Идем со мной

Дверь не открывалась. Марен потянула рычаг сильнее, но это не помогло: механизм был безнадежно сломан. Она неважно видела в темноте, да если бы даже и хорошо — зрение бы тут не помогло. Как починить замок, она все равно не знала. Придется возвращаться ни с чем или искать путь в обход. Ее отпустили ненадолго. И только потому, что точно знали: бежать ей некуда, не к кому и незачем. «Благонадежная», «достойная доверия», «потенциально безопасна». Сорок пять из своих пятидесяти пяти лет она провела в Круге, и ей верили. Можно было на рынок, можно было на берег за травами, только недалеко и лучше все-таки с охраной, можно было в знатные дома, если требовался целитель. Чужого доверия Марен ни разу не обманула. Орсино тоже верил ей, вот и попросил оставить посылку — совсем нетрудно, спуститься за рынком в Нижнем городе, отсчитать три поворота и оставить сумку в старой штольне, — а она, конечно же, согласилась и теперь застряла в наиглупейшем положении. Приняла отнорок за настоящий поворот, а это был подъемник, и под ее весом он уехал вниз. Марен сначала даже не испугала — что там, подняться ближайшей лестницей, она ведь совсем недалеко от нужных мест — но коридор вильнул раз, другой, потом раздвоился, растроился... Теперь она не была уверена даже в том, откуда пришла. Подводить Орсино было жалко и обидно. Он так надеялся, даже заранее прислал ей в благодарность цветы... Возвращаться ни с чем не хотелось, а время, которое Марен дозволялось провести вне стен Казематов, стремительно летело к концу. Единственная найденная дверь, от которой тянуло свежим воздухом, так и не поддавалась, а пути назад не было. — Ты там не пройдешь. Давай выведу. Как тебя вообще угораздило? Марен чуть не закричала. Удержалась. Медленно обернулась, обращаясь к огоньку магии внутри: для самозащиты можно, не страшно же... Самсона она узнала. В Круге они почти не общались — не сложилось, — зато шум, который поднялся, когда его выгнали, запомнила хорошо: обвинение было слишком страшным. Пособник малефикара, говорили потом по спальням, передавал запрещенную литературу из Круга другим пособникам-отступникам, преступник, враг, волк в овечьей шкуре. И кто бы мог подумать, ни разу никого не ударил, втирался, значит, в доверие, успокаивал детей-новичков... Марен сначала не верила, но ведь просто так ничего не бывает, а факт оставался фактом: Самсона выгнали, одного из младших магов усмирили. Значит, преступление было, и самое малое — пособничество. Малефикару. Если б не было малефикаров, Мередит бы так не давила. Пособник малефикара на свободе... Не самая приятная встреча. Глаза Самсона лихорадочно блестели, а кожа казалась влажной. Марен отступила на шаг назад. За годы в Круге ей не раз приходилось видеть симптомы ломки: лишением дозы наказывали многих. Кто-то переносил легче. Кто-то ломался сразу: будь на месте такого храмовника маг, можно было бы решить, что он одержим. Дерганые, нервные, кидались на людей без повода... Самсон всегда переносил отсутствие лириума с трудом. Брать дозу сейчас ему было негде. Марен отступила еще на шаг. Кровь колотилась в висках, в горле разом пересохло; здесь некого звать на помощь, а если кто и услышит, то поможет отнюдь не ей. Давным-давно, когда Марен была еще юной, им, ученикам, повторяли, твердили чуть не каждый день: у вас всегда будет этот выбор. Каждый раз. Вы будете думать, что вас загнали в угол. Что вам так плохо и страшно, как уже никогда не будет. Вы сможете выбрать, что делать. Послушать голоса, которые шепчут и зовут вас из темноты, или удержаться. Остаться собой. Это и значит — быть магом. Самсон протянул ей руку. — Пойдем. Да брось ты эту сумку. Пойдем быстрее, ага? Это не лучший кусок Клоаки, правда. Малефикар, застучало в голове, он же отведет ее к тому малефикару, что остался на свободе. Она умрет, и никто даже не узнает, что с ней случилось. Орсино расстроится, что поручение не выполнено. В пальцах заплясал огонек. Нет, к магии крови обращаться нельзя, она взрослый разумный человек, а не перепуганная насмерть девчонка. Она справится. Он не лишит ее магии, он просто не сможет, ему же негде взять лириум. — Эй, эй, спокойно! — он вскинул руки. — Слушай, я тебя в лицо помню, а по имени хоть тресни, не могу. Пойдем отсюда, а? Я тут лишней минуты оставаться не хочу. Искристая огненная магия отдавалась в сердце уверенностью и силой. Все хорошо. Он ее боится. Все будет хорошо. Можно убить его — никто не хватится, и собственно магии не хватит, да — но здесь есть еще, здесь так тонко, здесь так близко... Марен тряхнула головой; это были уже не ее мысли. Завеса в этом месте отчего-то особенно истончилась, — а в Киркволле она и так прочностью не отличалась, — и те, кто был с той стороны, приблизились, почуяв мага и магию. — Что ты делаешь здесь сам? Дрожь в голосе скрыть не удалось. Марен поморщилась. — По делу. Тут контрабанда ходит, связные... Ничего преступного. Выживаю. Возвращался, а тут ты, и я тебя помню, у меня на это мозгов еще хватает. Давай помогу, хватит дурить? Пошли. Он протянул руку, и в ту же минуту на Марен накатила дурнота — так всегда бывало от близости темного, от почти разорванной Завесы, от той магии, что уходила в древность и в кровь. Малефикар, успела подумать она, все-таки малефикар... Страх не дал ни ударить, ни даже закричать. За нее это сделал кто-то другой; свистнул Каменный кулак, и Самсон отлетел к стене. Били точно и умело: он встретил стену затылком, обмяк и не шевелился. Встрепенувшийся целительский инстинкт Марен тотчас подавила. — Все в порядке, сударыня? Немолодой, как и она сама, маг, изящно встряхнул кистями, неуловимо напомнив Орсино. Марен кивнула в ответ, так и не выпустив сумку. — Заблудились, я полагаю? Пойдемте. Я знаю, как тут выйти. Пойдемте. Он смотрел прямо на нее. Смотрел и что-то делал руками, Марен не поняла, что. А она не могла отвести взгляд. У него был бархатный и мягкий голос. Ноги подкашивались, и Марен вцепилась в тут же протянутую руку — такую надежную, такую сильную, последнюю тихую гавань на земле... Шаг за шагом думать становилось отчего-то все труднее. Что-то было не так. Что-то билось в ней, стучало, кричало: стой, стой, нет, опасно! — но в мире, где был этот голос и эти глаза, нельзя было ослушаться. — Сударь... кто вы? — Можете называть меня Квентин, сударыня. Я осмелюсь сказать, что у вас очень красивые руки. Тонкие и нежные. Ну же, идемте со мной.