Beauty for the monster.

Этериасам не сложно убивать. Демонам это всласть. Этериасам не сложно причинять боль. Боль дарует освобождение. Этериасам сложно чувствовать.       Так ли это на самом деле? Мард Гир не знал, но не признается в этом никогда. Потому что он, образец идеального демона, бесстрастный, не сомневающийся, высокомерный и …абсолютный. А еще зависимый, потерянный, ненужный, но это лишь отверженная недосказанность, которую он никогда не примет… Ведь сомнения — удел слабых, а если он усомнится в своей вере замыслу создателя, то все его существование рассыплется, как карточный домик, или же разобьется, как стеклянный бокал. А сам Мард после такого превратится в рыбу, что бьется о землю в попытке сделать вздох и не может, потому что легкие уже ссохлись. Владыка Тартароса всегда был уверен, что создатель не являлся к нему лишь потому, что безгранично уверен в своем детище. Потому, что еще не готов к окончанию своей жизни и демон прощал, позволял ему это. Желание отца неоспоримо, конец предрешен был Зерефом еще в момент создания этериасов, именно он вложил в них мысль, цель, одержимость…лишить создателя жизни.       Но всем ли? Ларкейд не любил собрания Сприганов, да и вообще всячески строил себя свободомыслящее дитя. В попытки достичь и дотянуться до отца, в попытке обратить его взор на себя, он был готов почти на все: убить, стереть, растоптать, помиловать… Но не придти на чертово собрание, пока Драгнил-старший сам его об этом не попросит. Зереф и не просил, это дитя всегда воспринималось им как инструмент, а вечное отсутствие не давало Ларку помыслить об этом. Ведь…отец занят, у него планы по очищению и перерождению Фиора, разве сын может быть, важнее? Когда он был еще ребенком, всегда сидел во дворце и смотрел в окно, ожидая, что отец вернется и проведет с ним хотя бы пару часов. Но этого не происходило. Король Сприган не возвращался. Его наполняли разные чувства, смешивай в причудливый коктейль из: гордости, радости, зависти и одиночества. Он называл себя сыном великого темного мага, даже под суровым взглядом Августа. Ларкейд был слишком наивен…для человека, что родился демоном.       Но только ли он? Этериасам сложно чувствовать — нет. Этериасы боятся чувствовать. Потому что их чувства, как черные бездонные зыбучие пески, они жадные до каждого взгляда, до каждого прикосновения, им всегда…всегда мало. Если они желают получить чье-то расположение, они готовы пойти на многое, молчать, кричать, убивать, миловать, лишь бы их ценили, лишь бы в них не сомневались, лишь бы в них верили, лишь бы их любили. Если им сказать по рождению что тот демон, он им станет. В самом лучшем, бесспорном и прекрасном проявлении боли, жестокости, садизма и наслаждения. Так было с Мард Гиром. Если им сказать по рождению что тот человек, он станет им. Полным чувств, сомнений и пороков, с возможностью, как любить, так и ненавидеть. Так было с Ларкейдом Драгнилом. Этериасы бывают разными. Потому что обстоятельства разные. Потому что вокруг по-разному. Только вот Этериасов не создают бесчувственными, пустыми, неживыми. Просто они слишком наивны, в детстве, а потом уже, после получается то, что получается. Демон или человек — это уже тоже последствия наивности. Последствия веры тому, кто дал им жизнь.       Но ведь и это можно изменить?       Или хотя бы подредактировать? Он сейчас уже не вспомнит, как давно начался этот кошмар, да даже почему он застиг именно его, тоже не вспомнит. Самым ярким воспоминанием все равно будет первый разговор, звуки голоса, которые мягко, опасливо и мелодично заполняли пространство и светлые локоны. Мард Гир никогда не думал, что встретится во сне с человеком и уж тем более заговорит с ним по собственной воле. Это же так, неправильно? Он идеальное существо, у которого не менее идеальная цель впереди, спорит с женщиной, почему синий цвет идет ей больше красного. Ну не комедия ли? Конечно же, поначалу все было не так, он клялся сам себе придушить ее сотни, может даже тысячи раз, когда эта женщина оспаривала его мнение и взгляды на род человеческий. Когда заступалась за их поступки и естество, когда самозабвенно говорила, что это они, демоны ничего не понимают. И как отвратительно искренне, и надломлено одновременно, звучало: «Я вам сочувствую…». Тартарос тогда, кажется, почти потерял над собой контроль, потому что все его естество выворачивалось наизнанку от ее слов, в которых было веры ровно столько же, сколько в том, что Э.Н.Д. истинный мастер гильдии. Но ведь демоны не ошибаются, они абсолютны, да если и не все, то он точно. Людей не за что щадить, они не заслуживают спасения, но каждый раз, когда они встречались во сне, что-то внутри задавалось вопросами, ранее не ведомыми, все чаще и чаще. Разве демоны и люди могут быть похожи? Нет. Мард Гир в это конечно же не верил, и не поверил бы если… Ох, как же много «если» таилось в этом настороженном и уверенном взгляде медовых глаз. Хотя демон и чувствовал, что она его опасается. Ему это даже нравилось, играть на натянутых струнах ее самообладания, а потом резко, конечно же, наигранно нападать. Ей было не время умирать, да и вряд ли от его руки, и вряд ли во сне. Он считал, что заклинательница духов, наваждение. Плод его усталого от бездействия и скуки воображения, именно эта уверенность позволила такой, как она прикоснуться к его волосам. К ним она испытывала, как он считал по началу, нездоровый интерес. И ее «не попробуешь, не узнаешь», вынуждало лишь возмущенно передергивать плечами. Он не знал что такое нежность, ведь в его понимании удовольствие скрыто лишь в чужой боли, в крови, слезах и страданиях, поэтому, когда пальчики девушки коснулись его первый раз, он оцепенел. Мард Гир понятия не имел, как на это реагировать, эти ощущения казались чужими и непонятными, непривычными, но слово неприятные к ним тоже не подходило. Заклинательница часто рассказывала ему сказки, о демонах, войнах, легендах, которые не имели ничего общего с этим миром. В них зло могло любить, и кто-то мог полюбить зло. Ну не смешно ли? Когда он об этом спросил, та ответила лишь, что женщины слишком нелогичные существа, способные даже в самой темной на первый взгляд тьме, разглядеть лучик света. Как же наивно это звучало… Ларкейд любил путешествовать, ему был интересен мир, в котором родился его отец, ему было важно понять суть очищения этой земли, этих людей. Когда он вглядывался в земли Фиора, то понимал, что отец прав. Ему не нравились темные сообщества, что прославляли имя Зерефа, совершенно ничего о нем не зная и принося бесполезные жертвы, пусть даже и пацифистом он не был. Но и это было уже слишком в его понимании. Хотя не мог не признать, что были на этой земле и приятные люди, пусть и встреченные случайно. Например, она. Она была такой светлой, что с непривычки резало глаз. Вежливой, несмотря на то, что это он с ней столкнулся. Для Драгнила это было весьма неожиданно, ведь остальные Сприганы отзывались о континенте и его жителях плохо, но именно на магических играх он сумел убедиться, что тут много достойных воинов, которым он бы мог подарить упокоение с гордостью. Его извращенное чувство справедливости, кричало внутри, разрывая того от неистового желания, подарить им достойный…покой. Ее медовые глаза смотрели опасливо, но и заинтересованно, что-то заклинательнице в нем было знакомо, но в тот же момент это предельно пугало, потому что несмотря на всю свою светлость, она словно бы чувствовала всю темноту его души. Сама она этого не понимала. Даже когда в небольшом молчании показывала ему город, даже когда он смотрел словно бы в ее душу, девушку все еще не покидало чувство опасности. Ларкейд был деликатен, не наступал, не нападал, он был спокоен, настолько, что лучшие монахи этой земли ему бы позавидовали. А ее поведение, наоборот вынуждало усмехаться и смотреть на нее все дольше и дольше. Ох, если бы она знала, что он желал принести покой всем жителям Фиора и ей тоже…она была бы другой. Воинственной, смелой, сильной, как тогда, в битве с красноволосой магессой. Если бы он предложил ей поменять свои вечные страдания, на жизни друзей — она бы согласилась, не раздумывая. Жаль, что все нельзя было обернуть так. Жаль, что иногда Ларк видел темную задумчивость в ее глазах, напоминающую пустующее темное море, в котором ему не было места. Ведь фея не подпускала, но и не прогоняла его. Эта натянутость, длилась, по его мнению, слишком долго. Ведь…он-то смог вознести ее к небесам удовольствия. Только вот, кажется, в его глазах она искала иные. И это так напоминало ему поступки отца, который только и говорил о Нацу, словно только тот занимал все его мысли, так же и с ней, кто-то вторгся в них, занимая место, которое должно принадлежать ему. Он мог даже убить ее в таком то состоянии, что ему стоит? Но опять и опять его что-то останавливало, ведь это не ее вина. Это вина того, кто влез в ее голову, того, кто плетет там свои сети лжи, того, кто никак не мог быть лучше него.       Этериасы умеют чувствовать.       Болезненно, жадно, как наваждение.       Этериасы умеют желать.       Всего без остатка, чтобы до самого дна. Мард Гир, помнил ее глаза, полны слез, помнил ее крик полный боли, когда Шакал уничтожил гильдию. Впервые Тартарос не испытывал наслаждение, будет только иррациональное желание забрать ее и спрятать, от всего и ото всех. Он не простит Шакалу и то, как он трогал ее, ломал и испытывал, потому что только он имеет право трогать это тело, только ему принадлежит это наваждение с медовыми глазами. Впервые он отводил взгляд от того, что ранее могло доставить ему удовольствие. Зереф бы без прикрас мог сказать демону, что тот испорчен, что больше он не абсолютен, что не идеален. И тот не смог бы ему возразить. А когда Хвост Феи вторгнется на Куб, когда везде будут греметь бои и сражения. Когда вся эта бойня подойдет к концу, и он не проиграет, гордо поднимая голову, смотря на фей свысока, когда к нему придет сам Зереф… Мард Гир никогда не будет считать людей большими глупцами, чем сейчас. Тогда, когда эта светловолосая девчонка, бросится вытаскивать его, с этими заполненными до краев болью и страхом глазами. Неужели из- за него? Из-за него они будут такими? Но разве такое возможно? Ведь зло защищают только в сказках, таких нереальных, таких детский, таких… Когда ее друзья будут потеряно наблюдать за происходящим, когда Зереф будет заливаться смехом от комичности происходящего, а может от зависти, когда ее слезы коснуться его холодеющей кожи. Наваждение скажет, что не отпустит его и не отдаст, никому и никогда. Ни Темному магу, ни самой смерти, никому, пока тот не останется с ней. Мард Гир лишь усмехнется, понимая, что человеческие чувства тоже могут создавать демонов, жадных, эгоистичных и целеустремленных. Он хрипло рассмеется перед тем, как закрыть глаза.       Родившийся демоном, может стать человеком, а вот наоборот? Ларкейд встретится взглядом с иным демоном при нападении Сприганов, он будет видеть, как заклинательница держит его за рукав, а тот лишь благосклонно усмехнется, помогая той подняться после континентального заклинания Ирэн. Неконтролируемая ярость заполнит разум Белого мага, когда он распознает в нем ту тьму, которая занимала ее мысли, при их знакомстве. Потому что все как тогда…с отцом. Сначала Нацу. Теперь он. Ларкейд ощущает всю тяжесть несправедливости в этом мире, на своих плечах. Его боль, желает выплеснуться на весь континент и забрать души неверных. Вознести их так высоко и далеко, чтобы никто о них никогда не вспомнил. Это была не битва за Фиор или же Империю, эта была битва за право на второй шанс.       Когда два демона сходятся в схватке, по швам трещит земля.       Когда два демона сходятся в схватке, белая магия смешивается с черной, оставляя после себя пустоту.       Когда два демона сходятся в схватке, выживает лишь один.       И именно тогда приходит освобождение, от эфирных оков лжи, что сдерживают все это время. Потому что кровь есть только у людей.       Именно тогда приходит понимание, что люди — это демоны, а демоны — это люди.       Отличается только оболочка, смертная, бессмертная…белая или черная. Заклинательница всматривается в лучи восхода, что оповещают Фиор об окончании войны с Империей. И в новую жизнь она идет уже не одна, потрепанная, но счастливая, потому что рядом ее собственное наваждение, с волосами цвета воронова крыла и неизменно-снисходительной усмешкой.