Прогуляемся

      Когда Самсона приводят на суд, вся процессия комична до безобразия: Инквизитор не сидит на своем распрекрасном троне, а носится по залу с какими-то бумагами и указаниями, на него же вообще не смотрит, и только случайно заметив, машет рукой.       — Потом, потом, я сама с ним разберусь, отведите его куда-нибудь.       Самсону, в общем-то, всё равно, и он позволяет увести себя в какую-то заплесневелую камеру в тюрьме, а потом, гремя кандалами, ложится на жесткую койку и безучастно пялится в полоток.       Сейчас ему как никогда хочется, чтобы красный лириум наконец пророс и ему бы не пришлось созерцать все эти ненавистные лица, но у лириума другие планы, и поэтому Самсон продолжает своё нехитрое занятие.       Тревельян приходит вечером, ну, или ему так кажется: в тюрьме очень тяжело определить время суток. Она бесшумно открывает дверь, которая всё равно скрипит, замирает на пороге, а потом проходит дальше и садится рядом.       — Ну, теперь надо подумать, что делать с тобой, — говорит она, не глядя на него.       Самсон по-прежнему смотрит в потолок и старательно делает вид, что не замечает ее присутствия.       — Я могла бы тебя отпустить, серьезно, мне и так хватает этих придурков, но это как-то совсем не гуманно. — Эвелин замолкает, не продолжая, они оба прекрасно понимают, что она имеет в виду. — Поэтому, ну, я… я правда не знаю, что делать. Может, нужно немного подождать?       Тревельян и не расчитывает на ответ, она просто вдруг переводит свои кажущиеся в полумраке черными глазищи на него и ловит его вгляд. А потом подмигивает и уходит. Самсону кажется, что это что-то значит, но что именно — он не может понять.       В следующий раз она приходит спустя немало дней, зато еще у порога заговорщически прищуривается и достает из кармана флакон с лириумом. С синим, но тоже неплохо.       Самсон трет красные глаза и садится, убеждая себя, что это ради лириума. Может, так он быстрее сдохнет.       — А кроме лириума ты что-нибудь еще любишь? — спрашивает она, садясь рядом. — Я, например, обожаю овощное рагу.       — Старкхевенский пирог знаешь? — зачем-то хрипло бросает Самсон, завинтив флакон с лириумом и спрятав под койку. — С рыбой и яйцами который.       — Рыба, бе-е, — Тревельян натурально морщится и чуть не плюется. — Вот с капустой и яйцами есть можно.       — Не люблю капусту, — говорит Самсон, хотя еще давно решил вообще не разговаривать, но жить в молчании в затхлой камере невыносимо, и он, скрипя зубами, нарушает это табу.       — Надо будет приготовить этот пирог. Половину с капустой, половину с рыбой. Всё, ловлю себя на слове.       Она ускакивает какой-то необычайно радостной, а Самсон думает, что потолок стал слишком скучным.       Тревельян действительно притаскивает пирог, еще теплый, даже горячий, ставит его на облезлый стол и втыкает нож ровно в середину. Самсон еще помнит, как она ножами, только побольше, рубила своих врагов.       — Теперь главное не перепутать, где чья половина. Ну, была не была.       Самсону кажется, что Эвелин просто преисполнена гордостью за эту затею, и даже Корифея она будет убивать не с таким пафосом. Самсону кажется это забавным, а еще ему кажется, что он всё же ошибся куском (вечный неудачник), но пирог всё равно вкусный, и он сдержанно благодарит.       Однажды Тревельян приходит заметно потрепанная, и даже не внешне, а как-то изнутри: Самсон узнает этот потухший взгляд, которым она впервые его встретила. И которым потом смотрела на всех вокруг себя. Ему теперь вдруг интересно, из-за чего это, но как спросить, он не знает.       Она еще у входа в камеру кидает флакон с лириумом, и Самсон ловко ловит его одной рукой, ставя рядом.       Эвелин подходт ближе и щелкает замком: кандалы с противным грохотом и лязгом падают к ее ногам.       — Смело, — замечает Самсон, проследив воспаленнми глазами ее действия. — Не боишься, что я тебя убью?       — Только спасибо скажу, — устало отвечает Тревельян, садясь рядом. — Меня всё это уже достало. Быть Инквизитором достало. Нет, не могу больше, хватит.       — Ну тогда живи и мучайся. — Самсон с большим трудом усмехается, и всё это настолько натянуто и криво, что Эвелин не выдерживает.       — И что теперь?       Она выискивает узоры на плитах в полу, но они гладкие, ровные и до ужаса скучные. Как ее жизнь. Скучные. Не такие, какими должны быть.       — Прогуляемся.       Самсон легко спрыгивает с койки и выходит из камеры. Он проделывает всё так, будто это Эвелин, а не он, заключенная, и Создатель знает, каких трудов ему стоит так развязно себя вести. Вообще он не планировал прожить долго, расчитывая либо на казнь, либо на красный лириум, но у Тревельян и в мыслях не было такого решения, а лириум по-прежнему не торопился прорастать. И когда сама Вестница Андрасте задает ему, пленнику, вчерашнему врагу, вопрос: «Что теперь?», сидеть сложа руки не получается уже никак, зато насмехаться над глупой-глупой Эвелин можно долго. А еще можно прогуляться.       Тревельян плетется рядом, и они молча проходят всю тюрьму под конвоем удивленных взглядов надзирателей, но уже на поверхности она неуверенно начинает нести какую-то чушь о своей молодости, о Киркволле и Оствике, и это настолько забавно и неуместно, что Самсон всё же позволяет себе усмехнуться, а потом сморозить какой-то старый храмовничий анекдот и даже рассмеяться, поэтому к моменту встречи со случайно подвернувшейся Кассандрой они оба ухахатываются и уже ничего вокруг не замечают.       — Инквизитор… — недоуменно тянет Искательница, неверяще пялясь на Самсона, — он же…       — Да всё нормально, — отмахивается Тревельян, вытирая слёзы, — мы просто…       — Прогуливаемся, — подсказывает Самсон, а потом бесцеремонно обходит Кассандру, словно та пустое место, продолжая. — Так вот прибегает к ним этот Родерик и говорит, мол, знаете ли вы, что ваш Конрад давеча принес козла во славу демонам. И серьезно так втолковывает, будто сам видел. Ну тут шумихи было…       Тревельян заливисто хохочет, и еще с полминуты стоящая на том же месте Кассандра думает, что никогда не слышала, чтобы та смеялась, а потом вспоминает о срочных делах и закрывает на эту странную выходку глаза. В конце концов это же Инквизитор. И они… просто прогуливаются.       В тюрьму Самсон так и не возвращается, опустошив сперва на пару с Тревельян половину алкогольных запасов таверны, а потом решив поселиться где-то рядом с инквизиторскими хоромами под предлогом, что так сподручнее прогуливаться. От выпитого он совершенно не пьянеет (спасибо лириуму), зато Эвелин со второго бокала эля разносит так, что тащить ее куда-либо проще было бы за шкирку, но Самсон смекает, что такое своеволие обитателями Скайхолда будет понято не так, и у них обоих могут возникнуть проблемы.       — А вот когда от меня все отстанут, — заплетающимся языком начинает увещевать Тревельян, — я свалю отсюда в Антиву… или в Орлей… нет, всё же в Антиву. И буду петь и веселиться до скончания своих дней.       — Мне кажется, что если ты будешь так же напиваться, они закончатся очень быстро. Эвелин скашивает на него глаза и хмурится.       — Да ну тебя. А может, ты просто завидуешь? Ну давай вместе поедем, мне-то что. Так даже веселее и интереснее прогуливаться.       Самсон ничего не отвечает, но еще пару дней думает над ее предложением, хотя уверен, что сама Тревельян о нем наутро же и забыла. Великие Цели одна за другой всплывают в его голове, и он решает, что в их воплощении он полный неудачник, а потом он вспоминает забавного киркволльского отступника, разом решившего все проблемы, и приходит к выводу, что слишком стар для этого дерьма.       Поэтому когда Тревельян снова озвучивает свои планы, Самсон соглашается, ведь кто-то же должен следить за этой потешной. Ну и… прогуливаться с ней тоже.