***
Ненастный Лондон встречает целым спектром холодных, пробирающих до костей дождей, и Чарли плотнее кутается в пальто, стоя под навесом какой-то нелепой забегаловки. Кусает губу, молчит — за последние полторы недели он почти привык к безмолвному состоянию. Время на настенных часах за спиной администратора в прихожей бьет пять часов. Время пить чай, господа-джентльмены. Чарли делает глубокий вдох — и шагает в дождь. Вода окутывает его плотным коконом, но он уверенно стучит каблуками по мостовой. Шаг, второй, десятый. Запрыгивает на ступеньки, чтобы спрятаться под козырьком жилого дома. Перед носом — могучая дубовая дверь. Чарли подносит руку к лицу, стряхивает капли с привкусом стали и соли с носа, по инерции касается пальцами шрама за ухом. А потом — ударяет кулаком в дверь, четко в центр и всеми костяшками. Чертова боль вскидывает шипастую голову под кожей, облизывает кости. Чарли кусает губу: она ничего не значит по сравнению с той, что поселилась у него в голове. — Хескет. Очкастый пидор даже не удивлен, Чарли видит это по его глазам. Там, скорее, нечто вроде ожидания и даже сочувствия, и это самый отвратительный из всех вариантов развития событий. Чарли был готов драться, был готов разъебать эту самозабвенно гордую рожу по всему дверному косяку. А теперь... он вроде как не может, хотя пальцы сами собой сжимаются в кулак. — Входите. Мерлин пропускает его за порог, и в движениях осточертевшая еще в учебке манерная вежливость, осознание собственной силы, спокойствие. Будто бы он его действительно ждал, знал, что Чарли придет, никуда не денется, и просто давал время. Но это глупо допускать: они с Эггзи кинули его там, в бункере Валентайна, даже не проверили, он скорее жив или мертв, и у их поступка точно была весомая причина. Или, все же?.. — Вижу, День В вас изрядно потрепал. Чарли смотрит на него из темноты прихожей, стараясь не шевелиться. Просто знает: сделает шаг — и остановиться уже не сможет. Потому что Мерлин, как прежде, плюется ядом. Потому что Мерлин, как и всегда, благоволит не ему, а гребанному чаву Эггзи, и это вроде бы не должно его настолько задевать, но, блять, Мерлин — его ментор. Его ебанный ментор. Не Эггзи. Чарли. Так что какого черта?! — Если честно, я... я не ожидал увидеть вас здесь. Ах вот как. Спасибо за честность, мистер Хреновый Наставник. У Чарли не хватает сил даже на хрип. Он протягивает руку и цепляется пальцами за крючки вешалки, наседает на них всем весом, приваливается плечом. Пустой рукав пальто ощутимо ударяет по боку, и это противное, гадкое, вымораживающее ощущение. Слабость. Бессилие. Одиночество. Бес-по-лез-ность. Он — бесполезный. В глазах Мерлина что-то ломается, рушится осколками какая-то невидимая стена, и Чарли видит в них свое отражение: безумный блеск, пьяная горечь, слезы. Отец всегда говорил ему, что джентльмены не плачут. Чарли пытается укрыться рукой, но мышцы, насаженные на кость, как показала практика — такая себе защита. Мир уплывает у него из-под ног. — Чарли. Мерлин больше не выглядит устрашающе: у него сгорбленная спина, замявшийся галстук, и глаз почти не видно за стеклами очков. Или это не от них блики?.. Он осторожно садится напротив, прямо на ковер в прихожей, и поза — больше не попытка загнать в угол. В ней чувствуется сострадание, одобрение. "Чтобы оказаться замеченным, мне просто стоило умереть?", — так и крутится на языке, но Чарли глотает мысли. Глотает вместе с пылью, гарью и пеплом. Вместе с тенями искалеченных тел родителей на ступеньках лестницы, по которой он полз к выходу. В конце концов, он давно знал, что это собеседование — самое опасное в его жизни. — Мы что-нибудь придумаем, Чарли. Мерлин говорит "мы", повторяет это шепотом и мягко кладет руку на его плечо. "Мы, Чарли." "Не ты один." Чарли думает, что он, как и все остальные кандидаты, заслужил своего ангела-хранителя. Правда, ангел из Мерлина весьма хреновый.***
Первым делом его принимают в рыцари, и Мерлин на рабочей неделе возвращает ему голос. Ангел он и вправду отвратный, но волшебник — самое то, и Чарли копит на языке все пропитанные желчью мысли, пока Хэмиш выправляет настройки в синтезаторе. Да, он знает его настоящее имя. Чарли знает все то, что необходимо знать о своем менторе (практически все). — Готово. Кажется, у него мелко дрожит ладонь. — Попробуйте что-нибудь сказать, агент Мордред. — Да у него не получится. Эггзи стоит у перегородки в его часть медицинского отсека, весь из себя образцовый павлин, и это маленькая удача, что он у столов с оборудованием. Сделай он шаг ближе — Чарли бы ему уже уебал. — Помолчите, Галахад. — Еще чего. У Эггзи идеально зализанные волосы, очки сидят на переносице как влитые, и серебряные запонки с галстуком в мелкую темную полоску, боже, они ему правда идут. Чарли смотрит на все это чавское безумие чистой воды как сквозь призму, и в нем лавой закипает ярость. Он впивается пальцами в подлокотник кресла, сглатывает, открывает рот — это даже не больно, неужели — и зло шипит: — Пошел ты нахуй, Анвин. — Браво, Мордред. Эггзи восхитительно жалко закатывает глаза под их с Мерлином довольные переглядывания.***
Чарли заботят только мысли о новой руке, которую ваяет его ментор в одном из подземных отсеков. Он думает о ней практически постоянно — сильной, настоящей, необходимой, — с перерывом на сон, работу и Эггзи. Впрочем, последние два пункта можно смело объединять в один — ведь чертов лысый хер Мерлин сажает его в свое координаторское кресло на неопределенный срок. Он обосновывает это долгим и тяжелым процессом создания его новой правой, но в Чарли крепчает сомнение, что это и есть отведенная ему должность при агентстве. Какая прелесть нахуй. Кажется, он проебался в расценках, разменяв все свое семейство на жесткий стул перед мониторами. — Мордред, я в здании. И на ебанного агента Галахада, да. — Поздравляю. Эггзи зло пыхтит в динамик что-то среднее между "сучья аристократия" и "долбанный Хескет", и Чарли действительно приятно осознавать всю силу их взаимной ненависти. — Что дальше? — Постарайся угробить как можно меньше людей, мудила. Чарли отключает связь, не дослушав рассерженный возглас. Возможно, он и правда ведет себя как сучка. Да, он все еще обижен. Ну а кто бы на его месте не был обижен?***
— Скинь мне коды доступа, принцесса. — Дохуя хочешь. — И на том спасибо. Мерлин вкачивает в его новую руку кучу скиллов и примочек — начиная от штопора и заканчивая мини-гранатой в сгибе локтя, — а потом программирует на невозможность вражеского огня. Чарли усмехается: то, что он не сможет пустить Эггзи кровь парочкой порезов от ножа на среднем пальце, еще не означает его сохранность. — Эй, Хескет? Я серьезно. Мне охуеть как нужны эти коды. — Я разблокирую шлюз только из-за Артура. Не хочу получить нагоняй. — Спасибо, принцесса.***
— Слушай, долбоящер, я уже извинился. Слышишь? Я из-ви-нил-ся. Вина. Боль. Злость. Они плавно сходят на нет за дни, в которые Чарли засыпает, подложив холодную руку под щеку. Словно растворяются, впитываются в метал, и он больше не чувствует ненависти, когда отвечает на приветственную улыбку Рокси, когда Мерлин протягивает ему руку и гордо говорит "агент". Он просто больше не чувствует бессилия и расправляет плечи. Все шире и шире. Чтобы однажды стало как прежде. И даже сидя в неудобном кресле перед пятью мониторами он чувствует себя восстановившимся. Цельным. — Я не знал, ебучий ты Хескет. Ты понимаешь? Я не знал. Чарли понимает: Мерлин не говорил никому об их маленькой пакости, и то, какими последствиями она обернулась для всех, действительно было большой неожиданностью. Инициатива, как говорится, наказуема. Но, в конце концов, он сам тогда сунулся и прекрасно знал цену риска. Думал, что знал. — Я удивился, когда встретил тебя в бункере. Думал, как ты мог... ну, после... о господи боже, перед кем я оправдываюсь? Но "тогда" — это тогда. Сейчас все иначе. И поиграть у ебучего Эггзи Анвина (он почти не злится, да) на нервах — сплошное удовольствие. Чарли нажимает кнопку приема, наводит на свой голос скуку: — О чем ты лепечешь, чав? Эггзи выдыхает как-то уж слишком понятливо. Скребет пальцем дужку очков, и в комнате Чарли этот звук отдается пробирающим скрежетом. — Сука ты, Хескет. Как есть сука. — И ты, Эгги. Все взаимно. Анвин сипло сглатывает. Вопрос о том, что именно взаимно, повисает в воздухе. И у Чарли есть еще целых четыре часа до его приземления — самолет из Шанхая вылетел давно, — чтобы придумать себе оправдание.***
— Папочка Мерлин не прикроет твою задницу, если что. — Думаешь, с этим справится папочка Гарри? Эггзи замирает на пороге и на секунду, кажется, перестает мигать и дышать. Потом взрывается — осколками усталого смеха. — Охуеть. Мы теперь наставниками меряемся. — И правда. Охуеть. Чарли медленно поднимается с кресла, поворачивается спиной к столу. Приходит понимание: сейчас даже стальная рука его не спасет — Эггзи потрепанный и помятый, а раненые звери, всем известно, кусают больнее. Он просчитывает удары сердца и ждет неминуемой бури. В конце концов, они с самого начала к ней шли. Эггзи делает шаг — тот, который не сделал в медицинском отсеке, но почему-то его не хочется ударить. Не первым, по крайней мере. Делает второй. Ставит на стол бутылку шампанского и поднимает голову. В глазах — ни намека на радужку. — Не могу слушать твой голос в динамике. Не могу слушать тебя. Пожимает плечами, как-то аккуратно и нервно, и это что, вина? Чарли не верится. Приходится наклониться чуть вперед, пытаясь разглядеть получше. Блять. Куда катится его мир? — Проблемы, Эгги? — Да. Да, Хескет, ебаная ты сука... Ну зачем ты выжил? В другой ситуации Чарли бы его размазал. Вот прямо по этой стене напротив мониторов, стремительно и чтобы наверняка. Приложил бы носом о каждую поверхность, с наслаждением наставил бы синяков. В другой ситуации... которая не эта. В этой и без драки пахнет отчаянием, и Чарли до боли хочется смеяться, чтобы улыбка от уха до уха, чтобы в голос, чтобы вся горечь — смешинками наружу. Чтобы не было так жутко и непонятно от самого себя, и глупые-глупые глупости не казались реальными. Это ведь не так. Никогда не было так. Даже несмотря на разовые перепихоны в учебке. Верно? — Лучше бы умер? — Не знаю. Эггзи смотрит куда-то в сторону, и Чарли не может сдержаться: цепляет пальцами (живой) руки за подбородок, заставляет повернуть лицо. У Анвина на всю скулу синяк, и от этого как-то немного легче — он покалечен, но и не им. Эггзи не отталкивает его руку, просто смотрит. Кусает губу. Блядски странно, (не)ясно. — Твой ментор — лысый хер. — Согласен, Эгги. Анвин дергает его за воротник — резко вниз, без всякого предупреждения. Обхватывает горячей ладонью шею, толкается бедрами, заставляя упереться копчиком в краешек стола. И целует. Сладко, страшно, с привкусом меда и ментоса. У-мо-пом-ра-чи-тель-но. "Блять, это надо же было так проебаться", — думает Чарли, накрывая его руку своей. Эггзи сам сплетает их пальцы, и, кажется, даже скрип механизмов его не смущает. — Седлай стол, Мордред. — Что? — Седлай, говорю, стол. Чарли пробует засмеяться: Эггзи меньше ростом, это неудобно, и он категорически не... Сильные руки подсаживают его бедра на дубовую поверхность, и, ладно, он сам не до конца понимает, когда успевает обхватить Анвина ногами за поясницу и прижать вплотную. Вероятно, это получается случайно, все действия мешаются в одно: вот Эггзи льнет к его лицу, цепляет стальные пальцы, а вот уже кладет себе на ребра. Чарли слышит сбитое дыхание, оно сливается с его собственным пульсом, и это вообще нормально, что он позволяет человеку, лишившему его семьи, вылизывать свой рот? Он немного не уверен, но Эггзи не привык спрашивать разрешения. — Чарли. Анвин прикусывает мочку, и Чарли запрокидывает голову и коротко стонет, ощущая, как под пальцами Эггзи будто вибрирует в ответ всем телом. Ему стоит огромных усилий оторваться от процесса и ляпнуть сиплое и низкое: — Что? Эггзи прижимается лбом к его лбу, широким мазком проходится языком по губам. — Прости меня. Глаза у него нечитаемые. "Блять, это надо же было так проебаться", — думает Чарли, обнимая его крепкие плечи и зарываясь носом в изгиб шеи. Вдыхая. Выдыхая. Иначе и не скажешь. Ну надо же было... Блять.