«Убей его».
Об этом попросил наполовину лысый, с глубокими оспинами на лице мужчина, умирающий от того, что ему в живот воткнули нож. Она, Дана, и воткнула.
Он сполз на пол по стене и остался лежать — ноги были вытянуты, голова склонена так, будто он просто задремал от скуки и может вот-вот проснуться, но торчащая из тела рукоять убедительно доказывала: этого не случится уже никогда.
Именно таким она видела его в своих снах каждую ночь: на бывшей когда-то белой рубашке расплылось неаккуратное грязно-красное пятно, пальцы крепко вцепились в черную рукоятку ножа, словно пытаясь выдернуть его, бейджик с надписью «Ситтерсон» заляпан кровью, и потому фамилию на нем почти невозможно прочесть.
Почти невозможно — но не для нее. Как оказалось, забыть лицо и имя первого убитого лично тобой человека просто нельзя.
Дана резко села в кровати — в ушах все еще звучали бесконечные «пожалуйста» и «прошу», перенесенные в реальность из кошмара, нащупала на тумбочке стакан тепловатой воды и, стуча зубами о стекло, сделала несколько длинных глотков. В том, что мучить ее приходил именно Ситтерсон, она видела иронию. Она и убивать-то его не хотела, просто, смертельно испуганная, шла по коридору, выставив перед собой свое единственное оружие, и он напоролся на него с разбега…
Второй убитый ею человек не снился никогда — а ведь здесь убийство и правда было ее решением.
Марти, который сам отдал ей этот пистолет.
Марти, не сделавший ей ничего, кроме добра.
Марти, который спас ей жизнь там, на пристани: если бы не он, она бы точно не справилась с очередным Бакнером.
Да она и не хотела справляться. Только не после того, что видела.
Не после отсеченной головы Джулс — от того, что волосы слиплись от запекшейся крови, они словно утратили внезапный золотисто-медовый цвет, стали каштановыми, как и прежде.
Не после ударившегося на мотоцикле о скрытое силовое поле с ячейками как у сот — как отчаянная птица, которая разбилась о небоскреб, — Курта.
И тем более не после Холдена, которому проткнули шею крюком, и он рухнул на руль, глядя на нее остановившимися глазами и заливая пронзительно алой кровью приборную панель, — в тот момент, когда она наконец позволила себе поверить, что вместе они выберутся из этой передряги.
«Ты — все, что у меня осталось», — признался Холден перед этим, и когда погиб и он, Дана готова была сдаться, потому что решила, что у нее-то теперь не осталось совсем ничегошеньки.
Она выбралась из тонущего фургона, всплыла на поверхность, уцепилась за склизкий дощатый край, подтянулась на руках и повалилась на спину, жадно ловя ртом воздух — и все по инерции: выжить, непременно выжить.
Но когда к ней подошел зомби, звеня цепью, выживать уже не хотелось. Она могла лишь ползти по мокрым доскам, всхлипывая и волоча за собой ноги. Силы на то, чтобы оторвать от причала доску и садануть ею мертвецу по башке, появились, только когда она увидела Марти, живого и здорового.
И как она ему за это отплатила?
Об этом не хотелось даже думать, и Дана желала даже и не быть способной к этому: не размышлять, не вспоминать.
К сожалению, ничто не могло помочь ей в этом. Наоборот: когда пару недель назад Дана попыталась опрокинуть в себя столько стопок виски, чтобы забыться, эффект получился обратный. Да, ноги казались ватными, как у неаккуратно сделанной тряпичной куклы — и потому она не могла даже подняться с кровати. Да, перед глазами все двоилось и троилось: красные зеркала-цветы превратились в монструозный букет, шторы — золотистые цепочки, над которыми Джулс когда-то потешалась, словно обзавелись десятком новых звеньев, книжные шкафы, казалось, обступили со всех сторон, как деревья в лесной чаще…
Но воображение от опьянения не отключилось, скорее уж наоборот, и весь остаток вечера она дрожала от переполняющих ее образов из прошлого.
Вот Джулс сидит с бутылкой лагера на диване, закинув ноги на подлокотник, и пытается отстучать на нем ритм We will rock you.
Вот Курт вынимает из ящика новую банку пива, щелкает колечком, а потом по-хозяйски приобнимает Джулс за талию.
Вот Марти со знанием дела заправляет гигантский косяк, втягивает в себя дым и выдыхает его, а после откидывается на спинку кресла, блаженно зажмурившись, как кот на солнышке.
Алкоголь, травка, таблетки. Ничего из этого не приносило результата, на который она рассчитывала.
Ничего не помогало.
Дана отпила еще немного воды, а потом, с подозрением покосившись на стакан, отставила его в сторону. У осадка на дне оказался неприятный привкус, и пусть это, скорее всего, было из-за проблемного кулера или старых труб, но желание допивать — как и пытаться вновь заснуть — исчезло окончательно. Кто знает, что туда могли подмешать?
Она зажгла лампу у кровати, с легким отвращением глянула на бурые пятна на простыне — большая часть ран, полученных той ночью, успела затянуться, но порез на руке все никак не заживал, должно быть, потому, что, уйдя в свои мысли, она частенько бессознательно подцепляла корочку ногтем и отдирала ее, выжав каплю свежей крови, — и равнодушно положила поверх мазка подушку. После того количества крови, что ей пришлось видеть той ночью и даже терять самой, парой пятен ее было не удивить.
Потом сверилась с часами — до начала лекций еще почти три часа, прекрасно, просто прекрасно — и достала из тумбочки ярко-голубую папку, лежащую там для таких вот ночей, когда сна слишком мало, а памяти — слишком много.
Джулс наверняка запретила бы ей ковыряться в прошлом: без конца перечитывать статьи, которые журналисты посвятили их истории, разговаривать с родителями, потерявшими детей, копаться в книгах по мифологии, натыкаясь на просочившиеся туда отголоски легенд о ритуалах с целью умилостивить богов… Но Джулс больше не было в живых, а новая соседка Джессика заботилась лишь о том, чтобы никто не трогал ее вещи, и потому ставила свою фирменную J на все, даже на одноразовые зажигалки, которые стоили меньше доллара. Первое время Дана очень дергалась, всюду натыкаясь на эту пометку, которую, конечно, воспринимала как первую букву в имени своей лучшей подруги. Потом привыкла.
Против света, горящего всю ночь, Джессика тоже возражала бы: она терпеть не могла, когда ей не давали спать. Но сейчас ее очередной роман был на пике, каждую ночь она проводила в общежитии биологов у нового парня, поэтому ворчать по поводу траты электричества было некому.
Оно и к лучшему. Так Дана могла перебирать свой архив до рассвета, не беспокоясь о том, что кому-то помешает.
Правда, чем больше она его перечитывала, тем больше думала: для чего она это хранит, в этих статьях ведь нет ни слова правды. В одной, красноречиво названной «Пиво детям не игрушка», о событиях в лесу рассказывали так, что возникало полное впечатление, что во всем случившемся они виноваты сами, потому что взяли с собой на природу слишком много алкоголя, и это заставило их творить безумства и нападать друг на друга. Во второй высказывалось предположение, что территория озера — аномальная зона, время от времени из-под земли там вырывается ядовитый газ, вызывающий галлюцинации. Ее автор отмечал:
«Лоуренс Смит, охотник на оленей, столкнулся с этим явлением еще в 1895 году, когда они с приятелем забрели в поисках зверя дальше, чем рассчитывали, тьма застигла их в лесу, и потому они решили скоротать ночь в лесном домике… Если верить записям в его охотничьем дневнике, около полуночи дом окружили варвары с топорами, от которых он и его напарник Джон отбивались всю ночь, и Джону не удалось дожить до утра, его тюкнули по голове и уволокли с собой.
В действительности же, как выяснил позднее шериф округа, тело Джона Миллера обнаружилось в кустах под окном домика, и у него во лбу была пуля, явно выпущенная из ружья Лоуренса, всю ночь воевавшего с порождениями собственной фантазии…»
К статье даже прилагались фотографии: страницы дневника с поблекшими от времени чернилами, старое полицейское заключение с печатью шерифа. Все это должно было смотреться убедительно, но Дане все равно казалось подделкой, сфабрикованной, только чтобы объяснить, почему квадрат, в центре которого находятся хижина и озеро, до сих пор оцеплен военными, стоят они и у входа в заваленный тоннель, и на той огибающей скалу узкой дороге, которую она использовала, когда сбегала.
Поток омерзительных статей, посвященный людям, совсем на них не похожим, но почему-то носившим их имена, был нескончаем. Осуждение «вырвавшихся на свободу и решивших оторваться детишек». Смакование состояния мертвого Курта — в газетах об этом, конечно, не было упомянуто, но в Сети ей попадались даже фотографии его тела, найденного на дне ущелья: раскрошившийся череп, мозг, нашпигованный обломками костей и превратившийся в кровавую кашу, нос вколочен вглубь лица, тело, кое-где ободранное не то чтобы до мяса, но даже и до кости.
Дана очень надеялась, что родители Курта не натыкались на этот форум и не успели увидеть его таким — до того, как даже модератор «Ликов смерти» ужаснулся реалистичному шок-контенту и удалил прикрепленные к теме файлы. Они и так были убиты горем в тот день, когда приехали забирать закрытый гроб с телом, и так глубоко погрузились в свою печаль, что не слышали ее ответов. Они спрашивали о последних днях Курта, и она отвечала, как могла, правдиво, но реакцией на ее слова были очередные вопросы: «Как такое могло произойти с нашим сыном? Что ему вообще понадобилось у этого озера? Почему вы поехали именно туда?»
Единственным живым откликом, что Дана от них получила, было недоуменное «Да ты что, не было у Курта никаких кузенов, ты что-то путаешь, девочка» — и она еще раз убедилась в том, что перед поездкой со всеми ними сделали что-то страшное: Курт ведь не сомневался, что двоюродный брат у него был, он много раз называл его по имени и по дороге рассказывал забавные истории из их общего детства.
И из всех изданий крупицы правды были в публикациях только одного — и оно было желтее некуда. «Инсайд вью» и его журналист, подписывающийся откровенным псевдонимом, Роберт Сильвербуллет — единственными — находили в их истории место для монстров и упоминали детали, проигнорированные остальными.
В статьях «Инсайд вью» обнародовались факты. К примеру, такой: после «прискорбного инцидента со студентами» в радиусе 20 миль от озера были найдены растерзанные тела туристов; прилагалось к статье и фото: на фоне канареечно-желтой палатки наполовину обглоданные ноги в клочках от джинсов смотрелись ужасающе. Или такой: в ближайшем к озеру маленьком городке муж-дальнобойщик, вернувшись из длительного рейса, отыскал свою жену Лорел на полу: грудная клетка и живот у нее были вскрыты и зияли разверстыми дырами, внутри не было ни легких, ни печени, ни почек, ни желудка. А рядом с трупом в крови виднелся отчетливый след, будто кто-то поставил в лужу открытый чемодан, аккуратно вырезал у женщины органы, а потом разложил их по пакетам и унес с собой.
Оборотень? Люди в кукольных масках?
Дана не знала. Когда она, отсидевшись и выкурив самокрутку Марти, испачканную кровавыми отпечатками пальцев — восемь минут до рассвета давно уже истекли, но она все равно боялась покинуть площадку внизу, — поднялась в зал с мониторами, не позволить кому-то из монстров вырваться на свободу было ее последней заботой.
Куда больше она волновалась о том, чтобы не попасться на глаза кому-то из чудовищ, а это было трудно — это она понимала, даже просто глядя на экраны.
То там, то здесь улавливалось движение — и это были совсем не люди.
Глаз выхватывал то беснующегося единорога с насаженным на рог человеком — единорогу совсем не нравилось, что ему на морду льется кровь, и он пытался стряхнуть свою ношу, но у него не получалось, то вгрызающихся в сизые кишки мертвецов, то змею, скользящую по коридорам и оставляющую длинный след от хвоста.
Но через какое-то время в здании стало ощутимо спокойнее — часть монстров насытилась и отправилась по темным углам переваривать съеденное. Появились целые комнаты, где не осталось ничего, кроме валяющихся повсюду трупов, и, пользуясь этим знанием, Дана смогла пробраться к залитой кровью площадке у лифтов. Незадолго до этого она сообразила, как запрограммировать подъем вверх одного из кубов не в тот же самый момент, когда нажмешь на кнопку, а спустя несколько минут.
Кто знает, может, она поставила эту программу не для одного куба, а для всех.
Может, какие-то существа воспользовались этим, чтобы удрать.
Но даже если и так, ее вины тут нет…
И уж точно не было их с Марти вины в том, что когда они выпустили в здание все порождения кошмаров, силовое поле снаружи тоже отключилось.
Может быть, «Инсайд вью» был ее шансом поведать, как все было. Может быть, журналист, назвавшийся в честь смертельной для оборотней серебряной пули, выслушал бы ее и даже понял.
Какое-то время она всерьез рассчитывала так и сделать: слова рвались изнутри, как неудержимая рвота, и ей искренне хотелось, чтобы все узнали, какие ужасные вещи происходят в стране каждый год. Она даже выучила наизусть номер телефона редакции «Инсайд вью», и бывали дни, когда она оказывалась в секунде от того, чтобы выбрать его в окне быстрого набора.
Но в итоге она сдержала желание рассказать обо всем прессе и была этому рада. Ничего это не изменило бы: те люди, что каждый год контролируют ритуалы, что накачали чем-то родителей Курта перед беседой с ней, что устроили для Курта университетский сеанс гипноза, после которого он и заговорил о том, что было бы здорово выбраться на уик-энд к озеру, ведь его кузен Джерри, мировой парень, на днях купил там дом, просто не пропустили бы в печать такой термоядерно правдивый материал.
Наивный Курт перед своим прыжком в смерть надеялся на помощь копов и полицейских вертолетов. Дана уже не была так наивна, и после того как, удирая на чужом джипе, она наблюдала, как те самые вертолеты стекаются к озеру отовсюду, она уже не верила, что хоть кто-то из властей способен помочь ей.
Полиция, армия — их в любой момент могли привлечь к зачисткам, рассказав, на какой тонкой нити висит благополучие мира, и они просто не имели права отказаться.
Успей они тогда проскочить через туннель до того, как он стал рушиться, обратись к первому попавшемуся копу на дороге — и ему тут же передали бы по рации указания свыше.
Вернуть их назад. Любой ценой вернуть. Как можно скорее.
Вот уж сюрприз был бы для них, разомлевших от теплого чая, тающих от эйфории: спасены, все закончилось!
Никто из представителей власти не задал ей ни одного вопроса, кстати.
Задавали многие другие: истеричные люди из Интернета, корреспонденты из «Нью-Йорк Трибьюн» — но не они, не ФБР, не АНБ, не полиция штата.
И Дана понимала, почему так: у них уже были все ответы, они знали о произошедшем даже больше нее.
Может, если бы она не успела вернуться к обычной жизни — попытаться, по крайней мере — ее бы все-таки вызвали к себе и, возможно, даже сделали бы так, что она исчезла, в лучшем случае в какой-нибудь психушке, с заткнутым кляпом ртом и связанными за спиной руками.
Но в критичные первые дни у них хватало других забот, а после ее… решили не беспокоить?
Девственница может остаться в живых. До тех пор, пока хранит молчание.
И она была уверена — стоит ей это молчание нарушить, и они тут же узнают.
Кроме того, — и в этом Дана отдавала себе отчет — была и еще одна причина молчать и не рассказывать о беспринципности властей, которые готовы каждый год отдавать молодых людей на закланье.
Чувство вины.
К чему делать вид, что ты чем-то лучше, к чему изображать Призрачного гонщика с его Карающим взором, когда ты сознательно выстрелила в грудь своего друга, только бы позволить этому миру еще подержаться?
Потому она и сдирала каждый день коросту с не зажившей до конца ранки — чтобы сделать себе больно, чтобы увидеть свою кровь.
Чтобы наказать себя за то, что жива, за то, что вообще согласилась поехать к озеру, за то, что послушалась увещеваний суровой женщины в деловом костюме.
За то, что все еще хочет жить.
***
Полгода спустя
Лекции, семинары и дополнительные занятия — целая уйма дополнительных занятий — в конце концов сделали свое дело: Дана стала спокойнее.
Почти не сталкиваться с реальной жизнью, бултыхаясь в океане социально-экономической статистики, просчитывая ВВП разных государств и собирая данные для реферата о сравнении рыночной и плановой экономики, оказалось очень полезно.
Только сухие цифры. Только успешные бизнесмены, поучающие всех, как добраться до вершины.
Функции, а не люди с горячей кровью в венах.
Благодаря этому спустя время она стала лучше относиться и к живым людям, которые рядом: не подозревать их в пособничестве организации, не обвинять за то, что их не избрали для ритуала. Даже с соседкой удалось, наконец, найти общий язык и начать с ней говорить — и внезапно выяснилось, что у той много хороших качеств, на материальном она не так уж и зациклена, а первой буквой имени все помечает, наоборот, потому, что боится перепутать свои вещи с чьими-то еще и случайно взять чужое.
Джессика была ярким экстравертным солнышком, училась на психолога, знала, кажется, всех в университете, и теперь, когда ее отношения с парнем прошли этап, когда хочется не расставаться ни на минуту, и она могла уже уделять время кому-то еще — она задалась целью во что бы то ни стало прогнать депрессию Даны.
Как это сделать?
Для нее ответ был простым и однозначным — отправиться на большую тусовку Братства, конечно.
Дана очень долго отказывалась, не желая ходить ни на какие вечеринки, ни большие, ни поменьше, но в конце концов сдалась.
Вот так и вышло, что сейчас она сидела у стойки на высоком барном стуле и искренне недоумевала — что она тут делает?
Ощущение, что ее отделяет от мира незримое силовое поле — кажется, что никаких преград нет, но попробуешь шагнуть за него и очень больно ушибешься, — никуда не пропало, наоборот, среди музыки и смеха оно стало только ярче.
Хотя не то чтобы ей хотелось делать этот шаг. Ни одна незнакомая компания, между которыми сновала Джессика, то приобнимая девушку в меховом жилете, то посылая воздушный поцелуй парню в футболке с символом Халка, не вызывала желания к ним присоединиться.
Ни в ком здесь не получалось увидеть человека. Принципы «функции, а не люди», «ходячие стереотипы, а не личности» работали и сейчас.
Девчонки в микроскопических топах играли в «Правду или действие», и одна из них, громко хохоча, рассказывала, что вчера трахнулась с таксистом в его машине. Просто потому, что так захотела, а потом, когда парень спросил ее, почему она так долго, и она честно призналась, он не поверил ей, счел неудачной шуткой.
Большинство парней в зале четко разделились на два лагеря. Представители первого поигрывали мышцами и, пересыпая речь матом и словами-паразитами, рассказывали, по сколько килограммов теперь выжимают. Представители второго пытались давить на собеседников интеллектом и самоутверждались, перечисляя фамилии философов и модных современных авторов.
Впрочем, по крайней мере один парень, не принадлежащий ни к тем, ни к другим, на вечеринке тоже был, и при первом же взгляде на него у Даны заныло сердце.
Нет, конечно, он не был очень похож на Марти, да и его замашки стендапера и неумелое пародирование Джима Кэрри Марти были совсем не свойственны, но все же…
Все же.
Дана оставила наполовину нетронутый стакан с разбавленным пивом на стойке и слезла со стула, готовясь уйти, но путь ей преградил как раз этот парень:
— Куда уходишь, красоточка? Не нравится пиво? Я могу смешать для тебя любой коктейль. Хочешь, например, «Кожу зомби»? Темный «Бакарди», грейпфрутовый сок и сок лайма, а главный секрет — абсент! От него гарантированно позеленеешь!
Парень вытянул перед собой руки, взвыл, изображая ходячего мертвеца, и Дане очень захотелось вышибить ему мозги, как и должно поступать с зомби.
Она криво улыбнулась и постаралась прошмыгнуть к выходу, но заступившая перед ней нога помешала.
— Не хочешь «Кожу зомби»? Так у меня есть еще «Мозги обезьяны»…
— Слушай, — отрывисто проговорила Дана. — Мне очень жаль, что у тебя мозги обезьяны. Ты не расстраивайся, может, еще эволюционируешь.
Парень осекся, переваривая ее слова, она же проскользнула мимо и уже через минуту бодро шагала в сторону общежитий.
Ей казалось — задержись она еще немного, и она сделает с ними со всеми что-то ужасное, ведь когда неудавшийся комик с ней заговорил, ей вдруг отчаянно захотелось, чтобы сейчас сквозь доски пола пробилась огромная кисть: сплющила в лепешку ее собеседника, сжала в кулаке девушку с рассказом о таксисте, придавила двумя пальцами умника и качка, сидящих рядом, демонстрируя, что не такие уж они и разные, красный сок из обоих выжимается одинаковый.
«Почему для ритуала тогда выбрали нас? — отчаянно застучало в голове. — Почему погибнуть должны были именно мои друзья? Джулс даже и шлюхой не была, просто девчонкой, которая любит повеселиться! Почему они, если здесь вон подходящих целые толпы, просто приди и возьми, без всякой обесцвечивающей краски?!»
***
Еще почти полгода спустя
После бегства с вечеринки общение с соседкой снова почти сошло на нет, но Дану это уже не волновало. Силовое поле между ней и другими людьми крепло и ширилось, и это касалось даже ее родителей, к которым она поехала на Рождество — и очень о том пожалела: она не могла придумать ни одной темы для разговора с людьми, до сих пор думающими, что монстры бывают только в кино, а когда отец начал разглагольствовать о том, что по традиции на Рождество было принято приносить дары богам, она зашлась таким истерическим смехом, что ушла из-за стола в самый разгар торжества.
И на профессора, в которого она была когда-то влюблена «из-за его добрых глаз», ей стало абсолютно плевать. Она даже не ответила, когда он написал ей и извинился за то, что порвал с ней по электронной почте, на самом деле он вовсе не хотел прекращать с ней общение, и… Может, они увидятся?
Это письмо Дана удалила сразу же после прочтения: не хотелось ей видеть мужика, секс с которым был таким странным — он, с его тонким как карандаш членом, не смог даже проникнуть глубоко, и крови в их первый и единственный раз не было, — что, может быть, поэтому даже после него ее все еще записали в девственницы?
Да и портрет его она сожгла много месяцев назад — не только потому, что Джулс хотела, чтобы Дана от него избавилась, но и оттого, что теперь его глаза уже не казались ей добрыми, а сам бывший милый был подозрительно похож на Стивена Кинга, автора романа о клоуне, которого она тоже видела на камерах: хихикая, он кромсал ножом тело женщины.
Это было совпадение, конечно, но совпадение неприятное.
Не говоря уж о том, что теперь, когда она знала, как в мире все обстоит на самом деле, она не могла не думать, что первично, монстр или его история?
Написал ли Кинг книгу о клоуне, потому что ему сообщили, что где-то в недрах организации, куда им с друзьями так не повезло угодить, в клетке сидит его аналог?
Или же такой клоун начал существовать только после этой книги, его отловили и посадили под замок?
Близилась годовщина со дня смерти Джулс и Курта, Марти, Холдена и еще кучи людей попутно… Наверное, другой человек чувствовал бы в связи с этой датой только скорбь и желание жить дальше — за друзей и для них, но Дана все чаще и чаще ловила себя на совсем других идеях.
Мир вокруг казался хрупким как стекло, и она не могла не думать: как там сейчас дела, выловили ли сбежавших монстров, набрали ли новых, нашли ли работников, готовых организовывать новые ритуалы? Не разлетится ли мир завтра на куски? Не окажется ли напрасной смерть Марти: что толку, что она решилась на такой шаг тогда, если в этом году миру все равно придет конец?
Голова взрывалась от вопросов, на лекциях ее посещали странные желания: когда Пол, признанный всей группой комиком, под общий гогот пририсовал к портрету Ирвинга Фишера, специалиста по теории денег, гротескные половые органы, Дана холодно на него посмотрела и подумала: «Из него вышел бы отличный Шут. Как жаль, что я не могу сообщить о такой прекрасной кандидатуре».
Мысли не уходили, наоборот, становились все сильнее — как и ощущение, что за ней наблюдают.
Тишина в телефонной трубке — она обычная, или в ней слышатся едва заметные щелчки?
Блик в окне — не подзорная ли это труба?
Предложение Джессики покрасить ей волосы, освежив цвет, — не кроется ли за ним что-то особенное?
И если за ней наблюдали, не значило ли это, что от нее чего-то ждут?
За сутки до годовщины дня смерти друзей — годовщины жертвоприношения богам — Дана, кажется, сообразила, чего от нее ожидают.
Она села в свою маленькую машинку — никакого сравнения с фургоном, на котором они проделывали этот путь когда-то, — и поехала в сторону лесного озера.
На старой заправке, где работал мужик, постоянно плюющийся жевательным табаком, она не остановилась, но ей все равно показалось, что он вышел из своей хибары и проводил ее взглядом.
Завал, как она могла видеть, за этот год расчистили, в нем больше не было ни земли, ни камней. Она вполне могла бы въехать в тоннель на своей машине и проехать его насквозь, но было одно «но» — кордон у входа так никто и не снял, там по-прежнему дежурили военные.
Один из них махнул ей рукой, призывая остановиться и выйти из машины.
Ну что ж, пусть так.
Дана хлопнула водительской дверцей и решительно распрямилась.
Когда к ней подошли, она заговорила — эту речь она репетировала уже несколько месяцев, но сейчас с губ слетели почему-то совсем другие, неловкие слова.
— Меня зовут Дана Полк, год назад я была тут, так что знаю, что вы тут делаете и с какой целью, и хочу вам помочь.
Военный нахмурился и ничего не сказал.
Вместо него ответила его рация.
— Пропустите ее, — велел незнакомый женский голос. — Добро пожаловать, мисс Полк. Мы ждали вас.
