токсичное зарево.

Ваня завидует. Завидует Жене, которая абсолютно счастливой возвращается с ночных свиданий с Риккой, всегда с цветами и улыбкой от уха до уха. Завидует их парным меткам: тонкий росток пшеницы на запястьях— аккуратно и минималистично. Он завидовал, когда Илья, прикрывая телефон рукой, громко кричал в трубку «я соскучился» находившемуся в пути до Португалии Дарио. Его же собственная метка горит синим пламенем. Лопатка неприятно зудит, и он царапает её короткими ногтями. Если честно, так легче. Он помнит, как глупо улыбался, увидев цветок Мирона ещё в девятом классе. Федоров сиял и зажимал его в лабораторной между стеллажей. И целовал; целовал жадно, в лоб, губы, нос, шею. А потом выпустился, и его завертела взрослая жизнь. Версус, новые знакомства. Мирон приходил редко, лез с поцелуями сразу, глубоко просовывая язык чуть ли не в глотку, и брал грубо, без подготовки. Затем вновь пропадал. И так по кругу. Ебучий росток морошки постоянно покалывал, оповещая о ебле Ваниной родственной души с кем-то на стороне. Евстигнеев смотрел на счастливого Порчи, прибегающего со свиданий. На Лёшу Храмова, что украдкой поглядывал на нового бармена семнашки и оставленные им на стойке цветы, и не понимал. Почему чьи-то соулмейты любили своих половинок, а его трахали, когда хотели, и не проявляли ни малейшей ласки или хоть каких-то чувств? Мирон был уебком. Осмотрительным, вечно ворчливым и холодным. Всегда дерзил, насмехался, смотрел на всех свысока. Но самое ужасное в этой ситуации то, что Ваня влюбился в него. И искренне начинал думать, что заслужил такое обращение. Метка кровоточит, и Рудбой кривит рот, с ещё большей силой начиная тереть её. Он не один. Опять. Ваня коротко всхлипывает и ложится в кровать. Ему стоит выспаться. Завтра Мирон навестит его. И у нас с тобой ничего не получится, Лучше не станет будем дальше мучиться. Вспоминая кучу сообщений в сети, Ты всегда будешь одна, а я всегда буду один.