Боюсь снова закрывать глаза

– Готов? – Да. – Тогда вместе, три-четыре… Мое тело дернулось. Позвоночник хрустнул, будто кто-то пытался согнуть его пополам. От острой боли перед глазами вспыхивают искры. Открываю рот и кричу, кричу, не в силах сдержаться. Кто-то тянет мою руку вверх. Странное чувство, как будто рука вовсе не моя, чужая, случайно приделанная к моему телу. Она закована в какой-то панцирь, который мешает ей двигаться. Раздается тихий треск и металлический холод начинает скользить по моему телу. То же самое кто-то второй, более сильный и решительный, проделывает с моими ногами. Меня гнут и вертят во все стороны. Чувствую себя тряпичной безвольной куклой в их руках, время от времени проваливаясь в липкое беспамятство. Когда, наконец, прихожу в себя, моих мучителей поблизости нет. Я окружен вязкой тишиной и единственные звуки, которые я слышу, механическое жужжание где-то слева от моей головы. Открываю глаза, с трудом поднимая отяжелевшие веки. Первое, на что обращаю внимание, абсолютная, оглушающая темнота. Казалось, достаточно протянуть руку и я смогу оторвать от нее вязкий черный кусок. Темнота настолько непроницаема, что холодная волна ужаса окатывает меня с головы до ног – неужели ослеп? Почти сразу же на меня обрушивается поток вопросов. Голова трещит по швам, не находя ответов. Как я вообще здесь оказался? И здесь – это вообще где? Осторожно втягиваю воздух. Он легко проникает в лёгкие, грудная клетка послушно поднимается вверх и, спустя несколько секунд, плавно опускается. Это хорошо. Значит, повреждений нет. Но сам воздух! Что это был за воздух! Он пахнет... ничем. Сухой, стерильный набор молекул, который сразу попадает в лёгкие. – "Аппарат искусственной вентиляции", – услужливо подсказывает мой разум, и я вынужден с ним согласиться. Итак, я в больнице. Почти наверняка – в реанимации. Но как я сюда попал? Что произошло? Я сосредотачиваюсь на последних событиях. Что последнее я помню? Что вообще я помню? Свое имя? Возраст, нынешний год и фамилию президента? Вчерашний день? Я хмурюсь. Кажется, тут у меня провал... Как начинались все мои дни? С утра проснулся, встал, сходил в душ... Или это было позавчера? Или неделю назад? Или же это вообще было не со мной? От злости хочется разбить что-то об стену, и я отчаянно посылаю мысленный импульс моим рукам, моим пальцам – двигайтесь же, сделайте что-нибудь! Очередная волна безмолвного шока накатывает на меня с такой силой, что в горле застревает ком. Аппарат вентиляции, уловив мое сопротивление, предупреждающе пищит, затем вновь входит в привычный ритм работы, закачивая в меня чуть ли не двойные порции живительного кислорода. Я обливаюсь потом. Я не могу двигаться. Я прикован к кровати, я в сознании, но я слеп и обездвижен. Так, без паники! Я умею справляться с подобными задачами. Понятия не имею, откуда у меня эта уверенность, но я знаю, что делать. Зажмуриваю глаза – хотя, наверное, со стороны и не скажешь, – и начинаю думать. Должно быть, со мной случилось что-то действительно страшное… но что? Авария? Да, возможно. А, может, в меня стреляли? Или я упал с большой высоты? Дверной замок поворачивается и в палату заходит кто-то в мягких войлочных башмаках. Я знаю эту семенящую походку и осторожность в движениях – сколько раз приходилось наблюдать за ними в больницах. Медсестра. Тонкая резиновая трубка капельницы, чья игла воткнута мне в вену, слегка дергается и почти тут же в мое тело проникает что-то совсем новое, прохладное и сладкое. Оно струится по моим венам, разжижая кровь, и уносит прочь от этого неуютного места. ***       Спустя какое-то время прихожу в себя. Пытаюсь открыть глаза и не могу понять, почему же мои попытки безуспешны. Потом вспоминаю… Рядом с кроватью переговариваются двое. Судя по голосам, один из них – врач. А кто же второй? – У него множественные ушибы и переломы. Гипс сняли вчера, кости срослись, раны на груди и животе заживают. Не так быстро, как хотелось бы, конечно… Ах, вот почему меня вчера трясли и гнули во все стороны? При случае надо напомнить медицинскому персоналу, как следует обращаться с живыми людьми. – Удивительно, что он вообще остался жив, – заканчивает врач после паузы. – Он крепкий орешек, – отвечает второй, и огромная волна поднимается внутри меня, сметая все на своем пути. Я знаю этот голос! Сколько раз я разговаривал с этим человеком! Отчаянно пытаюсь вспомнить его имя и внешность. – Мы делаем все, что в наших силах, Джек. Дайте ему время. Джек! Его зовут Джек! – Он и так здесь находится слишком долго, – голос Джека звучит резко, но сразу осекается. – Прошу прощения, – пауза. – Я просто хочу выяснить, что там произошло. Дверь тихо закрывается и их голоса становятся едва различимыми. Они ушли. Я остаюсь один, предоставленный своим мыслям. Интересно, каким меня видят эти люди? Беспомощный, спрятанный под простыней, обвитый кучей трубок и с маской на лице, неподвижный человек. Единственное подтверждение того, что в моем теле еще теплится жизнь, так это мерное попискивание аппарата сердечной активности. От вставленной трубки гортань кажется шершавой, как будто ее выскоблили изнутри наждаком. Развлекаю себя тем, что в один прекрасный день мне захочется как следует прочистить горло и уповаю лишь на то, что рядом окажется врач или медсестра. С этой мыслью проваливаюсь в глубокое и липкое ничто. ***       Просыпаюсь от того, что кто-то щупает мое тело. Движения быстрые, ловкие и почти незаметные. – Пульс без изменений? – низкий грудной голос. При звуках этого голоса мое воображение рисует образ рослой полной негритянки с большими руками. – Без изменений, мэм, – отвечает звонкий девчачий голосок. Судя по звуку, она стоит слева от меня в изголовье кровати. Вот бы повернуть голову и посмотреть на нее! «Мэм» продолжает терзать мое тело. Быстрые пальцы пробегают по моим ногам, задерживаются на бедрах, осматривают грудь, живот и руки и, наконец, ложатся мне на шею, ощупывая лимфатические узлы. Каждое ее движение сопровождается тупой болью, и я мысленно сжимаю кулаки. Осторожным движением кто-то оттягивает мне веко и слепит карманным фонариком. Это самое прекрасное чувство на свете! Я могу видеть! Я не ослеп! Сейчас они увидят, что мои глаза реагируют, что я… – Нет реакции, – женщина с черной кожей склоняется надо мной и недовольно поджимает губы. Я знаю, что это значит. Свет фонарика гаснет, и мой мир опять обволакивает темнота. – «Нет! Посмотрите же на меня! Я здесь! Я слышу вас! Я вижу вас!» – я кричу, не размыкая губ. Я ору и колочу кулаками по постели. Никакой реакции. Я как будто невидим для них. Как будто уже мертв. Единственное, что могло бы убедить их в обратном, так это мои сужающиеся зрачки. Казалось бы, вскочи я сейчас с кровати и начни отплясывать перед ними чечетку, и это бы их не убедило. Я с силой сжимаю челюсти, хотя вряд ли это кто-то замечает. ***       Я не различаю смену дня и ночи, я не знаю, какая погода за окном и сколько сейчас времени. Условно весь день я разделил на две равные части – когда я сплю и когда бодрствую. Система несовершенна, сам понимаю, ведь, помимо сна, я часто проваливаюсь в черные зыбучие пески беспамятства, вызванные болью или же действием препаратов, которые продолжают в меня закачивать. Однако ничего другого у меня нет. На четвертый день созданного мною календаря пришли новые руки и новый голос. Раньше мне не приходилось его слышать здесь, в этой насквозь пропитавшейся лекарствами, духа́ми медсестер и моими криками палате. Но, я уверен, я не раз слышал этот голос раньше – там, в моей прежней жизни. Я это точно знаю. Чья-то ладонь ложится мне на лоб и я невольно тянусь к ней, стараясь стать еще ближе к этому невидимому и молчаливому человеку. Это не доктор. Прикосновение совсем другое – у врачей прикосновения дежурно-механические и направлены лишь на то, чтобы проверить, жив ли их пациент или уже нет. Это прикосновение было другим. Человеческим, не обезличенным. Касание ради самого касания. Незнакомый голос что-то говорит мне, склонившись к самому уху, от чего все его слова сливаются воедино. Мои глаза по-прежнему плотно закрыты, из всех чувств у меня остались лишь слух и осязание. Холодная рука в последний раз проводит пальцами по моему лбу, и я чувствую, как мой гость опускается на колени рядом с кроватью. – Я знаю, что ты слышишь меня, – от его слов меня бросает в жар. – Я вижу, как движутся твои веки. Он замолкает, обжигая щеку своим дыханием. Затем, после минутного молчания, продолжает, судорожно втянув в себя воздух: – Я придумаю что-нибудь, слышишь? – с каждым словом его голос крепнет, и я так хочу ему верить. Господи, как хочу ему верить! – Я найду способ. Не для того же я, черт возьми, собирал себя по кускам все это время, чтобы позволить тебе вот так умереть? Он прикасается губами к жилке, которая бьется на моей шее, и меня начинает мутить. – Я приду завтра, слышишь? – шепчет он, едва заметно касаясь моих волос пальцами. – Сейчас ночь. За окном ночь. Завтра в это же время я буду у тебя. Запомни это. ***       Следующий день не приносит ничего нового. Тот же беглый осмотр, те же мягкие, но сильные пальцы, которые будто точно знают, куда надавить и где нажать, чтобы я бился в конвульсиях. Желание провалиться в сон после такого отпадает само собой. Рядом с кроватью мой старый друг. Тот, кто хочет все выяснить. Джек. После осмотра врач вызывает его в коридор для разговора и меня разбирает смех. Какой смысл прятаться, если перед ними лежит неподвижный человек без сознания? Дверь остается открытой, и я поневоле становлюсь безмолвным свидетелем их разговора. – Джек, вам необходимо принять решение как можно скорее. Тишина. – Его страховка заканчивается на этой неделе. К сожалению, мы не можем позволить себе его содержание дольше, чем прописано в договоре. От услышанного по телу пробегает легкая дрожь, и я замираю, прислушиваясь к звукам в моей палате. Ну же, неужели здесь никого нет, кто мог бы это видеть? Посмотрите на меня! Я живой, я могу двигаться! – В этом штате не приветствуется эвтаназия, – глухо отвечает Джек. – Это не эвтаназия, когда пациент почти мертв. Тишина. Джек… Почему ты молчишь, Джек? – Сколько стоит содержание таких больных в вашей клинике? – Сэр… – Сколько? – напирает Джек и врач вынужден капитулировать. – Я сообщу вам точную стоимость его содержания, – кисло отвечает он. – Но подумайте, каково ему? Это уже не жизнь, Джек. Вы понимаете? Молчание. Он понимал. ***       С трудом дожидаюсь ночи. Довольно непросто это сделать, когда перед твоими глазами лишь непроглядная тьма. Я ориентируюсь по звукам. Когда в последний раз хлопает дверь в отделении, когда охрана звенит связкой ключей, начиная вечерний обход, мне остается лишь одно – ждать. Спустя какое-то время дверь почти бесшумно открывается и я весь превращаюсь в слух. Прохладная рука ложится мне на лоб, и я ликую, удивляясь, почему же он не замечает счастливую улыбку, которая кривит мои губы? – Я помогу тебе, – шепчет он, опускаясь в кресло рядом. – Возможно, это бред, я, если честно, никогда особо в это не верил… Он встает с места и идет к окну. С тихим шорохом задвигаются жалюзи, потом щелкает внутренний замок на двери. – Слушай меня внимательно, Уилл, – так я узнаю свое имя. – Я буду считать вслух от одного до десяти. Слушай мой голос и ни о чем не думай. Он молчит. Я слышу его спокойное размеренное дыхание. Будто в ответ на это мой аппарат вентиляции легких тихо пищит в ответ. Так мы общаемся. - Один… Два… Три… Внезапно меня начинает мутить. Голова идет кругом и перед глазами всплывают яркие картинки из моей прошлой жизни. Их так много и они накладываются одна на другую, как потертые цветные фотографии. А потом пришли их голоса. Все люди, с которыми я когда-то общался, учился или работал, говорят одновременно, создавая в моей голове невообразимую музыкальную какофонию. - Десять… Уилл? Что ты видишь, Уилл? Перед моими глазами мелькают яркие вспышки, все быстрее и быстрее, пока, наконец, мой внутренний взор не останавливается на одной. ***       Проектор, тихо шурша, послушно переключил слайды, и на экране появилась новая диаграмма. – Итак, – Уилл повернулся к своей аудитории и негромко хлопнул в ладоши, привлекая внимание курсантов. – Из всего перечисленного следует, что подозреваемый… Договорить ему не дали. Дверь в аудиторию с грохотом распахнулась, из-за чего несколько студентов подпрыгнули от испуга. – Урок окончен, – прогремел чей-то голос. – Марш отсюда! Грэм со вздохом снял очки и потер переносицу. На сегодня его занятия были закончены и, увы, это было не его решение. Студенты в спешке начали собирать вещи, время от времени бросая вопросительные взгляды на своего преподавателя. Джек стоял возле стола, глубоко засунув руки в карманы, и буравил Уилла взглядом. Тот неспешно собирал материалы к лекциям, не поднимая глаз. – Ты распугаешь добрую половину будущих сотрудников, если будешь подобным образом врываться в аудиторию, – тихо заметил Грэм, когда дверь закрылась за последним студентом. Кроуфорд промолчал. – Через несколько лет они все будут проситься в твой отдел. У меня уже есть шесть студентов, готовые хоть сейчас написать заявление и работать под твоим руководством. Шесть, Джек! – Уилл потряс перед его глазами исписанными листками. – Зачем тебе кучка необразованных специалистов? – Незачем, – соглашается он. – Мне нужен ты. Джек кивает в сторону двери и пружинистой походкой покидает аудиторию. Если переводить на человеческий язык, он только что пригласил Грэма на совещание. В кабинете Джека Кроуфорда светло как в операционной. – Три трупа за девять дней, – он швырнул папку на стол и тяжело опустился в кресло. – По одному трупу каждые три дня. Все жертвы девушки, белые, от 17 до 20 лет. Грэм кивнул и опустился в кресло напротив. Он открыл папку и погрузился с головой в материалы. Фотографии, отчеты, исписанные мелким почерком… а он-то надеялся, что никогда больше не вернётся к этому. Джек терпеливо ждал, сидя в кресле и рассматривая унылый вид за окном, стараясь ничем не нарушать тишину кабинета. В тишине лучше работается. Он это знал. Знал это и Уилл Грэм. Спустя десять минут папка тяжело плюхнулась на стол и Кроуфорд развернулся. – Есть предположения? – он кивнул на документы. Уилл пожал плечами. – Наш парень новичок, – он полоснул глазами стену за плечом Джека и остановил свой взгляд на мутной фотографии какого-то водопада. Чистое, синее небо, бледно-серые камни, прозрачная вода и ярко-зеленые деревья. Никаких тебе убийств и психопатов. Сплошное умиротворение. – Не факт, что он убил троих. Просто вы нашли только три тела. Или он позволил вам их найти. – С чего ты решил, что это мужчина? – насторожился Джек. – Брось, – Уилл поморщился и на секунду встретился с ним взглядом. – Почерк совсем не женский. Кроуфорд побарабанил пальцами по столу, но ничего не сказал. Грэм вновь вернулся к созерцанию картины. Из всего декора в кабинете Кроуфорда только на эту он мог смотреть без внутреннего содрогания. Хотя и она уже столько раз выслушивала его идеи и предположения! – Что ж, – Джек вздохнул. – Давай выслушаем мнение со стороны. – А что, ты еще кого-то ждешь? – Уилл удивленно вскинул брови и только сейчас заметил второе кресло, приставленное к столу. – Жду, – соглашается Кроуфорд. – Я подумал, помощь нам не повредит. Грэм пожал плечами и в этот момент в дверь постучали. – Простите за опоздания, коллеги, – произнес мягкий голос, и Уилл невольно обернулся. Навстречу ему шёл... нет, плыл человек. Кажется, он даже затаил дыхание, рассматривая его. Конечно, мужчина не плыл, однако каждое его плавное движение будто говорило о том, что он может начать танцевать прямо здесь. – Ганнибал, познакомьтесь. Уилл Грэм. Уилл, это доктор Ганнибал Лектер. Он любезно согласился помочь нам в расследовании. – Ну, что вы, – Лектер сдержанно улыбнулся и открыл папку. – Мне полезно иногда выбираться из кабинета. Он бегло просмотрел документы, особое внимание уделив фотографиям, и со вздохом закрыл картонную папку. – Что ж… Мужчина, где-то тридцати или тридцати двух лет, белый, скорее всего не женат… – Стоп! – Джек поднял раскрытую ладонь. – Почему мужчина? – Ну, бросьте, Джек, – Ганнибал удивленно вскинул брови и повернулся к Уиллу, будто ища поддержки. – Почерк ведь совсем не женский. ***       Из воспоминаний меня выдергивает мерное попискивание аппарата искусственной вентиляции. Мое тело сотрясает мелкая дрожь, сердце колотится в бешеном темпе. Не знаю, сколько я отсутствовал, однако в палате тихо. Мой гость ушел. Все еще не придя в себя окончательно от такого путешествия, стараюсь привести дыхание в порядок. Пульс приходит в норму, аппарат все также шипит, раздувая меха́ и закачивая в меня кислород. Все также. Однако теперь я вспомнил – что-то, но далеко не все. Теперь я знаю имя моего гостя. Довольно странно наблюдать за собой со стороны, однако… Однако, это был я. Тот невысокий, крепкий парень с кудлатой головой и перекошенных очках определенно был я, никаких сомнений. Я видел себя, видел Джека – оказывается, мы работали вместе, – и видел Ганнибала, который приходит ко мне каждую ночь и помогает распутать этот клубок. В следующий раз Лектер приходит не скоро – по моим подсчетам, лишь на третью ночь. Я изнывал от нетерпения и был счастлив вновь ощутить его руку на моем лбу. – У меня есть для тебя кое-что, Уилл, – говорит мягкий голос и вокруг моего запястья упругой змеей обвивается холодный пластик. – Это часы. Не бог весть какие, конечно, но у них есть ежечасный сигнал. Я подумал, тебе захочется знать, сколько сейчас времени? Он настраивает их прямо на моей руке, не снимая. Молча благодарю его за подарок, за эту связь с реальным миром, где время течет так, как ему положено. Где в минутах по шестьдесят секунд, а в часах – шестьдесят минут. Один час в моем мире длится примерно тысячу лет. – Итак, сейчас два часа ночи и четырнадцать минут. Ты готов? Конечно, я готов. – Хорошо. Слушай мой голос, Уилл. Я буду считать вслух от одного до десяти. Один… два… три… Я сосредотачиваюсь и погружаюсь в себя, запуская калейдоскоп воспоминаний, и терпеливо жду, когда же из него выпадет очередное событие моей жизни. ***       Конечно, они поймали того парня. Ему оказалось тридцать три года – Ганнибал почти угадал. В тот день он сидел в гостиничном номере и смотрел телевизор. Судя по его расслабленному внешнему виду, он и не думал оказывать сопротивления, однако перед тем, как защелкнуть на нем наручники, Уилл все-таки расстегнул наплечную кобуру, в которой был уже снятый с предохранителя табельный пистолет. Просто так, для успокоения. – Благодарю за помощь, Ганнибал, – Джек с таким чувством сжал ладонь психиатра, что Уилл, стоящий в другом конце комнаты, слышал, как трещали его кости. – Это был полезный опыт, – Лектер, не дрогнув, стоически вынес поток благодарности и, лишь когда Джек повернулся к Грэму, несколько раз медленно сжал ладонь в кулак. После десятиминутной речи Кроуфорд, наконец, отпустил всех на выходные. Уилл, задержавшись дольше всех, не сразу обнаружил, что в комнате он не один. – Уилл? – Ганнибал вежливо улыбнулся одними губами. – Вас подвезти? Он был немного выше, так что Грэму невольно пришлось задрать подбородок. – Буду признателен, – он кивнул и почти тут же пожалел о своем решении. Уже сидя на пассажирском сидении в дорогой машине Ганнибала, Уилл не знал, куда себя деть. Он чувствовал себя здесь абсолютно лишним во всей это роскоши, рядом с этим человеком, который, казалось, до мозга костей был пронизан эстетикой и вкусом, рядом с той музыкой, которая тихо звучала из динамиков стереосистемы. Лектер завёл какую-то лёгкую непринуждённую беседу, задавая вопросы, на которые Уилл что-то бурчал в ответ. – Неплохо поработали, – заключил Лектер. Он медленно ехал по Волчьей Тропе, боясь пропустить нужный поворот. – Такого в моем опыте еще не было. Наконец, он остановил машину возле дома и улыбнулся, увидев несколько пар карих глаз, которые пристально следили за ними. – Что ж, Уилл, рад нашему знакомству, – его рукопожатие было коротким и крепким. – В случае чего, обращайтесь. Я, знаете ли, не только убийц могу выслеживать. Уилл взял протянутую визитку и задумчиво пощелкал по ней большим пальцем. – А знаете... – подумав, ответил он. – Думаю, что обращусь к вам за помощью. Паркуйте машину, у меня есть бутылка неплохого бурбона. ***       Я просыпаюсь и по привычке открываю глаза. По-прежнему чернота, но теперь это меня не пугает. Ведь теперь у меня есть что-то гораздо интереснее того, что творится вокруг. Мои воспоминания. За несколько визитов Ганнибала я ненамного продвинулся в попытках что-то вспомнить, но это меня не смущает. Я быстро понял суть того, что Ганнибал делал – простой гипноз, самовнушение, которое является лишь отправной точкой. За несколько часов – должен признаться, довольно изнурительных часов, – я худо-бедно научился сам достигать того состояния, когда перед глазами начинают мелькать разноцветные картинки и уже сам выбирал, какой «фильм» смотреть на этот раз. Все воспоминания я разделил на несколько категорий, как будто разложил старые слайды по картонным коробкам – детство, работа и тот роковой день, после которого я оказался прикован к постели. Каждая коробка имеет свой цвет и свой запах. Например, коробка с детскими воспоминаниями была зеленого цвета, от нее пахло молоком и молодыми листьями. В эту папку я заглядывал редко. Вторая коробка была в разы больше первой. Она была темно синего цвета, пахла осенними улицами, мокрым снегом и грязными лужами. Ее тяжело было открывать и воспоминания давались с трудом, однако с ней я планировал покончить в первую очередь. И последняя папка. Тот день. Она была черна как ночь и в нее я никогда не заглядывал. ***       Утром меня будят голоса медицинского персонала, которые что-то настраивают возле моей кровати. Затем чьи-то сильные руки перетаскивают меня на каталку и везут по длинным коридорам. Наверное, мое путешествие длилось всего несколько минут, но мне оно показалось гораздо дольше. Весь день меня крутят, вертят, сгибают руки и ноги, стучат молоточком и светят в глаза. Затем снова везут куда-то дальше и начинается все заново. Под конец дня я изможден и обессилен, к тому же замерз так сильно, что, кажется, начинаю вздрагивать от покрывших мое тело мурашек. Когда меня привозят в палату, я нахожусь в почти бессознательном состоянии. Кроме медсестер меня уже ждут лечащий врач и Джек. – Все без изменений, – докладывает сестра и взбивает подушку возле моей головы. Как будто от этого мне стало удобнее! – А это что такое? – спрашивает Кроуфорд и осторожно поднимает мою руку. – Электронные часы, – кажется, я могу видеть, как медсестра пожимает плечами. Дескать, а что тут удивительного? – Да, но откуда они взялись? Два дня назад их не было. Слышу чей-то вздох. – У нас большая больница, – объясняет доктор. – Этажом выше кардиология, этажом ниже детское отделение. Может, какой-нибудь мальчишка приходит навещать мистера Грэма? Джек молчит, явно неудовлетворенный таким объяснением. – Часы посещения у нас свободные, кто угодно мог прийти к нему и оставить эти часы. Друг, жена, коллега… – Кто угодно, – глухо повторяет Джек и по непонятным причинам я начинаю чувствовать беспокойство за своего ночного гостя. Почему-то мне кажется, что Джек представляет угрозу для него. ***       С интересом отмечаю, что в последние дни с радостью жду того времени, когда смогу остаться один. Ночь, обеденное время для отдыха, да что угодно, лишь бы вокруг меня не хлопотали беспокойные медсестры и более грубые врачи. В последнее время я нашел, чем себя занять. *** – Держите, – Ганнибал протянул пузатый бокал и сел на диван. – Спасибо, – Уилл отпил чуть ли не половину, стараясь не думать о том, что сегодня Лектер сидел к нему гораздо ближе, чем в предыдущие встречи. – Джек беспокоится о вас, – психиатр вскинул бровь и помолчал, подбирая слова. – Честно признаться, я тоже. – Джеку просто нужна рабочая лошадка, которая будет исправно работать, даже если сломаешь ей хребет, – Грэм раздраженно пожал плечами. – Рабочая лошадка? – Лектер улыбнулся и тут же вновь посерьезнел. – В таком случае, что, по вашему мнению, нужно мне? Уилл кинул на врача растерянный взгляд и на автомате поднял руку к лицу, чтобы поправить очки, но Ганнибал оказался быстрее. Лектер поймал его запястье и сжал в ладонях, рассматривая каждый сантиметр его кожи. Уилл замер. Это был не первый их телесный контакт, но тогда это ничего не значило. Было без контекста. Или Уилл думал, что ничего не значило. Он столько раз прокручивал в голове подобные моменты, изводя себя по ночам до изнеможения. – "Теперь что, каждый жест Ганнибала я буду воспринимать, как приглашение в постель?" – лихорадочно подумал Уилл, широко раскрытыми глазами смотря на психиатра. Тот не обращал на него никакого внимания, поглощенный своим занятием, как будто его рука и сам Уилл были отделены друг от друга и не имели между собой никакой связи. Ганнибал ласково провел кончиками пальцев по ладони, очерчивая ее линии, затем поднёс его запястье к лицу и втянул воздух. Уилл едва сдержался, чтобы не застонать. Комната шла кругом, и он изо всех сил вцепился свободной рукой в край дивана. Лектер тем временем перебрался к его пальцам. Затем медленно заговорил низким голосом. Уилл не понял ни слова, но какой-то частью ума – наверное, самой трезвой и рациональной, которая смогла сохранить рассудок в этой ситуации, – он догадался, что Ганнибал говорит на своём родном языке. Уилл зажмурился и перед его глазами вспыхнули искры. Лектер не касался его губами, однако его пальцы были так близко, что, казалось, согни Уилл один из них совсем чуть-чуть и он сможет дотронуться до этих мягких восхитительных губ. Лектер продолжал что-то говорить, и горячий воздух его дыхания щекотал кончики пальцев Грэма. Он стиснул зубы и без особого удивления понял, что между ног становится тесно. Никто и никогда так не прикасался к нему. Это даже не сексуальная близость, не соблазнение и не ласки, а только лишь намёк на это. И сам этот факт сводил его с ума. А что если Ганнибал перестанет намекать и перейдёт к действиям? От этих мыслей Уилл дёрнулся в сторону. Ногой он задел небольшой столик и стоявший на нём бокал жалобно звякнул. – Нет, нельзя! – вскрикнул Уилл, дернув рукой, но Ганнибал неожиданно крепко держал его ладонь. Потом молниеносно выбросил вторую руку и обхватил его затылок. Этот жест был бы почти нежным, если бы не пальцы Лектера, с силой сжавшие волосы Уилла. Его рука крепко держала его голову, не отпуская, но и не протягивая к себе. Уилл был в ловушке. – Я не один из ваших псов, – глухо сказал Ганнибал, глядя ему в глаза. В свете камина они казались почти жёлтыми. Дьявольскими. ***       Я прихожу в себя от вопля аппарата вентиляции легких. Кажется, на время своего путешествия я перестал дышать, иначе с чего бы ему работать с двойной скоростью? На шум прибегают медсестры. Быстро проверяют показания и щупают пульс холодными руками. Почему-то последнее воспоминание кажется таким логичным и правильным. Другого исхода и быть не могло. Остаток ночи я трачу на перетряхивание своих воспоминаний, выделяя под них еще одну коробку, на которой воображаемым маркером вывожу два слова: Ганнибал Лектер. ***       Джек долго сидит возле моей кровати, не говоря ни слова. Когда я проснулся, он уже сидел в кресле. Я узнал его по запаху и звуку дыхания. – Вот так, Уилл, – наконец, произносит он, и неуклюже пару раз проводит своей ладонью по моему плечу. Я расцениваю это как прощание. Через час в палату заходят двое. Одна из них совсем молоденькая медсестра. Она разводит в пластиковой плошке пену для бритья и щедро накладывает ее мне на лицо. Затем осторожно сбривает растительность. Потом меня ворочают с места на места, обмывая тело и меняя белье. Процедура приятная, если не брать в расчет, к чему меня готовят. ***       Ганнибал приходит в уже привычное время. Мой новый образ его сразу настораживает. – Что это значит? – спрашивает он. Как будто я могу дать ответ! Через минуту молчания он опускается в кресло и замолкает. Я жду. Так проходит минута, другая, час… Мои часы успели пикнуть еще дважды, и Ганнибал встает с кресла. – Что ж, – молчание. – Чистая одежда, гладко выбритое лицо… неужели Джек согласился на это? Так в молчании проходит еще час. Наконец, Лектер протягивает руку и стискивает мне плечо. – Я приду завтра, Уилл. Я заберу тебя отсюда. ***       После ухода Ганнибала изо всех сил борюсь со сном. Хочу прожить каждый миг, каждую минуту в сознании. Мне нужно время, чтобы свыкнуться с двумя новыми мыслями. Первая – Ганнибал Лектер намерен забрать меня отсюда. Вытащить из больницы. Провезти мое тело мимо медсестер, врачей, других пациентов, поста охраны и, возможно, Джека Кроуфорда. Как он собрался это сделать, ума не приложу, но почему-то не сомневаюсь, что у него это получится. Самое поганое, что я ему в этом не помощник. Нет ничего хуже собственного бессилия. И вторая мысль… Джек подписал документы на то, чтобы меня отключили от аппарата вентиляции. Фактически дал разрешение на мое убийство. Расцениваю ли я это, как предательство? Как бы поступил я на его месте? Остаток ночи рассуждаю об этом, незаметно для себя погружаясь в тяжелый беспокойный сон. ***       Лектер приходит раньше. Намного, намного раньше: часы на моей руке пропищали всего лишь раз. Сейчас час ночи. Ганнибал взволнован – это чувствуется по его движениям, по громкому дыханию. – Я заберу тебя, Уилл, – раздается тихий хруст, будто кто-то сломал карандаш. – Действовать придется быстро, так что, думаю, ты меня простишь… Он что-то делает с моим катетером, который вставлен мне в руку, и меня охватывает паника. Этот звук... С таким звуком переламывают стеклянные ампулы. Ганнибал вливает в меня какое-то вещество, какой-то наркотик! – «Нет, остановись! – кричу я. – Я не хочу…». – Скоро все закончится, – слова доносятся издалека и последнее, что я успеваю запомнить, это холодная рука, срывающая с меня кислородную маску. ***       На этот раз у меня не было выбора. Никакого калейдоскопа с картинками, никаких альбомов, фотографии из которых я мог любовно перебирать и часами представлять, в какую же часть своей жизни мне погрузиться. Я почти мгновенно оказываюсь там, где оказаться не был готов. Я стою на утесе, закрыв глаза. Открывать их я боюсь, потому что – я это точно знаю, – случится нечто страшное. Где-то далеко внизу шумит океан, в ушах свистит ветер и я вынужден сделать шаг вперед, чтобы сохранить равновесие и не упасть вниз. Кто-то зовет меня. Сначала где-то далеко, потом все ближе и ближе… – Открой глаза, Уилл, – знакомый голос, только раздается он будто у меня в голове. – Дыши! Открываю глаза. Передо мной стоит Ганнибал. Только… я не уверен, что это действительно он. Таким его я видеть не привык. Припадая на одну ногу, Лектер шаг за шагом приближается ко мне. Его глаза почти такого же цвета, как ночное небо, некогда белоснежная рубашка окрашена красным. Что это – воспоминание или же мое воображение? Опускаю взгляд ниже и внезапно понимаю, что выгляжу ничуть не лучше Лектера. Вся одежда липкая от крови, правый бок будто горит огнем, и я чувствую, как оттуда толчками вырывается кровь. Осознание приходит медленно, все кусочки мозаики складываются воедино, и я хватаюсь за голову, боясь, что она сейчас взорвется. Нет, ничто из того, что я видел раньше, не было моей фантазией. Все это было на самом деле. Моя работа, Джек, серия чудовищных преступлений… Ганнибал. Работа с ним, сеансы в его кабинете. Наши неловкие, только начавшиеся отношения, и та параллельная жизнь, которую он вел втайне ото всех. То, что происходит сейчас, последнее, что я помню, и я знаю, как все должно закончиться. Поднимаю глаза и вот Ганнибал уже совсем близко. Он протягивает руку и кладет мне ее на плечо, будто утешая, и едва заметно кивает. Хватаюсь за его рубашку, как за спасательный круг, хотя понимаю, что нас уже ничто не спасет. Наваливаюсь всем весом своего израненного тела и чувствую, как Лектер обнимает меня в ответ. Он не сопротивляется, не отталкивает меня. Полностью мне подчиняется. Единственный и последний раз. Прижимаю его крепче, боясь упустить, и вот мы летим вниз, сцепленные воедино. В конце нас ждёт лишь темнота, холодные чёрные волны, острые камни и... *** Я судорожно хватаю ртом воздух и распахиваю глаза. Я вижу свет. Он настолько яркий и ослепляющий, что я поспешно закрываю глаза. Не верю. Нет, это невозможно. Осторожно открываю один глаз, потом другой. Передо мной потолок и высокие панорамные окна. Вижу кусочек ярко-голубого неба, до сих пор не веря, что это не сон или не очередное воспоминание. С трудом поворачиваю голову. Тумба, стол, кресло в углу. И человек, который, не мигая, смотрит на меня. Казалось, он, как и я, боится пошевелиться. Я судорожно втягиваю воздух и задыхаюсь. От такого количества кислорода, поступившего в мой мозг, голова кружится и меня мутит. Он вскакивает и спешит ко мне. Осторожно поддерживает мою голову, пока я привожу дыхание в норму. Я не отрываю от него жадного взгляда. Он изменился. Осунулся, кожа плотнее обтянула череп, острые скулы стали ещё заметнее; в волосах появилось несколько новых седых прядей, походка, некогда лёгкая и грациозная, изувечена хромотой. Лишь глаза остались прежними. И манера одеваться. Даже сейчас Ганнибал выглядит как денди. Слабо улыбаюсь своим мыслям и Лектер облегчённо выдыхает. – Это в самом деле ты? – сиплю я. От долгого молчания губы не слушаются, голос предательски дрожит, но, кажется, Лектер меня услышал. – Я уже и сам не знаю, – он привычным жестом кладёт руку на мой лоб, и я в блаженстве закрываю глаза. – Тебе нужно отдыхать, – Лектер встаёт с места, но я хватаю его за руку. Мои движения на удивление точные и быстрые, от чего Ганнибал выглядит несколько озадаченным. – Я достаточно отдохнул, – я пытаюсь улыбнуться, чувствуя, как трескаются сухие губы. – Я боюсь опять закрывать глаза. ***       Несколько дней подряд Ганнибал проводит возле моей кровати, разминая мои атрофированные мышцы. Он всегда начинает с ног, и я дергаюсь и извиваюсь от щекотки. В комнате звучит смех – Ганнибал смеется тихо и коротко, в то время как я разражаюсь хриплым вороньим карканьем. Под конец его манипуляций кожа зудит и покрывается красными пятнами. Спустя неделю таких терзаний я, наконец, смог самостоятельно подняться и сесть, свесив ноги на пол. Спустя несколько минут бессильно валюсь на подушки – сил пока хватает только на это. Лектер довольно кивает, стоя в дверях и наблюдая за моими стараниями. Кажется, он радуется больше меня моим успехам. – Приготовлю ужин, – он тихо прикрывает дверь, оставляя меня одного. Откидываю рукой одеяло и в который раз любуюсь открывшимся видом. Ганнибал помог мне стянуть больничную пижаму и теперь на мне хлопковая футболка и трусы, из которых торчат тощие ноги. Они настолько худые и настолько не мои, что я вздрагиваю при мысли, что когда-то эти ноги могли стоять, ходить и бегать. Глядя на них сейчас, в эти верится с большим трудом. Серая дряблая кожа, острые колени, как у подростка, и неожиданно огромные ступни с длинными пальцами. Опускаюсь на подушку, продолжая исследовать свое тело. Впалый живот и торчащие ребра, которые выпирают из-под кожи. Осторожно ощупываю сначала одну руку, затем вторую и, наконец, обхватываю пальцами голову и лицо. Волосы длинные – гораздо длиннее, чем я мог ожидать. Спутанные пряди падают мне на лоб, и я отбрасываю их слабым движением руки. По моим подсчётам, я провалялся в больнице около шести месяцев. У Ганнибала об этом спрашивать бесполезно, все равно не ответит. ***       Еще через неделю Ганнибал, наконец, соглашается выполнить то, о чем я давно его прошу. – Если будешь плохо себя чувствовать… – предупреждает он, но я не слушаю. Опираясь на его руку, довольно проворно выбираюсь из комнаты и ковыляю в конец коридора. Там уже все готово и я закрываю глаза, предвкушая это блаженство. Я медленно опускаюсь в горячую ванну и несколько секунд мышцы бьются в конвульсиях от горячей воды. Потрясающе! Закрываю глаза и, наконец, расслабляюсь. Ганнибал осторожно проводит по моему телу мягкой губкой. Постепенно вода становится серой. Осторожно вылавливаю комки грязной мыльной пены. Воду Лектер меняет почти сразу же, окатывая меня из душа горячей водой. Я хватаю ртом воздух и трясусь от холода. Он растирает моё тело жёсткой мочалкой, от чего кожа становится красной. Наконец, довольный своей работой, он оставляет меня в покое. Я опускаю голову на край ванной и закрываю глаза. Лектер садится на стул возле моей головы и осторожно расчесывает мои мокрые волосы. Экзекуция ещё не окончена. Около двадцати минут он щёлкает ножницами в пугающей близости от моих ушей. Клочья волос бесшумно падают на пол и в воду. – Так гораздо лучше, – он осматривает результаты своих трудов. – Чей это дом? – решаюсь я, но Ганнибал качает головой. Лишние вопросы, на которые я не получу ответы. ***       На следующий день мы наконец-то ужинаем на кухне. Я сижу за столом, в то время как Лектер колдует у плиты. Мне уже не интересно, где мы, в чьем доме и что же случилось, собственно, с хозяином этого дома. Да и важно ли это? Важно другое. – Джек будет искать нас, – я ковыряю вилкой кусок отварной рыбы. – Конечно, будет, – Лектер садится напротив и спокойно смотрит мне в глаза. – Ведь они так и не нашли второе тело там, внизу… Я киваю. – Ты знаешь... – что-то в моем тоне заставляет Ганнибала замереть. – Я помню тот первый раз, когда ты пришёл. Психиатр молчит, скрестив руки на груди. Он осторожно ощупывает меня взглядом, прожигая глазами. – Я слышал все, что ты говорил... Я был там и я... – Мой дорогой Уилл, – он приходит мне на помощь, чувствуя, как дрожит мой голос. – Это был далеко не первый раз, когда я навещал тебя. Я пришёл к тебе сразу же, как смог передвигаться без чьей-либо помощи. Интересно, чья же это была помощь? – Ты…. Что-то вколол мне, да? В ту ночь, когда увозил меня? Лектер раздраженно поводит плечами – не ожидал, что я запомню это. – Всего лишь небольшой коктейль для тебя. Как видишь, сработало. Ешь! – он ткнул ножом в мою сторону. Я отставляю тарелку с развороченным салатом и медленно встаю. Ганнибал вопросительно смотрит на меня снизу вверх. Что мне сказать? Что обычно говорят в таких случаях? Кажется, мои глаза говорят Лектеру все, что не мог сформулировать мой разум. – Ты слишком слаб, – Ганнибал с сомнением смотрит на меня. – Я думаю, тебе не стоит… – Не говори, что мне делать, – огрызаюсь я, не сводя с него взгляда. Неужели он не понимает, что я не смогу считать себя живым без этого? Ганнибал любит меня нежно и медленно, и я оживаю снова и снова. Настолько, что я рычу от нетерпения, показывая всем своим видом, что я не против, если мы сбросим все ограничения. Лектер не сдаётся. Нежно проводит руками по моему израненному телу, боясь причинить лишнюю боль, растягивая ласки до утра. ***       Просыпаюсь от уже ненавистного писка наручных часов. Я успел рассмотреть их, пока валялся в кровати – дешевенькие Касио с потертым циферблатом. Хватаю их с тумбочки и зашвыриваю в угол. Ганнибала рядом нет, лишь смятые простыни напоминают о том, что эту ночь я провел не один. Что я снова живой. Медленно, опираясь рукой о стену, добираюсь до двери, оттуда – в коридор и на кухню. Слава богу, Ганнибал выбрал дом с одним этажом! Лектер стоит на кухне спиной ко мне. Я прислоняюсь к дверному косяку, вцепившись в него дрожащей рукой для равновесия, и смотрю на Ганнибала. Мое спасение… или же мое проклятие? – Тебе лучше сесть, Уилл, – говоря это, психиатр даже не смотрит в мою сторону. – Береги силы. Я сажусь на ближайший стул и только сейчас замечаю дорожную сумку и небольшой чемодан, которые стоят в гостиной. – Что теперь? – спрашиваю я. – Придумаем что-нибудь, – его взгляд осторожно скользит по моему лицу, голос настороженный, почти неуверенный. – В гараже есть машина, – он кивает в сторону сумок. – Если ты, конечно, хочешь. – Придумаем, – я киваю в ответ и выдавливаю слабую улыбку. – Если ты готов.