Знаешь, как в сказках?

      — Идём, — шепчет Арсений и кивает в сторону.       Антон сжимает зубы и послушно срывается с места, следуя за другом.       Ступая как можно тише, стараясь не задевать даже шуршащую листву, парни, слегка пригнувшись, пытаются прокрасться ближе к своей цели. Сердце гулко стучит в самом горле, а каждое дуновение ветра, задевающее тёмные листы, вызывает приступ паники.       Им не следовало бы быть тут. У них был выбор остаться.       И они сделали выбор пойти.       Пойти, чтобы сделать хоть что-то, что было в их силах. Потому что иначе нельзя.       — Подожди, Арс, — задыхающимся голосом просит Антон. — Ты слышишь?       Парень впереди останавливается, замирает тут же, словно в стойке, почти в точности повторяя позу небольшой собаки, идущей рядом. Пёс принюхивается, не понимая, почему они остановились, но послушно не шевелится. Зажмурившись, слух напрягает Арсений.       — Что не так? — шёпотом спрашивает он.       — Остальные, — тихо произносит Шастун, вновь затихая, давая возможность вслушаться в звенящую тишину. Он вертит головой, всматриваясь в плотные ряды серых деревьев. Арсений всё ещё пытается услышать. — Где они?       Арсений хмурится, вновь обращаясь в слух. Недалеко от них должны были идти их друзья, сохраняя дистанцию не более пятидесяти метров, чтобы не потеряться. Каким бы глухим ни был лес, но редкие шаги ещё шести человек не услышать нельзя.       Может, они куда-то свернули? Сбились с пути? Или так же замерли, испугавшись чего-то?       Не желая предаваться панике, Арсений делает шаг вперёд, но замирает опять, видя, что пёс всё ещё стоит на месте, обеспокоенно навострив уши.       — Найда, ты чего? — почти беззвучно, тревожно спрашивает парень.       А через несколько секунд раздаются выстрелы. Дыхание перехватывает, Арсений инстинктивно втягивает голову в плечи. Резкий, короткий детский вскрик.       В голове ни одной связной мысли. Страшно. Громко. Бежать. Быстрее.       Но Арсений вспоминает об Антоне. Поворачивается к нему, видит его большие-большие испуганные глаза. Мальчишка тоже не знает, что делать; ему тоже страшно. И Попов понимает, что, как бы страшно ни было, он должен защитить своего друга.       Он тянет ему руку. Антон, понимая, отчаянно хватается за неё.       Рядом бежит Найда. Она не лает, не убегает, просто семенит рядом, прижав уши и низко держа хвост. Понимает.       Наступившая вновь неприятная тишина разрывается только шуршанием земли, вылетающей из-под ботинок. Время от времени вновь звучат редкие выстрелы. Арсений лишь крепче сжимает руку Антона и ускоряет шаг. Нужно спрятаться. Не попасться так быстро.       Отчаянно хочется слышать шум. Тошнотворные крики немцев, больше выстрелов, больше звуков, но ничего этого нет. Враги работают быстро и гладко, не создавая лишнего. И ненавидеть их хочется за это ещё больше.       В голове лишь набатом гремит желание защитить, когда пальцы Антона тоже всё крепче сжимают ладонь Арсения.       — Сюда, — говорит Попов, прыгая в небольшой овражек.       Антон следует за ним. Найда медлит, низко опустив голову, но Шастун быстро снимает её к себе.       Все замирают. Лес, кажется, затихает тоже, растворяя в листьях все сторонние звуки. Антон жмётся к плечу Арсения, пока собака прижимается к его ногам.       — Кто кричал? — не выдерживает Шастун и задаёт этот вопрос, ответа на который Арсений знать так не хочет.       — Неважно, — шепчет он, подавляя дрожь в голосе. — Уже неважно, Тох.       Антон замолкает и опускает взгляд. Найда, поскулив, задирает голову и преданно смотрит на хозяина. Молча смотреть в карие глаза существа, верящего, что всё будет хорошо, невыносимо.       — Найда названа в честь надежды, — зачем-то говорит Антон. Собака увязалась за ним сюда так же, как он увязался за Арсением, не желая отпускать его одного. Знал ведь, что Найда не подведёт, она умная.       Арсений невесело хмыкает.       — Наша надежда умирает вместе с нами.       Сердце замирает, Антон давится воздухом. Слышать это, осознавать... он просто не готов.       — Нет! — громким шёпотом возражает он и шипит на собаку: — Найда, уходи! Домой! — Найда, склонив голову набок, непонимающе смотрит на хозяина, указывающего куда-то в сторону. — Домой! — почти совсем громко требует Антон. Он колеблется, но, прикусив щёку, бьёт собаку по лапам. Несильно, но ощутимо. — Домой пошла!       Найда смотрит на него обиженно, всё ещё не понимающе, и Шастун чувствует себя предателем. Ему хочется упасть перед ней на колени и просить прощения за грубость, но лишь вновь бьёт её по лапам, толкая в нужную сторону. Через несколько попыток Найда, тихо взвизгнув, отбегает на несколько метров. Останавливается, смотрит назад. Антон резко топает и машет руками. Собака убегает, совсем поджав хвост и опустив голову.       Руки дрожат, в носу щиплет, но Антон не позовёт её обратно. Последнее, что он смог сделать для своей собаки, это ударить её и прогнать, пусть и желая спасти её жизнь. Он может надеяться лишь на то, что это было не зря.       — Теперь не осталось и надежды, — невесело замечает Арсений, но, словив грозный взгляд друга, опускает голову. — Ты всё правильно сделал.       Арсений тянет руку к руке Антона, чтобы поддержать. Касается тонких запястий и чувствует, как Шастуна трясёт. Тот шмыгает носом и сам сжимает руку Арсения. А потом просто не выдерживает.       — Позови меня, когда всё это закончится, — еле дыша, просит Антон, искренне желая не плакать. — Обещай мне, Арс. Позови меня, разбуди меня, и мы пойдём на речку купаться и пускать кораблики, как ты мне обещал в начале лета. Снова пообещай, что мы будем пускать кораблики, Арс! Я так ждал этого! Хочу построить с тобой десяток скворечников, сходить за земляникой, ты говорил, что поймаешь мне ужа. Обещай, что ты разбудишь меня, и мы, мы... мы проведём настоящее, тёплое лето вместе, сосчитаем все-все звёзды на небе, разведём вместе большой-пребольшой костёр, пожарим на нём много хлеба и картошки, отправимся в поход, перечитаем все книжки из библиотеки деда и научим Найду стоять на задних лапах, как того и хотели. Обещай мне!       Арсений смотрит на Антона, такого открытого, честного, искреннего. На мальчишку, которому нет места на войне. Которому есть место в жизни, настоящей и яркой. Парень глотает сухие слёзы, с силой сжимая зубы. Наклоняется к другу ближе, упираясь головой в его плечо. И молчит.       — Почему ты не можешь мне этого пообещать, Арсений?..       Что-то такое простое, как дыхание, совсем не удаётся парню. Он лишь поднимает голову и заглядывает в покрасневшие глаза своего друга. Тёплого, родного, живого. Которого так не хочется терять.       В голове как некстати пролетает подслушанная у кого-то фраза «я для тебя герой, для остальных – как все». Для Антона он всегда был чем-то наподобие героя. Вот только...       — В этот раз я не смогу быть героем, — признаётся Арсений, упершись лбом в лоб Антона. Глаза напротив такие доверчивые, и Попов вдруг понимает, что все предыдущие страхи исчезают. Остаётся только один, самый главный страх, подавляя собой всё остальное.       Страха поцеловать Антона больше нет.       Арсений не находит причин не делать этого. Потому что хуже уже не будет.       Губы у пацана мягкие. Податливые. Вот только что делать дальше, Арсений не знает. Просто касается губ Антона своими, чувствуя, как внутри разливается что-то тёплое. Отстраняется, смотрит на друга, на целых пятнадцать секунд забывая, что совсем рядом – война. Потому что ещё ближе – тот, кого он так сильно любит.       Парни сидят молча, глядя глаза в глаза. Арсений не боится, что Шастун разозлится или расстроится. Он позволяет себе побыть эгоистом, хоть раз, пока есть возможность.       — Знаешь, как в сказках? — вдруг спрашивает Антон спустя минуту и улыбается краешками губ. — И жили они долго и счастливо...       — Пока смерть не разлучила их, — заканчивает Арсений и прикрывает глаза. Тоже пытается улыбаться, только у него ничего не выходит. — Да. Всё так.       — И умерли они в один день, — с лихорадочным блеском в глазах всё продолжает Антон.       — Зато нам не придётся оплакивать друг друга, — подхватывает Попов, чувствуя, как разрастается по телу дрожь.       Выстрелы.       Арсений прикусывает губу. Делает глубокий вдох. Смотрит на Антона и тут же переводит взгляд на собственную рубаху. Достаёт две гранаты, которые с таким трудом стащил из-под носа у старших. Даёт одну Антону.       Друг смотрит на него выжидательно, терпеливо, напряжённо, но влага, скопившаяся на нижних веках, выдаёт его чувства.       Арсения колотит. Мальчишка перед ним ждёт команды умереть, забрав с собой хоть кого-нибудь, но дать эту команду кажется невозможным. Арсений хочет, чтобы Антон улыбался. Хочет поцеловать его улыбку. Хочет быть её вечной причиной. Хочет защищать её. Хочется сгрести Шастуна в охапку и отгородить от страшного мира вокруг, только все его желания такие бесполезные и бессмысленные.       — Тох, я... я не хочу.       Голос предательски срывается, а от глаза по щеке катится слеза. Горячая. Задрожавшая на скованном теле перед тем, как упасть.       — Я тоже не хочу, Арс, — глухо шепчет Антон и опускает голову. Больно смотреть на друга, когда ему страшно. Кажется, чтобы вот так, до отчаянной дрожи и непрошенных слёз – впервые. Уже почти неслышно, еле шевеля губами, Шастун позволяет себе придумать надежду: — Время для любви после войны. Надеюсь, наши души встретятся, когда война будет далеко позади.       Время для любви после войны.       Сейчас же время для другого.