Когда я сделал шаг и провалился в пропасть

      Никки — по женщинам. Даже за деньги. Особенно за деньги. Поэтому когда Гарри застаёт его в своей постели, это не значит ничего, кроме того, что Никки слишком пьян или слишком устал, чтобы разбирать, которая из кроватей хозяйская, а на которой может переночевать он, пока удача снова не улыбнётся во все тридцать два тщательно отполированных дорогущим стоматологом зуба. И именно потому, что это ничего не значит, Гарри решается на мелкую шалость.       Кровать слишком узкая для двоих, и приходится прижаться вплотную, вытягиваясь рядом, обнять Никки поперёк груди, утыкаясь носом в затылок. Гарри горячо выдыхает, ероша пушистые пряди, и никак не ожидает, что Никки подастся назад, притираясь к его бёдрам, прильнёт всем телом, тихо, но разборчиво выдохнет его имя…       — Гарри…       Смущения нет, лишь лёгкая неловкость, появляющаяся, когда Никки, гибкий чёрт, разворачивается к нему лицом, касается сухими со сна губами щеки и спрашивает:       — Тебе не в падлу будет трахнуть шлюху по любви?       Гарри тут думал о смущении? Пфф! Раздражение — вот что поднимается в нём от этих слов.       — Решил наконец расплатиться натурой за ночлег, еду, кофе и использование стиралки? — мурлычет он в ответ Никки в губы, изо всех сил сохраняя ласковый тон, несмотря на кипящую внутри смесь гнева и веселья.       — А хотя бы и так. — Никки не улыбается, прекрасно зная, что на Гарри его улыбки не действуют. — Или ты принимаешь только наличку?       Гарри целует его вместо ответа. Как ответ. И всё становится кристально чистым и понятным — как решение выпить стакан воды, когда хочется пить. Неизбежно. Бесповоротно… Потому что Никки целует его в ответ: влажно, кисло, царапая потрескавшимися губами и свежим сколом на клыке. Этот идиот ещё и подраться где-то успел.       Они не торопятся, но всё равно это происходит слишком быстро. Ещё вчера Гарри думал, что никогда, ещё несколько минут назад думал, что это лишь шалость, а сейчас… Сейчас он никак не может понять, как продержался столько времени, не чувствуя вкуса кожи Никки, как мог считать себя просто другом, если от одного только пьянящего выдоха в ухо член стал таким твёрдым, что можно орехи колоть.       — Гарри, — раскатисто мурлычет Никки, прижимая его член к своему; совершенно непонятно, когда они успели стать голыми, потому что Гарри чувствует его всем телом, но отстраниться и проверить, куда делась одежда, просто невозможно.       Они едва двигаются, больше вжимаясь друг в друга, чем занимаясь сексом, но это лишь сильнее возбуждает, это более интимно, это гораздо глубже, чем просто секс.       Когда между ними становится мокро, Гарри не может сказать, что кто-то кончил первым, а кто-то продержался дольше. Не может сказать, что они сделали это одновременно. Он вообще не может говорить, потому что его рот занят поцелуем с Никки.       В душ они идут так и не отлепившись друг от друга.       На следующий вечер Никки не приходит. Потом приезжает за сумкой с вещами. Они пьют пиво, обсуждают женщин и ближайшие планы. Всё возвращается на круги своя.       Кажется.