Сломленная звезда

Кристина чувствует себя неправильной. Кристина смотрит на себя в зеркало и не узнает в нем себя. Она думает, что эта девушка в отражении совсем не такая наглая и уверенная в себе, какой хочет казаться. Популярность, хороший заработок, успешная карьера, связи, контракт с одним из самых известных лейблов в России, любовь фанатов, поклонники и подарки, которыми они щедро одаривают её. Она думает, что не заслужила всего этого. Всего, о чем другие могут только мечтать. Кристине кажется, что она должна быть счастлива, должна быть довольна собой, она должна быть благодарна Вселенной, по-другому и быть не может. Она думает, что она не заслуживает этого, ловит себя на мысли о том, что занимает здесь не свое, а чье-то чужое место. Кристине тяжело. Тяжело заставлять себя вставать по утрам, собираться, запихивать в себя завтрак, потому что нужно поесть, чтобы были хоть какие-то силы пытаться жить так, как раньше. Ей тяжело приезжать на студию, записывать треки, в которых один лишь рэп, потому что сама бы она никогда бы такого не написала, но у лейбла на нее другие планы, ведь она для них та самая "Черная Звезда", чей образ нужно поддерживать. — Деньги кто платит тебе? Правильно – мы. Ты работаешь на нас, не забывай об этом, — говорит ей Пашу, когда она отказывается сниматься в клипе "Хочу", ее воротит от количества пошлости и извращенного представления о современных девушках. — Ты ведь сама подписала контракт, Крис. В этот момент взгляд у неё потерянный, разочарованный. Она чувствует себя обманутой, глупой девочкой, которую обдурили, сделав своей марионеткой. У нее сейчас даже права возразить нет, она ведь все свои права продала "Black Star", когда ставила свою подпись в документах, когда согласилась с тем, что остается бессильной против их решений. Ещё это дурацкое "Крис", сказанное таким леденящим тоном, что у Саркисян ком к горлу подкатывает от ненависти и отвращения. Она и сама разобраться не может, к чему или к кому обращены эти чувства. К этому идиотскому, выводящему из себя сокращению имени или к Пашу, к Тимати и всем остальным, кто стоит на верхушке лейбла или всё же к самой себе. Кристине кажется, что последний вариант наиболее точно вписывается в её пустое нутро, которое разъедает от этих чувств еще сильней. Кристина пытается исправить себя, переделать, лишь бы заглушить эти чувства, отмахнуться от них, как от надоедливой мухи, но получается у неё это из рук вон плохо. Она даже боится, что однажды это кто-то заметит, потому что это неправильно, совсем ненормально ломать себя до основания, крошить свои внутренности, только бы заставить себя испытывать именно то, что от тебя требуют. Это ненормально, но Кристина изо всех сил пытается. Она пытается ещё сильнее, когда лейбл заставляет её и Скруджи изображать влюбленную пару ради поднятия рейтингов второго, потому что у него скоро тур, а билеты раскупают совсем не активно. Все эти песни, клипы, спланированные фото с их якобы прогулок за ручку по парку становятся для Кристины ещё одной невыносимой частью и так уже невыносимой жизни. Скруджи оказывается совсем не слепой в плане считывания человеческих эмоций и чувств. Он прекрасно видит, как тяжко Саркисян приходится каждая их совместная съемка, поэтому старается не давить на неё, не требовать сделать их фиктивную, буквально картонную влюбленность чем-то более похожим на что-то настоящее, что-то живое. Кристина в ответ на это благодарно кивает в конце дня и приносит ему кофе по утрам, потому что сама замечает, какое сильное давление на него оказывает лейбл. Продажа билетов хоть и пошла более активно, но этого все равно оказывается недостаточно. В один из вечеров Кристина находит себя в ванне, из душа льется холодная вода, а голова раскалывается от выпитого алкоголя, наверное, тогда она приходит к выводу, что это дальше так продолжаться не может. Потому что если она проживет хоть ещё один день в этой золотой клетке, она сломается окончательно, разобьется на мелкие кусочки, словно стеклянная ваза, которую уже никак не склеить, не собрать. Она уже готова заплатить многомиллионную неустойку, лишь бы остановить это, лишь бы остановить этот процесс разложения внутри себя. Она приходит, полная решимости, на следующий день к генеральным директорам "Black Star" с заявлением об уходе, но не успевает и рта раскрыть, когда перед ней появляется Тимати, а рядом с ним оказывается миловидная девушка, молодая, наивная. Кристина от чего-то видит в ней себя несколько лет назад. Она с такими же горящими, полными энтузиазма глазами пришла когда-то подписывать контракт, потому что хотелось творить, делать музыку, ту которая нравится, которая и есть настоящая Кристина, но всё это оказалось лишь розовой мечтой, поэтому она стоит сейчас здесь, держа в руках заявление. — Крис, ты как раз вовремя. Будешь первой, кого я представлю, — от этого отвратительного "Крис" Саркисян передергивает уже, но она не подает виду. — Знакомьтесь. Кристина, это Клава – новая участница нашего лейбла. Клава, это Кристина, думаю, ты её уже знаешь. Ранее незнакомая девушка пытается преодолеть свое стеснение, подходит ближе, улыбается широко, а главное – так искренне и живо, как Кристина уже давно не улыбалась. Она старается улыбнуться в ответ, выдавить из себя хотя бы то подобие улыбки, с которым она позирует на фото со Скруджи, но Клава не требует от нее ничего. Только мягко говорит: — Я Клава. Приятно познакомиться, Кристина! А после улыбается ещё ярче и шире, протягивает руку, а у Кристины мир внутри рушится. Иначе, как объяснить то, что она улыбается ей в ответ искренне, не натянуто, она протягивает руку в ответ, даже гладит своими тонкими, вечно холодными пальцами теплую, нежную на ощупь ладонь Клавы, но то, что поражает её больше всего – ей нравится, как звучит её имя. Нравится то, с какой интонацией оно было сказано, то каким голосом, а голос у Высоковой нежный, приятный, именно такой, чтобы произносить вслух имя Саркисян. Кристине хочется, чтобы Клава назвала её по имени еще раз, ей даже кажется, что такое ненавистное "Крис" прозвучит у девушки идеально, что оно, наконец, наполнится смыслом, и она перестанет считать его глупым и совсем ей неподходящим. В этот день Кристина из "Black Star" не уходит, она возвращается домой с мыслями о том, что теперь и не собирается уходить оттуда вовсе. Пашу может говорить, что угодно, Тимати может называть её, как угодно, только если у нее будет возможность видеть Клаву на студии или хотя бы на общих сводках, если у неё будет возможность ещё раз услышать голос, голос, который произносит её имя так, что Кристине это раздражение не приносит, а наоборот, только успокаивает. В следующий раз Кристина встречает Клаву в студии, когда та записывает свою первую песню в качестве участницы лейбла. Пашу, стоящий рядом со звукорежиссером, смотрит на девушку так, как никогда раньше не смотрел на Кристину. Саркисян знает это, видит, что он смотрит на Клаву, как на девочку, которая будет представлять женственность, которая будет петь попсовые песни, да, те самые попсовые песни, которые хотела бы петь сама Кристина. В этот момент Саркисян чувствует себя дурочкой, которая подписала контракт не в то время и не в том месте, ведь сейчас она могла бы петь то, что хочется, но ей не позволено, а Клава может и поэтому поет. Кристина знает, что она поет свои песни, она проживает свою музыку, полностью отдается ей. Саркисян сжигает обида и злость на всех, кто заставляет её делать то, чего она не хочет, ей даже на несколько секунд кажется, что она злится и обижается на Клаву тоже, но потом она слышит её голос, видит её глаза, что загораются, когда в наушниках начинает играть музыка, которую она сама написала. Кристина понимает, что просто не может испытывать злость к ней или обычную неприязнь, она неожиданно осознает, что может только наблюдать за действиями Клавы, её мимикой, движениями, может разглядывать её лицо, серые глаза, короткие волосы оттенка холодного блонда. Она может только смотреть, не отрывать от нее взгляд, поэтому когда Пашу спрашивает, что она думает о новой исполнительнице, она глупо кивает ему, потому что даже слов этой песни не запомнила, был важен лишь голос и розовые губы, что растягивались в смущенной улыбке каждый раз, когда Клава ловила на себе взгляд Кристины. — Красивая... — вырывается у Саркисян, — Голос тоже красивый, — спохватившись, продолжает она. Пашу выглядит ошарашенным, он уже и не помнил, чтобы Кристина так спокойно реагировала на его вопросы, не помнил, чтобы она делала кому-то комплименты, не помнил, ему кажется, даже не видел этот взгляд, которым она одаривала Клаву. Заинтересованный, буквально пожирающий с ног до головы, пронзительный взгляд. Когда Кристина уезжает на такси домой, она думает, что это ненормально. Ненормально думать о Клаве, находить её невероятно красивой, очаровательной. Такой, какой бы она сама хотела быть, но не может, подпись в контракте не позволяет, да и Кристина не думает, что могла бы быть хоть капельку похожей на Клаву, потому что она слишком милая, слишком наивная, такая искренняя, живая и настоящая, что Саркисян кажется, что по сравнению с ней она выглядит жалко, потрепано, как и есть на самом деле. Она лишь ничтожное подобие прошлой себя, картонная версия старой Кристины. Она совсем не такая, как Клава, она совсем неживая. Кристина начинает бояться, что она одержима Клавой, когда после общей репетиции большого концерта Тимати, где он должен будет представить слушателям "Клаву Коку", в её голову закрадывается мысль о том, как было бы, наверное, здорово, если бы её пальцы смогли ещё раз провести по рукам девушки, если бы она смогла пропустить её волосы через всё те же пальцы, потом вдохнуть их запах, запечатлеть где-то на подкорке мозга, чтобы каждый раз вспоминать его и заставлять ощущать его своими легкими. Кристина остается на студии в конце дня, садится на удобный диван и просто молчит, пытается переварить весь прошедший день, пытается найти себе оправдание, потому что это на самом деле ненормально, неправильно, это совсем не вписывается в картину мира сломленной Крис. Тишину прерывает открывающаяся дверь и шаги девушки, которая и стала виновницей такого состояния Саркисян. Клава подходит к дивану, садится совсем рядом с Кристиной, что их бедра почти соприкасаются, а навязчивая идея вдохнуть запах блондинистых волос кажется совсем реальной. Кристина боится сорваться и сделать это. — Устала? — с только ей привычной легкостью в голосе спрашивает Высокова, и Саркисян на несколько секунд теряется, потому что чувствует себя уставшей постоянно, сколько бы кружек кофе она не выпила, это хроническое чувство усталости и недомогания не проходит. Кристина кивает в ответ, не найдя нужных слов, а уголки её губ сами собой тянутся вверх, когда Клава улыбается открыто и искренне, может, немного устало, но по-прежнему живо. Они сидят молча несколько минут, находясь каждая в своих мыслях, но тишина, как это обычно бывало, не давила на Кристину, а даже как-то расслабляла, сейчас она чувствовала себя в безопасности, будто Клава могла уберечь её от всех проблем. И ей это нравилось, если уж она не может думать ни о чем другом, как о девушке, сидящей рядом с ней, пусть будет так. — Мне нравится твой голос, и как ты поешь, — говорит Кристина быстрее, чем успевает обдумать сказанное. На щеках у Клавы разливается румянец, она опускает взгляд вниз всего на несколько секунд, улыбается так смущенно, по-детски робко заправляет пряди блондинистых волос за ухо, а у Кристины в груди сердце щемит от нежности к этой девочке напротив. — Спасибо, правда, это многое значит для меня, — голос девушки слегка дрожит, Кристина улавливает в нём нотки отчаяния, замечает то, как блестят глаза Клавы, поэтому она посылает весь свой страх быть отвергнутой, куда подальше, вспоминая, как Тимати рассказывал ей о том, как Клаву унижали и насмехались над ней из-за "самых обычных, заурядных, абсолютно невыдающихся вокальных данных". Она думает лишь о том, какая это неправда, потому что все, кто когда-либо слышали Клаву, кто видел, как она пишет и исполняет свою музыку и проживает её, то, как она тонко чувствует, никогда бы такого не сказал. Кристина думает только о том, как она может помочь ей, но действия вновь обгоняют её мысли, руки сами тянуться к девушке напротив, заключают в такие нужные Саркисян объятия. Кристина боится, что её толкнут первые несколько секунд, но потом она чувствует как Клава сама прижимается ближе, поглаживая руками её спину. Высокова делает несколько всхлипов, вытирает слезы с лица, а Саркисян в ответ проводит рукой по мягким блондинистым волосам, позволяет себе вдохнуть их запах - приятный, такой же нежный, как сама девушка, запах персикового шампуня. Она изо всех сил старается успокоить и поддержать Клаву, поэтому, когда она утыкается носом ей в плечо, Кристина неожиданно для самой себя произносит: — Может, посмотрим вместе кино? Клава кивает, а Кристина думает, что её жизнь с появлением девушки это и есть настоящее кино. Хоть что-то настоящее и живое в ней. Кристина и не думала, что уже через неделю они превратят просмотр фильмов в их общую вечернюю традицию, а Скруджи будет получать каждое утро не только кофе от нее, но и круассан с клубникой от Клавы. После того, как Тимати познакомил их, и она узнала о фиктивных отношениях, а ещё потому что он единственный, кто был рядом с Кристиной в момент, когда она думала, что ей пришел конец, они даже стали завтракать втроем, смеяться, делиться чем-то друг с другом. У Кристины, настоящей Кристины, которая есть сейчас, наконец, появились друзья. Прошлые же отвернулись от неё, потому что "ты постоянно на работе, ты перестала быть позитивной, даже не улыбаешься". Саркисян знает, что это её вина, но если сейчас её принимают такой - сломленной, разбитой, то, возможно, это новый шанс построить жизнь заново, собрать саму себя заново. Постепенно Кристина начинает чувствовать себя лучше, ей становиться легче подниматься с кровати, особенно, когда Клава отправляет ей короткое сообщение "С добрым утром". Кристине кажется, что от этого "С добрым утром" всё действительно становиться добрым, иначе как объяснить то, что Пашу разрешил ей записать одну из песен, которую она написала? Клава заставляет своей улыбкой улыбаться Кристину, улыбаться по-настоящему, искренне, пусть не так широко, как это делает она сама, когда они танцуют вместе на кухне, готовят сырники, а на фоне играет Ариана Гранде. Кристине хочется смеяться рядом с Клавой, ей совсем не хочется поддаваться страхам, которые всё ещё имеют огромное влияние на её состояние, потому что жить в постоянном страхе того, что всё это нереальность, а лишь галлюцинации, которые подстроила её больная психика, и Клава сейчас растворится, или боятся того, что это какой-то изощренный вид издевательств, и Высокова в какой-то из моментов может просто оттолкнуть её, сказать, что это всего лишь игра, рассмеяться ей в лицо, назвать её ничтожеством, каким она и является на самом деле. Но Клава не дает никаких поводов для таких беспокойств, она аккуратно перебирает пряди Кристининых волос, плетет ей французские косы, ласково целует в макушку, держит её за руку постоянно, согревает своими теплыми пальцами холодную ладонь Кристины, она заваривает ей чай с ромашкой, а ещё она обнимает так, словно хочет защитить, уберечь от всего, тогда Кристина утыкается носом в изгиб её шеи, вдыхает такой любимый, родной запах, и ей хочется плакать, буквально рыдать у неё на руках, потому что здесь она в безопасности, и Клава не осуждает. Поэтому Кристина плачет, говорит что-то про ненависть к себе и к жизни, а потом снова плачет, хотя раньше плакала только при просмотре фильмов про любовь. Последний раз они смотрели такой вместе с Клавой, где главный герой умирает вследствие эвтаназии, тогда Кристина сказала, что хотела бы умереть также - безболезненно и быстро, а Клава грустно смотрела на неё своими красными от слез глазами и крепко обнимала, а потом на ухо прошептала: — Я тоже, Крис, я тоже. Кристина не чувствует себя ненормальной или неправильной рядом с Клавой, рядом с Клавой Кристина расслабляется, не прячется за десятками своих масок, она наконец чувствует себя настоящей, она чувствует себя собой. Саркисян не верится, что в её жизни появился человек, который пришел, чтобы соскрести её со дна, куда она сама себя затащила. Саркисян не верится, что в её жизни появился человек, из чьих уст её имя звучит приятно настолько, что она даже полюбила это ужасное "Крис". Саркисян не верится, что в её жизни появился человек, которого она смогла полюбить так сильно, что теперь та пустота, которая разъедала ей грудь, наконец, начала зарастать. Ей во всё это не верится. Но когда на утро она завтракает вместе со Скруджи, потому что Клава вот уже несколько дней снимает клип в Санкт-Петербурге, до нее доходят слухи от мимо проходящих ребят, что Клава вот уже две недели встречается с Мишей Марвиным, она от чего-то верит. Кристина ошалело смотрит на кофе, которое сама купила полчаса назад, на завтрак, который ещё пару секунд назад казался ей вкусным, а сейчас во рту вдруг превратился в склизкую, противную кашицу. Она поднимает взгляд на Скруджи, встречается глазами с его сочувствующими, ведь он всё понимает, давно уже знает о её влюбленности, ведь видит её насквозь. Кристина судорожно хватается за воспоминания, стараясь понять, когда упустила тот момент, когда их простое общение перешло из стадии "коллеги по цеху" в стадию "влюбленные". Кристина правда не понимает, как она могла не заметить этого. Кристина чувствует себя преданной, обманутой, брошенной, словно маленький избитый котенок, которого вышвырнули за шкирку в ливень на улицу. Кристина ненавидит себя за это чувство в груди, за то, что не радуется за подругу, за её счастье, за то, что любит её до смерти, хоть сейчас под пули вставай. Вот только здесь пули и не нужны больше, уже все прошли насквозь её грудную клетку, разорвали, перепотрошили там всё, что можно, оставили внутри зияющую дыру. И выстрелила в неё Клава, а Кристина и не просит смерти другой, только бы не так больно, только поскорее бы наверх, туда, где уже и чувствовать нечего. Поэтому уже через несколько часов Кристина едет в такси, по щекам катятся слезы градом, а за плечами разорванный контракт с лейблом, выплата неустойки, шокированные лица Пашу и Тимати, их уговоры остаться, покупка билетов обратно домой, в Тулу, лишь бы не видеть больше никогда Московских высоток, но самое сложное - прощание со Скруджи, единственный, кто оказался настоящим другом. Кристина собирает чемоданы, ходит из комнаты в комнату, то судорожно набирает номер мамы, то сбрасывает трубку, а в висках набатом бьется лишь одна мысль: "Меня там вообще ждут?" Голос в голове ей также отвечает: "Нет". Руки у неё трясутся похлеще, чем у самого пропитого алкоголика, в горле застывший ком. Она бросает телефон в стену, лишь бы не говорить, не отвечать никому. Ни родителям, ни Скруджи, который пытается сделать всё, что может, ни Клаве, только ни ей. Ведь Кристина не сможет притворяться радостной за счастье подруги. Да кого она вообще обманывает? Клава никогда не была и не смогла бы быть ей подругой, Саркисян бы не выдержала этого. Она злится на себя за свою слабость, ничтожность, за свою доверчивость, за то, что отдала всю себя. Она злится на Клаву, потому что зачем вообще нужно было давать ей шанс? Неужели было непонятно, что Кристина сломана, разбита на тысячи частей изначально? Сейчас её уже бесполезно лечить и спасать, бесполезно бороться с этой невыносимой болью. Сейчас она без слез рыдает, задыхается в истерике, но даже кричать не получается, остается только безмолвно бить стены, лежать тряпичной куклой на полу. Кристина не знает, сколько она находилась в этом бреду, взрывающим голову, но разбудил её настойчивый звонок в дверь. Она не знает, где нашла силы подняться и подойти к двери. Она даже не смотрит в глазок, просто поворачивает ключами несколько раз и распахивает дверь перед человеком на лестничной клетке. — Кристина, прошу, выслушай меня, — у Саркисян не получается даже сделать вдох, когда слух пронзает до боли знакомый дрожащий от слез голос. — Что ты... — сдавленно начинает она, но её тут же обрывают. — Скруджи позвонил мне, и я тут же сорвалась, взяла билет, — Клава делает шаг навстречу, дышит загнанно, будто бы бежала сюда, боялась не успеть. Щеки и нос красные от мороза, ноябрь в самом деле, а она в легком пальто стоит, руки дрожат, пальцы замерзли, но Кристине кажется, что даже так они всё равно теплее, чем её ледяные руки. — Миша всё наврал ребятам. Ты же знаешь, что мы общались всего ничего, пару раз и то, как коллеги. Клава говорит что-то ещё, нервничает, сбивается, а у Кристины, похоже, клиника. Слезы катятся по лицу, оставляют соленые полосы на щеках, сердце пропускает вот уже который удар, она уже почти не дышит, просто смотрит на родное, такое любимое лицо, ей хочется смеяться и плакать, ведь Клава вот она, здесь, рядом, уже всю трясет, но она продолжает говорить, она прилетела сюда ради нее. — Я люблю тебя, — вырывается само собой у Кристины, она улыбается, живо и по-настоящему, а Клава тут же замолкает, взгляд шокированный, а ещё влага на ресницах соленая собралась. Пальцы у Клавы холодные, Кристина чувствует это через тонкую ткань футболки, когда та буквально кидается на неё с объятиями. — Я люблю тебя так сильно, Кристин, ты даже не представляешь насколько, — шепчет куда-то ей в волосы Клава. Кристина чувствует любимый запах персиков, исходящий от Клавы, а после – мягкие губы на своих. Кристина больше не чувствует себя неправильной, разбитой, сломленной до самого основания. Кристина, наконец, чувствует себя живой.