Случай на болоте

      Осень. Выходные. Тяжёлое свинцовое небо нависло над Балтийским морем и вот-вот сольётся с ним в одно целое. Воздух настолько сырой, что кажется, не на улице находишься, а в царстве подводном. Низкое атмосферное давление ещё больше усугубляло пасмурную атмосферу.       Проснулся я часов в пять утра и понял, что, в общем-то, зря. Супруга в командировке, друзья… ну какие друзья у программиста-интроверта? Заняться совершенно нечем. Смартфонные игрища опостылели, компьютер так вообще разобран и стоит в углу — дожидается, когда привезут новую видеокарту. Совсем, бедняга, стосковался по хозяину.       Поправив на себе помятый спортивный костюм, поплёлся на кухню пить кофе. Не спички же в глаза вставлять, в самом деле? Только налил себе кружку шикарных помоев, как слышу — звонок: синьор «Самсунг Гэлэкси» заходится мелодией Вивальди. Взял трубку, услышав прокуренный бас старшего разработчика:       — Амантий! Тысячу багов тебе в код!       — Что случилось, Пьер?       — Нет времени обсуждать! Поднимай жопу и выходи на улицу. Чтобы через час был около стадиона.       — Опять, что ли, на пробежку всем офисом? Или митинг с клиентами на свежем воздухе?       — Не угадал. Едем в Ленобласть, за грибами. Загран с российской визой не забудь, а не то на границе из машины выкину!       Делать нечего. В прямом смысле, ибо и правда делать нечего. Собрал вещи, документы и со вздохом спустился по лестнице. Через какие-то полчаса послышался грохот: это прибыл коллега на своей раритетной «Шкоде» времён девяностых; я не понимаю, как такую допотопную машину вообще в наших краях терпят? Впрочем, тут такого трэша хватает, один Пьер чего стоит.       Разрешите представить: Пьер Ле Гудрон, он же Пётр Иваныч Дёгтев. Француз по отцу, белорус по матери, бывший токарь, а ныне — .NET-разработчик. Пьер прослыл в конторе невыносимым типом: дотошный, грубый, вспыльчивый, он тем не менее быстро снискал себе славу лучшего специалиста. Мы третий год работали над веб-проектами в паре, и я часто выполнял за него самую грязную работу — а именно работу с базами данных и прочей бэк-энд мутью. В общем, как-то худо-бедно, но сотрудничали.       Отличительной особенностью Пьера была неуёмная страсть к курению и прекрасному полу. Он постоянно курил трубку, кажется, не вынимая её даже на время сна, а отдел кадров стал для него чем-то вроде Эллизиума на земле. К слову, в прошлом году отдел кадров пришлось экстренно переформировать, поскольку все работавшие там девушки от двадцати до шестидесяти ушли в декрет. На их место взяли парней, и Ле Гудрон с тех пор туда свой большой… нос не совал.       В общем, теперь, когда очередной проект закрыт, а впереди целых два дня отдыха, мы, позабыв о прошедших дедлайнах, рванули заграницу, на природу. Насколько мы оба знали, таких заброшенных и безлюдных мест в Европе днём с огнём не сыщешь.       «Безобразие! — ругался Ле Гудрон. — Ни одного нормального болота не осталось, сплошь парки и охраняемые территории! Тьфу!»       Дорога предстояла долгая, чтобы не скучать, Пьер включил плейлист с песнями радио «Шансон», и мы вдвоём подпевали — он глухим прокуренным басом, а я — надрывным пропитым сопрано.        — Пойдёт, разворошит… и вместе согрешит… — задушевно пел Пьер.        — С той девочкой, что так давно любил, — проникновенно вторил я. А потом как грянем:        — Белый пепел!        — Кружит над землёй!       Ехали через Питер, по пути комментируя вид из окна и подавляя невыносимое желание вылезти из машины и отправиться на прогулку по городу. Особенно у меня слюни потекли при виде Екатерингофского парка, где целый день можно было собирать листья для настойки. Но раз уж запланированы лес и болото, то здесь уже ничего не попишешь.       По дороге я пожаловался Пьеру на свои нелёгкие взаимоотношения с параллельным проектом, в котором должен был использовать принцип инверсии управления зависимостями. Будучи сам по натуре маньяком контроля, я недолюбливал этот принцип, он тяжело мне давался, и я не видел никаких преимуществ его использования. «Всё, хватит о работе! Дай отдохнуть, в конце концов!» — гаркнул Пьер и сделал очередную затяжку.       К середине дня мы подъехали к лесу. Припарковались у болота, воздвигли «назло надменному соседу» палатку. Достали всё, что нужно для существования в лесу: ящик водки, закупленный в Питере, пластиковую посуду и упаковку балтийской кильки пряного посола, которую прихватили на закуску с нашей малой родины. Впрочем, о закуске беспокоиться не стоило: как сообщил Пьер, именно в этом лесу растут самые шикарные грибы во всей Евразии — сочные, ароматные и выносящие мозг на орбиту. Мне пришлось поверить на слово, так как доказать или опровергнуть это высказывание я пока не мог.       Грибов набрали… три огромных мешка. От такой невероятной добычи крыша ехала, и мы оба ощущали себя по меньшей мере первобытными охотниками на мамонтов. Впрочем, вскоре мы страшно захотели жрать и, откупорив бутылку водки, разожгли костёр и поджарили на нём несколько только что собранных грибов. Что и говорить, грибы и вправду оказались шикарными, этот неповторимый вкус дурманил сознание и возносил его на неизведанные вершины.       — Хорошо сидим! — удовлетворённо заметил Пьер, опрокидывая очередную стопку и закусывая шляпкой.       — Да, прямо как тургеневские мальчишки. Или марктвеновские, — заплетающимся языком поддакивал я.       Пьер ничего не сказал, лишь закурил трубку. Я посмотрел вдаль и увидел мириады танцующих огоньков. Деревья переплетались кронами, создавая иллюзию нейронной сети. В небе мерцали подобные бензиновым пятнам на асфальте звёзды. Тишина словно растворялась в воздухе и щипала нос не хуже отменного голландского табака.       Повернувшись и взглянув на своего товарища, я просто вздрогнул. Это был уже не Пьер, а…       — Мистер Холмс?! — затаив дыхание, вопросил я.       Великий сыщик, с неизменной трубкой во рту, бросил на меня небрежный взгляд, а затем бархатным прокуренным басом изрёк:       — Право же, Алексашка, совсем на болотах умом тронулся! А ещё князь Ижорский!       — А, вы тоже это заметили? — обрадовался я, думая, что сыщик имеет в виду тестировщика Александра Ильмаровича Ижорского, который нам всем не нравился и казался потенциальным убийцей и грабителем.       — Нет времени болтать, — огрызнулся чопорный на вид англичанин, и я даже не знал, что подумать. — Сними мне сапоги, а там посмотрим.       Ну ладно, делать нечего, стащил с этого странного деятеля резиновые сапоги. «Тьфу! Куда только миссис Хадсон смотрит? Давненько она этому великому детективу носки не стирала!» Холмс разлёгся на траве головой в палатку.       — Алё, Сан Данилыч? — послышался глухой голос из палатки.       — Чего вам, сэр? — до меня только сейчас дошло, что разговариваем мы с англичанином по-русски. — Я не Сан Данилыч, я Амантий Давидыч.       — Бля… признался, шельма! Так это я третьего дня с твоих пирожков с селёдкой… целый день на горшке сидел, а тебе хоть бы что!       — Какие пирожки? Постойте, это же в тот день весь отдел наш отравился в суши-баре! А вы, кстати, мистер Холмс, вообще что там делали? Расследовали дело о похищенном репозитории?..       — Ты мне это… брось! Али на виселицу захотел? Так знай: ещё раз ограбишь казну, поедешь у меня в Сибирь как миленький!       — А я Сибири, Сибири не страшуся! Ик! В ней тоже Фигаро и здесь и, сука, там! Ик-к! Эй, Шерлок Холмс! Вы в порядке?        — Заткнись! И не называй меня никак иначе, кроме «мин хэрц»!       Торжественную тишину внезапно нарушил страшный вой с болота. Это точно чудовищная собака Баскервилей вышла на охоту за грибниками!        — Слушайте, как вас там… Мистер Герц? Похоже, та самая собака воет, — дрожащим голосом промолвил я.        — Какая ещё собака?! — взбесился Холмс и, схватив валяющийся рядом сапог, запустил им в меня.       К счастью, я увернулся, но сыщик не думал успокаиваться и, поднявшись с пожухлой травы, со зверским видом направился в мою сторону. Вот тут-то мне по-настоящему стало страшно, и я даже подумал, что ещё мгновение — и у меня в штанах будет «овсянка, сэр!»        — Я подозревал, что ты никакой не Меншиков, аки Лжеалександр! Ты — самозванец! А ну как вздёрну сейчас на этой берёзе!       Окончательно убедившись, что великий детектив умишком тронулся, я что есть духу рванул от него прочь, сверкая подошвами кед и не разбирая дороги. К сожалению, было темно — лес, глушь. Я споткнулся о корягу и упал навзничь. Не на землю. Я это понял только тогда, когда почувствовал, как моё тело затягивает в какую-то вязкую субстанцию.        — Караул! На помощь! Тону! — не своим голосом заорал я.        — Никакой паники! — рявкнул Холмс. — Я в свое время крестьян из Ладоги вытаскивал, и тебя, холоп, вытащу!       С горем пополам сыщик всё-таки вытащил беднягу доктора из трясины, после чего влепил знатный подзатыльник и скомандовал следовать за ним в землянку. Я уже страшно устал, чтобы спорить, поэтому даже не обиделся, когда меня закинули в какой-то сундук и закрыли крышку.       Если честно, мы оба так и не поняли, что случилось тем вечером. Проснулись на следующий день в лесу, в машине — я в багажнике, Пьер — в салоне, грязные, взлохмаченные и с разбитыми мордами. Кто кого бил — навсегда останется для нас тайной. Но одно я точно знаю: за грибами больше не поедем. А те три мешка мы со спокойной душой выбросили. И ну их!

***

      — О, грибочки, — радостно сказал один вороватый прохожий, провожая взглядом этих иностранцев и заграбастывая мешки.       Каково же было его удивление, когда спустя мгновение после укуса представителя четвёртого царства, человек оказался Бенедиктом Камбербэтчем, усиленно отбивающимся от чрезмерно выгодных предложений о сотрудничестве: — Не хочу играть я вашего Доктора, и так у меня одни Доктора!