Самое важное

После выпуска в моей жизни всё было прекрасно. Не сразу же, конечно, но через некоторое время всё наладилось. Тяжело было, когда я был совсем один, и когда мои работы не были оценены обществом. Тогда мне начинало казаться, что все эти рассказы про то, насколько ужасна наружность, были не так уж далеки от правды. Я уже почти свихнулся, но тут в моей жизни появился Чёрный, а чуть раньше люди вокруг меня неожиданно оценили моё творчество. Но меня это уже не особо волновало: важно было только то, что мои картины нравились Чёрному. Кроме того, я сам Чёрному тоже нравился. Я давно уже это знал и тихонько радовался этому, и всё, казалось, навсегда так и останется, но потом был вечер у меня дома, было много алкоголя (хорошего алкоголя, а не непонятного вида настоек с невесть какими страшными вещами в составе), был неожиданный поцелуй… Всё произошло так резко, что я даже протрезвел. Я не смог сразу ответить на этот поцелуй, и тогда Чёрный отстранился от меня, шепча горькие слова извинения. Я никогда не забуду его взгляд в этот момент. Но уже в следующую секунду я осмыслил то, что только что произошло, и вновь дотронулся до его губ своими. На самом деле я ждал этого уже давно. Ещё тогда, в Доме. Но я никогда не смел надеяться на взаимность. Поэтому в тот вечер я был просто на седьмом небе от счастья. Сначала я боялся, что всё, что произошло, произошло только потому, что Чёрный был пьян. Но мои сомнения развеялись, когда на следующее утро мы проснулись вместе абсолютно голые на моём диване, и вместо того, чтобы начать нервничать или предлагать сделать вид, что ничего не было, он спросил: я к нему перееду, или он ко мне. Так началась наша новая жизнь. И она абсолютно меня устраивала. Рядом со мной был человек, которого я люблю, я мог спокойно заниматься своим творчеством, я мог общаться с другими выпускниками Дома… И всё это разрушилось в один миг. Это было совсем недлинное, очень сухо написанное сообщение о том, что два дня назад пропал Сфинкс. — В смысле «пропал»? — переспросил Чёрный. — Без вести, — ошеломлённо ответил я. А последний раз его видели у разрушенных стен Дома. Уже тогда я почувствовал, что что-то с этим не так, но настоящие проблемы начались потом. Сначала, первые пару месяцев, его искали. Полиция допрашивала нас и всех остальных людей, которые его знали (а это не так уж много). Ничего дельного мы ответить, естественно, не могли. Мы пытались понять, что же случилось, но разумного ответа так и не нашли. — Чёрный, — как-то раз спросил я. — А может… может он… ушёл? Мне не хотелось этого говорить, но молчать я тоже не мог. Это казалось самым логичным объяснением из всего, что мы успели напредполагать. — Ну, знаешь, туда же, куда они все ушли. Чёрный меня даже слушать не хотел. — Давай-ка мы лучше не будем здесь вот это вот всё вспоминать, хорошо? Я, конечно, спорить не стал, но вспоминать я не перестал тоже. Вспоминать и размышлять. Если не туда, то куда ещё? Я пытался уверить себя в том, что это бред, что я уже взрослый человек, а вовсе не какой-нибудь бывший фазан, искренне пытающийся постигнуть тайны Дома. Нет у него никаких тайн. Это всё игра, выдуманная от скуки. Выяснилось, что убеждать себя в чём-то я не очень-то умею. Или, наоборот, умею слишком хорошо, но совсем не в том, в чём надо. Происходящее вокруг от этих мыслей избавиться не помогло. По ночам мне снился Дом, Сфинкс, Слепой, Рыжая, Ральф, все-все остальные, мой дневник, изрисованные стены, почему-то отваливающаяся штукатурка и подобный бред. Ещё иногда снился один и тот же, совсем уж странный сон. Просто дорога посреди какого-то поля и я, который по ней идёт. Не катится на коляске, не ползёт, а именно что идёт. Мне пришлось долго напрягать мозги, чтобы найти в глубинах своей памяти что-то, хоть как-то связанное с этим местом. Однажды я проснулся посреди ночи, потому что вспомнил. Про эту дорогу говорил Лорд, когда рассказывал свою скучную сказку, в ночь перед выпуском. И некоторые другие рассказчики упомянули её в своих не менее скучных историях. Какие же замечательные шутки может шутить с нами наш собственный разум! Подумать только, дорога из лордовых рассказов! С чего это вдруг? Почему сейчас? Вопросы, естественно, оставались без ответов. К тому времени Чёрный начинал за меня волноваться. Это было совсем плохо. Последнее, чего я хотел — это расстраивать его. Поэтому я твёрдо решил перестать думать о Сфинксе вообще. Да, то, что он просто пропал, было страшно и невероятно грустно, но такое могло случиться с любым человеком. «Такова жизнь», — как мантру повторял я это у себя в голове каждый раз, когда вместо того, чтобы спать, я пытался разгадать этот ребус. Некоторое время это, правда, помогало. Как-то раз Чёрный сообщил, что гордится мной и очень рад, что я смог перерасти всю эту чушь. Было и приятно, и неприятно одновременно. С одной стороны, это значило, что Чёрный волноваться перестал, с другой стороны, я не был уверен, что действительно «перерос». Но Чёрный был так рад, что я правда немного расслабился и успокоился. Казалось, всё налаживается и возвращается на круги своя. Но потом нас позвали на очередной допрос. Ничего особенного, это уже почти стало рутиной, но мы пришли чуть раньше назначенного времени и встретили выходящего из кабинета Рыжего. — Вот ведь пристали, — сказал он, даже не поздоровавшись. — И ведь не объяснишь им, где он сейчас, правда? Загадочно улыбнувшись и даже немного опустив свои очки, он подмигнул мне, а потом показал фак Чёрному и ушёл. Чёрный немного поплевался и поразмышлял на тему того, как нормальные люди превращаются в таких вот «хамов-параноиков» (при чём тут паранойя?), и забыл про эту недолгую встречу. А вот я забыть никак не мог. «И ведь никак не объяснишь им, где он сейчас». Я снова и снова повторял про себя эти слова, пытаясь найти хоть какую-нибудь отговорку, которая не сводилась бы к тому, что Сфинкс сейчас где-то в другом мире. На Изнанке. Я не хотел произносить это вслух. Я не хотел произносить это даже про себя. Я вообще не хотел об этом думать, но ничего не мог с собой поделать. Работа не двигалась с мёртвой точки вот уже месяц. Картины лежали и уже начинали пылиться, пестрея пятнами недорисованных деталей. Отношения с Чёрным тоже становились всё сложней и сложней. Он постоянно грустил, а иногда даже злился, стал всё чаще задерживаться на работе. Я видел, что он просто не хотел возвращаться домой. В те вечера, когда он не приходил совсем долго, я переключался с мыслей о Сфинксе и Изнанке на мысли о том, что я разрушаю свою идеальную жизнь. Что я раню чувства человека, которого так сильно люблю. После этого я ненадолго отвлекался от своей дилеммы, и всё становилось чуть лучше. Но потом я опять уходил в себя, целыми днями не делая ничего полезного и перекидываясь буквально парой слов с растерянными и расстроенным Чёрным. После долгих раздумий я понял, что же именно мне необходимо понять. Мне до боли в сердце хотелось точно узнать, существует ли Изнанка или нет. Получить точное подтверждение. Что-нибудь, что нельзя опровергнуть. Естественно, были Спящие, которые иногда исчезали, но это уже стало чем-то привычным и больше не казалось таким твёрдым доказательством. Я понял, что успокоюсь, когда полиция найдёт Сфинкса. Или (об этом я старался не думать) то, что от него осталось. И как только я осознал этот факт и уже приучил себя к мысли, что мне нужно просто ждать, расследование было прекращено. То есть его как бы продолжают, но на самом деле откладывают в долгий ящик. Это значило, что искать никого никто больше не собирался. Это было ужасно. Я так расстроился, что, услышав эту новость, просто перебрался с коляски на диван и пролежал на нём весь день, выкуривая одну сигарету за другой, пока не вернулся Чёрный. Увидев мою реакцию, он сначала ужасно рассердился, а потом, чуть не плача, сел рядом со мной, обнимал, целовал и шептал, что всё будет хорошо. Я прижимался к его большой груди и очень, правда очень, хотел верить его словам. В свои поцелуи я пытался вложить всё своё сожаление и старался не плакать. Мы уснули на этом самом диване. То есть Чёрный уснул после того, как я сделал вид, что сплю. Я знал, что сон мне сегодня не светит, но решил, что это вовсе не причина устраивать бессонную ночь своему любимому. Вот тогда-то мне в голову и пришла эта идея. Бред сумасшедшего, очевидно. Но я решил, что мне нужно съездить к развалинам Дома и убедиться, что ничего, абсолютно ничего, «волшебного» там не наблюдается. Я сразу понял, что отказаться от этой идеи у меня не выйдет, так что тянуть и пытаться заставить себя передумать было бы глупо. Я отправился туда на следующий день, сразу как только Чёрный ушёл на работу. Всё это происходило осенью, и поэтому я до сих пор считаю невероятным везением то, что моя коляска не застряла где-нибудь в грязи. Я всё ехал и ехал, не зная, есть ли в этом хоть какой-то смысл, не зная, что я ожидаю увидеть. И вот передо мной стоял Дом. Точнее, полуразрушенные стены. Разные чувства разрывали мою голову на кусочки. Кажется, минут пять (а может, гораздо больше?) я просто смотрел на то, что осталось от моей прошлой жизни. Из этого странного состояния меня вывела смска от Чёрного. «Я вернусь с работы пораньше. Принесу чего-нибудь крепкого. Жди.» Это было плохо. Или хорошо. Я снова посмотрел на обломки стен. Чего я здесь забыл? Где-то там меня ждут и любят. А здесь нет никого и ничего. Выбор казался очевиден. Но не мог же я уехать не попрощавшись. Я подъехал поближе к одной из стен и провёл по ней рукой. Неожиданная мысль пришла мне в голову. Я вытащил из сумки карандаш, который всегда носил с собой, и начал рисовать. Это казалось самым естественным и правильным действием, которое я только мог совершить. Я рисовал лысую кошку с мудрыми глазами. Долго и старательно, не замечая, как по щекам текут слёзы. Потом я рисовал сложный узор из чёрных треугольников. Если отъехать подальше, треугольники складывались в собачью морду. Потом я рисовал драконов. Первого из них я украсил геральдическими лилиями. Второго наградил ангельскими крыльями с красивыми перьями вместо кожаных, как у обычных драконов. Я поражался тому, что помню всю эту идиотскую символику, но остановиться не мог. Я рисовал глаза, много слепых, смотрящих в никуда глаз. Рисовал волка, который получился совсем неправдоподобным. Наверное, потому что я совсем не знал человека, которому принадлежал этот символ. Видимо, я немного увлёкся, потому что мне пришла ещё одна смска. «Где ты? Я уже дома, а тебя нет.» Это точно было плохо. Нужно было возвращаться, при чём срочно. Но я не дорисовал кое-что… Я решил, что это быстро, и пять минут не имеют такого уж колоссального значения. Поэтому я вернулся к стене, от которой немного отъехал, собираясь покинуть это место. Теперь я рисовал ещё один узор, который становится понятен только издалека. На этот раз элементами моего орнамента стали буквы Р, составляющие книгу. Это был дневник. Я нарисовал двух крыс. Совсем разных. У одной были маленькие зеркала на верёвочках, а у второй большие очки. Я нарисовал огромный дуб, на котором сидела маленькая ворона. Я нарисовал чайку и маленькую рыбку, и ещё стаю обезьян, и кактусы, и фиалки, и пауков, и плюшевого медведя, и быка с человеческими глазами… По какой-то непонятной мне причине я нарисовал двух одинаковых хищных птиц. Я смотрел на них и пытался понять, откуда они взялись в моей памяти. Я так ничего и не вспомнил и начал рисовать что-то абстрактное. Я часто рисовал такое. Круги, перья, шестерёнки — содержание половины моих картин. Но нигде всё это не смотрелось так хорошо, как здесь. Нарисованное карандашом на полуразрушенных стенах. Я устало закрыл глаза, понимая, что пора прекращать. А когда я открыл их, было уже поздно. Обломки Дома вокруг меня остались где-то за спиной, как в тумане. А прямо передо мной расстилалась та самая дорога в поле. Я стоял и дышал этим странным воздухом. Я стоял и наслаждался тем, что могу смотреть на этот мир с такой высоты. Прекрасное чувство. Навстречу мне шли два силуэта: вроде знакомых, а вроде нет. Умом-то я понимал, что передо мной Сфинкс и Лорд, но поверить в это не мог. Во-первых, это было невозможно. Во вторых, у одного были руки, а другой спокойно стоял, что было вдвойне невозможно. Только спустя пару секунд до меня дошло. Я понял, где я. Этого было достаточно, чтобы понять всё остальное. — Я же говорил, что он придёт, — сообщил Лорд, обращаясь к Сфинксу. — Зачем ты вообще его позвал? — спросил тот. — А вдруг он на самом деле хочет к нам. Ты вот во время выпуска тоже не хотел. Слепой был прав, когда предложил всех ещё раз позвать. Он прервался и посмотрел на меня. Сначала на лицо, потом на ноги. Потом снова на лицо. Стало жутковато. Но я отлично понял его намёк. И своё помешательство длиной в два месяца я тоже наконец смог объяснить. Просто они звали меня. И здесь было то, чего мне так не хватало в мире, в котором я живу. Я мог ходить. Мог бегать. Даже танцевать. Теперь я понял, почему все они были так одержимы этим местом. И те, кто правда здесь побывал, и те, кто только слышал рассказы, полные восторга. Конечно, никто не говорил напрямую, но ведь были Ночи Сказок… И тут я услышал прерывистое дыхание и крик за спиной. Голос Чёрного, повторяющего моё имя. Я обернулся и увидел его самого, в растерянности остановившегося недалеко от того места, где была моя коляска. Я снова посмотрел на Лорда и Сфинкса. Они чего-то от меня ждали. — Ну, — спросил Лорд наконец, — зачем ты пришёл? Чтобы пялиться на нас, как на зверей в зоопарке? — Я… Я пришёл, чтобы… — я пытался на ходу подобрать нужные слова. — Чтобы попросить вас больше меня не звать. Оставить меня в покое. У меня всё хорошо. Мне не нужна ваша… Изнанка. Мои бывшие состайники переглянулись, а потом вновь посмотрели на меня. Лорд с жалостью, а Сфинкс с пониманием. — Хорошо, — проговорил Сфинкс, — хорошо, мы не будем больше тебя звать. Всё-равно самое важное ты сюда перетащить не сможешь. Я удивлённо уставился на него. — Какое важное? — спросил я прежде, чем подумал. Сфинкс бросил на меня такой взгляд, что я вновь почувствовал себя маленьким мальчиком, задающим очередной вопрос всей Четвёртой и каждому в отдельности. Вопрос, на который ответить смогу лишь я сам, через многие дни, а может — годы. — Прощай, Курильщик, — проговорил Сфинкс. — И прекращай рисовать на наших стенах, это отвлекает, — добавил Лорд. Но на тот момент они уже почти растворились, почти уплыли, оставаясь где-то в глубине моего сознания. Теперь здесь были только я и Чёрный, такой напуганный и расстроенный. Я был слишком потрясён, чтобы сразу же пуститься в объяснения. Я просто подъехал к нему и, как говорится, бросился ему на шею. Он взял меня на руки, а я уже целовал его лицо, губы и шею. — Я здесь. Мой дом здесь. Мой Дом рядом с тобой, — наконец выдавил я. Чёрный немного удивился, но потом в его глазах мелькнуло понимание. Он посмотрел на стену, которую я изрисовал почти полностью. На мои кроссовки, на которых осталась пыль с той дороги, и молча кивнул. — А мой Дом рядом с тобой, — ответил он. — Но всё же давай договоримся, что ты больше не будешь так вот сбегать. Ага, сбегать в другую реальность. Конечно я не буду. Теперь всё будет хорошо, зачем мне туда? Чёрный повернулся к развалинам спиной и отправился в сторону нашего дома. Я сидел у него на руках и смотрел, как остаются позади только что изрисованные стены и моя коляска. Она идеально смотрелась здесь. Слишком хорошо, чтобы за ней возвращаться. Пусть она и мои рисунки будут последними нашими подарками Дому. Я уткнулся носом в плечо Чёрного и зажмурил глаза. Мы купим новую коляску, потому что коляска или ходячие ноги — это не самое важное.