layla

Маккри не спит, когда дверь в его комнату сначала тихо пищит, выведывая уровень допуска у пришедшего, а затем, когда объект удается опознать, отъезжает в сторону, пропуская чужака внутрь. Всего один человек мог заявиться к нему посреди ночи, лениво рассуждает ковбой: доступа удостоился только сам Джесси, Гендзи (который своей привилегией никогда не пользовался) и высшие чины с правом попасть в какое угодно помещение в любое время суток. Вариантов остается не так уж много, учитывая, что Гендзи его бородатый лик не сдался, особенно в такой поздний час. Джесси знает, что ночью этот парень совсем не в духе для дружеского общения, а уж тем более похождений. Видел и слышал на миссиях пару раз, когда спать приходилось в соседних номерах отеля или спальных мешках. Болезненный крик и надрывное дыхание доносились через тонкий гипсокартон невыносимо четко, заставляя Джесси удивляться тому, почему он до сих пор не почувствовал удара механической конечностью по зубам. Слишком уж ощутимым становилось присутствие Шимады в комнате. Он наверняка и про великодушное предложение Маккри забыл — на вскользь брошенное «заходи, если что понадобится» киборг лишь неопределенно кивнул и тут же уткнулся в игровую приставку, показывая, что разговор окончен. Его адаптация протекала затруднительно — оказалась трудоемким процессом, загнавшим всех врачей в тупик: психологов, приставленных Моррисоном, и Ангелу, ходящей за ним, как курица-наседка за только вылупившимся птенцом. Мойру, как и ожидалось, ментальное состояние пациента интересовало в последнюю очередь, и Гендзи смотрел на неё с искренней признательностью. Отдельной темой были высшие чины, из стройных рядов которых он мог понадобиться аж одному Рейесу. Внушительная фигура коммандера, собственно, и стоит в проходе: демонстративно вертит ключ-карту в руке, складывает её в карман военных штанов — Рейес наверняка ещё даже в кровать не ложился — и ждет, пока дверь в комнату закроется с беззвучной механичностью. Смотрит исподлобья привычно грозным, проницательным взглядом, но горестно как-то, тяжело. Словно что-то далеко за пределами комнаты не даёт ему покоя, мешает дышать полной грудью. Маккри знает, что это: определяет по чужому взгляду, по личному опыту, и только поэтому глядит в ответ с безгласным пониманием. Это пыль. Невидимая, неподъемная. Какую находишь на полке с медалями за отвагу, пожелтевшей фотографии двух друзей в верхнем ящике стола и металлических ножках офисного кресла в главном кабинете именитого здания. Пыль с белых стен «Овервотч», глухих непрошибаемых стен, в которые одинаково упрешься спиной, ведь любой поворот — новый виток в лабиринте. Но Джесси молчит — Гейб не нуждается в словах, осуждает сочувствие. Он останавливается у порога в нетипично-нервной манере, будто колеблется, и стоит ровно по струнке, сжимая кулаки. Маккри смело предполагает, что незваный гость ждет разрешения войти, но отметает любой порыв заговорить — с насмешливым ожиданием подкладывает согнутую в локте руку под голову и пристально всматривается в чужой омраченный силуэт. Во тьме Габриэль пуще прежнего походит на дикого оголодавшего зверя, уставшего от нескончаемо-долгой погони. Величественная мглистая пантера в сухой высокой траве где-то в Африке, близ широкого водопоя — этот хищник любит убивать над водой. В последнем отражении жертва увидит лишь неумолимость судьбы во взгляде мучителя и то, как бурым ручьем спускают из её смертельной раны жизнь. Однако в комнате стынет напряжение. В комнате два хищника: один доверится, второй подарит ночь. — Маккри, я… — Сэр, — твердо исправляет он коммандера, и тот хмурится. Его черты лица впервые за день оживают. Маккри знает цель позднего визита: времена внезапных полуночных тренировок давно остались в прошлом, а теоретическое желание Рейеса тряхнуть стариной — маловероятным происшествием. За непроглядной мраморной маской с паутиной из трещин Габриэль прячет настоящее лицо. Оно усталое, истощенное, пропускает нездоровый бледно-поблекший оттенок, и на нем пуще прежнего проступают острые скулы — плохо питается, мало спит, только задумчиво стоит возле кофеварки по утрам, глядя в пустоту, пока умная машина жужжит, выливая последние капли эспрессо в неглубокий бумажный стаканчик. Сбивает костяшки в развороченное месиво до первого петушиного крика и доверяет ссадины биотическим лучам в лаборатории безнравственного генетика, когда сама хозяйка сгребает разбросанные по столам чертежи и оценивает состояние коммандера. Подопытного, если быть точнее. В этом кабинете субординации не существует. «Стабильное». В малокровном лице и выкривленных в усмешку бесцветных губах Джесси читает все оттенки ненависти, стоит ему только показаться в дверном проёме. Ей плохо дается лукавство и фальшь. Она перебирает провода по телу Габриэля, демонстрирует власть, вседозволенность под эгидой подопытного. Наверняка мечтает схватить зарвавшегося ковбоя за шкирки, припечатать к железному креслу, затянув тугие ремни по ногам и рукам, и ненароком ввести не тот препарат, но Рейес под недостаточной дозой анестетиков бессознательно протягивает к Джесси руки. Он и не вспомнит последнего бархатного прикосновения к собственной ладони, прежде чем фиксаторы пригвоздят его запястья к подлокотникам, а глаза сомкнутся под тяжестью искусственного сна. Он не забудет только обеспокоенное лицо Маккри, когда они будут спешить, уходя из лаборатории гения, и будет цепляться за чужое плечо не в состоянии выровнять собственный шаг — ноги его держать не будут. Смотреть пустым, печальным взглядом, пока Джесси, его лучший агент, услышав разговоры неподалеку, будет прижимать их двоих к стене в темном углу и накрывать ладонью губы Рейеса — после препаратов развязывается язык. И тоскливо улыбаться. Улыбаться с мягким «чш-ш», похожим на колыбельную. Ведь никто не должен видеть коммандера в таком виде. Ковбой не отстранится, даже когда Габриэль сляжет на ночь с горячкой, и будет упрямо караулить у его кровати часы напролет, менять вымоченные в холодной воде полотенца на его лбу и изредка, когда Гейба будет отпускать, курить у приоткрытого окна, сидя на подоконнике и свешивая с него одну ногу. Рейес будет дышать тяжело и поверхностно, стонать от боли — невыносимой настолько, что укол обезболивающего не окажет никакого эффекта, — ворочаться в тревожном сне и шептать. Шептать то, что в здравом рассудке не решится сказать никогда. Хриплое «не уходи» застанет Джесси стоящим напротив окна, когда внешний мир утонет в предрассветных сумерках. Габриэль попросит его остаться, сипло рассмеется, когда Маккри приблизится к кровати и сядет на самый краешек, чтобы не тревожить ворочающееся в постели измученное тело. Он бесконечно бережно возьмет чужую ледяную ладонь в свою. Сквозь пелену полусна Гейб слабо улыбнется, едва слышно выдохнет последние на остаток ночи слова и откроет глаза, только чтобы увидеть, как другой подрагивающей рукой Джесси закроет своё лицо. Габриэль не поймет и не вспомнит, а наутро Маккри обыденно ухмыльнется и непременно солжет: Гейб молчал всю ночь. Джесси переворачивается на живот, укутывая бедра в тонкий хлопок простыней, и подползает к прикроватной тумбочке. — Раздевайся, — распоряжается он и тянется за лежащими на ней пачкой сигарет и зажигалкой. Хочет приложиться к незаконченной бутылке виски, стоящей совсем рядом, но сдерживается. Полиэтиленовая обертка хрустит, когда он вскрывает новую коробку ряженых в зависимость никотиновых солдатиков и небрежно швыряет её на пол. Зажав фильтр зубами, он подтягивается вверх и по привычке прикрывает зажигалку ладонью. Колесико скрежещет, подкидывая искру для рыжего огонька, и на кончике сигареты начинает мерцать алая точка. Джесси знает: Габриэль не поощряет курение в постели, но запрещать не станет. Пока Маккри делает первую — самую глубокую — затяжку, коммандер с ходу расшнуровывает ботинки, стягивает их вместе с носками и бросает в ближний угол. Но раздеваться не спешит. Он замирает, оставаясь у входа, не желает подчиняться так легко, по первому зову. Стискивает зарубцованные ладони в кулак, ведет плечами и задирает подбородок, смотря на Джесси наигранно надменно, сохраняя гордость. Его тело, вышколенное до совершенства, выдает напряжение: желваки двигаются по челюсти, плечи походят на нерушимые скалы, грудь застывает в затаенном дыхании — превосходное зрелище. Он борется с нуждой покориться, и Джесси хочет разобрать его по частям, содрав маску вместе с наращенным слоем лжи, исказить его лицо до неузнаваемости. Он хочет вытянуть наружу настоящего Габриэля Рейеса. Не выдрессированного военной муштрой солдата, не коммандера с безошибочными просчетами и приказами, точно лезвия, приставленные к горлу, — это всё обломки белоснежной, гладко-обтесанной статуи, которую суждено поставить другому. Маккри ждет надломленного человека, не умеющего простить свои грехи самостоятельно, жаждущего искупления. Габриэль желает боли — он хочет чувствовать каждую ошибку на своей загрубевшей коже, вырезать её ножом по телу, высечь глубокими, незаживающими ранами. Он держит эту тайну под семью печатями, и последней печатью становится Джесси. — Проблемы? — С фальшивым интересом спрашивает ковбой, выгибая бровь и поднимаясь с постели. В его голосе глубокий звон стали, покрытый сигаретной хрипотцой. От внезапного наступления Рейес непроизвольно отшагивает и громко сглатывает, надеясь, что Маккри не заметил. Тяжелый взгляд Маккри говорит ему об обратном — в нем кроется разоблачение. Габриэль облизывает пересохшие губы, когда Джесси подходит к нему почти вплотную, показательно сложив руки в карманы штанов, — одежды на нем больше нет, привык спать полуголым. Юркий язык и зубы в оскале загоняют сигарету из одного уголка рта в другой, и Маккри ухмыляется, замечая блуждающий взгляд коммандера. Он прикован к Джесси и только к нему одному, и в нем столько невысказанной жажды, нужды, безумия на самом дне непроглядно-черных зрачков. Он скользит по губам и плавно уходит к низу живота, разглядывает дорожку волос от впалого пупка до линии штанов на бедрах. Джесси хочет чувствовать себя особенным лишь от мысли о том, что этот взгляд принадлежит ему, что Гейб доверяет его Маккри, но беспощадное осознание отрезвляет получше холодного душа. Им двоим не дано обладать. Рейес сглатывает еще раз — не от испуга быть раскрытым, от желания, — но вместо спешного, привычного им двоим, прыжка к действиям делает то, от чего у Джесси перехватывает дыхание. Руки Габриэля давно отвыкли от ласки. Они сроднились с хрустом чужих шей под мозолистыми пальцами, с вибрацией дробовиков после очередного выстрела и с необходимостью закрывать лицо и грудь, блокируя череду ударов противника. Им чужды легкие греющие прикосновения, утешающие поглаживания по плечам, спине и шее. Но грубая ладонь укладывается на щеку Джесси нежно, почти неощутимо, словно по-весеннему теплые порывы ветра, треплющие поля ковбойской шляпы, словно Джесси — изящный цветок с хрупкими лепестками. Словно Джесси Маккри, преступник и головорез, заслуживает этого, как никто другой. И взгляд у Гейба теперь другой. Абсолютно неправильный взгляд, от которого становится невыносимо больно. Почти прозрачный от чистоты, сожалеющий, вымаливающий прощения. Он с мучительной заботой пересчитывает веснушки, поцелуи солнца, на чужом лице. Пальцы ложатся на скулу аккуратно, чуть дрогнув, трепетно оглаживают её, словно изучают и запоминают на ощупь. Маккри сжимает челюсти, и Габриэль неспешно накрывает всю щеку ладонью, трет большим пальцем под нижним веком, а затем плавно, будто бы боясь переполошить, заправляет отросшую прядь волос, спадающую на бровь и короткие, выгоревшие на кончиках ресницы, за ухо. Улыбается с кратким выдохом. Облегченно. И нежит костяшками чужую небритую щеку. Проверяет? Джесси наблюдает за Рейесом, не двигается — ему сложно противиться желанию заластиться, прижаться к чужой шероховатой ладони. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, оборвать Габриэля, нагрубить, но когда желание съязвить достигает своего пика, язык у Маккри пересыхает и намертво прилипает к нёбу. Он должен остановиться. Ему нужно сделать это до тех пор, пока не стало слишком поздно, пока один из них не сотворил роковую ошибку. Он хмурится, закусывает сигарету так, что крошит фильтр зубами, и делает то, что обязан, то, что Габриэль доверил только ему. Он вспоминает вечерний брифинг предыдущего дня, две руки на продольном столе — своя и чужая — и порыв сделать глупость, пока вниманием присутствующих без остатка овладевает стоящий в центре зала мальчишка с агитационного постера, солнце организации с добрыми, бессмысленно-красивыми глазами. Джесси видит его всего третий раз за столько лет службы и про себя надеется, что он будет последним. Ковбой чувствует пульсацию висков, жар, подливающий к скулам, когда воровато осматривается по сторонам, чтобы увериться в том, что взгляды закреплены исключительно на виновнике праздника, и неуверенно сжимает ладонь в кулак. Джесси придвигает его быстрее, чем может подумать о последствиях и неправильности своих действий, и ощущает близость чужой руки, непозволительную, запретную, хмельную. Он медленно касается чужого мизинца своим и напрягается всем телом, шумно выдыхая и пусто глядя в точку на стене напротив — лишь бы не смотреть на чужую ладонь, лишь бы не видеть чужое лицо. Лишь бы не разглядеть отвращение в родном сердцу взгляде, в густой летней зелени глаз. Рука Габриэля неподвижна, сжата в напряженный кулак, когда Маккри нерешительно трет побелевшую на нем костяшку мизинцем. Краем глаза Джесси замечает, что коммандер тоже смотрит на несуществующую на противоположной стене точку и невольно задерживает дыхание — его грудь застывает, губы поджимаются. Он тяжело выдыхает носом, всего на секунду разжимает кулак и мимолетно, будто невзначай, крепко обхватывает пальцы Джесси, только чтобы отдернуть ладонь окончательно и отвернуться, имитируя интерес к обсуждению. Место его прикосновения жжет, как раскаленный уголь, и Маккри ощущает мучительный декабрьский холод, обвалившийся в глубине грудной клетки. Он набирается сил, чтобы сделать ход, обезопасить их двоих от того, что может разрушить их жизни, и заносит руку. Под силой хватки Маккри щека Габриэля врезается в стену. Чужое гортанное рычание отзывается эхом по комнате. — Я не разрешал прикосновений, — низким тоном шепчет Джесси прямо на ухо коммандера, крепко держит бритый затылок и безжалостно давит. Кожа под пальцами моментально темнеет, к утру останутся синяки. — Что скажешь в своё оправдание? — Как пепельница, — не сдерживается от комментария Габриэль. Дразнит. — В этот раз не готовился. Маккри никогда не готовится, Рейес приходит спонтанно, каждый раз заставая врасплох. В отличие от ковбоя, он пахнет сладко, почти приторно. Заскочил в душ перед тем, как предстать перед Джесси во всей красе. Нотки цитруса обволакивают их двоих, оплетают неразрывными цепями, скрепляют их тела вместе. По спертому воздуху плывет тропический аромат — чистый, кристально-морской. Он навязчивый, но не едкий. Джесси еще не успел перекрыть его горечью тлеющего табака, прохладой мятного шампуня. С первыми лучами солнца, мучителя влюбленных, экзотика непременно вымоется с кожи Габриэля. На ней останется лишь терпкий сигаретный дым. — Но раз уж тебе не нравится, я затушу, — Маккри демонстративно затягивается, выпуская сизую струю в потолок и всего на миг освещая искры в собственном взгляде, и подносит сигарету к чужой зафиксированной шее. Между разведенными пальцами — указательным и средним — аккуратно протискивается зажженный кончик. Рейес предпринимает мнимую попытку вывернуться, но Джесси ухмыляется, различая его шипение, когда с силой вжатый жар оставляет на коже красный ожог. Маккри бросает окурок на пол, издает краткий смешок: от болезненного жжения Габриэль в его руках замирает, как большая цирковая кошка после удара хлыстом. — Всегда так остер на язык, так бесстрашен и независим, — Джесси укладывает свой подбородок на плечо коммандера, освободившейся ладонью скользит по его ребрам и упругому животу. — Но мы-то знаем, что это не так. Маккри ведет ладонью к пупку и опускается ниже, почти невесомо обводя пальцами выпирающий на штанах бугор. Рейес вздрагивает от неожиданно ласковых прикосновений, машинально опускает голову, чтобы проследить за движениями Джесси, а затем, резко выпрямившись и наткнувшись на бедра ковбоя, закусывает губу — ладонь на члене сжимается без намека на былую нежность. Даже через толстую ткань штанов он чувствует, как возбужден сам Маккри. Он пытается потереться, вжаться, заполучить более тесный контакт хоть как-нибудь, но давление на шею усиливается, а мочки уха касается горячее дыхание. — Никто не догадывается о том, что единственное, в чем ты нуждаешься по-настоящему, что может заставить тебя смирно опустить голову, это чужой толстый член у тебя между ног, — шепчет Джесси, мазнув губами по кромке уха, и усмехается, трется носом о чужую шею, вдыхая цитрусы. — Ты бы с радостью подставил задницу любому другому мужчине, стоило бы ему только настоять, но никто не знает, насколько Габриэль Рейес, великий герой и спаситель, любит подчиняться. Джесси может расслышать, как Гейб неровно выдыхает, и это именно та реакция, которую он ожидает. Он вновь поднимается губами к чужому уху и резко подается бедрами вперед, упираясь членом в чужую задницу. С губ Рейеса слетает тихий стон, его кулаки сжимаются, и он прогибается в спине, подставляясь. — Шлюха, — презрительная усмешка собирает в уголках глаз Джесси первые морщины, а затем, когда Маккри с новой силой впечатывает голову коммандера в стену, резко сменяется оскалом. — Я сказал тебе раздеваться, но ты продолжаешь упрямиться, даже когда бесстыдно истекаешь слюной. Рейес скалится в ответ, жмурится от болезненных ощущений, но не вырывается. Джесси знает, что ему нравится быть припертым к стене, нравится терять контроль — ненадолго. — Я могу оттрахать тебя у стенки так, что утром ты не сможешь встать с кровати, заставить тебя кончить только от ощущения члена в заднице, запретить трогать себя, — продолжает Маккри и трется щекой о чужой плавный изгиб шеи, раздражая кожу щетиной. Нежный жест идет вразрез с грубым шквалом обещаний, но от одной мысли о них и о Джесси Рейес тихо выдыхает и едва не переходит на стон. Сдерживается. — Ты ведь этого хочешь? — Спрашивает Маккри и ведет носом за ухом Гейба. Он жаждет признания, он хочет довести Габриэля до беспрекословной покорности, выдрессировать так, как Габриэль выдрессировал самого Джесси. Рейес сделал это безупречно — по-другому не умеет, — но сам дается в руки с трудом. В ответ он молча кивает, пытается отвернуться, но Маккри не дает. Маккри не устраивает такой ответ. — Я задал вопрос, — Джесси забирается ладонью под толстую ткань черной шапки Гейба и собирает копну кудрей в кулак, не скидывая головной убор. Безжалостно дергает волосы на себя и крепко сжимает, не давая шанса двигать головой. Рейес шипит — Маккри не намерен играть. — Ты этого хочешь? — Да, сэр. Рейес сглатывает. Тяжело. И это последняя капля — Джесси грубо вздергивает руки Рейеса вверх, заставляя поднять их над головой, и сжимает широкие запястья кулаком. Шепчет: — Держи их так, пока я не разрешу опустить. И воплощает в жизнь химерную фантазию: тянется рукой к ремню Рейеса, к тяжелому кожаному ремню, военному — такому, что вширь легко накрывает почти весь указательный палец, — и нащупывает пряжку. Она поддается не сразу, приходится повозиться со шпеньком, прежде чем тот выскальзывает из отверстия, и позволяет ослабить пояс. Габриэль смотрит вниз, выпуская оборванный выдох, когда Джесси берется нарочито медленно вытягивать ремень из петель, придерживая кромку штанов. — Сними их, — командует Маккри, и в этот раз Рейес покоряется без видимого сопротивления. Сначала он медлит, пытаясь взглянуть на Джесси через плечо, а затем сдергивает штаны с бедер вместе с тугими боксерами. В его движениях ни толики сексуальности или чувственности, он не пытается устроить шоу и раздевается так же, как делает это перед походом в душ после изнурительной тренировки. Он выглядит настоящим, природным — вот так стаскивая одежду, выпутываясь из штанин и отшвыривая их в сторону. Маккри почти перестает дышать, вбирая в память каждое выверенное движение коммандера. — К стене, — твердо требует Джесси, сложив ремень пополам, и этим сводит все зародившиеся в теле Гейба протесты на нет. Рейес смиренно исполняет приказ, и, словно предугадав следующую просьбу Маккри, вновь вскидывает руки вверх, чтобы не мешать его действиям. Предсказать их становится нетрудно. Джесси приближается к Габриэлю неторопливо: хочет насладиться тем, как перекатываются четко очерченные мышцы на его крепких ногах, как его точеная фигура прогибается в пояснице, как из-под темной толстовки виднеется тонкая талия. Маккри никогда не видел такой у мужчин — она выглядит как изящное горлышко античной амфоры или рельеф гладкой скрипки. Именно поэтому он выхватывает миг, чтобы огладить её самими кончиками пальцев, а затем слегка завести руку назад. Первый удар застает Рейеса врасплох. Его тело пружинится пуще прежнего, плечи заостряются, он опускает голову и сжимает челюсти. Маккри хочется сжечь ремень вместе с собственной рукой. Он хочет бросить всё на костер инквизиции, предать огню целый мир, разрушить то, что возвел Рейес и что впоследствии завело его в существование на грани жизни и смерти. То, что не позволяет сократить непреодолимое расстояние между ними, даже когда между их телами нет и миллиметра. — Всегда мечтал об этом, не так ли? — Вопреки всему насмехается Джесси, рассматривая проявившийся от удара след, но Габриэль не отвечает — только громко дышит. Сбивчиво и неровно. Больше всего на свете Маккри желает помочь ему восстановить дыхание, дышать вместе с ним, но вместо этого лишь скалится, собирает в кулак ткань воротника толстовки и впечатывает Рейеса в стену сильнее. — Считай, — напоследок рявкает Джесси и наносит еще один хлесткий удар. Он царапает, въедается в кожу отметиной с ровными краями, оттиском тяжелого ремня. Рейес дергается, пытается податься вперед, но может лишь упереться в стену и прижать разгоряченный лоб к её холодной поверхности. — Я сказал тебе считать, — напоминает Маккри и угрожающе сжимает кулак, запутанный в ткани толстовки. — Один. Рейес говорит сквозь стиснутые зубы и придвигает одну из рук к лицу, закрывая глаза. Если бы ему не нравилось, он не позволил бы, убеждает себя Джесси и оставляет новый след на смуглой коже. — Два. Каждый последующий удар становится мощнее предыдущего, каждый удар выбивает землю из-под ног. Единственная опора — рука Джесси, держащая как всегда твердо, надежно. Рейес замирает где-то между девятым и десятым ударом, хотя не успевает это понять: он жмурится от боли и почти не дышит, когда Маккри останавливается. — Десять, — выдыхает Габриэль, и он готов продолжить, но первым ломается Маккри. Стремительно багровеющие следы доводят Джесси до грани сумасшествия: он меняется в лице, свирепеет, злится на самого себя. Им двоим невыносимо больно. Хватит. С него хватит. Он устал прятаться и скрываться, отводить взгляд, умерщвляя сердце. Так было в неделю назад и так будет через месяц. Без признаний в любви, без долгих прелюдий — быстро, грубо, скомкано, как встречаются абсолютно незнакомые люди. В темных грязных подворотнях под барами или в дешевых отелях с простынями, едко пахнущими хлоркой. Что с ними стало? Кто они? Прежде чем Маккри успевает подумать, он обхватывает горло Рейеса, роняя ремень, и, не давая выкрутиться, рывком тянет его на себя, уводя к кровати. Сопротивления нет — Габриэль запрокидывает голову и едва слышно постанывает, вслепую следуя за каждым шагом Джесси. От чувств кружится голова и сосет под ложечкой. Они слишком возбуждены. Маккри падает на постель спиной и увлекает Гейба за собой, вынуждая лечь на себя, прижаться полностью. — Толстовка, — прерывисто дышит Маккри, и его руки струятся по всему телу Гейба: они любовно гладят, и в них нет ни намека на грубость, они трогают везде и нигде одновременно, то спускаясь к ногам, то поднимаясь к груди. — Сними толстовку… Джесси не хватает воздуха, он забирается ладонью под шапку Рейеса, стягивает её и целует чужой затылок. Габриэль постанывает от каждого действия, трется об обтянутый тканью член Маккри, пытаясь то ли заполучить долгожданный контакт, то ли доставить себе меньше боли: насыщенные красные полосы на его коже саднят и, кажись, кровоточат. Его собственный налитый кровью член уже давно жмется к животу — это почти больно. Рейес привстает и, словно в горячке, стягивает толстовку через голову. Он не хочет, чтобы между ним и Маккри оставался хоть один слой одежды. Когда Гейб поворачивается, в руках Джесси уже есть тюбик смазки. От адреналина у него подрагивают руки, но он совладает с собой. Поспешно Габриэль ложится рядом, раздвигает ноги и подпускает Маккри к себе. Джесси всего миг скользит взглядом по чужим дрожащим губам, подбородку в щетине, по блестящим от пота ключицам и вздымающейся груди. Рейес выглядит так, словно тонет в белизне простыней. Он поистине великолепен в бледном свете луны, вытянувшем из кромешной тьмы гладкие очертания его мышц, бусины пота в плавных изгибах, витки взмокших чернявых волос, прилипших ко лбу. Джесси торопится, когда выдавливает на пальцы холодную смазку и подводит их к сжатому кольцу мышц, параллельно усыпая каждый сантиметр кожи Гейба поцелуями. Рейес притягивает его к себе, обвивает руками шею, чувствуя, как внутрь проникает первый палец. Джесси удивляется, когда сопротивления не оказывается. Габриэль готовился. Он растянул себя, прежде чем прийти. Следом за первым пальцем Маккри проталкивает второй и третий, разводя их в стороны. Рейес приглушенно дышит ему в губы, целует, чтобы утаить срывающийся стон, и пытается насадиться сильнее. — Хватит, — в один момент он замирает и подносит руку к бедрам Джесси. Он спешно забирается пальцами под резинку штанов Маккри и приспускает их, только чтобы высвободить его член. Он понимает, что погорячился с решением, когда Джесси вводит головку внутрь. Жжение распирает, и Рейес упирается ладонью во влажную от пота грудь Маккри. Он зажмуривается и кивает, ощущая, как на ресницы ложится теплый поцелуй. Ангельский поцелуй. Маккри ждет того, что его остановят, оттолкнут — Рейес не нуждается в утешении. Но ничего не происходит. Ладони обхватывают его щеки — пальцы холодные, как зимнее утро, — и заставляют встретиться взглядами. Габриэль кивает. Он смотрит бархатно, жадно, бездонно. Словно влюблен. Сердце у Маккри застывает. Джесси подается вперед, подгибает ноги под себя и укладывает чужие руки себе на плечи. Его ладони ложатся под лопатками Габриэля и резко тянут вверх, отрывая от постели. В один момент Гейб запрокидывает голову и протяжно стонет, чувствуя невероятную наполненность и жар тела Маккри. Его ноги скрещиваются за спиной Джесси, и взгляд у него любящий, манящий. Он царапает спину ковбоя короткими ногтями и на секунду отстраняется. — Если хотя бы одна живая душа узнает, — сипит Рейес, наседая на бедра Джесси сильнее, и тянется к чужому горлу ладонью, пережимая его под внезапно застывшим кадыком. Он держит ладонь солидно, как стальной ошейник, без тени сомнений. С твердым намерением выполнить сказанное в случае неповиновения. И его глаза всего на секунду перестают отражать лунный свет. В ответ Джесси прерывисто дышит, и неровные вдохи топят в себе гулкий ритм сердца за широкой грудью. Он смотрит на Гейба из-под полуопущенных ресниц, сглатывает и расплывается в томной улыбке. Хватка слабеет. Маккри хочет сказать, что нет нужды угрожать, что всё, что было в его неприбранной комнате, останется в её тесных пределах навсегда, но вместо этого поднимает мокрую ладонь и кротко укладывает поверх той, что никак не осмелится перекрыть ему воздух. Рейес больше не выглядит угрожающе — тщетно пытается скрыть удивление, да только растерянный взгляд говорит за него. — Джесси? — Аккуратно озвучивает он, желая услышать ответ, но чувствует его и без слов: Маккри не отводит от него глаз ни на секунду, смотрит пылко, жадно, забирает ладонь со своей шеи — Рейес невольно поддается — и подносит к своему лицу. Под загрубевшими подушечками пальцев Габриэль ощущает шероховатость и сухость чужих губ, когда Джесси притягивает ладонь ближе и прикладывается к ней, как грешник к святыне, не разрывая зрительный контакт. Рейес выдыхает — спокойно, облегченно, почти благодарно — и верит. Резкий толчок Маккри выбивает из его легких весь воздух, превращает его в охрипший стон. Рейесу приходится прижаться к Джесси всем телом и уткнуться лицом в углубление между шеей и плечом, чтобы заглушить похабные звуки, щекочущие гортань. Он чувствует ласковую улыбку Маккри у себя на плече — ковбой пытается отвлечь его от боли, утешая, целует — и ему кажется, что к утру она выгравируется на его коже вместе с синяками от пальцев, сжимающих его бедра слишком сильно, укусами, рассыпанными по всему телу, и пурпурными следами поцелуев на шее, точно драгоценное ожерелье. Толчки ускоряются, и вместе с тем на члене появляется чужая шершавая рука. Джесси двигается рвано, Рейес в его руках постепенно обмякает. Несколько минут в комнате звучит только поверхностное дыхание, пока Габриэль собирает оставшиеся силы в кулак. Он выпутывается из цепких рук Джесси, садится на край кровати и трет лоб ладонью. Жалеет? — Я устал, Джесси. — Я знаю. Джесси тоже устал. — Останься на ночь, — слабо просит ковбой, обнимая свесившего на пол ноги Рейеса поперек талии, и он мягко улыбается в ответ — в темноте неразличимо, Маккри не уверен в том, что ему не привиделось. — Останься со мной, Гейб. Ковбой не сразу чувствует чужую широкую ладонь у себя в волосах — Рейес невесомо расчесывает запутанные пряди пальцами. Он молча изворачивается в объятиях Джесси и склоняется к его лбу. Из такого положения он едва ли дотягивается до чужого лица, но Маккри осторожно приподнимается и получает желанное. — Хорошо, — обещает он, и оба знают, что не имеют права просыпаться вместе. Когда будильник заводит громкую трель, Рейеса уже нет. Вместо него — едва уловимый флер из тропического цитруса и мятые простыни.

***

Маккри не спит, когда дверь в его комнату сначала тихо пищит, выведывая уровень допуска у пришедшего, а затем, когда объект удается опознать, отъезжает в сторону, пропуская чужака внутрь. Всего один человек мог заявиться к нему посреди ночи, лениво рассуждает ковбой: доступа удостоился только сам Джесси, Гендзи (который своей привилегией никогда не пользовался) и высшие чины с правом попасть в какое угодно помещение в любое время суток. Маккри подрывается с кровати — со времени последней встречи прошел месяц. Он представляет, как стискивает Гейба в объятиях, как не выпускает его из рук до самого утра и пытается согреть, отдавая тепло. Ему нужно всё рассказать, поделиться, убедить. Хоть в чем-то. Дверь пропускает чужака внутрь, и взгляд выхватывает из темноты непривычно металлический блеск. С порога Джесси вежливо кланяется Шимада, и что-то внутри Маккри разлетается вдребезги.