Правила

Долорес Амбридж никогда не была популярной у себя на факультете — не помогали ни значок старосты, ни нежные розовые платьица, которые полагалось носить милым девочкам, ни носовые платочки с котятами. Платочки поначалу вызывали интерес и умиление у младшекурсниц, но и эти добрые чувства быстро исчезали, стоило только Долорес застукать кого-нибудь за списыванием домашнего задания или ночными прогулками. Заметив непозволительное с ее точки зрения поведение, она тут же бежала к декану ее факультета и выдавала преступников с потрохами. Потому что нужно было во всем следовать правилам. Если следовать правилам, и жизнь устроится хорошо — так, как нужно. А не так, как тебе вдруг пришло в голову. Факультетом, на который отправила ее Распределительная Шляпа, был Рейвенкло. И это тоже было правильно. В ней никогда не было ни гриффиндорской безрассудности, ни слизеринской хитрости и изворотливости, ни доброты и всепрощения хаффлпаффцев. Только холодный ум, здравый расчет и правила. Правила, правила, правила. Впрочем, несколькими годами раньше Долорес считала, что ей стоило поступить на Гриффиндор. Если в Хогвартсе и был человек, которым она всегда восхищалась, им была профессор Макгонагалл. Минерва Макгонагалл. Богиня войны и мудрости. Высокая и худая женщина с зачесанными и собранными в пучок черными волосами и в застегнутой на все пуговицы мантии. Еще совсем молодая по сравнению с другими преподавателями школы, она поначалу казалась Долорес воплощением всего, что ей нравится в людях и в этом странном, непонятном и не желающем подчиняться правилам мире. Однажды, когда Долорес была только на четвертом курсе, их декану пришлось отлучиться из Хогвартса на пару месяцев. По семейным обстоятельствам, как объявили всем ученикам. Тогда профессор Макгонагалл взяла шефство и над Рейвенкло тоже. В то время Долорес еще не была старостой и очень жалела об этом, потому что порядок в школе нарушали все, а она совершенно не могла этому помешать! Однажды терпеть это стало совершенно невыносимо, и она обратилась к профессору Макгонагалл. — Мистер Смит и мистер Браун ночью ходили в Запретный лес за волосами из хвоста единорога! — выдала она, потому что точно видела, как рано утром эти двое были совершенно как сонные мухи и не успели спрятать тонкие серебристые волосы в карман до того, как Долорес быстрым шагом подошла к ним. — Это очень плохой поступок, — кивнула профессор Макгонагалл, и сердце Долорес зачастило от радости. Наконец-то ее кто-то понял! — Я обязательно поговорю с этими молодыми людьми. — И вы назначите им взыскание? — на всякий случай спросила Долорес, переминаясь в дверях ее кабинета и не решаясь пройти внутрь без приглашения. Макгонагалл посмотрела на нее из-под тонких очков с удивлением. — Может быть. Но ведь это ваши однокурсники, мисс Амбридж, неужели вам совсем их не жаль? — Они нарушили правила, — твердо ответила Амбридж. — Неужели и вы сами никогда не нарушали правил? — Никогда, — она решительно мотнула головой. — Тогда у вас это еще впереди, — усмехнулась Макгонагалл неожиданно весело, и это заставило Долорес вспыхнуть то ли от злости на ее глупейшее предположение, то ли на саму усмешку. Над ней часто смеялись раньше, но эта усмешка была совершенно необидной — как будто Макгонагалл на долю секунды стала ее другом. — Почему вы так говорите? — спросила Долорес. — Пройдите же в кабинет, мисс Амбридж! — Макгонагалл закатила глаза, изображая усталость. — Пройдите и сядьте за стол. Достаньте палочку и помогите мне приготовить для вас чай. — Спасибо, не стоит, — Долорес все-таки прошла и села, но от чая отказалась. — И почему же? — Потому что ученикам нельзя чаевничать с преподавателями. Макгонагалл продолжала смотреть на нее с удивлением. — Вы очень необычная девочка, мисс Амбридж, — наконец сказала она, закончив разглядывать Долорес, будто впервые увидела. — Я никогда не встречала таких, как вы. — А вот это слышать было очень приятно. — И все равно, чай мы выпьем, потому что отказываться от того, что предлагает вам профессор, невежливо и грубо. Этому Долорес ничего не смогла противопоставить. Поэтому она присела на стул напротив профессора Макгонагалл, поправив юбку, и принялась вежливо смотреть, как чашка, стоящая на блюдце, подлетает к ней. Потом к чашке подлетел чайник, наклонился, и из белого фарфорового носика полился чай. Макгонагалл взмахивала палочкой, как будто дирижировала. Это выглядело красиво. — Мисс Амбридж, вы о чем-то задумались? — услышала Долорес ее голос и встряхнула головой. — Простите, профессор. — Не за что извиняться, — проворчала Макгонагалл, но видно было, что она не сердится по-настоящему. — Так, значит, вы никогда не нарушали правил? Совсем никаких? — Никаких, — гордо произнесла Долорес. — А почему? — Макгонагалл смотрела на нее пристально, с интересом, скрестив перед собой пальцы и опустив на них подбородок. Долорес задумалась всерьез. Ей еще никто не задавал таких вопросов. — Потому что это мой принцип, — помедлив, ответила она. — Потому что если ты хочешь добиться порядка в жизни, то стоит начинать с себя. Макгонагалл улыбнулась ей неожиданно и тепло. — Приятно слышать таким слова от совсем юной особы, — сказала она. — Было бы просто отлично, если бы и все остальные ученики думали подобным образом. Надеюсь, вы и впредь не отступитесь от своих принципов. — Никогда! — горячо уверила ее Долорес. Тогда, под одобрительным взглядом Минервы Макгонагалл, она действительно так думала. А уходя, Долорес поняла, что к чаю она так и не притронулась. Ей было немного неловко, но по большей части она гордилась собой и в этом. И она была благодарна Макгонагалл, потому что благодаря ей Долорес наконец-то смогла понять себя лучше. Ей нравилось, как звучат слова «мой принцип». Однако позже, спустя пару лет, она все-таки поняла, что профессор Макгонагалл была права, когда сказала, что у Долорес все впереди. Случилась неприятность: Долорес нарушила правила. Однажды вечером она так сильно задержалась в теплицах Гербологии, что возвращалась в замок уже после полуночи. Конечно же, у нее была уважительная причина: она не успевала подготовиться к важной контрольной работе, которая впоследствии повлияла бы на ее баллы на выпускном экзамене и на возможность работать в Министерстве Магии… Когда Долорес возвращалась в гостиную Рейвенкло, она понимала, что поступила плохо. Очень плохо, отвратительно. Что сказала бы профессор Макгонагалл, если бы узнала, что Долорес расхаживает по школе после полуночи? Ей повезло добраться до гостиной незамеченной, но груз собственной вины не давал ей уснуть еще долго. К счастью для нее, профессор Макгонагалл избавила Долорес от него на следующий же день. — Мисс Амбридж, останьтесь после занятия, — сказала она, и на протяжении всего урока трансфигурации Долорес тревожно ждала. Она была совершенно уверена, что Макгонагалл каким-то образом узнала, что Долорес нарушила правила, и теперь ей светит наказание. Совершенно заслуженное, но от этого не менее неприятное. Долорес подошла к месту преподавателя, дождавшись, пока все однокурсники выйдут из класса. — Вчера вы вернулись в гостиную своего факультета после полуночи, — сухо сказала профессор Макгонагалл. — Мне сообщил Аргус Филч. Он видел вас вчера, но решил простить на первый раз. Вы ему чем-то понравились, — она улыбнулась совершенно внезапно. — Мистер Филч обычно терпеть не может нарушителей, как и вы. Вы можете что-то сказать об этом случае? — Да, я признаю свою вину, — сказала Долорес и опустила голову. Ей было невыносимо стыдно, и щеки горели. — Хорошо, — сказала Макгонагалл. — Я не буду на первый раз снимать баллы с вашего факультета, но надеюсь, это больше не повторится. — Я обещаю! — Я так и думала. Но наказание все равно должно следовать за проступком, не так ли? — Долорес кивнула, и Макгонагалл продолжила: — Поэтому сейчас вы сядете за парту, возьмете у меня со стола пергамент и перо, несколько раз напишете «Я не буду больше нарушать правила» и сохраните этот листок, чтобы заглядывать, когда это будет нужно. Мне совсем не хочется, чтобы та девочка, которая говорила мне про принципы несколько лет назад, отказалась от них. — Хорошо, — Долорес кивнула серьезно. — Это все? — Да, — Макгонагалл села за стол и придвинула к Долорес пергамент, перо и чернильницу. — Садитесь. Долорес была даже рада наказанию, потому что оно освободило ее душу от чувства вины. Только, на ее взгляд, оно было слишком легким. Она исписала весь пергамент с обеих сторон, но и этого казалось мало. Конечно, думала она, когда возвращалась в свою гостиную, для нее самой не было нужды применять более серьезное наказание — проступок был не самым страшным, да и сама Долорес всегда тщательно следила за своими действиями. Но она была уверена, что большинство учеников просто не ощутили бы тяжести своей вины, если бы их наказали таким же образом. Тогда она пришла к выводу, что расплата должна быть более строгой, чтобы отпечататься в памяти. Для всех, кроме нее.