My feels, my dreams, my constant

Он уже давно не видел снов. Он захлёбывался кошмарами снова и снова, принимал их как наказание, мирился с ними, как с жизненной константой. В прошлой жизни Лука Кастеллан никогда бы не задумался, насколько слова Кроноса окажутся ложью. Он не подвергал сомнению то, что время богов прошло, что настало время новой эпохи. Но даже это убеждение от ошибок не берегло. Например, чего стоило поймать и убить недоделанного героя Перси Джексона с его шайкой-лейкой, прикончить двенадцатилетнего мальчишку, который меч-то в руках почти держать не умеет, но он не смог и этого. И одна эта неудача повлекла за собой ещё с десяток таких же. А Повелитель Времени жестоко наказывал за промахи. Всегда до боли одинаковое наказание. Всегда в своих самых страшных видениях он терял всех, к кому был так привязан. Талия, Аннабет – обе они умирали в муках. И очень часто по его воле. Но больше всего холодило кровь воспоминание о том, как он убивал их. Хладнокровно, иногда с ледяной усмешкой на лице, чувствуя при этом непонятное удовольствие, которого не испытал бы в реальности, но всегда своей рукой. И в этих снах при виде крови раскаяние не жгло каленым железом душу, не отравляло его самым смертельным ядом. Оно меркло на фоне общей жажды мести и даже какой-то обиды, злости. От того, что их не было рядом, когда они были нужны. Когда обещали друг другу семью, которой никогда не имели. Место в которой Лука потерял вместе с доверием. Как же легко принимать неверные решения, но как же сложно давать этому верное толкование. Однако Кастеллан давно знал свой неправильный выбор, его определение, свою суть – предательство. Правда, иногда кара титана была не такой жестокой. А именно, когда за промахом следовал хотя бы малейший успех. Тогда наступало утопление. Он просто камнем шёл под воду, и плевала жизнь на его умение плавать. Плевал Кронос на этот факт. Просто огромные водные массы, погребающие под собой, давящие огромной тяжестью, сносящие на своём пути абсолютно всё. Сквозь толщу воды Лука мутно видел свет, который словно ускользал от него. Удалялся от него, исчезая из виду совсем. А вода холодила кожу, наполняла лёгкие, удерживала в своём плену, подзывая смерть всё ближе. И когда он, задыхаясь, просыпался в холодном поту, приходило осознание. Он захлёбывается собственной ненавистью, теряя возможность простить. Она также медленно, но верно, ускользала от него, светя из ниоткуда и не имея сил пробиться через те иллюзии, которые нарисовала темнота его души. Если бы Лука понимал это раньше, если бы научился толковать свои сны, а не слепо принимать их… Однако какой в этом толк? Он до сих пор видит кошмары, до сих пор задыхается во снах, слышит холодный смех, походящий на скрежет. Прошлое не отпускает, и ему и теперь кажется, что это не он сейчас владеет своим телом, что в любой момент он услышит чужую мысль и ей воспротивится. Кажется, что в любой момент кислород в лёгких обратится в воду и он снова захлебнётся. Своим раскаянием, своей виной за все смерти, к которым был причастен. Мерещится, что руки покрываются кровью по локоть, что собственно, недалеко от истины. Но эту кровь уже не смыть ничем. Его обида породила месть, месть обернулась жестокостью. А жестокость рождает только тишину, в которую так больно вслушиваться. * Но ещё больнее сознавать, что тошнотворный привкус злости никуда не делся, что отвращение к богам ещё осталось, несмотря на этот вечный ад, угрозу сойти с ума от видений, мыслей надломленного сознания. И пусть это не повлечёт больше за собой войну, от обжигающе кислого презрения остаётся неприятный осадок. Остаётся пустота и одиночество. Хаос и смятение внутри, созданные войной с собой, с богами. А он всё ещё не видит снов. До сих пор захлёбывается кошмарами, принимает это наказание, мирится с ним, как с жизненной константой…