Rouge

I watched thee when the foe was at our side, Ready to strike at him - or thee and me, Were safety hopeless - rather than divide Aught with one loved save love and liberty.

И всё в красном. Их занесло в эпицентр конца света. Сейчас, глядя на Одина, уставшего и измождённого, Ава вспоминает старый стих из школьной библиотеки. Стих, написанный каким-то из древних лордов – таким же как они человеком, сгоревшим в пламени одной из многочисленных революций того выцветшего времени. Заболел, как-то нелепо слёг. Один выглядит потерянным, выглядит большим сильным зверем, загнанным в клетку. Он не спит, почти не ест, курит, курит, курит. Порой Аве чудится, будто он полупрозрачный, будто не человек вовсе – тень кого-то, кто раньше умел проявлять эмоции и хоть как-то реагировал. Хоть на что-то. Один на глазах превращается в бархатную серую пыль. Остаётся металлический привкус на зубах. На самом деле, всё как-то слишком быстро произошло, будто менять диапозитивы (Ава как-то нашла пару в библиотеке, но они рассыпались под пальцами). Вот твой дом превращают в пепел. Вот чей-то дом превращаешь в пепел ты. Вот твоя жизнь пылает и агонизирует. И ты на это смотришь. Молча. Им слишком часто приходится убегать. Непозволительно часто они сдают позиции. Ночью Аву бросает в дрожь от взгляда зверя, учуявшего смерть. И всё в красном. Кармин, краплак, сангрия, сангина. В красном чистый лоб, красный капает с длинных жёстких ресниц, квадратики зрачков красные. Ава просыпается и долго смотрит в темноту. Дальше так нельзя. Оно того стоило, Ава? Спать не получается. Чужое размеренное дыхание в паре метров. Когда дыхание сменяется хрипом, Ава встаёт с кровати. Ночью Одина бросает в дрожь от крика пойманной в силки птицы. И всё в красном. Алый, гранатовый, киноварь, сиена. Пламя будто со средневековых гобеленов, пламя поглощает лёгкие пряди, тонкие запястья, то, что осталось от платья. Один просыпается. Один видит пылающие красным зрачки. Один чувствует тепло рук на щеках. И всё в красном.