***
Валка грустно вздохнула и вновь посмотрела на малышей, резвившихся на бивнях Смутьяна. Её Король смотрел на это со снисхождением, понимая, что это всего лишь дети, и пусть они будут его любить и уважать. Не бояться. Страх — не выход. Никогда им не был. Впрочем, она все-таки боялась. В самом начале, когда Грозокрыл только-только принёс её сюда, в Обитель Великого Смутьяна. Когда голос этого сверхгромадного дракона зазвучал в её голове, она тоже боялась. Но потом — нет. Она безумно скучала по своим мужу и сыну, оставленным на Олухе, но всё это было где-то так далеко, так давно, что этому можно было почти не предавать значения. Какой смысл был мучиться, если возврата не было в любом случае? Она не сумела бы вернуться, даже если бы сильно захотела. Да и видела она уже слишком много для того, чтобы отпускать её. Невероятная боль в душе от со временем ставших такими родными драконов превращалась в гнев и даже ненависть. И с поистине драконьей яростью она уничтожала Ловцов Драконов, не боясь проливать кровь — эти люди причиняли боль единственным понявшим её, ставшим такими дорогими её сердцу существам! Устрашающая маска и броня прочертили границу между Валкой и Всадницей. К прошлому возврата не было. И не могло быть — слишком много людской крови было на её руках. Крови людей, живых, дышавших, думавших, кого-то любивших, мечтавших о чём-то, убитых ею во имя жизни для драконов. И она совершенно не жалела об этих оборванных жизнях. Она — из племени драконов! Да, она не была Стражем, одной из героев древних легенд драконов, о которых столько рассказывали ей её Король и Грозокрыл, ставший для неё старшим братом, самым верным и надёжным другом. Но и обычным человеком она уже не была. Сам Великий Смутьян дал ей дар понимать его и Грозокрыла! Её Вожак позволил ей служить ему, дал ей возможность понимать его слова, его приказы и исполнять их в точности. А потом позволил ей ещё и высказывать собственное мнение! Она была безумно благодарна ему за это. Все шло своим чередом — она спасала драконов от Ловцов, помогала уничтожать их форты и наращивать мощь Белого Гнезда, следила за подросшими птенцами, лечила больных драконов, выхаживала осиротевших малышей и просто советовала своему Королю, как поступать с людьми, предсказывала их примерное поведение, их реакцию. И было бы так и дальше, если бы перед одним из облётов территорий, который она совершала четырежды за луну, Великий Смутьян не попросил её привести к нему вожака соседней стаи вместе с его советником, пояснив, что это должны быть Ночная Фурия и человек. Сам факт того, что ей доведется увидеть одного из этих легендарных драконов завораживал и немного пугал. Но ни один рассказ не мог описать величие этого дракона достоверно. Когда она увидела летящих в облаках Фурию и её всадника, женщина смутилась — как Вожак мог позволить человеку себя оседлать. Она почему-то даже на секунду не могла допустить того, что Вожаком был не дракон, а человек. Простой, как ей тогда казалось, человек. Такой же, как и она. А человек оказался не так прост — не испугался её Короля, только почтительно, но не более того, склонил голову, признавая его главенство в этом гнезде, на этой территории. Человек оказался Стражем. А потом оказался её сыном. Нет… Аран был когда-то её сыном, но сейчас это был совершенно другой человек. Чужой. Её мальчик навсегда остался для неё крохотным карапузом с россыпью веснушек на щеках, со счастливой смешинкой в глазах, с таким заливистым, искренним детским хохотом и тихим, совсем не по-младенчески незаметным плачем. Этот парень с седыми прядями на висках, с чистой, молочно-бледной кожей и драконьими глазами не мог быть её сынишкой, её мальчиком, её лучиком солнца, её радостью. Для неё Иккинг погиб. Как и для всего мира. А чужак в теле её сына делал страшные в своей справедливости и логичности вещи. Именно так. Чужак. Стоик, которому она так безмерно доверяла, которого так безумно любила, по которому так невыносимо скучала… не уберег их сына. Стоик был виноват в его гибели! В том, что он безвременно сгинул… А как он погиб? Как умер её мальчик, почему её сыночка никто не похоронил, не прочитал ему прощальную молитву? Не отправил в последний путь погребальную ладью, нагруженную всем, что понадобилось бы покойному в Вальхалле? Они бросили её сыночка! И Аран… он его убийца! Она, на самом деле, невероятно боялась этого… человека. Было в нём что-то такое, что заставляло кровь стыть в жилах, желать оскалиться и зашипеть — он был невероятно опасен. Да и не мог человек, оседлавший само порождение Молнии и самой Смерти, быть мирным мальчишкой, не способным и Жути обидеть. Валка тихо ненавидела Арана, но не могла ему навредить — ведь тело-то Иккинга, шрамик под губой, оставленный неосторожным движением когтя Грозокрыла, Иккинга! Валка оплакала своего погибшего сына, проклиная его убийцу и умоляя Небесных Странников о долгой жизни для Арана. А вот ученица у Арана была — точь-в-точь её маленькое солнышко, только в женском обличии. Аран тоже называл её солнцем, девочкой с глазами цвета одуванчиков — символа наступившей весны, растущих даже в самых отвесных скалах. Символа жизни вопреки всем обстоятельствам. Да просто жизни. С девочкой было интересно разговаривать — она всё понимала, она очень внимательно слушала, она сама рассказывала немало. Она была так похожа на неё саму в молодости… И не похожа — светлее, решительнее, сильнее. Она была тем, к чему стремилась Валка, будучи сама девчонкой. Вот только Ученица Арана была слишком сильно предана своему Мастеру. Это в ней кричало абсолютно всё, все жесты, движения и слова, взгляды и молчание. Впрочем, и сама Валка была предана своему Королю, а для девчонки её Мастер был в первую очередь именно Вожаком. Когда девочка перестала прилетать, стало грустнее. Аран сказал, что она отправилась по его заданию в путешествие. И это вдруг невероятно разозлило женщину — он отправил её цветочек неизвестно куда, к этим проклятым людям, которые могли навредить ей, обидеть её! Но спорить с Араном было бессмысленно — у него было свойство никогда не менять принятых решений. Так прошло ещё несколько месяцев. В разорении баз и караванов Ловцов, сборе информации о Драго Блудвисте, который, как оказалось, и был тем самым таинственным нанимателем Ловцов, Налётчиков и Охотников. Об этом человеке она и до этого слышала немало, и все слухи были далеко не мирными. Страшный человек. Она его не знала лично, но уже всем сердцем ненавидела. Даже больше, чем убийцу её сыночка. И именно поэтому, когда на Гнездо неожиданно напали, отправила с одним из самых быстрых Змеевиков весточку Арану с просьбой о помощи. Вновь было страшно. Ещё более страшно, чем когда она смотрела в глаза Арану и не видела там ни малейшего проблеска Иккинга. Более страшно, чем когда такой большой, клыкастый и сильный дракон схватил её и унёс в ночь, чтобы показать ей иной уклад. Армада у берегов острова была намного больше людей из виденных ею в прошлом, и она с ужасом понимала — против кораблей они бы ещё с уверенностью, пусть и не без потерь, сумели бы выстоять, но драконы в железных панцирях обращали в прах всю уверенность. Все содрогалось от взрывов — люди катапультами запускали в Гнездо какие-то снаряды, руша шипы зеленовато-голубого льда, которые, крошась, падали на землю, сшибая более мелкие шипы, не давая драконам без угрозы нормально взлететь. Тысячи людей без остановки высаживались на берег, запуская в небо сотню за сотней стрел, которые, попадая в крылья и хвосты драконов, рвали их, заставляя несчастных падать, заливая все вокруг собственной кровью. Много упали неудачно — на камень, или шею повернув не под тем углом, или просто их кости не выдерживали подобной нагрузки, лопаясь. Драконы с рёвом бросались на своих противников в железных панцирях, и всё равно не могли навредить им — кто-то не хотел делать больно сородичам, кто-то просто не успевал нанести им хоть какое-нибудь ранение, погибал или терял сознание от падения или потери крови раньше. Запах крови и страха… Он витал в воздухе, заставляя паниковать даже её саму, что уж говорить про остальных. Валка поняла, что у неё по щекам текли слёзы — горькие, горячие, злые. Она была зла. Они! Посмели! Напасть! Сети с раздражающим свистом мелькали в воздухе, опутывая тех, кто не успел увернуться. Или тех, кто не пожелал уворачиваться — много драконов, напуганных громким шумом, разозленных этим внезапным вторжением, не обращая внимания на препятствия и опасности бросались на врагов. И падали. Отовсюду слышался отчаянный драконий рёв, наполненный ужасом, отчаянием и яростью. Грохот льда и скрежет камней. И крики людей — им тоже доставалось не мало. Те, кто не успел спастись, были разорваны в клочья, и это не было преувеличением. Припорошенный свежим снегом — здесь он выпадал намного раньше, чем на том же Олухе, стараниями Великого Смутьяна, поддерживающего здесь постоянно низкую температуру — берег неумолимо окрашивался в алый. Люди… драконы… какая разница, у них в у всех одинаково красная кровь! Вдруг послышался оглушительный рёв — её Король, наконец, решил преподать своим врагам урок! И грохот усилился — не до бережливого отношения к собственному творению, когда само существование этого творения было под угрозой. Валка, взобравшись на оказавшегося рядом Грозокрыла, попросила его мчаться к Вожаку. Он был мудр, он был опытен, он точно знал, что делать! Ярость и гнев обычно непрошибаемо спокойного, позволявшего себе разве что лёгкое раздражение Смутьяна тоже пугали. Но само его появление — обнадеживало. Получив указание найти и убить Драго, несомненно где-то здесь присутствовавшего, Валка тут же бросилась на поиски своего самого ненавистного врага. Он, важный и самодовольный, стоял в стороне от остальных людей, что-то указывая им. Попутно разнимая сцепившихся драконов, Валка не заметила, как одна из сетей полетела прямо на них с Грозокрылом, опутывая его крылья. Несколько секунд бесконтрольного падения были наполнены ужасом. Но броня помогла ей не пострадать, и, перекатившись, она даже встала на ноги. Обиднее было бы, если бы она упала прямо под ноги Драго, облегчив задачу своему врагу. Но обошлось без этого. — Я так долго этого ждал! — со злым смешком сказал мужчина, грозно делая шаг в её сторону. — Ты не тронешь наших драконов! — ответила Валка, перехватив свой посох покрепче, парируя им удары подобного же оружия у Драго. — Они под защитой Вожака! Она была быстрее, легче и гибче. Он — мощнее по телосложению, сильнее физически. И он почему-то не использовал в бою левую руку, покоившуюся под плащом. Потому левая сторона его тела, казалось бы, была более уязвима. Ей просто не хватило массы, чтобы своим удачным ударом свалить его с ног. — О, я привёл ему достойного соперника! Испещренное шрамами смуглое лицо исказилось в кривой усмешке, больше похожей на звериный оскал. Сам этот человек был похож на зверя. На шакала. С волками его сравнивать было нельзя — пусть те и убивали овец, а порою и людей, но они были благородными животными — воинами. Смысл слов Драго до неё дошел не сразу. Только когда из-под воды, стряхивая корабли как будто те ничего не весили, показался ещё один Левиафан, знаменуя своё появление низким, оглушительно-громким рёвом. Его тело было тёмно-серым, словно в противовес снежно-белому Смутьяну. Шипы и отростки на голове ближе к своему окончанию были багрово-красными, как венозная кровь. И, самое бросавшееся в глаза — чуть поржавевшие от постоянного контакта с водой, потемневшие, словно говоря о своём немалом возрасте, оковы на мощных, длинных и острых бивнях. Если до этого Валка думала, что видела ярость Левиафана, то ошиблась — этот монстр был не в пример злее её Короля. От этого дракона разило бешенством. Он, не обращая внимания на незначительные помехи в виде людей или сбитых драконов, просто наступал на них, даря мучительную смерть, которую даже Валка собственным врагам не желала, целеустремленно двигаясь в сторону Великого Смутьяна. — Вперед! Убей их Вожака! — Нет… — потерянно прошептала женщина и, сделав шаг к отвернувшемуся противнику, со всей силы ударила его посохом по спине. — Нет! Вот только мужчина одним ударом сбил её, лёгкую и, всё-таки, хрупкую, с ног. Ей было страшно. Небо, как ей было страшно! Ведь там, на её глазах два Вожака сражались не на жизнь, а на смерть, сопровождая это оглушительным ревом — люди и драконы замерли, наблюдая за этим ужасающим зрелищем. Фоном слыша грохот сталкивающихся бивней, уставшая, измученная, Валка могла только попытаться отползти от надвигающегося на неё Врага. Бесполезно. Драго наступил ей на шею, одновременно мешая дышать и пытаться спастись, уйти от удара. — Я не буду добивать тебя. Драго говорил снисходительно, словно бы показывая, что иного исхода быть не могло, и, стащив остриём копья (посоха? или что это вообще?) с неё маску, защищавшую голову в общем и лицо в частности, замахнулся. — Ты слишком долго портила мне кровь, чтобы умереть так просто. Тяжелое копье (ладно, пусть будет копье) с силой опустилось, без особого труда пробивая её броню. Женщина закричала. — Ты будешь метаться в агонии. Да, жизненно важные органы не были задеты — Драго специально так целился, чтобы не убить одним ударом, и не дать противнице умереть слишком уж быстро. — Одна. Тёплая, а в накатившей на Валку волне холода, почти горячая кровь окрасила броню, медленно пропитывая рубаху. Рана горела, словно её прижгли калёным железом, клеймя. Впрочем, только это сейчас и могло бы её спасти — прижечь рану в плече. Но Драго был прав — она была одна. — И никто! Слышишь? Мир потерял все краски — было невыносимо больно, но даже стонать сил не было — не то что кричать. — Никто тебе не поможет! Мужчина развернулся и пошел в сторону дравшихся Левиафанов. Перед тем, как впасть в забытьё, женщина почувствовала, словно её ударили по вискам, сильно, чем-то острым, и словно где-то в груди, возле солнечного сплетения, что-то оборвалось, и услышала протяжный, режущий уши рёв, который издавать мог только Король. Но после все стихло. Её Король замолчал.***
Весна охватила все вокруг — после долгой и холодной зимы она казалась измождённому люду пределом мечтаний. Мирослава тоже чувствовала перемены. Понимая, что иного выхода не было, девушка решила посмотреть дерево вероятностей, чтобы ближайшее будущее получило хоть какую-то определенность. Три главные ветви вероятностей, крупные и уверенные, поразили ее. Как и то, что если она сделает все правильно, то сумеет наконец-то встретиться с братом. Мирослава с каждым месяцем ощущала все больше разрастающуюся тоску по человеку, который не отвернулся от нее даже в самый тяжёлый миг. Он всегда поддерживал ее. Он всегда был рядом. Возможность увидеться с Радмиром манила и Мирослава решилась — так тому и быть. Для исполнения увиденного ей нужно было покинуть Библиотеку. Скрепя сердце, девушка стала готовиться покинуть место, ставшее на полтора года ее домом. Негоже было просто так пользоваться этими сокровищами, не дав ничего взамен, а потому, задавив собственную жадность в зародыше, Мирослава гордо поставила на свободные стеллажи по выбранной теме свои походные дневники — свои записи она, пусть и не все, но дублировала, а потому копии самого важного, на всякий случай у нее были. И именно поэтому она с гордостью понимала, что приложила свою руку к пополнению богатства Великой Библиотеки. Венту с тревогой отнёсся к ее сборам — не нравилось ему, что его Видящая хотела покинуть место, где он мог лучше всего исполнять свои обязанности Хранителя. Но спорить с упрямой Мирославой было себе дороже.***
Как только Аран и согласившийся отправиться с ним Руни вернулись на Драконий Край, парень сразу начал обустраивать своего нового ученика, брата, и вообще переродившееся в людском воплощении его Всё. Руни на имя «Беззубик» не откликался, да и не должен был, но рассказал о том, что раньше часто мучился кошмарами, где он был драконом. И только оказавшись в Библиотеке, он узнал, что вовсе это были не сны — а воспоминания о его собственной жизни. Точнее, о прошлой жизни его Души. Он вспомнил намного больше, чем вспоминают Стражи обычно, и именно поэтому в свои семь лет ментально был старше минимум раза в два. Да и год жизни в Обители Знаний наложил свой весьма специфический отпечаток — безвылазно находясь в Библиотеке, он мог только читать и тренироваться. Постоянно развиваться. Иначе бы он просто сошел с ума. Да и не против знаний был Руни — мальчишка наоборот, с жадностью брался за каждую новую книгу. Многое из того, что он прочитал, Арану в своё время рассказали Алор и Адэ’н. Многое — узнал он сам, в собственных источниках. Из тех же книг. Было что-то, что Король Драконьего Края не знал. Было что-то, что сам мог рассказать Руни. Целых три дня длилась эйфория от нахождения своего названного брата. От исполнения собственной клятвы, данной на его могиле. Да, пусть это был не Беззубик, но Душа-то была его! Его! По закону жанра, счастье длиться долго не могло — горе не заставило себя ждать. Змеевик из чужой стаи сам по себе был знамением тревожным. Особенно — Змеевик-Вестник, коих посылали только с самыми важными сообщениями. А сообщение о нападении Драго на Белое Гнездо и вовсе заставило покрыться холодным потом — что бы ни говорил Аран про странности Валки, мать Иккинга была ему дорога. Большая часть Фурий была сейчас на облёте территорий, остальные были или совсем птенцами, или их матерями, или неопытными, не прошедшими Великое Странствие юнцами, или просто отвечали за какие-то мирные дела в Гнезде. Так оказалось, что только Клома, Алор и Тагуш были на Крае. Скрепя сердце, Аран приказал беречь Руни как зеницу ока, не спускать с него глаз, и вообще, проследить, чтобы ни единого волоска не упало с его головы. А потом отдал всем разлетевшимся по территории его стаи Фуриям приказ бросать все дела и мчаться к Белому Гнезду. Ведь если падет Обитель Смутьяна, они будут следующими. Путь до Белого Гнезда занял едва ли час, но они все равно опоздали. Опоздали. Некого было в этом винить, но понимание, что в его силах было остановить это безумие, но он не был здесь, жгло сердце, заставляя его болезненно сжиматься. Гнездо было мертво. Ни единого дракона. Живых, по крайней мере, не было. А мертвых — любые на выбор. Большие и маленькие, взрослые и совсем ещё птенцы… Мертвые. Не успел. Допустил. Возомнил себя всесильным и не заметил врага! Глупец. Аран громко закричал, и этот крик перешёл в полный отчаяния вой. Вид мёртвого Смутьяна, казавшегося парню чем-то почти вечным. Кем-то, кто был до него, и будет после. Ничего не будет. Никого не будет. Два кровавых круга на животе павшего Короля были тому отличным свидетельством. Вокруг громадных ран кружили, оглашая округу своими противным голосом, разбивая могильную тишину, вороны. Валка нашлась на относительно чистом клочке берега — Алор без труда нашёл её по запаху. Женщина была жива — её сердце билось почти ровно, пусть и достаточно слабо. — Мама! Валка не откликнулась. Была без сознания? Это плохо. Увидев рану у неё на плече, Аран достал кинжал и быстрыми, хоть и аккуратными движениями срезал часть брони с места ранения. Желтая с какой-то серостью рубаха была пропитана кровью, но та была тёмной, венозной — артерии не были задеты, и то хорошо. Алор под понятливым взглядом парня, аккуратно лизнул рану — слюна Фурий, как известно, обладала крайне сильным целительным действием. Пусть была той еще гадостью, что на ощупь, что на вкус (и лучше не вспоминать, как он это узнал!). Молча положив перед Фурией кинжал, Аран подождал, пока дракон маленьким залпом раскалит его, и, благодаря Небо за то, что он был в перчатках, прижал его боковой стороной клинка к ране, прижигая её. Сразу в нос ударил запах горелой плоти. Тагуш грустно сидел в стороне, не в силах ничем помочь. Тело женщины содрогнулось, и она открыла глаза. — Олух… Он уничтожит Олух первым… — прохрипела она. — Мама! — прошептал отчаянно парень, даже не пытаясь остановить текущие из глаз слёзы. — Всё хорошо, всё хорошо… Я помогу. — Олух… Женщина опять закрыла глаза, и Аран, поджав губы, достал из сумки, прикреплённой к седлу на спине Алора, полоску чистой ткани — как раз для подобных случаев, и аккуратно перевязал рану. Вздохнув, парень взял женщину на руки и аккуратно взобрался в седло. Все молчали. Слюна Алора действовала — сердце Валки билось ровно и сильно, но без помощи целителей она все равно долго не протянет. Глядя на разоренное гнездо, изувеченное, окровавленное тело Смутьяна, Аран, прижимая к сердцу тело его матери (да-да! его! его мамы! пусть не сознанию, ни личности, но этому телу она дала жизнь!) чувствовал всепоглощающее, острое, непреодолимое отчаяние. Ничто больше не будет прежним… Выход был только один. Но для него он был маленькой катастрофой.