— Я думаю, что ты сможешь меня превзойти. У тебя есть кое-что, чего очень не хватает мне, Саске…
Размеренный поток щелчков мыши звонко нарушал черную тишину комнаты раз за разом. Сгорбившийся за столом темный силуэт освещался лишь синим мерцанием экрана компьютера. Щёлк. Щёлк. Щёлк. Снова. И снова. И снова. Поначалу это было похоже на то же самое, что бесконечно вновь и вновь пронзать клинком своё сердце. Очередное лёгкое нажатие кнопки мыши — как новая смерть. Нет. Хуже. Иногда Саске казалось, что лучше было бы действительно пронзить уже собственное сердце или глотку, чем жить вот так — чем делать всё это. Но он не мог. Пока он не сделает то, что должен, он не мог сдаться. Щёлк. Щёлк. Щёлк. В который раз Саске уже пересматривал это? Всего каких-то пятнадцать размытых кадров, не раскрывающих ни доли истины. Как бы он ни всматривался давно иссушенными покрасневшими глазами в выученные наизусть картинки его главного ночного кошмара, ответ, столь мучительно необходимый, столь старательно искомый, насмешливо ускользал от него, оставляя наедине с пустотой. Саске лишь вновь убеждался в давно решённой для себя истине — решённой твёрдо и непоколебимо. Истине, заключающейся в том, что, чтобы понять, нужно пройти через это самому. Самому умереть, как Итачи. Ему было недостаточно заключений экспертов, которые равнодушно выдавали свои скептические вердикты свысока, поправляя очки на переносице. Откровенно говоря… видал он их всех в аду. Что эти люди понимают? Они не знают, они не могут знать. Итачи был Богом. К нему неприменимы все эти низменные, человеческие… «не справился с управлением»… так не могло быть. Не могло! И Саске, давным-давно, ещё семь лет назад, рвал глотку в слезах, поливая всех вокруг отборнейшими ругательными словами, и затем срывался ещё сильнее, когда на него лишь снисходительно закрывали глаза, потому что он ребёнок, потому что он родственник, потому что, потому что… Сейчас Саске уже не был ребёнком. Ему был двадцать один год, и он был твёрдо уверен в том же самом, в чем был убежден и в четырнадцать. Причина, по которой Итачи сошёл с трассы и врезался в отбойник, явно сложнее и глубже, чем всего лишь «не справился». Итачи был гением автоспорта. Он всегда понимал, что делает, идеально знал всю физику процесса движения автомобиля в тончайших деталях. На момент смерти в свои девятнадцать он уже был прославлен на всю страну. Он не мог умереть так просто. С этими мыслями Саске встал с компьютерного кресла, разрывая в руках бесполезную бумажку. Всякими рваными листочками из блокнотов был завален весь его стол: только это способно было успокаивать его нервы. Саске принципиально отказался от сигарет и алкоголя, даже ни разу в жизни их не пробуя. Кто знает, может здоровый образ жизни подарит ему хоть пару десятых доли, а может и целые секунды на трассе, ожидающей его уже завтра? Во всяком случае, лучше уж без лишнего риска, чем с ним. Он не имел права потерять победу из-за глупых поблажек себе любимому. Собственные награды тонули в океане мрака комнаты, лишь изредка являя очертания в поблёскивающем свете экрана. Даже встав, Саске решил вновь нажать на плей, чтобы увидеть то, что и так видел уже тысячу раз. То, что видел даже вживую. Черный Аматерасу, не сбрасывая и так высокой скорости, по идеальной траектории входит в занос на самой сложной шпильке в Джокере — дополнительном участке круговой трассы, который каждый участник должен пройти один раз. Он ставит рекорд скорости прохождения данного поворота. Но не выходит из него, продолжая движение вбок, из-за чего машина врезается в ограничитель со стороны водителя, переворачивается, перелетает за ограждение и падает колёсами вверх. Смерть Итачи была мгновенной. Попытки поставить тот же самый рекорд скорости прохождения Джокера были. Но любой водитель в итоге либо понимал, что не справляется, и сбрасывал скорость, либо точно так же улетал за отбойник, теряя при этом разве что машину, но не жизнь — одному Итачи так катастрофически не повезло. Те, кто улетели за ограждение после Итачи — не справились. Но Итачи не справиться не мог. Может быть, не хватило мощности двигателя, чтобы преодолеть занос. Хотя, скорее, двигатель оказался слишком мощным? Может быть, нагрелись шины… нет, Итачи берег шины специально для поворота. Может быть, просто балансировка Аматерасу была неподходящей? Хотя, в принципе, она была обычным древним спорткаром, купленным за копейки, а после Итачи просто доработал начинку, но… Он изо всех сил пытался сделать её легче. Заменил множество деталей на более хрупкие и легкие аналоги, даже аккумулятор поставил меньшей ёмкости, убрал множество креплений из салона, задние сидения, облегчил кресло. Это могло существенно повлиять на заводскую балансировку машины, делая её поведение на поворотах непредсказуемым. Но, во-первых, разве Итачи не мог этого рассчитать и предвидеть? А во-вторых, к такому балансу он, наверное, успел привыкнуть за месяцы тренировок до гонки. Или не успел? Титанически тяжелая передняя часть корпуса очень затрудняет управление при торможении, так что… В общем, голова Саске лопалась от всех этих вопросов и бесконечных расчетов, рассыпающихся во множество скомканных бумажек по его столу. Вскоре раздались торопливые шаги, темноту разорвала полоска света, и вот Саске уже вбегал вниз по лестнице — в гараж. Ему просто нужно было взглянуть на неё перед сном. Перед важнейшим днём, который наступит завтра. Аматерасу. Лёгкий двухместный спорткар с вытянутым капотом и кузовом купе. Машине было тридцать лет — Итачи купил её по дешёвке ещё в выпускном классе старшей школы. Как же так вышло, что Итачи погиб, а машина осталась почти невредима? Конечно, внешне она была очень помята, но турбированный двигатель, взятый Итачи от Скайлайна, остался в идеальном состоянии. Больше всего пострадала крыша, но Саске просто её снял. Заменил некоторые крепления и конструкции в подвеске и в салоне, а остальном… это была та же самая машина. Он не хотел ничего в ней менять. Чтобы окончательно понять, что испытывал Итачи, через что он прошёл, и как всё было, необходим был точно такой же автомобиль по всем характеристикам вплоть до мелочей. Хотя, на самом деле, будь у Саске цель проехать другой заезд и сугубо ради себя и своего развлечения, он бы сделал всё иначе. Если честно, сейчас, глядя на всё с вышины собственного опыта, он считал, что со стороны Итачи было нелепым извращением брать движок от тяжеленного GT-R и совать в машинку весом в перо ради того, чтобы проехать крайне извилистую сложнейшую трассу. Мало того, что баланс в такой машине был неустойчив, ещё и этот хвалёный мощнейший двигатель здесь ни к чему (что же сразу не полететь на ракете?), но Итачи хотел сделать упор на отрыв во время прямых, плюс он верил в то, что комбинация такой сложной машины и гениального водителя гарантирует победу. Что ж, что-то в этой формуле дало просчет. Но что? Саске стоял в гараже прямо перед вытянутым черным капотом, гипнотизируя машину глазами. Внутри помещения она казалась огромной, а на улице — маленькой в сравнении с другими машинами. Откуда это вечное непреодолимое желание прикоснуться? Провести пальцами по холодной гладкой поверхности железного корпуса, очерчивая все изгибы и бороздочки… А ведь когда-то Саске почти ничего в ней не понимал. Итачи объяснял ему что-то, а он слушал вполуха… Ведь ему просто нравилось быть с братом рядом. Саске медленно и даже по-особому ласково опустил руку на капот, в сентиментальной прострации склоняя голову. Он давно уже справился. Он давно пережил. Он заставил себя преодолеть боль и взять себя в руки. Не ради какого-то эфемерного «надо продолжать жить» и не ради красивого «так бы хотел Итачи». Нет. Только ради себя. Он должен был пройти этот путь до конца, пройти вместо Итачи. И тогда это будет… так, будто путь Итачи не был окончен. Будто он продолжается, ни на чем не поставлен могильный крест. «Продолжать жить» и «как хотел бы Итачи»… все эти глупые отмазки слабаков — они не для Саске. Он решил не оправдываться перед мертвыми. И не убегать от них. И ни в коем случае не забывать. Не забывать Итачи. Итачи с детства был для Саске неотъемлемой частью его сознания. Всякий свой результат он сравнивал с Итачи, всякая его мотивация и желания следовали за ним, и когда Саске говорили «отпусти его» или, ещё лучше, «мёртвым тяжело, когда мы не можем о них забыть», он раздражённо фыркал и отвечал: «Ну, пускай помучается». Что за глупые люди предлагали ему жалеть бога? Брат всегда поощрял в Саске активную деятельность и инициативу. Конечно, если бы Саске вдруг решил осесть и завести жену и пять детей, Итачи бы не был против, но и по поводу того, чем Саске был занят сейчас, вряд ли имел бы пререкания, разве что те эпизоды жизни, когда Саске всё пересматривал по сотне раз видео его смерти, были довольно жуткими. Да и в общем и целом одержимость Саске была за гранью чего-то адекватного и здорового, лёгкого и весёлого, того, что у людей ассоциируется со словами «хобби» и «увлечение». Для Итачи оно действительно было так — но не для Саске. В жизни Саске ничего лёгкого и весёлого не могло быть в принципе. Он просто был таким человеком — с детства смотрел на мир довольно угрюмо, внутри него был сильный стержень стремления, который с неистовой тягой вёл его вперёд, и порой в совершенно случайных направлениях, пока Саске не определился с вектором окончательно и бесповоротно. Его вектор жизни — это Итачи. И там, где Итачи запнулся, он просто стойко преодолеет препятствие и продолжит в том же направлении. Это будет не весёлое «я забыл (зачеркнуто) отпустил, и теперь живу, как хочу». Так просто не может быть — Саске никогда не сможет оторвать часть себя. Это всегда будет совместная жизнь с трупом, который он будет тащить за собой, пока не ляжет в могилу сам. Никто, конечно же, не мог знать, чем бы занялся Итачи, выиграв гонку живым. Может, он пришёл бы домой и заявил: «К черту этот автоспорт, я всего добился и решил открыть свою кондитерскую». Но Саске решил для себя, что гонки станут делом его жизни. Даже если он перестанет ездить, в случае выживания, он уйдёт с головой в проектирование спорткаров или автосервис. — Я знаю, что ты не подведёшь меня, — уверенно проговорил он, суя руки в карманы. — Я знаю тебя даже лучше, чем Итачи тебя знал, Аматерасу. Аматерасу — так эту машину назвал Итачи. Он говорил, что после всего того капитального тюнинга, что он с ней провёл, ей было необходимо новое название, потому что больше это был уже не тот свалочный Мангекё, что он по дешёвке купил у каких-то стариков. Хотя железный значок с надписью «Мангекё» всё ещё присутствовал на кузове, у Саске не так давно вдруг щёлкнуло в голове сделать одну вещь — он заказал себе дополнительный значок со словом «Вечный» и установил его прямо перед заводским. «Вечный Мангекё». «Даже если ты умрёшь, или мы оба… всё равно ты будешь вечный», — заключил для себя Саске, выключая свет и уходя в тёмный двор. Завтра его ждала гонка, и ему было необходимо хорошо выспаться. Проблем со сном у него не было никогда. Поэтому он довольно быстро уснул.***
— А когда Сакура-чан снова к нам зайдёт? — улыбчиво вопросила Микото у Саске очень давно. Когда же? А, Итачи тогда был ещё жив. Они ужинали… как обычно. Всё так спутано в голове. Это сон? Особенно хорошо врезались в память почему-то те странные покупные печенья, которые мама насыпала в миску. Овсяные печенья. Если дома их никто не ел, зачем она их купила? В жизни случается столько ненужных вещей. — Понятия не имею, — фыркнул Саске тогда в ответ, разделывая вилкой котлету. Рука сжала столовый прибор сильней, и мальчик перевел напряженный взгляд на старшего брата. Тот был так же мрачен, как и в прежние несколько недель. Силуэт пусть и не сгорбившийся, но какой-то сутулый, неестественно методичные движения, будто у робота, в каждом взмахе вилки, и совершенно пустой, отсутствующий взгляд. Злой взгляд. Все предпочитают не замечать. — Она же просто принесла мне домашние задания тогда, а так мы не общаемся, — робко прожёвывая слова, беспокойно решил дополнить свою мысль младший брат в тщетной надежде, что Итачи от этого станет как-то попроще. Итачи не нравились упоминания о других девушках, которые гипотетически могли бы быть с Саске. Но не из-за ревности. Саске был бы рад, будь это ревность, но… — И всё же, видно, что она к тебе неровно дышит, — кокетливо подмигивая, пролепетала мать. — Ну, это её проблемы, — раздраженно проворчал Саске перед тем, как отпить чай. — Ох уж эти мальчишки, — снисходительно вздохнула Микото, перебирая что-то на кухонной тумбе. — Хотя, вот Итачи, например, в твоём возрасте таким не был — он был очень обходительным с девушками. Да ведь, Фугаку? Помнишь ту милую девочку, Изуми? Саске прикусил губу, резко выдыхая и врезаясь взглядом в тарелку, полную макарон. — Спасибо, я наелся, — даже не пытаясь сделать голос спокойным, ядовито выплюнул он, подрываясь с места и второпях уходя с кухни. — Саске! — обеспокоенно выкрикнула мать ему вдогонку. — А ну вернись! Вот ведь… — женщина обрывочными движениями начала вытирать мокрые руки о фартук. — Итачи, пойди разберись с ним. Итачи поднял на мать черный взгляд, ничего не говоря. После чего встал и пошёл к Саске в комнату. Тогда она была светлой, украшенной разными плакатами с боевыми роботами, безо всяких наград и жуткого хлама на компьютерном столе. Саске, как и полагается расстроенным подросткам, сидел на своей кровати, уткнувшись носом в коленки. Вся его поза так и кричала: «Меня никто не понимает! Этот мир прогнил!». Итачи, закрыв дверь, скрестил руки на груди и облокотился на неё, откидываясь всей спиной и слегка запрокидывая голову вверх. — Мама права. Лучше бы ты нашёл себе девушку, Саске. — Кому лучше? — проворчал он негромко. — Богу, которого нет? Обществу, на которое мне плевать? — Родителям лучше. И тебе лучше. Младший брат продолжал сидеть неподвижно. Лишь пылинки в прорезающих окна лучах солнца продолжали медленный беспечный вальс, сверкая на фоне черных волос подростка. — Мне кажется, она знает, — тихо проговорил Итачи, склоняя голову вбок. — Или очень догадывается… Саске медленно поднял на брата взгляд с немым вопросом на лице. — Тот шум тогда в гараже… — продолжил Итачи хрипло. — Мне кажется, это была она. Если так, то она нас видела. Саске сжал покрывало в руке, удрученно поджимая губы. — Это об этом ты думаешь последние дни в таком мрачном настроении? — Да, — ёмко ответил старший брат. Взгляд его черных глаз растворялся в танцующих золотистых пылинках. Таких ничтожных, беспечных, самозабвенных… Хорошо, наверное, быть просто пылинкой, парящей в лучах солнца. — Братик… — жалостливо выдохнул Саске, вдруг теряя всю спесь. Он мягкими шажками прошёлся по ковру, чтобы неторопливо, но настойчиво прижаться к неподвижному брату, замершему у двери темной скалой. — Ты только… — зашептал он, в отчаянной ласке потираясь лбом о чужую грудь в черном свитере, — только не пугай меня, ладно?.. не говори, что бросишь… Саске прижался к теплой груди ещё сильней, вдыхая пряный мускусный аромат с лёгкой примесью хвои. Он готов был жадно вдыхать этот запах вечно: кутаться в него, как в мягкие и тёплые меха, пока всюду одинокая ледяная стужа… Он дарил такой покой. Безграничные океаны любви и ласки. С ним было ничего не страшно. Саске с отчаянием закрыл глаза, понимая, что Итачи не отвечает. Что он никогда уже не ответит. Если открыть глаза вновь, он увидит лишь пустоту. Тьма обжигает затылок холодным дыханием смерти. Он один. Сам обнимает себя за плечи, притворяясь, что это делает брат. Вокруг лишь тихая и бездушная мгла, поддувающая легким ветерком открытые голени и шею. — Нии-сан… — хрипло проговорил Саске, силясь открыть глаза. Он не будет убегать от реальности. Не будет. Итачи умер. Да. И Саске не пугает эта черная пустота. Не пугает! Он уже не ребёнок. Руки, раскрытые ладонями вверх перед глазами, в копоти, ссадинах и мозолях. Такие же, как у Итачи. Сжимаются в кулаки. — Ни за что! — раздался крик. Голос матери. Он всегда такой звенящий в ушах. — Ни за что не потеряю ещё и тебя, Саске! Серый и душный летний вечер, сырой и грязный гараж. — Это моё дело, — процедил Саске, откручивая какую-то гайку у колеса. Работы предстояло просто немерено. Он почти ничего не знал о машинах, в отличие от брата. Не знал даже, с чего начать, кроме самых очевидных вещей. Но он всему научится. Он восстановит помятую и почти нерабочую, зафиксированную сейчас на домкратах, Аматерасу. И потом доберётся до главной любительской гонки мира. — За что ты так со мной?! — уже в слезах кричала мать, прижимаясь к сыну в своем прекрасном белом платье и вымазываясь грязью о его рабочий комбинезон, когда-то принадлежавший Итачи. — Пожалуйста, сынок!.. одумайся! — Это я тебе говорю «пожалуйста», — терпеливо проговорил Саске хриплым голосом, замирая, но не убирая ключа от гайки. — Пожалуйста, отпусти меня. Просто отпусти. Позволь мне сделать то, что я хочу. Был бы это какой угодно другой человек, Учиха бы уже давно сорвался на крик. Но Саске никогда не смел повышать голос на мать. — Н-не могу, — тонким голосом всхлипнула она, прижимаясь мокрым лицом к его спине и вдыхая запах машинного масла. — Не могу, Саске… Не пущу… Саске молчаливо опустил взгляд, всё-таки убирая ключ на бетонный пол. Он стянул пыльную перчатку и положил кисть на руку женщины. — Я по-другому не могу, мам. Не смогу жить, не сделав это. Пойми. Это не жизнь. За стенами гаража становится слишком шумно. — Не жизнь? Не жизнь?! Слишком давит на уши хаотичных гам трибун и безликие голоса в граммофонах. — А разбиться непонятно ради чего — это жизнь?! Хватит. Как громко. — Вы, мужики, совсем ни о чем не думаете! Никаких тормозов в голове! Не думаете о нас! — ОТСТАНЬТЕ ОТ МЕНЯ! — завопил Саске и проснулся от собственного крика. Где-то на первом этаже слишком громко работал телевизор. Пора было уже вставать. Сегодня ведь гонка. Саске накрыл лицо руками. Ну и сон же ему приснился, в такой важный день… Впрочем, неудивительно, что психика выдаёт такие сюрпризы. Своё сознательное «я» Саске сумел взять в железные кулаки, а вот бессознательное… На завтрак его ждала яичница с беконом и овощами. По маленькому кухонному телевизору вещали новости, а мама продолжала что-то шинковать за тумбой. — Вы с папой поедете? — сухо спросил Саске, беря в руки вилку и ножик. Размеренный стук ножа по доске продолжался ещё несколько секунд. — Поедем, — наконец, ответила Микото тихим голосом. — Хорошо.***
— Ох, Саске, будь уверен, я тебя уделаю, в этот раз точно! — самоуверенно вещал Наруто, опершись локтём на крышу машины с водительской стороны, за которой, ожидая старта, сидел Саске. Саске продолжал молча смотреть в одну точку, руки по наитию искали карманы, которых в гоночном комбинезоне не было предусмотрено. А скоро нужно было ещё и надеть шлем. Толпы людей на трибунах всё больше заводились в ожидании гонки: толпа маленьких цветных точек рябила и переливалась в судорожном ритме. Яркое весеннее солнце слепило глаза — идеальная погода для заезда. На сцене с множеством экранов толпу развлекали танцы девушек в коротких юбках, а из динамиков громко вещал диктор: — «Огненное кольцо» — главная любительская гонка страны Огня, не допускающая спонсирования гонщиков и поощряющая только самостоятельную работу над машиной со стороны команды или гонщика-индивидуалиста. Хм. Это было как раз про Саске. И как раз про Итачи. Гонщик, который сам делает всю работу. Наруто сейчас скакал, как в жопу ужаленный, вокруг своего настоящего GT-R, от которого у Саске был только двигатель. Но что Наруто знал об этой сложной машине? Понимал ли он в самом деле все её преимущества и недостатки? Её купили и настроили члены его команды: Какаши, Джирайя, Киллер Би… в прошлом тоже опытные гонщики. Очень мощные конкуренты, но лишь заочно, а по факту, сможет ли Наруто реализовать потенциал своей команды полностью? Саске же знал о машине, на которой поедет, всё. Вплоть до каждого винтика и болтика. — Просим гонщиков проверить связь, до старта осталось буквально три минуты! — Проверка связи, — проговорил Саске, зажимая кнопку на руле. На ушах были крепко зафиксированы наушники. — Слышно хорошо, — проговорили ему в уши откуда-то из координаторского центра. — Мне тоже. Ладони потели на руле. Шум за пределами скорлупы железа и стекла Аматерасу сильно действовал на нервы. У гонки было всего два этапа: квалификация и, собственно, заезд. Всё, что требовалось от водителя на квалификации — проехать три круга без Джокера, и по результатам времени прохождения формировалось расположение машин в стартовой сетке основной гонки. Саске надел шлем и уставился на огни светофора, которые постепенно загорались, предзнаменовывая старт. И почему он так волнуется? Это всего лишь квалификация. Хотя, конечно, и она очень важна. По результатам жребия, сейчас он находился прямо позади чьей-то Сильвии. Сейчас это не играло роли — важна была лишь скорость прохождения, а не первенство. Но всё же неудобно делать эту скорость, когда кто-то тащится впереди. Сперва нужно было вырваться. Саске уже изматывал двигатель газом, удерживая тормоз и слушая мягкий утробный рык своего автомобиля. Когда, наконец, загорелся последний красный свет, а маршал взмахнул зеленым флагом, машина перед Саске рванула, и Саске метнулся вслед за ней. Всё же явно чувствовалось, что все участники соревнования — опытные гонщики. Чтобы пройти отбор на участие, нужно было выиграть много гонок — не зря у Саске в комнате безо всякого почета валяются шесть золотых кубков по разным углам. В отличие от Итачи, Саске решил не рваться на Огненное кольцо после первых же необходимых трёх первенств. Но немногие здесь были так же рассудительны, как Саске, и поэтому, стоило неопытным новичкам где-то совершить ошибку, как Саске юрко проскакивал по удобной траектории и опережал их. Конечно же, последним соперником для него стал желтый Скайлайн Наруто. В стартовой расстановке он был где-то позади, но смог, как и Саске, обогнать противников и вырваться вперёд. Это было плохо, учитывая, что у Саске ещё и была фора. Просто чертов автомобиль Наруто был действительно мощнее и лучше, поэтому на сей раз Саске решил пожалеть шины и уступить. Тем более, неплохо было бы облапошить Узумаки эфемерным чувством преимущества — пускай расслабится. Сам заезд начался без лишних перерывов и предисловий — Саске разве что в очередной раз параноидально глянул под капот да под колёса, но ничего нового там не увидел, после чего потрогал шины, удовлетворительно хмыкнул и сел в машину. Здесь и сейчас начиналась настоящая битва. Саске, как и прочих участников, ожидала извилистая круговая трасса с Джокером-кармашком, на котором разбился Итачи. Конечно же, ещё вчера была практика, дозволяющая поездить по всему маршруту вдоволь, в том числе и по Джокеру, и, конечно, Саске снова думал про Итачи, рефлексировал, страдал, но ни к чему не пришёл: нужна была жаркая атмосфера гонки, нужен был пот, усталость, адреналин во всём теле и сердце, с болью бьющее по ушам. В гонке определённую роль играло и то, в какой момент ты решишься пройти Джокера. Выбирать можно было любой круг. И Итачи выбрал предпоследний. Безусловно, Саске поступит так же. Хотя, по его опытному мнению, лучше было проходить в самом начале. Как-то так получалось, что Саске был не согласен с техникой и тактикой Итачи во многом, но копировать всё приходилось во имя чистоты эксперимента и чего-то ещё глубоко в душе. Чего-то душащего изнутри. Машина Наруто желтым пятном рычала и ворчала в периферическом зрении. Всё же Скайлайны очень громкие. И пускай двигатели Наруто и Саске были одной крови и рвали механические глотки в унисон, сама по себе конструкция автомобиля у Узумаки была более эргономичной и выжимала из этого двигателя максимум профита, в то время как Аматерасу Саске — точнее, Аматерасу Итачи — была, как иронично язвил сам Саске, гибридом лошади и слона, по-другому не скажешь. Когда все рванули на старте, шустрый Скайлайн Наруто желтой ракетой улетел вперед — прямые участки трассы были его — самого автомобиля — коньком. Саске, конечно, не мог за ним так просто угнаться, но он делал ставку на мастерство в прохождениях поворотов — здесь ему не было равных. Именно во время них он должен был выбить себе лидерство, в каждой шпильке по крупицам собирая себе миллисекунды для победы, не допустив ни единой ошибки. «Итачи, ну почему ты просто не накопил и не купил нормальную тачку?» — взвыл Учиха, подымая ручник и входя в запланированный занос вслед за Наруто. Наруто, к слову, был ровесником Учихи, но участвовал уже не в первый раз. В прошлый раз он выиграл. Поэтому сейчас ему было особенно принципиально не отдавать Учихе первенство ни за что. Саске же оставалось лишь упорно цепляться за свою надежду, видя противника впереди. Да, сейчас он отстаёт, но потом, потом!.. Всё же, Саске был гением тактики. Аккуратно входя в каждый занос с идеальным использованием тормоза и газа, он не только сокращал расстояние между собой и Наруто, но и сохранял рабочее состояние своих шин гораздо дольше. Машина Наруто же становилась на поворотах всё менее и менее устойчивой — зад петлял, и в прямой траектории то и дело случались неожиданные зигзаги, а ещё пилоту просто жутко не хотелось уходить в запланированного на пятом круге Джокера, пока Учиха дышит ему в затылок. Логики особой не было, но всё это просто ужасно давило на психику: черный Аматерасу Саске бессменно маячил в зеркале заднего вида, стремительный и холодный, как лёд — ощущение было такое, будто его пилотирует не человек. Не мог человек каждый раз так идеально входить в поворот, так безупречно выбирать траекторию и так мастерски выходить из заноса! В каждом движении Саске — повороте руля, давлении на педали, работе коробкой и ручником — была отточенная резкость и вместе с тем грациозная плавность, пока сияющие черные глаза вцеплялись во все мелкие детали дороги и предсказывали каждый поворот. Лицо Саске было словно выточено из мрамора — предельная сосредоточенность не позволяла ни единой эмоции исказить хоть на секунду его изящные черты. Наконец уже в шестой раз приблизился съезд на Джокера, в который Наруто шустро юркнул, пока Саске продолжил движение дальше, занимая лидирующую позицию на основной трассе. Рано было обманываться радостью, ведь эта фора была лишь временной, но Саске решил использовать её, чтобы входить в повороты ещё более эффективно и искусно, пока никто не мешает. Неожиданно в груди перехватило дыхание: мозг говорил, что что-то в поле зрения было не так. Желтый флаг. Маршал на очередном посту размахивал им в механическом колебании вверх и вниз, и означало это лишь то, что где-то на трассе разбился автомобиль, и нужно быть осторожнее, чтобы не влететь в него. И, конечно, пока зона желтого флага не кончится, запрещены обгоны, что Саске было на руку, но кто же разбился, и насколько всё серьезно? Саске даже не знал, что испытывал, но… Неприятно было осознавать, что какая-то часть его душонки всё же низменно вздыхает с облегчением от того, что на одного потенциального соперника стало меньше (учитывая, конечно, предположение о том, что у кого-то просто вышел из строя автомобиль, и пилот жив). Но, наверное, все люди такие. В каждом есть эта маленькая человеческая слабость. Лишь в богах, подобных Итачи, такого не было. Итачи просто всегда верил, что придёт первым в любом случае, ему были чужды страхи потерять лидерство, поэтому на всех соперников он смотрел свысока, и каждый его жест в их сторону был скорее похож на проявление высшей благосклонности, за что его не очень любили. В наушниках мягко прозвучал звуковой сигнал, после чего послышался хрипящий в помехах голос: — Учиха Саске, прямо за поворотом эвакуируется разбитый автомобиль, будьте осторожны. — Вас понял. Саске пришлось сбавить скорость (вот это подстава!), но он быстро проехал мимо разбитой Сильвии. Значит, это был не Наруто. Кажется, Сильвия имела пилота и штурмана с именами Забуза и Хаку. Глядя на тот будто пожёванный сотней акул автомобиль, лежащий на газоне вверх колёсами, Саске предположил, что оба уже не жильцы: перед глазами навязчиво стоял образ такой же опрокинутой Аматерасу, из которой спасатели в желтых жилетах вытаскивали тело безумно родного, любимого человека с неестественно повернутой болтающейся головой. Что ж, врачи сказали, что он даже не успел понять, как сломалась его шея. Да, из таких аварий не выходят живыми. И Саске дал себе обещание, что когда всё закончится, он за этих ребят обязательно погорюет. Но сейчас нужно было ехать дальше. Саске всегда продолжал ехать дальше, оставляя всё прочее позади. Желтые флаги сменились зелеными, и вот в поле зрения, наконец-то, появилось озорное желтое пятно, виляющее то передом, то жопой из-за истертых шин. «Смирись, Наруто, это твой конец», — фыркнул внутри себя Учиха, набирая скорость: шёл уже девятый круг, тот самый, на котором Итачи проходил Джокера. Стало действительно страшно вдруг окунуться в неизвестное. За последние пару десятков минут он уже привык к одной и той же трассе, привык, что оторвался, прочувствовал вкус лидерства, но сейчас мало того, что ему придётся вновь пропустить Наруто вперед, он выедет на дополнительный карман со сложнейшими петлями, с которыми по какой-то причине не справился даже Итачи. Ах да. Ведь он здесь за этим. Он здесь лишь за тем, чтобы прочувствовать, понять и нащупать истину собственным сердцем, что с искусной страстью вело эту машину вперёд. А всё остальное было неважно. Каким-то образом мандраж в душе сразу спал, и Саске вздохнул спокойно, съезжая на развилке дорог в тот самый карман. Всё будет в порядке, всё получится. Как же, Итачи, как ты прошёл через это? Что ты чувствовал? Сколько бы раз Саске ни пересматривал видео, отсюда, из водительского кресла, дорога выглядела совершенно иначе. Вот и заход в S-образную шпильку. Глаза Саске, слезящиеся, дрожащие, уже видели идеальную траекторию. Нога привычно в отточенном ритме начала плавно поддавливать тормоз, на который из-за отсутствия антиблокировочной системы необходимо было нажимать рывками. Отбойники были совсем близко. До чего тесный, жуткий для дрифта участок дороги! На секунду в глаза Саске блеснуло яркое солнце. Сердце болезненно сжалось кулаком в моментально всплывшем чувстве дежавю. Такой же солнечный день был тогда. Тогда, когда машину Итачи привезли на большом эвакуаторе к их гаражу. Саске, тогда ещё подросток, командовал погрузчиками, чтобы нормально закатили машину, заплатил оставленных родителями денег, поставил какую-то подпись, а потом остался с покорёженной черной Аматерасу один на один. Он стоял в проёме открытого тёмного гаража с тусклой лампочкой, пока в затылок ярко палило беспощадное солнце. Стоял и смотрел. Где-то вдали шумела дорога, за заборами соседних домов весело и громко резвились детишки, а Саске продолжал гипнотизировать автомобиль пустым взглядом, в глубине которого таилось болото горечи и претензии на что-то неясное. Но за эти три дня были уже выплаканы все слёзы. На прекрасном голубом небе не было ни единого облачка, способного спасти день от палящего жара светила. Вскоре подросток двинулся неспешным, механическим шагом к стоящему у входа в гараж ведру, а после вместе с ним к садовому крану. Сильный поток ледяной воды, бешено плескаясь и шипя, быстро наполнил ёмкость до краёв, и Учиха двинулся обратно в гараж. Внутренности словно сжимало и едко ошпаривало кислотой, пока он, затаив дыхание, открывал водительскую дверь. Липкие грязные пятна алой крови виднелись на побитом стекле, руле, сидении и приборной панели. Саске окунул в ведро новую и чистую розовую тряпку, и ледяная вода обожгла кисть, на что юноша ни капли не обратил внимание. Он вообще ни на что не мог обращать внимание. Он только мог собственным мозгом заставлять руку через все внутренние препятствия вновь и вновь выполнять простые механические действия и оттирать багровые следы. Вверх-вниз, влево-вправо. Снова и снова. А ведь думал, что стоически справится. Думал, что не заплачет вновь. Но что-то вдруг переклинило. Переклинило так, что уже не было жизни. Без Итачи не было жизни. Всё заполнилось вакуумом, воздух исчез, и Саске, замерев в неестественной позе с тряпкой на приборной панели, просто растворился, исчез в бесконечной боли, которой он больше не мог противостоять — она поглотила его настолько чудовищным океаном, что он даже просто не знал, что такое бывает, что бывает настолько невыносимо, так невыносимо, что он даже не слышал звуков собственных надрывных стенаний. Словно столь громким воплем отчаяния он тщетно надеялся вытащить покойника из могилы. Но люди не оживают. Каких бы ты ни ставил условий, чего бы ни обещал богу, как бы ни жалел себя, этот факт не изменится. И Саске продолжал вытирать: кровь с панелей, слёзы со щёк… После его ждали долгие мучения с восстановлением машины из груды хлама. Обучение езде, первые горькие поражения, потом — безвкусные победы. Семь лет жизни с одной и той же мантрой на губах. И сегодняшний день. «Нет! — завопил внутри себя Саске, бешено крутя руль. — Я не хочу превратиться в такую же лужу крови на водительском кресле! — рука спланировано опустила ручник. — Не хочу! — газ в пол, и машина, ревя двигателем на низких оборотах, вырывается из столбов пыли к следующей шпильке. — Я идеально пройду этот участок! Я выживу, я всё преодолею, и я выиграю эту чертову гонку!». Саске полностью доверился отработанным инстинктам, проходя следующий поворот, и усиленно подавил в голове туман и шок, когда осознал, что уже едет по основной трассе. Оставалось победить, и лишь потом уже предаваться рефлексии. Из-за Джокера Саске отстал на пять позиций, но обогнать четверых было легко, в отличие от Наруто, который даже с истертыми шинами всё ещё умудрялся держаться на плаву. Вот только изнашивались не только шины — теперь пришла пора и для тормозов. Ошибок становилось всё больше, скорость падала всё ниже… И Саске вырвал свою победу, опередив Наруто сразу после очередного поворота. До финиша оставалось всего ничего по прямой — буквально метров тридцать — когда Саске понял, что Аматерасу уже не жилец. Двигатель надрывался, с трудом выдавая каждый новый оборот, пока пилот отчаянно давил на газ, после чего прямо на финише всю машину сотрясло мощнейшим толчком под капотом, и корпус резко закрутило вокруг своей оси за пределами финишной полосы. К счастью, машина не врезалась ни в кого и ни во что до своей остановки, а Саске даже сам смог выбраться из неё, завидев идущий из-под капота дым. Толпа вопила, маршалы бешено закрутили черно-белые флаги, а Саске лишь в полной прострации смотрел в никуда, постепенно проваливаясь в пустоту.***
— Нии-сан, тебе что, не грустно? — спросил одиннадцатилетний Саске, сидя у брата в комнате с ним на одной кровати. Тот сидел, облокотившись на стену и сложив руки на животе. Взгляд его был совершенно безэмоциональным и привычно задумчивым. На теле всё ещё был не снят черный траурный костюм. — Грустно, — ответил Итачи без какого-либо намека в голосе на то, что это действительно правда. — Но мы с Шисуи давно не общались, — как бы попытался обосновать подросток своё равнодушное поведение. — М-м… — хмыкнул Саске и пожал плечами, чиркая каракули в своём блокноте. — Ну не знаю. По-моему ты всё равно какой-то слишком спокойный. — Хм, — на губах старшего проступила легкая безрадостная улыбка, и он откинулся головой к стене, не запрокидывая её и продолжая смотреть прямо перед собой в никуда. — Просто, знаешь… у Шисуи была своя особая философия, — Итачи повернул голову к брату. — Он говорил, что на большую трассу выходят лишь глубоко отчаявшиеся люди, которые не знают, как найти выход. Он полагал, что почти каждый гонщик из тех, кто попали в большой спорт, хотя бы подсознательно, но ищет смерти, — Итачи вдруг фыркнул и повел плечами, скрещивая руки на груди. — Только не говори маме, что я с тобой общался на такие темы, ладно? — с легкой улыбкой дополнил он и продолжил: — Глубоко в своей душе они мечтают умереть, но не могут сделать это сами, сомневаются и хотят, чтобы трасса решила всё за них сама, при этом сами они могут и не знать об этом, могут думать и верить, что от трассы хотят чего-то другого. И тогда она решает. Вот и с Шисуи… решила. Думаю, он просто получил своё спасение. Саске перестал рисовать и нахмурился в задумчивости, вытягивая губы трубочкой. — Ты думаешь… Шисуи-сан намеренно убился на трассе? — Нет, — покачал головой Итачи, прикрывая глаза. — Просто трасса забрала его в свои объятия. Снова воспоминания? Саске осознал, что это его очередная рефлексия. Сейчас, пройдя столько гонок, он вновь обдумывал слова Итачи и приходил к выводу, что всё же данная Шисуи формулировка слишком утрирована, а мотивация гонщиков сложнее и многогранней, но… как же залезть им в душу и понять, что там на самом деле? Это правда, что каждый ищет на трассе своё спасение. Для кого-то это признание и слава, для кого-то — возможность что-то себе доказать. А для кого-то это действительно… Всё же Саске не мог отрицать того неприятного факта, что больше всего его сердце рвалось в машину и жаждало убийственной скорости в моменты самого глубокого отчаяния. Тогда, когда он вдруг уставал, вдруг не мог уже двигаться дальше, не мог выносить ада одиночества без Итачи, он сбегал по лестнице вниз, нырял в гараж и выезжал из него на Аматерасу, охваченный безумием, лишённый мыслей. Он летел ракетой по пустым ночным дорогам общего пользования, ожидая, когда же из поворота на него вылетит огромная фура и мгновенно оборвёт всю его мучительную историю. Но каждый раз дорога говорила ему «не сегодня». Интересно, такие люди, как Наруто, хотели хоть раз умереть в гонке? Безусловно, да. Саске соревновался с ним не единожды. Бывало так, что, когда Наруто понимал, что не справляется против своего вечного соперника, он решался на такие отчаянные и агрессивные трюки, которые, без сомнений, убили бы их обоих, если бы не та огромная удача, что по какой-то причине преследует Саске по пятам. А что насчет Итачи? Итачи не нужны были почет и слава, он равнодушно стоял на каждом награждении и лениво поливал зрителей шампанским просто потому, что это была обязательная традиция. Ему не нужно было ничего доказывать самому себе, потому что самомнение у него и без того было нездорового размера. Тогда каким образом обычное хобби ради развлечения переросло в опасный большой спорт?.. Где-то далеко в пустой тьме слышался громкий скрежещущий шум падающих на бетонный пол инструментов: бах! клац!.. — Нии-сан, ты лжец! — Саске опрокинул ещё один набор гаечных ключей, что рассыпались с дребезгом по грязному бетону. — Ты обещал! — Ну Саске! — взмолился Итачи, закатывая глаза. — Войди в моё положение. Сегодня единственный день, когда я могу поменять себе резину, потом у меня не будет времени. Я не знал, что так получится! — Ты всегда так говоришь! Просто тебе эта рухлядь важнее, чем я! — закричал младший брат, подавляя слёзы в глазах. Наконец, позволив вырваться крику, он вдруг осознал, как выглядит, и постарался взять себя в руки, иначе Итачи вот-вот назовёт его малышом или истеричкой. Вдох. Выдох. — Знаешь, мне всё равно, что сегодняшний выходной я снова проведу, просто занимаясь своими делами, — сипло проговорил он, тщетно пытаясь выровнять голос и выпуская нервы теребящими ткань школьной рубашки пальцами. — У меня их тоже много, если ты не в курсе. Но мне просто обидно. Обидно, что ты снова обманул меня, — процедил подросток, подымая на брата влажный черный взгляд. — Что обещание мне ничего не значит, ведь я просто надоедливый глупый братик для тебя, так? Что можно вытирать о договорённость со мной ноги… — лицо Саске вдруг начало приобретать нездоровый оскал злой ухмылки. — Ты за это ответишь, — тихий и дрожащий голос отразился от кирпичных стен и полок с инструментами в предзнаменовании бури, позволяя слезам вырваться наружу и оросить нежные щёки влажными солёными дорожками. Руки шустро подняли с пола огромный гаечный ключ. — Твоя тачка сегодня отправится на помойку. Послышались быстрые беговые шаги, а затем началась настоящая борьба. Они с Итачи никогда так сильно не дрались, но для обоих настала последняя капля. Сперва один силуэт напал на другого, а вскоре уже именно второй перенял на себя лидерство, со спокойным расчетом загоняя добычу в угол. Итачи был предельно серьёзен. На лице читалась безупречно холодная решимость: не допустить младшему брату сделать то, о чем тот и сам наверняка будет после жалеть. — Чёрт! — вырвалось у Саске, когда его спина врезалась в стол с инструментами. Недостаточно сильно, чтобы повредить, но достаточно, чтобы было больно. Итачи удерживал его руки, сдавливая ту, что с гаечным ключом, изо всех сил — необходимо было Саске обезвредить. Под чужим напором на запястья, руки рефлекторно расслабились, и гаечный ключ выпал, но Саске, краснея и пыхтя, не собирался сдаваться. Итачи имел явное намерение уложить Саске спиной на стол, пускай там и лежали какие шестигранники и болтики с гайками. Он болезненно цокнул, когда младший брат начал остервенело пинаться, но от этих ударов было мало толку из-за никчемной амплитуды, и старший продолжал давить на него. Саске от напряжения краснел ещё сильнее, извивался и дергался, сотрясая стол и сваливая с него с громким клацаньем болты и гайки, из-за чего Итачи прижался к нему вплотную, и уже через какие-то секунд семь Саске повержено лежал на столе с придавленными к его холодному железу руками. Наступившая тишина вновь и вновь нарушалась тяжелым дыханием обоих братьев, что не могли отвести друг от друга взгляда. Итачи с каким-то странным удовольствием вглядывался в алое, заплаканное, злое и при этом отчаянное лицо запыхающегося младшего брата. А Саске вглядывался в ответ просто из принципа, храбрясь и продолжая свою тщетную личную борьбу. Они не говорили ни слова, слушая лишь дыхание друг друга. Старший Учиха навис над младшим нерушимой скалой, от которой было никуда не деться. А потом натянутую струну нервного напряжения разорвал нежный поцелуй. Саске ответил, даже не замечая, как обмякает собственное тело под чужим напором. «Ты ведь первый начал, Нии-сан, — горько улыбнулся нынешний взрослый Саске сам себе. — Именно ты». Всё началось само по себе и само по себе продолжало движение. Поцелуи, объятия, нежность даже в каждом невинном касании… для Итачи Саске был необходимостью, а Саске просто рад был получать его внимание. — …Тот, кто идёт впереди, ощущает самое сильное психологическое давление. Это давно известный факт среди гонщиков, Саске, — мягким голосом рассказывал Итачи, сидя на траве перед озером и удерживая младшего брата на коленях. Они выехали на Аматерасу далеко за город просто, чтобы развеяться одним июльским днём вдали от родителей и прочих ненужных глаз. Саске запрокинул голову на плечо брату, чувствуя, как неторопливые и чувственные влажные поцелуи орошают шею. — И как наши темы для разговоров снова перешли на гонки? — не удержал смешка Саске, потираясь лбом о чужую щёку. — Тебе, м, бувет полежно, — пробормотал Итачи, сильнее увлекаясь мягкой кожей на шее брата. — Ах, — не сдержал стона Саске, начиная ёрзать от непонятного чувства то ли щекотки, то ли эйфории, отчего Итачи, в котором постепенно от таких реакций пробуждалось что-то звериное, сжал юношу крепче. — С-с чего бы?.. — Потому что ты во всём повторюша, Саске, — сладко прошептал старший Учиха, целуя чужую мочку уха. — В-вообще-то я хочу стать полицейским, — рвано выдохнул Саске, ощущая, как чужие руки ласкают его тело, целомудренно не забираясь под ткань серой футболки. В ответ Итачи лишь усмехнулся. Саске блаженно закрыл глаза. А открыл их уже в гараже. Он снова на коленях у брата в открытой машине, они сидят на переднем пассажирском сидении. Саске закинул руку за голову брата и упёрся носом ему выше уха, ноги свешивались из открытой двери. Пальцы очень робко перебирали передние пряди черных волос старшего. — Ты был невероятен, Нии-сан, — хрипло прошептал он. — У меня чуть сердце не остановилось раз пять, пока я на трибуне смотрел, как ты гоняешь, как сумасшедший. Неудивительно, что ты победил. Говорят, таких, как ты, гениев — один на миллиард. Теперь осталось Огненное Кольцо через месяц. — А я думаю, ты сможешь меня превзойти, — с привычной снисходительностью улыбнулся Итачи, поглаживая Саске спину. — У тебя есть кое-что, чего очень не хватает мне, Саске… — Я-то? — удивлённо протянул младший Учиха, вскидывая брови. — Да я ни одного поворота не могу пройти в заносе, предварительно не объездив его по десять раз и не потренировавшись где-нибудь на парковке. — И именно поэтому… — с нежностью произнес Итачи, целуя брата в щёку, — каждый твой занос безупречен, — в голосе чувствовалась присущая его владельцу покровительственная улыбка и уверенное знание. — Знаешь, Саске… Хваленый гений со временем начинает мнить себя всесильным. В этом его беда. Он теряет всякую способность объективной самооценки, лезет в самое пекло. И проигрывает. — Ах, — выдохнул Саске, когда объятия сжали его крепче. — Н-нии-сан… Вдруг Итачи замер и перестал дышать. Клац. Со стороны двери из гаража — той, что вела в дом, а не на улицу — послышался шум, который быстро прекратился. Кто это был? И как много этот человек слышал? Они ждали. Ждали целыми днями, пока кто-нибудь — папа или мама — скажут открыто, что явно что-то подозревают. Что что-то видели. А Итачи и Саске ответили бы, что всё неправда, и дело бы уладилось. Но родители ничего не говорили. И это угнетало. Всё угнетало. Каменный Аполлон, выточенный из мрамора олицетворением бездушной, величественной красоты, будто бы возвышающейся над низменным миром, оказался раним в самых глубинах его бьющегося человеческого сердца. Перед вытянутой рукой всё чаще — удаляющаяся спина. «Я занят», «не сейчас», «займись сам». Вопросы оставались без ответов. Чего он боится, почему избегает? Саске знал, что Итачи не из тех, кого заботят вопросы инцеста или гомосексуальности — вся эта субъективная скучная мораль, не вписывающаяся в рамки его холодной логики, была ему чужда. Младший Учиха помнил тот воскресный сумеречный вечер, пропахший корицей и кофе, который Итачи пил тогда впервые без сливок и сахара, в свободной позе сидя на диване с закинутой на одно колено лодыжкой другой согнутой ноги, пока в руках его лежал старый альбом в потертой и безвкусной розовой обложке, которая в те времена, когда его покупали, считалась модной и красивой, а фотографии внутри клеились на картон и подписывались Микото красивым завиточковым почерком разноцветными фломастерами. Пустое лицо, с каким палач расстреливает очередного заключенного на фоне холодных бетонных стен. — Ты был такой невинный… и ты до сих пор ещё ребёнок… Что же мне делать, Саске? Кажется, Саске тогда раскричался, что он давно не ребёнок, и убежал гулять в парк. Чувство тревоги в физически маленьком, но душевно огромном, как океан, сердце нарастало с каждым мучительным днём. — Ты не смеешь бросать меня, Нии-сан, — высказал Саске брату в один из очередных разговоров на эту тему. — Не после того, как ты всё это начал, и не по такой дурацкой причине. Я уже жить без тебя не смогу! — После Огненного Кольца я приму окончательное решение, Саске. Окончательно выберу, как нам быть. Саске зажмурился, пряча лицо в ладонях. Думать мешал настойчивый шум где-то под ухом: кто-то шелестел какими-то бумажками… Сознание с тяжелым трудом отходило ото сна. В глаза брызнул блеклый свет. Он в больнице? — Мама… — хрипло проговорил он, мутным взглядом уставившись на женщину у своей постели. — Саске, — с облегчением выдохнула она, откладывая какие-то документы и беря его за руку. — Ты очнулся! — Ага… — протянул он, в почти бессознательной мути оглядываясь по сторонам больничной палаты. — А что случилось? — Врач сказал, перегрузки и стресс от гонки… но ты победил. Всего три часа провел без сознания. Саске выдохнул, фиксируя на матери уже оформившийся, думающий взгляд. Он совсем не заметил, как она постарела за эти годы. Пускай морщинок было немного, и ей можно было дать не больше сорока, бесконечная нервотрёпка с такими непутёвыми сыновьями оставила явный отпечаток на её лице. Она набрала чуть-чуть в весе, сменила обтягивающий стрейч на свободные тёмно-синие свитера. И всё равно для него — самая красивая и лучшая женщина на свете. — А где папа? — Папа решает какие-то дела с Аматерасу и её эвакуацией. Двигатель взорвался. — Понятно. Воцарилось молчание. — Какие дальше планы, сынок? — решила разбавить паузу Микото. Саске повернул голову к окну. — Я бы открыл кондитерскую, но не люблю сладкое. Женщина не удержала смешка, а сын продолжил: — Другое дело мастерская. И в институт поступить стоит. На автомобильного инженера-конструктора. — Больше никаких гонок? — устало улыбнулась Микото. — Больше никаких гонок, — расслабленно и сухо подтвердил сын. Мать не сдержала широкой болезненной улыбки, сильнее сжимая аккуратную, но мозолистую кисть сына в своих маленьких руках. — Значит, ты нашёл ответы на свои вопросы? — тихим и нежным голосом вопросила она, сощуривая слезящиеся глаза. — Да, — хрипло и ёмко ответил Саске, всё так же глядя в окно на зеленые деревья. Уже вечерело. Кроны слегка покачивались под натиском слабого ветерка. Микото опустила голову, устремляя взгляд в свои колени. — И почему?.. — прошептала она, — почему Итачи разбился? Саске моргнул, и его выражение лица стало более осмысленным. Кажется, постепенно он приходил в себя. Наконец-то картинка полноценно выстроилась в голове. Он вернул себе руку, чтобы принять сидячее положение и взглянуть матери в глаза. — Итачи просто… искал своё спасение, — Саске вновь отвёл взгляд к окну, — и он его нашёл. Глаза Микото расширились в непонимании. — Он специально разбился? — неверящим голосом прошептала она, изгибая болезненно брови. — Нет, — покрутил Саске головой. Это то, что другие люди называют «не справился с управлением». — Просто трасса навечно забрала его в свои объятия. Для младших детей старшие всегда кажутся божественными существами. Какими бы они ни были в своей истинной форме, все недостатки воспринимаются нестандартными достоинствами, а преимущества — величественным идеалом. Так и Саске не мог так просто принять в рамках своего по-религиозному упрямого мировоззрения, сформированного с рождения годами детства, то, что Итачи не сумел виртуозно и грамотно выйти из сложного заноса из-за банальной недостачи опыта. Удивительно, но, несмотря на то, что Саске уже был на два года старше, чем Итачи на момент своей смерти, ему до сегодняшнего дня казалось, что Итачи был взрослее, чем он. Величественный силуэт отбрасывал длинную всепоглощающую тень, а слова, которые Итачи умел говорить столь философски, казались настолько глубокими, что каждый раз, анализируя их, Саске отыскивал очередную потаённую грань их значения. Однако Саске никогда не узнает, что Итачи вкладывал в свои размытые изречения на самом деле, и не были ли они просто красивым набором слов. Поэтому Саске всегда видел Итачи сильнее, опытнее, лучше во всём. Так бы и было, останься он жив, но всё же он давным-давно умер. Микото смотрела на сына с нескрываемым беспокойством из-за его странных метафорических изречений. — Я удивлена, что ты не решил стать полицейским, как мечтал когда-то давно. — Это точно нет, — хрипло выдохнул сын, глядя на птицу, севшую на окно. — Не получится. Теперь Саске продолжит движение по вектору жизни Итачи вместо него до конца. И пускай самого Саске с его собственными мечтами и желаниями уже никогда не будет. Зато он навечно растворится в холодных объятиях его старшего брата. — И ещё, мам, ещё одна важная вещь, которую я должен сказать, — сипло проговорил сын, хмуро прочистив горло и переведя на мать усталый болезненный взгляд, полный надежды. — Мы дали обещание друг другу тогда… всё решить после Огненного Кольца. Точнее, это он должен был решить. Но в итоге это я закончил гонку. И я знаю, какой бы выбор он сделал, — его лицо напряглось в решительности. — Он решил бы всё рассказать. Покрасневшие глаза Микото расширились, и она нервно сжала ткани белой юбки, затаив дыхание и вопросительно глядя на сына. Саске сощурился и прикусил губу, собираясь с духом. Но это было сейчас не так сложно. Пока ещё есть это состояние аффекта, пока жизнь ещё не вернулась в привычную колею, он должен был рассказать. — Мы с Итачи были вместе. Птица на окне шумно вспорхнула и улетела в сторону зелёных деревьев. Микото изогнула брови в болезненном выражении лица, поднося пальцы к губам. В уголках глаз собирались новые слёзы, и она закрыла их, опуская лицо. — Я знаю, — отчаянно всхлипнула она. Саске не отводил своего черного взгляда, что лишь на секунду дрогнул, когда был услышан ответ. — Всё, что нам когда-либо было нужно, — голос его вдруг стал нежнее и тише в своей болезненности, — это чтобы вы приняли нас. Вы примете? Микото утёрла слёзы белым платком, пытаясь взять себя в руки и подавляя непрошенную судорогу в теле. Из стянутого спазмом горла вырвался отчаянный смешок. — Мы и щенка притащенного приняли, — хрипло смеющимся голосом добро проговорила она, — и жалобы от учителей на вашу дисциплину, и машину, и даже гонки… а уж такую мелочь, — женщина подняла на сына покрасневшие улыбающиеся глаза, — подумаешь. Саске поджал губы, и лицо его стало совсем детским в обрадованной растерянности вперемешку с болью. — Спасибо… спасибо, мама.***
— Ну, если он тут где-нибудь порежется или убежит и потеряется, я ни при чём, — нагло процедил Саске, похлопывая друг о друга ладони в пыльных перчатках. Позади него за кассой красовался плакат в привычных для этой мастерской белых, красных и синих цветах: «Акция в честь пятнадцатилетия автосервиса Учиха: после любого ремонта — купон на бесплатную переобувку шин!». — Да-да, я понял, спасибо тебе большое, Саске! — чуть ли не напевал и пританцовывал Наруто. — Вау, у тебя в салоне ещё и акции бывают? Не ожидал от тебя маркетинговых проявлений! Ужас, — посмеялся он. — Это всё Орочимару и Карин, — раздражённо фыркнул механик. — Мои работники. Мне иногда кажется, что это скоро их мастерская будет, а не моя. — Вот как, — широко улыбнулся Узумаки. — Ну что ж, тогда вы тут пока знакомьтесь, притирайтесь, а через неделю, как у меня кончатся заезды и вот это всё, мы с Хинатой вернёмся и заберём его. Будем в вечном долгу, Саске! Бывай, — мужчина помахал и вышел через широкий выезд из автосервиса, после чего послышался звук заведённого двигателя. Вместо него посреди домкратов, клиентских машин и инструментов, остался четырнадцатилетний светловолосый мальчик, как две капли воды похожий на отца. Юношеские голубые глаза с той же юношеской уверенностью и прытью сверлили Учиху твёрдым взглядом. — Возьмите меня в ученики. Саске вскинул брови; где-то на фоне послышалось привычное звонкое клацанье — кто-то уронил шестигранник на бетонный пол. Боруто же, ещё явно не закончивший говорить, отвёл одинокий, пронизанный грустью взгляд. В этом ребёнке всё говорило о том, как он нуждается в тепле элементарного внимания и любви. — Иначе отец так и не будет меня замечать, — закончил он со вздохом злой и печальной обиды. Пауза длилась ещё несколько секунд: на фоне где-то под открытым капотом у рабочего механика брызнули искры, новая машина заехала внутрь, кто-то начал с кем-то рабочий диалог. Саске склонил голову вбок, казалось, всей душой вглядываясь в напоминающего сжатую пружину трепещущего юношу. На лице проступила еле заметная улыбка — улыбка с тем самым теплом, которого так жаждали эти холодные голубые глаза. — Если можешь отличить двигатель от генератора. Раньше вектор жизни Итачи, по которому Саске заставлял себя идти, казался таким неодушевлённым и пустым, бессмысленно серым — с оттенками ржавчины на гайках и болтах под очередным капотом. В череде повседневности всё ещё не было никакого значимого цвета и вкуса, и он просто заставлял себя с этим мириться. Но теперь Саске понял, какова была недостающая деталь. То, что было у Итачи, но то, чего не было у него всё это время. С этого дня всё дополнится ключевым элементом и преобразится. Этот «Итачи» не оттолкнёт, не отмахнётся и не погибнет. А этот «Саске» не будет рыдать в одиночестве темноты на полу своей комнаты. Идеальный мир уже трепещет хрупким теплом в его грубых ладонях. А позади всё ещё нежно кутают в свои цепи чужие холодные объятия.