Русалочка

Самое тяжелое — это проснуться утром. Куроко пустым взглядом смотрит в потолок, считая секунды. Тиканье часов гулом отдается в застывшей в тишине комнате. Эта тишина разливается вокруг и заполняет дом до краев. Куроко задыхается, захлебывается ею, а на губах у него – горький привкус стыда. Ему кажется, что он лежит на дне какого-то болота, ему в уши и глотку вода залилась, и он смотрит на тину, что плывет на поверхности. Он встает с кровати на тысяче двухсотой секунде. Куроко считал — это даже успокаивало. Он встает и распадается на миллиарды осколков, которые пронзительно впиваются в кожу. И каждый его шаг — по осколкам. И в его голосе — надрывный звон. Это слышит Кисэ, который звонит ему на тысяче двухсот десятой секунде. Кисэ такой замечательный, думает Куроко. Он не просто болтает что-то про матчи и школу, как делают это остальные. Его голос пробивается сквозь тину, долетает до Тецуя и гулом отдается в голове. Он спрашивает, как там Куроко и ждать ли его сегодня на тренировке. Тот автоматически соглашается со всем и отключает звонок даже не дослушав Кисэ. Затем наполняет до краев ванну. Вода пронзительно горяча. Сначала он просто сидит прижав к груди ноги, а после внезапно наклоняется и опускает лицо в воду. Куроко пытается кричать: плотная пелена воды не дает голосу пробиться наружу, затекает в горло и уши. Воздух пузырьками вздымается на поверхность. Рука внезапно съезжает вперед, он переворачивается в ванне, поднимая огромную волну. Выбраться сразу не получается, пальцы соскальзывают с мокрого бортика, а вода заливает весь рот и не дает дышать. Наконец-то, вынырнув наружу, Куроко прислоняется к краю ванны. Он мутным взглядом смотрит, как на пол с волос стекают капли и растекаются мелкими струйками по полу. Края ванны обжигают холодом. Через какое-то время ему удается отдышаться, и он смахивает со лба мокрую челку. Он решает быть спокойным: никто ничего не заметит. *** Тогда был вечер проводов. Они всей командой пошли в ближайшее кафе. Поводов было сразу два: отметить удачный школьный матч и проводить одного из участников команды в долгую поездку. Куруко сначала мялся, упирался, а после его будто подхватило большой шумной волной, и он согласился пойти. Чисто за компанию, чисто потому что провожал не просто друга, а кого-то более важного. Они досидели практически до закрытия. Куроко вышел следом за всеми на улицу и вдохнул морозный воздух. На его ресницы опускались снежинки и тут же таяли. — Ты еще свободен? Не хочешь пройтись напоследок перед тем, как я уеду? — Куроко почувствовал, как на плечо ему опустилась рука. От знакомого голоса внутри все застыло на мгновение, а после будто воскресло заново. Куроко поднял голову и посмотрел на него: лицо в ярком неоновом ореоле городских вывесок, озаренное сотнями лампочками. Он такой запредельно дорогой и одновременно далекий. От этого кажется, что он - древний божок в синтоистском храме, что повелевает судьбой Тецуи. — Да, конечно, — слабо улыбнулся Куроко. *** На тренировке мнимое спокойствие рушится. Куроко стоит посреди зала и ему кажется, будто каждый человек в мире знает, что случилось. Будто Куроко в липком и зловонном гное, который въелся ему в кожу и от которого нельзя отмыться. И каждый человек в чертовом мире все знает. Он слышит смех, и он ломает ему спину, по кусочкам раздробляет хребет, который Куроко так тщательно собирал и выпрямлял сегодня утром. И его тошнит от самого себя. — Хватит! Тецуя, на скамью, от тебя толка нет сегодня! Куроко не помнит, кто это сказал. Кажется, Акаши. Да, впрочем, это не важно. Тело будто становится мраморным, и он с трудом сдвигается с места. Но идет не к лавкам запасных, а вон из зала. Ноги сами несут его в сторону раздевалки. Куроко кажется, что если он сейчас остановится, то рухнет и больше не встанет. Где-то по дороге его догоняет Кисэ. Куроко даже голову не поднимает, но замедляет шаг. Они молча идут вместе. *** Они тогда прошли несколько кварталов. Куроко не особо следил за этим, но с интересом вслушивался в то, что говорит ему собеседник. Мимо мелькали незнакомые витрины, люди, машины. Глаза слепило от этого перелива красок, а голос человека, идущего рядом, заглушал остальные звуки. Куроко уносило этим потоком все дальше и дальше, водоворот закручивал и мешал трезво соображать. Знакомые места давно закончились. У них что-то наклевывалось, но не получалось из-за стеснительности Куроко. Тогда он даже жалел, что у них так ничего и не вышло и отношения и не завязались. Но в тот вечер ему не хотелось догонять потерянные возможности: лучше просто насладиться приятной компанией. — Сворачивай, тут станция, — услышал Куроко и послушно проследовал за собеседником. Они какое-то время стояли на платформе. Людей было совершенно мало, так как время шло к закрытию метро. Рядом переминалась с ноги на ногу девушка в кашемировом пальто, стоял мужчина с портфелем и газетой, пара женщин что-то активно шептали друг другу. Когда пришел поезд, Куроко попятился назад и уже открыл рот, чтобы попрощаться, но его внезапно затолкнули внутрь вагона. — Но это не моя станция, мне в другую… — Ничего, проедешься ко мне, — отозвался собеседник, усаживая рядом с собой. Его голос внезапно поменялся и перестал быть вкрадчивым. Куроко начал беспокоится и заерзал на месте. — Скоро закроется, я не успею… — У меня останешься, мы же друзья. — Ну да, конечно, — нерешительно отозвался Тецуя. *** В самой раздевалки Куроко идет сначала к раковине. Моет руки, раздирая костяшки. У него под ногтями растекается кровь. После он успокаивается, медленно опускается на лавку и прикрывает лицо руками. Просто потому что ему хочется раствориться в воздухе. Кисэ все это время стоит в стороне и не решается заговорить, потому Куроко ощущает, как между ними повисает тугая тишина. У него в душе разверзлась неимоверно глубокая пропасть. Ему будто спину железными брусьями проломили, а внутренности кислотой сожгли. — Куроко, если у тебя что-то произошло… — запинаясь, начинает Кисэ, но Тецуя внезапно перебивает его. — Нет, все нормально. Кисэ смотрит на него недоверчиво. Кисэ все знает. На подсознательном уровне догадывается. — Куроко… — Все нормально, нормально, ничего, — повторяет Куроко, сжимая кулаки, даже не смотря в сторону Кисэ, будто его вовсе рядом нет. Голос его сел, он хрипит, но как заведенный повторяет: — Ничего, все хорошо. Только оставь меня в покое. Внезапно он останавливается, поднимает голову, будто опомнился. Будто пробил головой водную гладь и вынырнул на секунду наружу. Он слышит гул тысячи машин за окном школы, стук каблуков по серой плитке, вдыхает пыльный воздух, а после снова ссутулится, будто на его плечи опускается огромный груз, и закрывает глаза. Куроко поднимается и с долей отчаяния выдыхает: — Извиняюсь. И он наклоняется — низко, медленно, с напряженной спиной, будто слышит, как она трещит. Потому что наклоняется так в первый раз. У него в горле ком застрял. И так душно, так нестерпимо стыдно. — Извиняюсь, — шепчет, — Извиняюсь. В конце концов, Кисэ ничего не сделал. Никто ничего не сделал. *** — Куроко, я же вижу, как ты на меня смотришь. Ладонь друга Тецуи тяжело опустилась ему на колени, а после поднялась чуть выше. От неожиданных изменений Куроко внезапно дернулся, но отодвинуться ему не дали: чужая рука силой притянула к себе, заставляя поддаться. Внутри у него с бешеным ритмом бился страх. — Я не понимаю… — Куроко оглянулся по сторонам, ища поддержки. — Все ты понимаешь, — вторая рука опустилась на плечо, а щеку и ухо Тецуи будто обожгло чужое дыхание. — Я уезжаю завтра рано утром и ты меня больше не увидишь. Сегодня твой последний шанс. — Я не хочу этого, — сипло, но уже громче повторил Куроко. Мужчина, сидящий напротив, посмотрел на них косо из-под газеты. Тецуя в ответ бросил на него жалобно-протяжный взгляд, надеясь, что незнакомец что-то сделает. У Куроко складывалось впечатление, что его тело обвивают лозы. Они расползлись по его телу, пробираясь по рукам все выше и выше – к горлу, пытаясь задушить. Тут поезд остановился и Куроко подхватили под руку. Он зацепился за поручень, но удержаться не получилось. — Не вырывайся, люди смотрят, — услышал он у себя под ухом. — Я не хочу этого, — громко повторил Куроко, упираясь всем телом на выходе из вагона. Его как котенка вытащили наружу. Никто из людей в вагоне ничего не сделал. *** — Что произошло? — Кисэ становится напротив Куроко и пристально смотрит тому в глаза. — Просто скажи, что случилось. Я попытаюсь помочь. Куроко мотает головой, и его челка падает на глаза. Он бы хотел сказать, да не может. Он открывает рот, но звуки застревают где-то по дороге к выходу. Такое ощущение, что воздуха не хватает. И хочется жадно дышать, так чтобы полностью заполнил грудную клетку кислородом. Только глубоко вдыхая кажется, что задыхаешься. У русалочки голос забрала злая колдунья в обмен на ноги и принца. Куроко знает: сказкам верят только маленькие дети, а колдунов не существует. Его голос забрал принц. Он открывает рот и пытается произнести фразу по слогам. Ногтями впиваясь в кожу, раздирая ладони. Куроко надеется, что Кисэ поймет, прочитает по губам. Но тот качает головой — не понимает. — Не можешь сказать что, тогда говори кто, — просит Кисэ. Воздух неожиданно врывается в легкие и Куроко на секунду чувствует, как кружится его голова. Сначала из горла прорывается хрип, а после — речь. Имя произносить почему-то легче. *** — Аомине! Голос стал совсем тонким и хриплым. Куроко будто прорвался сквозь толстую пелену. И каждый вдох его — конвульсивное сжатие в груди. Куроко со всех сил попытался приподняться и скинуть с себя другого человека, но тот навалился на него, зажимая шею. Тецуя снова оказался вжатым лицом в подушку. Он схватился на обод кровати, но руки соскользнули и только было слышно, как ногти ударились об металл. Он попытался закричать, но в рот ткань забилась и получилось только натужно просипеть что-то. Куроко слышал чужое прерывистое дыхание и думал про себя: хватит, заканчивай, хватит. Аомине заломил ему за спиной руки и вжал в кровать, чтобы Тецуя не метушился под ним. В определенный момент Куроко вдруг перестал ясно осознавать окружающее. Он затих и начал вслушиваться в тиканье будильника на столе. Раз секунда, два секунда… На четыреста восьмидесятой секунде все закончилось. Аомине вздохнул особенно протяжно и тяжелым обухом свалился рядом на кровать. Куроко остался лежать, как и раньше: с заломанными руками и уткнувшись в подушку. Краем сознания он уловил мысль, что по его ноге что-то стекает. Внезапно его сильным толчком спихнули с кровати. Куроко ударился головой об стол, будильник упал на пол и все затихло. — Вали отсюда, — Аомине сломал позвоночник двумя словами. Куроко слепо пошарил рукой в темноте, нашел одежду, после сумку и выскользнул за дверь. Его одновременно тошнило и словно душило что-то. *** Наверно, сбегать от всех было неправильным решением, - думает Куроко. Ему хочется бросить все, не возвращаться назад и ни с кем разговаривать. Кроме Кисэ, который вышагивал рядом с ним. Тецуя краем уха слышит, как Рета цедит что-то сквозь зубы. — Все хорошо будет, — Кисэ как будто случайно произносит это вслух. Куроко хочется верить в эти слова. Он все еще чувствует, что все произошедшее давит ему на плечи, но он знает, что Кисэ не даст ему уйти на дно. Он поднимает вверх и вдыхает морозный воздух. Небо ослепительно голубое, такое глубокой и такое запредельное. Куроко в нем раствориться хочется. — Возможно, когда-то и будет, — повторяет он.