Toxicity

Я заскакиваю в вагон в последний момент. Едва успеваю чуть прогнуться в пояснице, чтобы двери электрички не рубанули по полупустому матерчатому рюкзаку, что болтался за спиной все те семь кварталов, которые я несся до вокзала. Эта сраная ночь, чтоб ее! Из-за нее весь переполох. Из-за нее весь город стоит на ушах. Я вышел из универа позже обычного, потому что меня задержал мой препод по риторике, господин Ромащенко. Ничего не скажу, он крутой! У него свой подход, своя методика, свой стиль. Говорят, закостенелые коллеги точат на него зуб за революционность. Мы поэтому за глаза прозвали его Эрнесто, в честь великого Че. Большинство студентов с удовольствием посещают его пары. И я вхожу в это большинство. Но сегодня мне никак нельзя было задерживаться. Ведь сегодня — судная ночь. Уже второй год подряд Питер попадает под эксперимент. Суть в том, чтобы с девяти вечера до девяти утра легализовать любые преступления, в том числе, убийства. Мэр активно призывает участвовать в акции, избавиться от накопившейся агрессии, пустить «свежую кровь», так сказать. Люди же напуганы после событий прошлого года, когда на утро были обнаружены массовые погромы и более сотни жертв. Многие уезжают из города, потому что прогнозы этого года выглядят еще более мрачными. Уровень жизни падает, многие теряют работу, люди беднеют, лишаются жилья, товары дорожают, долги растут. Жизнь превращается в гонки на выживание. Надежды на помощь и защиту со стороны государства нет. Поэтому некоторые начинают видеть свой единственный шанс в том, чтобы самостоятельно взять то, на что, как им кажется, у них есть право. Остальные же просто хотят защитить себя и свою семью от верной гибели и беззакония. Когда я вышел из дверей учебного корпуса, на улице уже зажглись первые фонари. Мелкими перебежками добрался до остановки. Маршрутка подошла практически сразу. «Повезло», — подумал я. Но как только мы стали подъезжать к центру, я понял, что радость была преждевременной. Я чувствовал, как нервничает водитель, хаотично постукивая пальцами по рулю и, то и дело, поглядывая на часы на приборной панели. До начала судной ночи оставался один час и четырнадцать минут. В салоне еще несколько человек. Все сидят и неотрывно смотрят в окна, будто пытаясь заставить сигналящие тут и там машины двигаться быстрее. Один из пассажиров, лысеющий мужик, в поношенном пиджаке, подает голос с заднего сиденья. — А по-другому никак не проехать? — кричит он напряженно. От его крика вздрагивает женщина, которая сидит рядом со мной и до побелевших костяшек сжимает ручку своей кожаной сумки. Водитель начинает что-то отвечать, в диалог подключаются и другие взволнованные пассажиры. Вместо того, чтобы слушать все это, я затыкаю уши наушниками. Под разгоняющееся вступление мы начинаем двигаться. Кажется, салон облегченно вздыхает. Остается еще час и девять минут. У меня есть час и девять минут, чтобы добраться до вокзала, влезть в последнюю электричку и убраться в область. Домой. К родителям и брату. Conversion, software version 7.0 Looking at life through the eyes of a tire hub Eating seeds as a pastime activity The toxicity of our city, of our city…* Серж запевает первый куплет, и маршрутка снова останавливается. New, what do you own the world? How do you own disorder, disorder Now somewhere between the sacred silence Sacred silence and sleep Somewhere, between the sacred silence and sleep Disorder, disorder, disorder Disorder… Хаос. Беспорядок. Расстройство. У нас точно какое-то расстройство, раз мы добровольно согласились убивать друг друга. И главное — ради чего? Собственного удовлетворения? Возможности зайти в любой магазин и взять то, что хочется? Отомстить мудацкому начальнику, который зажал последнюю премию? Зайти к соседу и выебать его жену, а потом убить обоих? Ради этого? Ради чего мы согласились травить себя и этот город? Смотрю на часы: осталось шестьдесят шесть минут. Встаю со своего места, выдергиваю наушник, кидаю водителю деньги и прошу открыть дверь. Он не спорит, просто нажимает на рычаг. Успеваю в зеркало заднего вида поймать его взгляд. Уверен, он тоже предпочел бы сейчас оказаться в другом месте, как и я. Выхожу посреди затопленной машинами проезжей части. Всё стоит. Кто-то позади непрерывно сигналит, моргает фарами, орет матом, высунувшись из окна. Затыкаю шум наушниками, надеваю рюкзак на обе лямки и бегу к тротуару. Вперед, огибая редких, спешащих убраться с улиц прохожих. В груди печет, хотя сентябрьский вечер жарой не отличается. Футболка прилипает к спине, холодит, но сердце остервенело качает кровь. Лицо пылает. Адреналин шкалит, добавляя азарта в эту безумную гонку, не дает плюнуть и сдаться. В конце моего пути на проезжей части практически не остается машин. Все разъехались. Попрятались. Забаррикадировались. Вбегаю в практически пустой вокзал. Даже странно видеть его таким. Жутко. Сую в турникет заранее купленный билет, подбегаю на платформу. Не глядя, заскакиваю в первый вагон и только теперь понимаю, что он пуст. Даже не посмотрел, что написано на электронном табло. Просто поддался отработанной схеме. Ну да ладно, подхожу к первой скамейке и сажусь боком, так, чтобы видеть двери с обеих сторон. С минуты на минуту должны тронуться. На часах: без двенадцати девять. Нужно преодолеть меньше пары километров, чтобы пересечь границу кровавого эксперимента. В области все тихо и спокойно. Мне будет спокойно, когда я окажусь там. Ровно в девять граница будет перекрыта на ближайшие двенадцать часов. Ни въехать на территорию города, ни выехать с нее будет нельзя. Гипнотизирую часы на экране телефона. Нервничаю. Чтобы успокоить себя, хочу скинуть брату ответку о том, что я уже сел в электричку и что скоро буду дома. Решаю немного подождать. Пока не тронемся. Чтобы уже все точно. Да только минуты идут, а мы все никак не едем. Я даже встаю со своего места, выхожу в тамбур и проверяю: двери заперты. На платформе пусто. Времени все меньше. Решаюсь на отчаянный шаг: пойти поискать пассажиров в других вагонах. Вдруг кто-то в курсе о задержке рейса. Прохожу свой вагон. В следующем нахожу какой-то ворох листовок. Поднимаю одну — тонкая серая бумага испещрена призывами не участвовать в судной ночи. Замечаю знакомую подпись: кружок с тремя иксами и одним игреком. Я видел ее, читал все эти лозунги и даже репостил в соцсетях. Их автор — ярый противник эксперимента — некий Оксимирон. Его никто никогда не видел, все только слышали. Выступления измененного голоса на подпольной радиостанции, интервью без фото в оппозиционных изданиях, перепалки на форумах и армия сторонников, которая так и не смогла остановить это безумие. Пихаю листовку в карман, выхожу в следующий вагон и понимаю, что сильно-сильно, очень сильно проебался. Звук сирены, оповещающей о начале судной ночи, холодит кровь. Непроизвольно застываю на месте, слушая правила «игры» в открытую узкую форточку. Отсчет запущен, и страх подкрадывается удушающим мощным кольцом на шее. Тишина. Буквально заставляю себя вновь пошевелиться. Не могу поверить, что заперт в этом чертовом городе в эту чертову ночь. Заперт без оружия и укрытия. Заперт в этом поезде смерти, если сюда вдруг решат нагрянуть какие-нибудь отморозки. В прошлом году вандалы сожгли половину депо и устроили погром в метрополитене. Надо выбираться. Как можно скорее выйти отсюда. Постараться связаться с кем-нибудь из одногруппников. Насколько я знаю, они собирались вместе в качестве протеста идти на какую-то костюмированную вечеринку в центре. Почему я, дурак, не пошел с ними?! Сейчас бы попивал пивко, любовался бы девулями в сексуальных хэллоуинских нарядах! Ну да ладно, еще не все потеряно! Надо только выбраться отсюда. Пересекаю вагон, осторожно заглядываю в следующий. Иду по проходу, стараясь не шуметь. Хотя из-за скрежетания раздвижных дверей меня все равно услышали, наверняка, даже на платформе. Иду медленно и не успеваю пройти и середины, как вдруг какая-то возня в самом конце, на крайней лавке. Секунда и из-за нее высовывается голова. Пацан. Лет пятнадцать. Глаза — с блюдца. Вскакивает на ноги и ломится к противоположным дверям. С силой распахивает их и бросается в тамбур. Через грязные стекла вижу, как он уже заскочил в следующий вагон. Чудом замечаю, как уронил что-то. Перед самыми дверьми. По форме напоминает телефон. Быстрым шагом подхожу ближе, на ходу проверяя оставшиеся скамейки на случай, если кто-нибудь из его дружков прилег в засаде. Но здесь никого больше нет. Он, похоже, один. Как и я, застрял в этой труповозке. Застрял и жутко напуган. У меня и у самого поджилки трясутся, но я все-таки постарше. Уже третий курс. Да и парень без связи остался. В такую-то ночь! Недолго думая, бросаюсь за ним. Он уже протискивается на выход из вагона, когда я в него только попадаю. — Стой! — успеваю крикнуть и вижу, как он оборачивается уже из тамбура. Бегу между лавок. В ушах стучит. По хлопкам, по топоту понимаю, что догоняю. Мне двери легче поддаются, да и шаг у меня больше. Он невысокий, чуть ли не на полголовы меня ниже. Худенький, юркий, но я все равно успеваю. Еще до тамбура понимаю, что вагон последний. Ему дальше просто некуда будет бежать. Залетаю внутрь, практически спотыкаясь о беглеца, и в эту же секунду вижу в самое дальнее окно, что кто-то идет по платформе. Парень с бритым черепом и солнечными очками. Вижу его профиль всего секунду, но успеваю понять, что он — не тот, кого стоит встретить в судную ночь. Пацан его не замечает, брыкается, когда я тащу его на пол, пытаясь зажать ему рот рукой. Вертится, кусается, лягается, не сдается! — Да тише ты! Я тебе ничего не сделаю! Ты телефон выронил, — пытаюсь нашептать этому ужу, пока он пачкает мои черные джинсы. — Успокойся, блять! А то мы оба сейчас вляпаемся! — сильнее прижимаю его к себе, пытаясь вместе подползти под окно, чтобы нас не было видно снаружи. Парень, кажется, понимает, в чем дело. Оба слышим разговор с улицы. — Да блядь, сколько можно здесь толкаться?! Тебе что, в прошлом году файер-шоу не хватило? — вопит мерзкий сиплый голос. — А, может, у меня ностальгия… — отвечает голос прямо над моей головой. А интонация такая ехидная, будто он нас вычислил и уже даже придумал, каким именно будет «шоу» на этот раз. Мой неожиданный спутник только крепче жмется спиной к моей груди и уже практически не дышит. — Блядь, Бови, харе кота за яйца тянуть! Отсчет уже пошел! Думаешь, мы одни такие умные, на технику навострились?! — разносится криком по платформе. — На обратном пути побалуешься! Голос у нас над головами чертыхается себе под нос и замолкает. Слышно только чуть шаркающие, удаляющиеся шаги по перрону. Потом опять какие-то пререкания, но уже едва различимые. И только теперь я понимаю, что мы все так и сидим на полу, прижавшись друг к другу. Понимаю, потому что чувствую запах чужого одеколона. Приятный запах, думаю я и в следующую секунду ощутимо отстраняю пацана. Он, тоже будто очнувшись, отодвигается по стене и упирается в меня взглядом. — Ты чего рванул-то так? — шепчу я, пытаясь сдержать усмешку. Он молниеносно реагирует, чуть подбирается, подтаскивает левое колено почти к самой груди, лишая нас последней точки соприкосновения. Явственно ощущаю, как холодит то место, которого только что касалась его нога. — Хуй знает, что у тебя там на уме! — бурчит в ответ. — Вот и рванул. — Как ты тут вообще оказался в такую ночь? — Разумно предположить, что я собирался уехать из города. Ты электрички с какой-то другой целью посещаешь? — он нагловато ухмыляется, а мне остается только закатить глаза. — Родители-то знают, где их сынуля? — встаю на ноги, пытаюсь отряхнуться. — Да пошел ты! — рявкает, резко вскакивает на ноги и прет мимо меня, ощутимо задевая плечом. Он не успел сделать и пары шагов по направлению к выходу из вагона, как мы услышали грохот над головой. Я рефлекторно чуть пригнулся, а потом обернулся посмотреть на моего несостоявшегося попутчика. В его глазах явственно читался ужас. После одного оглушающего удара последовало еще несколько. Более тихих. Снова сверху. В голове сверкнула мысль, что это похоже на шаги по металлической крыше, как в вагоне внезапно заорала музыка, заглушая все прочие звуки. Парень напротив дернулся, как от выстрела. От страха я даже не мог сообразить, что за мелодия играет. Какой-то рок, что-то тяжеленькое и очень смутно знакомое. Я видел, как непослушные пальцы в панике и полумраке пытаются нащупать карман. На это ушло секунд семь, которые показались мне вечностью. Я еле сдерживал острое желание податься вперед и помочь уже. Просто нахрен заткнуть этот оглушающий в такой мертвой тишине рев. Наконец, это чудовище смогло вырубить свой телефон, напрочь, с испугу долго удерживая кнопку и предварительно ослепив нас обоих ярким экраном. Глазам понадобилось несколько мгновений, чтобы привыкнуть к темноте. И в тот момент, когда я снова мог различать контуры предметов, я понял, что на платформе стоит человек. Он вырос будто из-под земли. Я был абсолютно уверен, что еще минуту назад его там не было, а сейчас он стоял вплотную к окну и внимательно нас изучал. Появилось мерзкое ощущение рыбок в аквариуме. В следующую же секунду мозг выдал желание кричать от ужаса и драпать, куда глаза глядят. — Блядь, видели бы вы свои ебала! — вдруг выдал человек по ту сторону стекла. Лицо было не разглядеть. Только отросшая челка слегка топорщилась наверх, будто ее секунду назад зачесали туда небрежным движением. По голосу казалось, что он не особо старше меня. — Расслабьтесь, я не опасен! Меня — Кирюха зовут. Можно просто — Смешарик, — хохотнул он и провел рукой по волосам. — У вас свиданка или вы просто не можете выбраться? — в его голосе слышались насмешливые нотки. — Не можем! — как-то слишком быстро выпалил мой юный друг. Я повернул голову в его сторону и, кажется, заметил, как он краснеет. — Я — Даня, а это… — я сделал жест рукой в сторону «скромняги». — Майлз, — закончил он, возвращаясь в режим борзого подростка. — Сможешь помочь? — спросил я, переводя взгляд на человека за стеклом. *Здесь и далее в этой главе — текст песни «Toxicity» System Of A Down