Без названия.

Поль Шанье с нетерпением ожидал прибытия в порт. После подобного рейда полагается увольнительная на три дня, и он уже предвкушал, на что он эти три дня потратит. Для начала они с Лефевром, Сенедье, Гароном и другими ребятами отправятся в "Пустой Бочонок", а потом... Тут Шанье заметил, что один из галерников, вместо того, чтобы грести, просто повис на весле... Поль мгновенно оказался рядом - Эй ты, падаль! А ну, работать! - крикнул он и занес дубинку. Удар заставил каторжника глухо застонать, но и только. - Он болен... - пробурчал, словно разговаривая сам с собой один из острожников, сидевших за тем же веслом. - Молчать! - Рявкнул Поль и снова обрушил дубинку на спину злосчастного заключенного. И еще раз. И еще... Чья-то рука, перехватив Поля за запястье, остановила очередной удар. Шанье в ярости обернулся, но ему пришлось поднять голову, чтобы увидеть лицо вмешавшегося. Узнав его, Поль Шанье задохнулся от бешенства - это был недавно определенный к ним юнец, совсем еще мальчишка, отпустивший жидкие бакенбарды, что бы выглядеть старше. Он почти сразу стал предметом постоянных, порой жестоких, шуточек других надсмотрщиков. Его не то, чтобы ненавидели, но недолюбливали. Молчаливый, необщительный, с какой-то угрюмой надменностью на лице, он был белой вороной в числе прочих, любивших выпить, погулять, посмеяться... Сносил он свою отверженность с каким-то мрачным высокомерием, что раздражало и заставляло недолюбливать этого мальчишку еще больше. Звали его... Ах ты, черт возьми, как же зовут этого недоноска? Отыграться решил, видать... Поль попытался освободить свою руку, но безуспешно. Хватка у молокососа была поистине железной. - В чем дело... - угрожающе прошипел Шанье Лицо молодого надзирателя оставалось бесстрастным. - Не стоит, - медленно проговорил он и с презрением покосился на больного, - Он и так уже не в состоянии грести, а после побоев лишнюю неделю проваляется в лазарете. А он здесь совсем не для этого. - Экий ты добрый, сынок, - раздался насмешливый голос кого-то из каторжников, но кто именно это произнес, Шанье не смог определить. Лицо молодого надсмотрщика (да как-же, чет возьми, его зовут?) вспыхнуло, и без того плотно сжатые губы сжались еще сильнее и, выпустив, наконец, руку Поля, он резко обернулся, вглядываясь в гребцов. Поль проследил за его взглядом, но увидел лишь ряды одинаково угрюмых, неподвижных в своей отупленности, лиц. Что увидел юнец, Шанье не знал, но, когда он снова повернулся к Полю, лицо его хоть и оставалось все так же бесстрастно и надменно, в глазах полыхала такая яростная ненависть, что Поль Шанье испугался. И впервые задумался, какие последствия могли бы быть у их шуточек, реши этот юнец не сносить их, а ответить. Мальчишка, меж тем, ухватил больного каторжника за шиворот, снял с весла и опустил в пространство между скамьей и бревном. Потом снова глянул на Шанье и произнес: - Пойду распоряжусь, чтобы его убрали отсюда. После чего, развернувшись, медленно пошел по проходу между гребцами к выходу в носовой части. - Служи-служи... Авось выслужишься, - снова раздался тот же насмешливый голос, и снова Шанье не сумел понять, кто именно говорит... Уходящий сбился с шага, словно его ударили в спину, потом дернул плечами, вскинул голову, скрестил руки на груди и двинулся дальше... - Странный он, все таки... - Пробормотал Поль, бессознательно растирая ноющее запястье. - Кто? - Непонимающе спросил подошедший с кормы Фабрис Сенедье. - Ну, этот... Молоденький... - А, Жавер, - Фабрис хохотнул, - не то слово - странный... Поговаривают, он родился в тюрьме, от какого-то заключенного и цыганской шлюхи-гадалки. У него даже фамилии нет, можешь такое представить? Хотя, при таких родителях я бы тоже, пожалуй, не пожелал хранить фамильное родство...