Шанс на миллион

Все складывалось даже лучше, чем Нисей мог себе представить, и именно потому он чувствует, что допустил ошибку. Он — они — не важно. Где-то под кадыком скапливается, капля за каплей, стойкое ощущение, что их просто-напросто поимели, провернули именно так, как было выгодно этому высокомерному пижону, костюм которого стоил дороже полугода аренды их квартиры. С такими, как Ричард, вести дела было опасно для жизни. Опасно настолько, что даже бесчувственный Агацума его испугался. Агацума, который без толики страха мог прыгнуть под поезд, струсил перед этим человеком. Неужели только у него, Нисея, ощущение, что вся эта сделка была чистым фарсом?.. Что они остались в дураках? Он поворачивает голову. Кудри Сэймея мягко блестят в тусклом свете напольной лампы, рука свисает с дивана, тело, словно брошенное на кресло пальто — бесформенное и тяжелое. Аояги совершенно не умел пить, — ей богу, как дите, — и даже пытался отказаться. Но в сложившейся ситуации отказы — даже от вина — были непозволительной роскошью. Когда на тебя смотрит двухметровый перекаченный мужлан, выбирать не приходится. Понимание того что в любой момент можно смыться в Систему немного успокаивало, но это автоматически означало бы провал всех надежд и планов Сэймея. А он ставил на этих иностранцев слишком много. Он ведь даже Агацумой пожертвовал, что делал… нечасто. Вздох полной грудью. Сейчас от Сэя остались лишь потухающие угли прогоревшего костра. Недвижимое ныне тело еще час назад выделывало такие выкрутасы, которые Нисею даже и не снились. В дьявольском блеске его глаз таились десятки желаний: там были и танцы с бесами под руки, и поцелуи, и прикосновения, и игры в догонялки под луной, и драки голыми руками — там было все запечатанное, похороненное, Сэймею, которого он знал, не свойственное. Нисею всегда хотелось это вскрыть, всколупнуть, словно коричневатую корочку от заживающей ранки, дабы вновь, и снова, пустить кровь… Он чувствовал, что стоит ему лишь слегка надавить, нажать и отпустить, как пружина последует его движению и распрямится, вываливая наружу потаенное и скрытое. За это Акаме и любил пьяниц и глухонемых, потому как первые искренни, откровенны и не страшатся своих желаний, а вторым для контакта необходимо смотреть на собеседника. Сэймей же не был пьяницей, да и со слухом с речью у него было все в порядке…

***

Встреча с Ричардом завершилась. Сигемори встретил ее брат-близнец — провожать девушку было бы сейчас слишком накладно. Когда же еще представится случай побыть наедине с пьяно улыбающимся, — Нис давился воздухом в восхищении каждый раз, когда губы возлюбленного обнажали ряд белоснежных ровных зубов, а уголки вытягивались вширь и вверх, — Сэймеем, позволяющим придерживать себя за талию. Тонкий джемпер и легкий плащ Аояги не препятствовали исходящему от него жару, и при желании можно было даже почувствовать Сэймеевы ребра и крылья лопаток. Если от прикосновений Нисей пытался воздержаться, то от Сэева тепла его незаметно потряхивало, как от уколов током. Алкогольный туман в голове Акаме испарился вмиг. Упустить шанс прикоснуться к Сэймею, шанс на миллион, он не смел. Медленно, но верно, они добрались до уединенного места — маленького пустующего парка. Он был скрыт окружающими его со всех сторон стенами с огромными ажурными арками-окнами, — крохотный мир среди шума неспокойного города. Нис всю дорогу придерживал неверно переставляющего ноги Сэя, и слушал его пафосную болтовню, в которой наполеоновские планы перемешивались с кажущимися сейчас нелепыми и смешными угрозами. Язык Жертву слушался чуть лучше, чем ноги, и потому сознание несдерживаемым потоком лилось наружу. Лица и губ было не разглядеть, — Сэй плелся, уронив голову на грудь. Все было почти идеально до той самой минуты, когда его очередные слова не растянулись невидимой нитью поперек дороги, так что Акаме запнулся, и едва не полетел лицом вперед, увлекая за собой Сэя. — Ты ведь рад, что я от Агацумы, пускай и на время, избавился. Резко остановившийся Нисей гулко сглотнул. Желая скрыть замешательство, подхватил Сэймея вернее, крепче прижимая к боку, и сделал еще шаг к лавочке. — А ты нет? Сэймей неопределенно мотнул головой из стороны в сторону, и вырвался из объятия, делая пару шагов вперед. — Как будто ты не знаешь, что я ненавижу прикосновения, Акаме, — слишком твердо и уверенно произнес тот, кто еще мгновения назад практически висел на шее Бойца. Акаме вернул лицу привычную нахальную маску. — Сэйчик, я единственно верный твой Боец. И в огонь и в воду, и дотащу пьяного, и волосы подержу, когда блевать будешь, и вымою, и раны залечу, и ушек лишу… Я же твой, только твой. Ничей больше. Что же ты меня гонишь… — и надул губы в конце чуть по-театральному. А у самого под клеткой ребер билось, кричало и ныло. — Если бы ты был истинно моим, у тебя бы уши сейчас были! И хвост! — пьяно выплюнул Аояги. Это откровение пробило эту самую клетку насквозь, то самое мечущееся и стенающее. Акаме застыл, как нанизанный на булавку мотылек, — пьяное открытие единственно любимого шокировало что пыльным мешком по голове. — Значит, если бы у меня сейчас были ушки и хвост, ты бы мог… со мной… меня? — губы, онемевшие, но не от холода, еле слушались, с трудом произнося слова. Сэй отвернул голову, пошатнулся и слегка споткнулся о брусчатку, но на ногах все же удержался. — Возможно… Не знаю! — раздраженно, капризно выкрикнул Сэй, — Мне мерзко, когда меня касаются, да и люди мне противны. Только Рицка… Нисей закусил щеку изнутри до яркой простреливающей боли, единственно которая могла сдержать отчаянно подступающий к горлу ком слез. — А с этим Ричардом ты бы смог? Он ведь так похож на твоего брата… — в голосе завибрировало разочарованием, и Акаме запоздало удивился: не думал он, что та мелкая, грызущая полвечера субстанция, имя которой — ревность, вырвется наружу. Аояги вздрогнул всем телом, как ужаленный. В фигуре и во взгляде, недоступном сейчас из-за косо падающего света от фонаря, но ощущаемого кожей, не было ни намека на алкогольное помутнение. Акаме завороженно ждал — приказа или боли, рывка за нить Связи или очередного ненавидящего взгляда, и боялся даже лишний раз моргнуть. Сэймей не заставил себя долго ждать, подошел какой-то прыгучей, легкой походкой, схватил Нисея за отвороты кожаной куртки, встряхнул. Руки его дрожали, и сам он весь звенел напряжением. — Да как ты смеешь… — процедил сквозь зубы, впериваясь взглядом в лицо Нисея где-то на уровне носа и губ. — Ревновал, ревную, и буду ревновать, — выпалил Акаме на одном дыхании, и слегка пожал плечами, насколько это было возможно в его положении. — Какая же ты дрянь… — произнес, словно сплюнул, Аояги, а потом неожиданно прижался губами к губам Бойца в неумелом, но жадном поцелуе. Сэй облизывал Нисеевы губы, кусал больно, не рассчитывая силы, широко раскрывал рот, впуская язык — они не целовались, а лизались. Продолжалось это полминуты, минуту, — вечность. Акаме перехватил Аояги за талию, надежно прижал к себе, пальцами зарываясь в волосы, и весь задрожал от удовольствия. Сэй в ответ тихо постанывал в рот Нисея, обвивая руками шею, льнул к телу, чуть отводил голову, широко глотая стылый воздух ртом. Нис, завидев обнаженную кожу, прижался губами к линии челюсти, провел кончиком языка вниз, и, не сдержавшись, втянул ртом кожу на шее, оставляя жгуче-алый засос, за который его завтра, наверняка, ждет наказание. Но это будет завтра. А сегодня в его руках неудержимый огонь, костер, который греет, опаляет, но не сжигает. Без которого не выжить холодными ночами, который для него все — и свет, и тепло, и вода, и пища. Почему же Сэймей так долго держал этот огонь под колпаком, лишая его кислорода? Почему он вспыхнул сегодня, сейчас, — нет, дело было не сколько в алкоголе, сколько в этом, донельзя похожем на Рицку, выскочке, к которому Сэй потянулся не столько идейно, сколько самой душой. Потянулся так, как ни к кому, кроме брата, никогда не тянулся… Даже к нему, Природному Бойцу. Запыхавшийся покрасневший Сэймей отпрянул, и голосом, не терпящим возражений, не попросил. Приказал. Как собаке. — Домой, Нисей.