на Грань: какая-то часть его души знала, что его там ждут, и очень хотела встречи. Быстро поужинав, Гилберт поднялся в оплаченную комнату. Улегшись на скрипучую, но, к счастью, застланную чистым бельем кровать, он закрыл глаза и снова позвал Оза, впервые за почти прошедшую неделю. Поначалу ничего не получалось: Гилберт никак не мог заснуть, слишком взбудораженный мыслями. Но постепенно усталость дала о себе знать, и он начал соскальзывать в дымку сновидений. Звуки приглушились, поплыли, отдаляясь, тело словно качалось на волнах, погружаясь все глубже и глубже — или просто оставаясь на месте в то время, как воспаряла душа. — Ты все-таки позвал меня, — услышал он и открыл глаза. По комнате разливалось легкое серебристое сияние полной луны, глядящей в окно. В снах, в которые приходил Оз, луна всегда была полной. Он стоял, окутанный ее сиянием, как невесомым плащом, и смотрел, не отводя глаз. Внутри что-то сжалось, рванулось навстречу, и Гилберт позвал прежде, чем успел подумать: — Оз! Тот замер, глядя растерянно, неверяще, а потом улыбнулся — светло, белозубо. — Ты вспомнил, — сказал Оз. — Теперь — ты вспомнил, и я не должен больше молчать. Гилберт покачал головой. — Не вспомнил, — горько отозвался он. — Мне подсказали. Но когда я услышал имя, то понял: оно твое. Оз шагнул ближе. Лунные лучи соскользнули с его плеч и упали на пол мягкими пыльными складками. — Это не важно, — ответил он. — Главное, что ты знаешь. — Почему ты приходишь ко мне во сне? — хрипло спросил Гилберт. Он наблюдал за каждым движением высокой фигуры, за каждой эмоцией, отраженной на четко очерченном лице. — Сон — это тоже Грань, — задумчиво отозвался Оз, опускаясь рядом. Гилберт явственно почувствовал запах мха, коры дуба и лимонника. — Одна из дверей в мир ушедших, наиболее доступная смертным. Открыть ее проще, чем иные. Войти в нее легче, чем выйти… Теперь я мог бы выйти, — сказал он вдруг, и в зрачках его плеснуло алое пламя, пожирающее вереск. — Мог бы, но… нет, не стану. — Почему? — шепнул Гилберт, закрывая глаза. Его губы согрело легкое дыхание. — Потому что тогда я потеряю себя, — больше почувствовал, чем услышал он. — А после — и тебя тоже, все равно. — Все равно, — повторил Гилберт. Внутри снова сжалось, больно и тоскливо. Скулы коснулись кончики пальцев, скользнули по щеке и шее к ключице. — Я знаю, зачем ты едешь, — в голосе Оза звучала грусть. — И благодарен за твое решение. Все правильно. Ты жив. У нас было еще немного времени вместе. Ты помнишь меня... мне нечего больше желать. Поэтому — помоги мне завтра шагнуть за Грань. А сегодня… будь со мной эту ночь. Последнюю ночь. Гилберт трудно сглотнул, не решаясь поднять намокшие ресницы. — Конечно, — выговорил он. Бросил руку на затылок склонившегося над ним Оза, мимолетно поразившись мягкости его волос, потянул к себе, ближе. — До самого конца, — шепнул он в приоткрытые губы прежде, чем поцеловать. Это было горько — и сладко. Больно — и так любовно, что словами не описать. Но Гилберт и не пытался: он просто был, чувствовал, ощущал — жил этими мгновениями близости, зная, что утром от нее останется лишь память. И больше — ничего. К лесу они подъехали на следующий день, уже в глубоких сумерках. — Оставим лошадей здесь, — сказал Заркс, легко спрыгивая со своей серой кобылы. Гилберт нахмурился. — Я не оставлю Ворона, — заявил он, тоже спешиваясь. — Лошади и без того слишком лакомый кусок для многих жителей чащи, а уж в такую ночь и подавно. Вместо ответа Заркс принялся рыться в поясной сумке. Что-то достал, прошептал заклинание. Нечто в его руках вдруг вспыхнуло и засияло ровным, приглушенным светом. — С этим, — сказал Заркс, показывая два светящихся камня, — их не тронут звери, а нежить обойдет за версту. Это было правдой: Гилберт и сам попятился, тихо зарычав, почувствовав, как нагревается воздух вокруг него. — Жар-камни? — спросил он, справившись с собой. Заркс кивнул. — Тогда ладно. Пошли. Он зашагал по тропинке, сворачивающей с тракта в лес. Заркс последовал за ним, скороговоркой пробубнив какое-то заклинание, от которого у него засветился зрачок. Под кронами деревьев темнота сгустилась, став непроглядной для человеческого глаза, но для обоих путников это не имело значения. Гилберт шел впереди. В этот раз он свернул с тропинки гораздо раньше, следуя инстинктам, то и дело принюхиваясь. Сбоку снова засверкали зеленоватые огоньки искривниц — в этот раз куда более яркие и насыщенные. — Осторожно, — услышал Гилберт позади напряженный шепот. — Я и так осторожен! — огрызнулся он. Заркс пропустил это мимо ушей, поясняя: — Искривницы часто следуют за крупной нежитью. Так что смотри в оба. Если мы ввяжемся в бой с кем-нибудь вроде нацыги или буротавра [3], про ритуал придется забыть. Гилберт промолчал, но удвоил бдительность. К счастью, до поляны они добрались без приключений. Лишь однажды где-то вдалеке послышался громкий рев неизвестного Гилберту зверя. Он замер, пригнувшись, выщерившись в беззвучном оскале. Рядом застыл Заркс с мечом наизготовку. Но звук не повторился, и Гилберт, длинно выдохнув, шагнул из леса на еще больше пожухшие травы. Заркс следовал за ним, на ходу расстегивая поясную сумку. Они пересекли залитую туманом поляну, остановившись у покосившегося креста. — Вот он, — глухо вытолкнул из себя Гилберт. — Разведи костер, — отозвался Заркс, и зазвенел какими-то склянками. Гилберт фыркнул. — Стоило скрываться, чтобы сейчас сообщить всей нежити чащи, что ужин пожаловал, — пробормотал он, но тем не менее отправился за хворостом. Когда он вернулся, костер уже горел: крохотный, не больше двух горстей, он робко облизывал оранжево-желтыми язычками пламени тонкие, коротко наломанные ветки осины. Гилберт удивился: осины он поблизости не обнаружил. Значит, Заркс принес ветки с собой? Он бросил принесенный хворост подальше от пятачка земли, на котором Заркс сосредоточенно выкладывал какие-то руны, и принялся кормить огненного зверя. Спустя некоторое время огонь оживился: вырос, затрещал, объедая сучья побольше, впился клыками в толстую ветку. — Достаточно, — сказал Заркс, поднимаясь. — А теперь стань вот здесь, — он ткнул пальцем рядом с собой, — и молчи. Гилберт повиновался. Теперь костер был между ними и крестом. Заркс воздел руки и нараспев принялся читать заклинание. Гилберт слышал его, но не понимал смысла, лишь улавливая отдельные фразы: «…да согреет тебя душа огня...», «…забудутся страдания…», «…снизойдет покой…». — Покой, — одними губами шепнул Гилберт. В груди щемило и рвалось, спирая дыхание. Пламя вдруг взвилось до небес — и пропало, будто растворившись в них. В рдяном свете угольев от креста отделилась высокая фигура, завернутая в темный то ли плащ, то ли саван, шагнула ближе. Остановилась у самой границы, очерченной кострищем — и замерла, словно напитываясь теплом, наполняясь им. И правда: спустя пару мгновений туманный силуэт стал плотнее. Теперь Гилберт отчетливо видел золотые отблески в волосах под покрывающим голову капюшоном, легкую улыбку, тронувшую плотно сжатые губы. — Оз, — выдохнул он. Заркс резко обернулся, гневно сверкнув глазом, но призрак уже услышал зов. — Ghil’lber’ret, — прошелестело ветром. — I’ere-ell. — И совсем тихо: — Koh’en-er… Гилберт слышал разговор на алладаре[4] лишь однажды, и тогда реплики показались ему не более чем набором гортанных звуков, но теперь он почему-то понял все. — Да, — трудно выговорил он, — я пришел. Чтобы… — и запнулся, вдруг растеряв все слова. Силуэт по ту сторону костра шелохнулся. Темная ткань беззвучно скользнула к ногам призрака, открывая его фигуру целиком. И от увиденного у Гилберта перехватило дыхание. Глубокая рана напротив сердца. В подвздошье. В боку. Все руки изрезаны тоже — наверное, он пытался защититься. Темный разрез тянется через горло, наискось, и — кровь, столько крови, почерневшей, запекшейся, в ней вся добротная кожаная куртка, расшнурованная на груди, и нижняя рубаха под ней… Его правда убивали антарным кинжалом. Больно. Как же ему было больно, боги мои… И Гилберт вдруг понял, что должен сказать. — Я пришел, чтобы принести тебе умиротворение и покой, — проговорил он, глядя призраку в глаза. — Проводить за Грань — и отпустить. Оз улыбнулся. — Ты отпускаешь меня? — спросил он, и Гилберт ответил: — Да. — Хорошо, — тихо отозвался Оз с той стороны костра. Жар от угольев вздымался к небу полупрозрачным маревом, размывая и колебля темный силуэт. — Тогда открой для меня путь. Гилберт беспомощно посмотрел на Заркса, но тот явно знал, что нужно делать. Он снова тихо забормотал — кончики его пальцев тускло засветились, — а потом словно стряхнул с них черно-алый дымчатый шар. Тот упал в кострище ровно на середине, раскрываясь огненным цветком, однако теперь это было не обычное пламя. В нем словно было пространство, заметное глазу, но не подвластное осмыслению. Призрак шагнул в него, погружаясь в огонь до колена, как в озерную воду. Языки пламени взметнулись, ласково обхватили его за плечи, притерлись к щекам, как котята. Гилберт трудно сглотнул и быстро заморгал, пытаясь справиться с постыдной слабостью. Оз обернулся. Посмотрел пытливо, словно спрашивая: ты правда хочешь этого? Правда — отпускаешь? — Отпускаю, — шепнул Гилберт. И больше подумал, чем выговорил: — Люблю. Но Оз услышал. Его глаза вспыхнули. — Мы еще встретимся, Гил, — сказал он негромко. — В следующей жизни. В какой-то из них — обязательно. Обещаю. Пламя оплело его с головой, как коконом, скрывая черты, и вдруг свернулось, словно втянувшись в самое себя. Раздался тихий хлопок, за ним последовала вспышка — и оно пропало вовсе, оставив на поляне только остывающие уголья и двух замерших над ними мужчин. Первым очнулся Заркс. — Угли надо засыпать, — сказал он, — прямо сейчас. Гилберт вздрогнул, посмотрел на него, приходя в себя, а потом, встряхнувшись, последовал указанию. Заркс же начал собирать свои склянки и уцелевшие камни с рунами: часть их, как оказалось, потрескалась, некоторые оплавились. — Соседство потустороннего — опасная штука, — сказал Заркс, заметив, как округлились глаза Гилберта. — Если бы не защита, Огненный путь и пепла от нас не оставил бы. Это, вообще-то, некромантия, совсем не мой профиль. Но ради такого… — Спасибо, — перебил его Гилберт. — Спасибо тебе за все, Заркс. И, не дожидаясь ответа, снова взялся за дело. Это было лучше всего, потому что отвлекало, не позволяя толком вслушаться в то, что творилось в душе. Зато можно было обдумать другую мысль, появившуюся только теперь, под влиянием последних слов Оза. — Заркс, что ты знаешь о перерождении? — спросил Гилберт. Маг неопределенно повел рукой. — То же, что и все. Недоказанное верование, которое, тем не менее, нельзя и опровергнуть, поскольку есть случаи, которые ничем, кроме него, не объяснить. Столетний цикл, в течение которого душа не то отдыхает, не то очищается от памяти прошлого, а потом, якобы, возрождается в теле новорожденного разумного. Или — не очень разумного, если ее владелец успел допечь и богов, и мракобесов. — Любого? — По верованию — да; из того, что слышал, больше говорят о возрождении в пределах семьи или, в исключительных случаях — когда род уничтожен, или речь идет о предназначении, — в семье того, кто может ближе всего подвести к его реализации… А почему ты спрашиваешь? — спохватился Заркс, поднимая на Гилберта взгляд. Тот постарался сделать как можно более безразличное выражение лица, и кажется, в виде исключения ему это удалось. — Просто так, — пожал Гилберт плечами. — Стало любопытно, вот и все. Больше он ни о чем не спрашивал. Помог Зарксу собрать неиспользованные амулеты и ингредиенты, и зашагал к краю поляны. Уже стоя у кромки леса, он оглянулся. Начинался дождь. Предутренняя дымка стала свинцово-серой, чернеющий на фоне леса крест, казалось, готов был упасть. Сжав зубы, Гилберт отвернулся — и встретился взглядом с глядящим на него спутником. — Ты не жалеешь? — в голосе Заркса звучало сочувствие. — Только о том, что ему пришлось ждать так долго, — отозвался Гилберт. — Но ты не увидишь его больше. Гилберт едва заметно усмехнулся, но промолчал. Заркс поглядел на него с плохо скрываемым любопытством. — Ну же, — не выдержал он, — скажи, о чем ты думаешь. Гилберт искоса посмотрел на него: говорить, не говорить? А потом решил, что ему все равно потребуется помощь в выполнении задуманного. Как ни жаль, изощренность ума не была его сильной стороной. — О том, — сказал Гилберт, — что истинные оборотни живут до пятисот лет, а цикл перерождения длится всего сотню. И о том, что герцогство Безариус процветает, а ты сказал, души охотнее всего возрождаются в потомках… особенно, если у них на то есть особые причины. Поэтому я буду очень благодарен тебе, если ты поможешь мне придумать повод для близкого знакомства с главой рода. Брови Заркса взлетели вверх. — Не думал, что ты можешь быть так расчетлив, — проговорил он задумчиво. — Просыпается память посла вампиров? Гилберт покосился на него неодобрительно. — Просто очень хочу снова встретить того, кого люблю, — сказал он. — Разве этого мало? — Напротив, — отозвался Заркс. — Этого как раз достаточно, чтобы придумать, что общего может быть у главы одного из Великих Домов Белории с оборотнем Гилбертом Шаккарским. Как насчет визита по поводу нахождения останков безвестно пропавшего архимага из их семьи? Герцог чтит семейное древо, его сын увлекается изучением истории нечеловеческих рас, а дочь в самое сердце поразит грустная повесть о двух влюбленных, и все они будут только рады продолжить знакомство с тобой, а уж там… Он многозначительно замолчал и подвигал бровями. Гилберт в изумлении уставился на Заркса, не зная, что сказать. — Я думаю, это отличная идея, — сказал он спустя пару минут молчания. Поддавшись порыву, коротко обнял мага — и, тут же смущенно отстранившись, зашагал через чащу к тракту, на котором их терпеливо дожидались кони.