***
— Вы бледны, отец Александр. Ночь была неспокойна? — вежливо осведомилась Катарина, обрабатывая рваные раны, оставленные, по словам Алека, приблудным ворьем. — Вы весьма проницательны, — еле уловимо улыбнулся он, перебирая в руках розарий. Бусины привычно скользили меж пальцев, даря успокоение. — Мне непривычно засыпать на новом месте, особенно вне священных стен. — Вскоре Вас отвезут в церковь, не беспокойтесь, — Катарина печально улыбнулась и ловко сложила из куска мягкой материи повязку. — Как только господин Асмодеус придет в себя после постигшего его горя. Алек недоуменно нахмурился, чуть сбиваясь, и бусина чуть было не выскользнула из его рук. — Горя? — Два дня минуло, как единственный сын его отошел в мир иной. Господин души в нем не чаял. — Я слышал лишь, что отрок юн. — Только-только минул ему девятнадцатый год, — кивнула Катарина. — Почти сутки его лихорадило, а после… Он покинул нас как раз к Вашему приезду. — Что же за болезнь постигла молодое тело? — осторожно поинтересовался Алек. У него отчего-то закололо сердце. Возможно, от тревоги — его направили в земли Асмодеуса Бейна возглавлять средних размеров церковь вместо почившего здешнего священника. Алек только получил сан, был юн и открыт сердцем к богу. Теперь же он опасался, что лик господень отвернулся от этого места — две смерти подряд, не эпидемия ли? — Никто не знает, отчего умер юный господин. Я же… — Катарина замялась, будто раздумывая, рассказать ли Алеку то, что знала. — Я осматривала тело. На шее была странная метка, словно ожог. Вот здесь, — она показала на участок кожи, чуть ниже уха. — Ожог? — с легким удивлением уточнил Алек. — Весьма странно. Сердце снова закололо, бусина выскочила из пальцев. Алека настигло нехорошее предчувствие. — Странно, — подтвердила Катарина, вздохнув, и продолжила накладывать повязку.***
Господин Асмодеус послал за ним тем же днем, несколькими часами позже. В имение его доставили на богатой повозке, а там уже до кабинета хозяина провожал ухоженный, но хмурый слуга Рагнор. Стараясь не вертеть головой, разглядывая ослепительно украшенные коридоры, Алек покорно следовал по лестницам, проходил через залы и старался не отставать от по-военному отточенного шага Рагнора. Когда дверь в кабинет отворилась, в глаза Алеку бросилось две вещи — невероятное количество книг и одинокая сгорбленная в кресле фигура, кажущаяся почти маленькой на фоне огромных книжных шкафов. По словам народа Асмодеус был статным и высоким мужчиной, но от горя словно ссохся и посерел. Алек осторожно шагнул вперед и сел напротив хозяина поместья по одному приглашающему жесту Рагнора. Слуга мягко притворил дверь с той стороны, и кабинет наполнился горьким отчаянным молчанием. — Знали ли Вы моего сына, отец Александр? — неожиданно спросил Асмодеус, не поднимая головы и не глядя на гостя. Алек, удивленный таким вопросом, даже замялся на мгновение, прежде чем тихо ответить: — Увы, но не успел. Я соболезную Вашей утрате. Уверен, что ангелы позаботятся о Вашем сыне. — На все воля Господа, — усмехнулся Асмодеус. Алек, словно завороженный, прикипел взглядом к странно-знакомому искаженному контуру губ. — Однако у моего сына была посмертная просьба. Обращенная к Вам, отец Александр. Алек удивленно приподнял брови, молча выражая предельное внимание. — Она несколько… нетрадиционная в общем понимании. Просил он: «Никому не давай читать по мне, но, отец, дождись нареченного нашей церкви священника, отца Александра, и проси его за меня. Пусть три ночи молится по грешной душе моей. Он знает…» — Что же… — выдохнул Алек, ошарашенный такой странной просьбой. — А ведь даже я не знал Вашего имени, святой отец. Верно, донесся слух до моего сына от народа, ведь слову Вашему я верю. Алек прижал ладонью крест к груди. — Я приехал издалека в день, когда почил Ваш сын, и, к несчастью, знакомство наше не состоялось. — Верно, так и есть, — скупо обронил Асмодеус, и глаза его сверкнули в свете свечей. — Исполните волю сына моего, отец Александр, а за мной не станется. После — просите, что угодно Вашей душе. Алек как можно незаметнее сглотнул, чувствуя, как одежда богослужебная непривычно душит. Что-то на границе сознания кололо, не позволяло легко ответь согласием на просьбу безутешного родителя. Однако ссориться с хозяином земель Алек не хотел, а потому рискнул, понимая, что выбора-то у него и не было. — Что ж, я исполню волю Вашу и Вашего сына, — чинно произнес он, вставая и поправляя одеяние. — За чью душу молить ангелов господних? — Молитесь, Александр, за раба божиего, Магнуса.***
В церковь его вызвался отвезти конюх, представившийся Джейсом. Он был весел и даже нагловат, за что наверняка неоднократно огребал по ребрам. — Так откуда, говоришь, тебя к нам занесло, святой отец? — спросил Джейс, нагло пихая Алека локтем в бок, в самом начале разговора. Тот без труда проявил терпимость и, лишь поморщившись, спокойно ответил: — Я учился, жил, а после служил в церкви Святого Джонатана. — Надоело в городе-то? — Любовь к Богу можно воздать в любом месте, главное, чтобы помыслы твои были чисты, а сердце — открыто, — наставительно пояснил Алек, прищурившись. За холмом виднелся темный в сумерках купол. — Это церковь Разиэля Спасителя? — Она родимая, — хмыкнул Джейс. — Красивая она, особенно во время литургии. Там, правда, сейчас никого нет. Кроме трупа колдуна. — Колдуна? — лицо Алека удивленно вытянулось. Ему потребовалось несколько долгих секунд, чтобы сообразить, о ком говорил Джейс. — Ты говоришь о Магнусе? — О нем, господиновом сынке, — кивнул тот. — Много народу со свету сжил. Говорили, глаза у него демонические, по ночам горят, словно огни. И волосы золотом переливаются. Я вот видел, как он отрубал курицам головы, а после те уносил. Да и часто он ползал по полю да по лесу. Все собирал что-то и в мешок прятал. Алек на домыслы Джейса внимания не обратил — мало ли, какие у дворянских отпрысков развлечения, а вот кое-какие слова его насторожили. — Говоришь, люди из-за него гибли? — Будь я проклят, если не из-за него, — мрачно хмыкнул Джейс. — Жил в поместье художник — холеный такой, откуда-то из-за моря — Лоренцо было звать. Он от хозяйского сына глаз отвести не мог, все ходил за ним, рисовал, даже, говорят, цветы носил, — он шумно сплюнул на землю, показывая тем самым свое отношение к выходкам художника. — А тот как-то раз к нему подошел и говорит: «Неприятно ты, Лоренцо, рисуешь мои руки. Совсем иные они, погляди получше». Тот, кажись, счастью своему не поверил, за руки сына господинова схватил, приблизил к глазам, а потом — видать, не удержался — как давай лобызать. Исслюнявил каждый палец, ладони, а когда подобрался к запястьям — упал замертво, как подкошенный. — Может, сердце не выдержало такого счастья? — не удержался от колкого комментария Алек. — Или же Бог наказал за связь с нечистым, — продолжал гнуть свою линию Джейс. — Да и красив был сын-то, как-то не по-человечески даже. — Это как это? — с легким недоумением спросил Алек. — Не могу объяснить. Может, сам увидишь. А может — повезет, — буркнул Джейс, останавливая лошадь. Повозка заскрипела и замерла. — Дальше сам давай. У нас сейчас близко к церкви не подходят, боятся. Да и я не дурак. На рассвете за тобой приеду. И да помогут тебе ангелы, отец Александр.***
Алек вздохнул, отворил двери и с каким-то безотчетным страхом вошел в церковь. Напротив алтаря, изножьем к нему, на высокой подставке стоял гроб, в котором и лежало тело умершего на кружевном покрывале. Высокие восковые свечи, украшенные цветами, стояли рядом с гробом в ногах и у изголовья, мутно освещая восковое лицо. Алек остановился, глядя на гладкую юную кожу и темные аккуратно расчесанные волосы, на вышитый шелковыми нитями черный похоронный наряд, на сложенные на груди руки, в которые были вложены четки, и безотчетно вспоминал печальное, тронутое непосильным грузом лицо Асмодеуса. «Три ночи не срок, — подумал Алек. — А Бог подарит облегчение несчастной душе и утешение родителю». Он приблизился к алтарю и поставил подле кафедры небольшой саквояж, из которого достал молитвенник, и принялся читать. — Матерь благодати Божьей, молись о них. Матерь милосердия, молись о них. Небес врата, молись о них. Опечаленных Утешительница, молись о них. Святой Архангел Михаил, молись о них. Все святые Ангелы и Архангелы, молитесь о них… В какой-то момент он поднял глаза на тело покойного, чтобы обратить литанию непосредственно к нему, и вздрогнул, чувствуя, как слабеют его колени. Тот лежал, как живой. Губы мертвеца были искажены в до ужаса знакомой улыбке — сумасшедшей и жестокой. Заныли раны на плечах, загорела кожа у основания шеи и волоски на затылке поднялись, словно наэлектризованные — что-то страшно знакомое привиделось Алеку в его лице. — Демон… — прохрипел он, будто обессиленный, а после — отвел глаза в сторону и, чувствуя, как кровь отходит от лица, вновь начал читать молитву. Это был тот самый демон, который пытался убить его в первую ночь пути. И которого в итоге убил он. Мрак нагонял на тело усопшего живые тени, искажая его лицо в издевательских гримасах. Алек нервно стиснул пальцы на краях книги и, отложив ее, почти бегом добрался до двери в углу, за которой была каморка. Там он снял с полок корзину со свечами (также, подумав, взял короб с солью и венок чертополоха) и, вернувшись, почти не глядя на гроб, принялся устанавливать их рядом с алтарем, кафедрой, добавил с десяток на подставку. Вскоре свет наполнил небольшую часть церкви, отражаясь от образов святых и колон, украшенных перламутром. Только в дальних углах и наверху, у свода, тени сгустились будто сильнее, и Алеку казалось, что там кишит что-то бесплотное и злое. Вздохнув, он подошел к гробу, с внутренней дрожью глядя в лицо умершего, и тут же отступил, цепляя пальцами розарий. Господинов сын и вправду был красив той самой страшной, дьявольской красотой. Алек несколько раз, не утерпев, поднял взгляд на усопшего, поражаясь, насколько живо казалось его тело. В его чертах не было ничего резкого и ссохшегося, кожа казалась бледноватой, но столь же свежей и бронзовой. Оно дышало молодостью и жизнью, и Алеку казалось, будто усопший глядит на него сквозь смеженные веки. На мгновение ему даже подумалось, что длинные черные ресницы мертвеца дрогнули и от них отделилось две слезы, но когда те скатились от висков к шелковой подушке, Алек различил ясно, что это были капли крови. Он поспешно отошел к кафедре, развернул книгу и, пытаясь побороть в себе чувство страха, начал читать громко и нараспев. Голос его отразился от внутренних сводов церкви, эхом прокатился до самых затаенных ее уголков. «Чего я страшусь? — подумал он вдруг, читая споро, на память. — Со мной Бог. Да и ведь не встанет же он из гроба во страхе слова святого. Мертвый он, пусть мертвым и остается». Однако же, возводя руки к лику господнему, он посматривал искоса на гроб, и что-то в голове предательски бормотало, подначивало, мол, встанет сейчас, и встретишь ты свой конец, Алек, в дьявольских руках. Но тишина была мертвая. Тело — мертвое. Гроб был неподвижен. Свечи мерцали, огонь их дрожал и переплетался, рисуя на ликах святых выражение гнева и недовольства. Алек вдавливал пальцы в бусины и глядел тайно, исподлобья. Встанет ли? А вдруг, а если?.. Но тело было неподвижно, как и гроб, как и легкая выточенная ткань в нем. Свечи шипели и мироточили воском, Алека бросало то в жар, то в холод. Он нервно стер со лба пот и зачесал непослушные пряди назад. «А если встанет?..» И мертвец приподнял голову… Алек отшатнулся, от страха и изумления теряя способность говорить. Мертвец уже не лежал, а сидел в гробу, брезгливо отбросив освященные четки на пол. Те зазвенели, встретившись с каменным полом церкви, и это вывело Алека из ступора. Он зажмурился и потер веки, однако ситуации это не изменило — усопший встал. Глядя, как тот идет по церкви с закрытыми глазами, выставив вперед руки с черными когтями, будто бы желая вновь поймать Алека и убить, он попятился было в ужасе, но затем схватил соль и нарисовал ею вокруг кафедры круг, боясь не засыпать даже миллиметр пола. Он шел прямо к Алеку, и тот начал с усилием читать молитвы от духов и силы нечистой, которым научил его один епископ, за жизнь свою встретивший немало ведьмовского зла. Господинов сын подошел к самой черте круга, и видно было, что не мог он воспротивиться законам сущего и переступить барьер. Черты лица его заострились, он клацнул зубами и открыл мертвые глаза свои, но Алека не увидел. Он скользил рядом с границей круга, силясь разглядеть, что же скрывала та от дьявольского взора его, но терпел неудачу за неудачей. Алек бдительно следил за ним, до боли сжимая в пальцах крест, пока мертвец, вздохнув, не остановился. Он наконец вернулся к гробу, глядя в сторону Алека из-под ресниц, и густые тени скрывали его плотоядный взгляд. Прежде чем лечь, он склонил голову к плечу, и тихое шипение наполнило стены церкви: — Алекс-сандр… Алек все никак не мог прийти в себя, глядя как замирает тело колдуна в тесноте гроба, как разглаживается его кожа и втягиваются когти, словно и не восставал он со своего смертного одра. Наконец гроб вдруг поднялся с украшенной подставки и с устрашающим скрипом начал летать под куполом церкви, замирая у алтаря. Алек видел его почти над головой и потому усилил молитвенный шепот. Гроб вдруг замер посреди церкви и из него показалась лощеная рука, вцепившаяся в деревянный край его, словно силясь вновь встать. Но в то время послышался отдаленный крик петуха, и рука вновь скрылась в глубине гроба, медленно опустившегося обратно на свое место. Сердце у Алека билось изо всех сил своих, а в ушах шумело, но он смело дочитал все положенные молитвы. И когда первые лучи пробились в витражи церкви, он дрожащей ногой переступил соляной круг и быстро вложил в руки покойника отброшенные им четки. — Богу Отцу, Творцу нашему, Иисусу Христу, в Котором наше воскресение, жизнь и мир, и Святому Духу животворящему, всякая честь и слава во веки веков. Аминь, — пробормотал он и загасил последнюю горящую у гроба свечу. На все вопросы Джейса Алек отмалчивался, а днем, после обеда, долго не мог уснуть, и потому писал о произошедшем, чтобы после отправить письмо в город сестре. К вечеру он утомился настолько, что упал на кровать без сил, и снилось ему что-то тяжелое и мучительное, отчего проснулся он еще более разбитым, чем был. За ужином семья, принявшая его на постой, расспрашивала о службе, но Алек отмахивался, отчего-то не желая облекать произошедшее в слова. Чем больше сгущались сумерки за окном, тем задумчивее становился Алек. За час до отбытия на службу он сходил к Катарине и набил саквояж рябиной и шиповником. А с собой взял лик Святого Джонатана. — Не медли, святой отец, иначе совсем в потемках поедем! — крикнул ему Джейс, глядя, как неспешно Алек притворяет калитку двора, так по-глупому пытаясь отсрочить неизбежное. Джейс доставил его прямиком до церкви, и как только Алек вновь остался один, робость и страх начали теснить его грудь. Он оглядел кажущимися враждебными лики святых, посеревший от пыли алтарь и знакомый черный гроб, стоявший в угрожающей тишине и неподвижности среди церкви. — Что ж, теперь я знаю, что меня ждет, — пробормотал он, направляясь к кладовой. — Только неизведанное и бывает страшным. Нынче-то я готов. Он поспешно расставил свечи, гроб обложил сушеной травой, рассыпал рядом плоды ягод, очертил около себя круг из соли и начал читать громко, со всем усилием направляя взгляд лишь на строки в молитвеннике, решив более ни на что внимания не обращать. Прошло пару часов, и Алек начал уставать и изредка срывался на хрип. Он вынул из саквояжа бутыль с родниковой водой и поднес его к губам, приподняв взор ко дну наклоненной емкости. Сердце его замерло. Труп уже стоял перед ним на самой черте и вперил на него мертвые, золотые глаза. Алек вздрогнул, чуть не выронив бутыль, и поднял перед собой крест. Мертвец царапал невидимую глазу преграду когтями и рычал что-то на неизвестном Алеку языке. Глаза его полыхали, как огни свеч, он взвыл от ярости и притопнул каблуком. — Александр, — вдруг мягко, напевно произнес мертвец… Магнус. Алек изумленно поперхнулся молитвой. — Александр, милый, где же ты. Дай мне обнять тебя, утешить сердце твое. Алек не шевелился, лишь шептал непослушными губами священные слова, и колдун начал шипяще отвечать ему в ответ. Алек понял, что тот творил заклинания. Ветер пошел по церкви от слов дьявольских, и Алек услышал, как хлопают крылья, как бьются они о церковные витражи, как скребут когтями по кованым рамам и распарывают железные замки на окнах. Невероятная сила, страшная и темная, пыталась проникнуть в церковь, направляемая жгучим, словно горячий воск, словами, скользящим с грешных губ Магнуса. В такт биению сердца Алек читал молитвы, ничего иного он сделать не мог. Он вновь выставил вперед крест, подпаленным краем вперед, и Магнус взвизгнул, прижимая ладонь к воспаленной отметине на шее. Наконец вдруг что-то засвистало вдали — и петушиный крик в очередной раз спас Алека от погибели. Еле перебирая ноги, он затушил свечи и уже привычно вложил в недвижимые руки Магнуса четки. Приехавший за ним Джейс помог забраться на повозку и удивленно присвистнул. — Боже праведный, да ты поседел! — Что?.. — устало пробормотал Алек, перед глазами его все мутилось, а в голове будто все заволокло туманом. — Виски у тебя поседели, святой отец. Что же ты там такого узрел, господи, — пробормотал Джейс и резко стегнул лошадь, стремясь убраться подальше от проклятого места. В тот же день Алек, чуть исцеленный сном, добрался до дома господина Бейна и запросил с ним встречи. Асмодеус казался еще более изнеможенным, чем прежде: его волосы обвисли, грязными прядями обрамляя исхудавшее лицо, веки вспухли и нависли над глазами, вены на руках болезненно воспалились. Безутешный родитель, казалось, угасал вслед за сыном. — Здравствуйте, отец Александр, — тихо, почти неслышно произнес он, заметив в дверях Алека. — Все ли благополучно? Что привело Вас в мой дом ранее срока? — Как сказать, господин Бейн, — неуверенно пробормотал Алек, игнорируя приглашение сесть, хоть ноги его и не держали. — В церкви по ночам творятся страшные вещи. — Какие же? — недоуменно уточнил Асмодеус. — Ваш сын… — Алек замялся. — Не ко злу будет сказано… — Что же сын? — Асмодеус болезненно поморщился, и Алек наконец взял себя в руки. — Пустил при жизни в тело и душу свою Дьявола. Теперь же сила эта противостоит моим литаниям. Асмодеус чуть отвернулся и тяжело задумался, подперев мужественный подбородок все еще крепким кулаком. — В таком случае, отец Александр, продолжайте читать, — вдруг огорошил он Алека. — Он недаром призвал Вас. Видать, раскаялся сын мой, что отошел в свое время от бога, и решил очистить душу свою от грязи бесовской молитвами. — Но, господин… — обескураженно ответил Алек, и был прерван властно поднявшейся рукой. — Читайте, отец, — низким твердым голосом произнес Асмодеус. — Ни к чему теперь отступать нам — осталась одна ночь. И все будет по уговору: Вы сделаете благое дело — а я Вас вознагражу. Алек хотел было ответить, что и изначально ему никаких наград не нужно было, и делал он это лишь во имя милосердия и из любви к Господу, но Асмодеус его уже не услышал бы, погрузившись в свои горькие думы. Рагнор проводил Алека до ворот, и на секунду тому остро захотелось сбежать — обратно, к семье, к сестре, в родной с детства храм. Однако долг священный пересилил иные сердечные порывы, и Алек отправился на постой, чтобы поесть и отдохнуть, набраться смелости перед последним днем, когда сила сердца его, обращенного к небесам и вере, должна была в одиночку бороться с целыми бесовскими легионами. — Пора, — сказал Джейс, когда повозка в очередной раз — в третий — остановилась неподалеку от церкви, будто очерненной мраком. — Идите, святой отец. Да и прибудет с Вами Разиэль Спаситель. Он приблизился к церкви и вступил под ее могучие своды. Все было так же. Те же лики. Тот же гроб. То же мертвое тело, нисколько не потерявшее красоты от смерти и времени. Тишина была страшная; свечи трепетали и обливали светом всю церковь. Алек перевернул лист молитвенника и проверил соляной круг, потом перевернул другой и заметил, читает он вовсе не молитвы. От ужаса он замолчал, а затем поцеловал крест и начал петь святые псалмы. Тишина нагнетала, тяжело опутывала со всех сторон, забивалась в легкие. И вдруг… Крышка гроба, которую Алек опустил перед отпеванием, с грохотом отлетела, ломая лавки для прихожан. Магнус поднялся, медленно и изломанно двигая руками и ногами. Губы его дергались в судорогах, по лицу ходили желваки, зубы терлись друг о друга с противным скрежетом — покойник был в ярости. Вихорь поднялся в церкви, подгоняемый его глухим грудным голосом, попа́дали на землю образа, распахнулись под силой колдовских чар железные ставни. Двери сорвались с петель, и чудовища, которых Алек и представить не мог, влетели, ворвались, вползли в церковь. Демоны, черти, ведьмы, искаженные и уродливые, с горящими глазами и острыми клыками, носились по церкви, кровожадно ища неподвижного от смертельного страха Алека. Губы его почти не шевелились, руки изранились о края креста, виски простреливалась болью. По его щекам текли слезы, он боялся, правда боялся, и лишь пытался вновь и вновь воззвать к Разиэлю. И в то же время слышал, как нечистая сила металась вокруг его, почти цепляя острыми когтями на руках, ногах, лапах. Он видел лишь на стене огромную тень, освещенную остатком свечей, и та пугала его сильнее всего прочего. — Приведите Повелителя! Ступайте за Повелителем! — раздались слова Магнуса. И вдруг все в церкви затихло, послышался волчий вой, и эхом прокатились тяжелые шаги. Обмирая, Алек оглянулся, перед ним предстал некто — высокий, крупный. Весь был он в черной земле, руки его обнаженные были увиты крупными тугими венами, словно корнями деревьев. Он шел медленно, поминутно оступаясь, его вели под руки с десяток бесов. Веки его были крупными, опухшими и полностью закрывали глаза. Алек с ужасом узнал в этом существе Асмодеуса… Того привели под руки и прямо поставили к месту рядом с кафедрой. — Подымите мне веки: не вижу! — леденящим потусторонним голосом прошелестел Асмодеус. Магнус плавно покачивался рядом, жадно оглядывая пространство перед собой. Бесы принялись размыкать Повелителю веки, и из них посыпалась земля и полилась кровь. «Не смотри! Не смотри!» — шептал Алеку внутренний голос, странно похожий на мягкий голос сестры. — Вот он! — закричал Асмодеус и указал на него длинным пальцем с черным загибающимся когтем. И вся эта бесовская рать, вереща от удовольствия, волной накатила на обездвиженное от ужаса тело Алека. Раздался петуший крик. Это был уже второй крик; первый затерялся в визге и топоте копыт. Испуганные духи бросились из церкви: в окна и двери, да некоторые так и увязли там, иссохлись, обожженные первыми лучами солнца. Повелитель же топнул ногой, закованной в железный сапог, и пол церкви провалился, открывая проход прямиком в адские кущи. Магнус довольно заурчал что-то, схватил по-кукольному безвольное тело Александра и, коснувшись своими вновь заалевшими губами губ его, скользнул в Эдом. Асмодеус вновь топнул ногой, закрывая проход, и усмехнулся, глядя на освещенный рассветом лик Разиэля, выкованный и украшенный позолотой. Вечный покой даруй усопшим, Господи, и свет вечный да сияет им. Да покоятся в мире. Аминь.