Мир на кончиках пальцев

Вдохновение Оковы вдохновения — единственные оковы, от которых не хочется освобождаться. (dihotomiya) Кресло не было таким удобным, как сказал Драко, но Гермиона всё равно заснула как младенец, закутавшись в собственную мантию. В камине мирно потрескивали дрова, сжигая остатки прожитого вечера, большие настенные часы отсчитывали секунды, которые оставались до нового дня, а полированные дверцы шифоньера отражали спокойное лицо Драко, затерявшегося в лабиринте собственного сна. Он бежал по бесконечной дороге, вымощенной человеческими костями, каждый шаг заставлял его морщиться от невыносимой боли, но он не мог остановиться, ведь тогда и его кости останутся здесь навеки. Где-то в гуще зловещего леса он заметил тёмный силуэт человека, глаза которого сверкали красными огнями. Этот человек смеялся, смеялся так громко, что Драко казалось ещё чуть-чуть, и он оглохнет. Он проснулся. Снова темнота, опять чёрное полотно перед глазами. А как хочется увидеть бледное сияние луны в ночном небе… Птицы поют, петух будит лесничего Хагрида протяжным кукареканьем — значит, настало утро. Очередное мучительное утро, когда хочется жить, а приходится существовать, как домашнее животное, которого кормят и выгуливают, а ему остаётся только спать и мурлыкать на руках у хозяйки. «Я бы не раздумывая продал остатки своей никчёмной души, если бы мне вернули всё, что я потерял», — подумал Драко. Он уже забыл, что рядышком на кресле спала Гермиона. *** Гермиона перевернулась на бок и тут же проснулась, от неудобной позы. Правая рука онемела так, что она её не чувствовала. Она поднялась с кресла и потёрла левой рукой сонные глаза, прогоняя сон. Обернувшись, Гермиона замерла, с удивлением созерцая интересную сцену: Драко сидел возле окна и нежился в лучах весеннего солнышка. Улыбка украшала его лицо, и он был абсолютно беззаботен. «Красивый у него профиль», — подумала Гермиона, изучая очертание его подбородка, носа, губ. Казалось, он забыл обо всём на свете, кроме щекочущего его бледные щёки солнца. Она улыбнулась. У неё вдруг появилось желание перенести увиденное на бумагу, превратить все чувства и эмоции в живую картинку. Она опустилась прямо на пол и достала волшебную палочку. — Акцио карандаш и бумага, — прошептала она. Дверцы столика рядом с кроватью Драко тихо открылись, прямиком с пыльных полочек к ней направились пергамент и простой карандаш. «Что это на меня нашло?» — спросила она себя. Карандаш порхал в её руках подобно бабочке, впервые увидевшей этот мир. Уверенные и резкие линии, несколько отрывистых и лёгких, почти прозрачных штрихов, снова резкие очертания. Она полностью погрузилась в рисование, стараясь передать максимально точно всю живость его лица. А он оставался почти неподвижен. Гермиона когда-то пробовала нарисовать портрет человека, но это заканчивалось неудачно: лица получались мертвенными и пугали её. Но теперь на пергаменте она видела красивого парня с невероятно жизнерадостными глазами и лучезарной улыбкой. Когда она закончила рисовать и любовалась на результат, раздался негромкий голос Драко: — Знаешь, Грейнджер, ты могла бы сказать мне, для начала, доброе утро. Гермиона резко подняла голову и посмотрела на него. — Не хотела тебя беспокоить, — смущённо отозвалась она. — Я же всё равно услышал, как ты шепчешь заклинание. — Но ты ведь не пожелал мне доброго утра. — Я думал, ты уйдёшь. — А я осталась. — И что ты там записывала? — Я… рисовала. — Она смутилась ещё больше и прижала пергамент к груди. — И что ты рисовала? — поинтересовался Драко, отходя от окна. — Тебя… «Давай, смейся!» — подумала Гермиона, жалея о том, что сказала ему. Но Драко лишь пожал плечами и улыбнулся уголками губ. — И как? — спросил он спокойным голосом. — Мне нравится, — выдохнула Гермиона, снова взглянув на рисунок. — Не знал, что ты умеешь рисовать. — У меня не всегда хорошо получается. — А почему получилось сейчас? — Вдохновение, оно не спрашивает когда. — Вдохновение… — повторил Драко, приблизившись к ней ещё на пару шагов. — Прекрасное ощущение, — мечтательно произнесла Гермиона. — Почему? — Оно даёт ощущение полёта, как будто ты касаешься облаков и забираешь их частичку с собой. — А я думаю, что это просто оковы, — безразлично сказал Малфой. — Оковы, заставляющие делать что-то, что кажется великим, а на самом деле ничего не стоит. — Может быть, это и правда оковы, — задумчиво произнесла Гермиона. — Но оковы вдохновения — единственные оковы, от которых не хочется освобождаться. — Быть заложником собственной музы? — хмыкнул Драко. — Впрочем, люди сходят с ума по-разному. Гермиона рассмеялась. — Знаешь, Малфой, ты такой угрюмый, что так и хочется нарисовать на твоём лице огромную улыбку, — сказала она. — Это ничего не изменит. — Хорошо, я оставлю тебя наедине с твоими мрачными мыслями, — продолжала смеяться Гермиона. Она развернулась к двери, чтобы уйти, но услышала голос Драко: — Когда соберёшься прийти вновь, найди мою трость, она осталась там, где ты меня нашла. Я буду ждать. — Трость или меня? — игриво спросила Гермиона. — Грейнджер, не надейся! Трость, конечно. Гермиона ухмыльнулась, совсем как он, и скрылась за дверью. — И тебя тоже… — добавил Драко ей вслед. Гермиона шла почти вприпрыжку и улыбалась всем вокруг. Сегодня было прекрасное утро, наполненное внезапным пробуждением вдохновения. Она всё ещё держала в руках нарисованного Драко, который двигался на пергаменте, улыбаясь ей. Жалко, что она не может показать это самому Драко, ведь он получился очень хорошо. Это первая удачная работа Гермионы, и последняя, как она думала. Мысли витали в её сознании, перетекая с одной темы в совершенно противоположную, и вдруг она вспомнила, что сегодня привезут новые лечебные настойки в больничное крыло, а мадам Помфри просила её разобрать товар и пополнить запасы. Она развернулась и пошла в обратном направлении, пряча рисунок в большой карман своей мантии. Когда она вошла в больничное крыло, её сердце замерло на миг, считая секунды. На одной из больничных кроватей лежал Рон с закрытыми глазами, Гермиона мигом устремилась к нему. — Рон, что с тобой? — спросила она в испуге, пытаясь трясти его за плечи. Он открыл глаза и посмотрел на неё с удивлённым видом. — Гермиона, всё нормально, не волнуйся, — быстро проговорил Рон. — Я просто думал, что здесь мы сможем провести время вдвоём. — Ты меня очень напугал, — переводя дыхание, сказала Гермиона. — Глупо получилось, да? Прости, я не думал, что ты так отреагируешь. — Просто я сейчас сильно встревожена. — Чем? Гермиона присела на кровать, на которой так удобно расположился Рон. — У Малфоя стала болеть чёрная метка. Рон, я очень боюсь, что будет ещё одна война, — с тревогой сказала она. — Гермиона, пожалуйста, не нужно так бояться, мы же убили… его… — Рон всё ещё не мог произносить имени Волдеморта. — А вдруг Пожиратели нашли какой-то другой путь, а что если у них новый лидер? — Гермиона нервно мяла простынь. — Нужно сказать Гарри, — предложил Рон. — Точно, Гарри! — воскликнула она. — А я думал, что теперь будут спокойные времена, — разочарованно протянул Рон. — А всё этот Малфой! — Но он же не виноват, что почувствовал боль в метке. — Почему ты его защищаешь? — Помнишь, ты сказал, что я вижу в людях то, чего остальные не замечают? Я увидела, Рон. Он обречённо вздохнул. — Мне он не нравится. — Он просто не знает, что такое дружба, — задумчиво сказала Гермиона. — Только не говори, что ты хочешь стать его другом. — Хочу, — уверенно произнесла она. — Зачем? — Рон хлопал ресницами и с недоумением смотрел на неё. — Мне его жалко. — Гермиона опустила глаза. — Вот скажи мне, сколько раз он уже успел тебя обозвать? — Всего лишь несколько раз. — Да, с ним явно что-то не так. Хорошо, допустим, он не такой противный, как раньше, но зачем превращать его в друга? — Потому что у него их нет… — Гермиона, я никогда не приму его как товарища. — Всё меняется, Рон. — Поверь мне, это не изменится. — Ну, я же не заставляю тебя с ним общаться. — Это хорошо. Гермиона посмотрела на Рона, и чуть не рассмеялась — он сложил руки на груди, а на лице у него застыло выражение обиды. — Мне нужно помочь мадам Помфри, — сказала она, вставая с кровати. — А я думал, мы сходим на прогулку в сад. — Я не против, но только после того, как я закончу. Рон активно закивал головой, но потом нахмурил брови, вспоминая что-то. — Я заходил к тебе сегодня утром, но тебя не было, что ты делала? — неожиданно спросил он. Гермиона закусила нижнюю губу, лихорадочно копаясь в своём воображении. Она ведь не может сказать, что провела эту ночь у Малфоя в комнате. И пусть в этом не было ничего предосудительного, но прозвучит это не так, как нужно. — Мне не спалось. Я ворочалась на кровати, а потом не выдержала и направилась в сад. Было пять часов утра, и я просто бродила по зелёным лужайкам, — быстро проговорила Гермиона, надеясь, что Рона устроит такой ответ. — Хм, — нахмурился он, — в пять утра, по саду? Гермиона, это не очень безопасно, особенно сейчас. Не делай так больше. — Хорошо, Рон, обещаю, — облегчённо сказала она. Из кабинета медсестры вышла мадам Помфри и позвала Гермиону. «Как я могла ему соврать?» — ругала она себя мысленно, следуя за школьной целительницей. Но если Рон так легко принял её ложь, значит пусть так и будет. Она обернулась, чтобы посмотреть на него и увидела улыбающегося милого парня, в глазах которого читалась безграничная преданность, почти как у верного пса. Друг. Он только друг…