Sweet

Некоторые люди не замечают, как взрослеют. Ещё вчера они бегали по дому с голой попой, смотрели мультики, и каждый умилялся с любого их действия, а уже сегодня у этих деток остаётся сто долларов на месяц, дабы хоть как-то выжить. Тэхён как раз относится к этому самому типу людей, проглядевших своё становление. Единственное, пожалуй, его отличие — он не только не заметил процесс взросления, но и всеми силами отвергал этот факт. Правда, стоит заметить, что ведёт себя Ким, аки поехавший детсадовец, только при самых близких ему людях, ибо в тёмных дебрях своей доброй души понимает, что вечно ноющая ста восьмидесятиметровая палка, клянчащая у хёнов вкусненькое — это вот прям очень за гранью дозволенного. Он и так успевает прослыть в университете очень странным чуваком, называющем всех и вся только хёнами, да нунами (в этом плане детская кимовская натура всё-таки одерживает верх над разумом). Его лучший друг, Чонгук, который младше на целых два года — хён. Одногодка-Чимин, более походивший на ученика средней школы — тоже хён. Девушка-первогодка, с которой Тэ периодический пересекается в столовой, и та нуна, несмотря на то, что буквально дышит ему в пупок и школу окончила всего четыре месяца назад. Кима не волнует. Для него, хоть ты тресни, все люди вокруг — намного старше и опытнее его личной персоны. Кому-то такое странное общение Тэхёна нравится; кому-то льстит (только комплексующему Чимину); кому-то пофиг; кто-то приходит в ярость, а кто-то Мин Юнги. Этот парень буквально вырастил Тэ. Оберегал, как собственное дитя, невзирая на не очень-то и большую разницу в возрасте. Помогал, когда жизнь уж совсем стебалась над бедным провинциальным мальчуганом. И что же он получил в ответ? Разбрасывание «хёнами» направо и налево. А ведь Юнги заслужил это звание собственными потом, кровью и личным пространством, бегая над Кимом, как курица-наседка. И просто не передать словами, насколько сильный он ловит кайф, когда Тэхён, используя всё своё эгьё (поверьте, у него этого достаточно), выпрашивает у Мина какую-нибудь вкусность. Юнги в лужицу растекается, когда Тэ его за рукав дёргает и хённимом называет, пытаясь придать своему до неприличия низкому голосу былую детскую высоту. В такие моменты, Мин готов тратить на своего донсена любые деньги, покупая абсолютно всё, что хочет этот малый. А вот чем заслужили такой награды те проходимцы? Помогли один раз с домашкой? Довели до кабинета? Рамёном поделились? Всё равно, это не повод по мнению Мина. Раздражают. Но, пожалуй, не так сильно, как этот молокосос, прилипший к Тэхёну, как банный лист. Даже сейчас, когда Юнги хочет спокойно поесть невкусную университетскую еду вместе с Кимом, Чонгук тут как тут. Сидит напротив насупившегося блондина и лясы точит с его донсеном. Мин терпит, как может. Терпит, уткнувшись в тарелку с карри и размазывая ложкой по ней переваренный рис. Но, когда с кимовских пухлых губ слетает очередное: — Ну ты и лошара, Чонгук-хён, — Мин не выдерживает. Ложку в руках сгибает, будто пластилиновую, на пополам и в тарелку с остывшей едой кидает. Да с такой силой, что остатки летят на миновы чёрные джинсы. А у Тэхёна моментально лицо вытягивается и бледнеет от удивления. Он с негодованием смотрит то на Юнги, то на Чонгука, пытаясь понять, что происходит. Но в ответ получает лишь угар, похуже стаи гиен от младшего. Чон настолько хорошо знает от самого Мина (алкоголь иногда штука очень хорошая, язык развязывает только в путь) причину его такого резкого поведения, что сдержаться не может. Хватается за живот и раскачивается из стороны в сторону, смахивая свободной рукой, то и дело выступающие от дикого приступа смеха слёзы. Юнги безнадежно опускает голову на стол, прикидывая отстираются ли пятна от соуса на штанах. Ему как никогда стыдно за совершенный поступок. Хочется сквозь землю провалиться, ведь Мин, как никто, умеет сдерживать свои чувства. На людях он спокоен. Настолько, что иногда кажется, будто блондин — сбежавший монах, познавший дзен. Юнги прямо сейчас, утопая в смущении, желает отгородится от мира всего, чтобы его никто не трогал, и Мин смог спокойно мучительно умереть. Но, к его сожалению, прекрасно слышит, как Чонгук, не переставая ржать, бросает громкое: «Не буду вам мешать, голубки» и, окликивая Хосока, растворяется восвояси. Чувствует, как длинные пальцы Тэхёна опускаются на его макушку, то нежно поглаживая, то аккуратно перебирая жёсткие осветленные прядки. — И что это было, хён? — Ким напоследок треплет Мина по голове, от чего у того по спине пробегается табун мурашек, и буквально со скоростью света перемещается на лавку рядом с Юнги. — Ничего, — бурчит себе под нос старший, переворачивая голову на бок, всеми силами стараясь не смотреть на донсена. — Хей, вроде бы я здесь играю роль маленького мальчика, — Тэхён обхватывает лицо старшего огромными ладонями и тянет на себя, чтобы Юнги нормально сел. Тот упирается всеми возможными и невозможными силами, но, когда понимает, насколько заботливо и успокаивающе Тэ поглаживает подушечками больших пальцев его скулы, льнёт к младшему, словно домашний кот, и чуть ли не мурлычет. — Ну? Так что это было? Юнги, как от удара током, резко приходит в себя и отлетает к краю скамейки, густо краснея. Тэхён озадаченно приподнимает брови и пододвигается ближе к Мину, готовому уже коньки отбросить. Блондин пытается ещё как можно больше отодвинуться от донсена, но скамейка не резиновая, и Юнги впадает в ступор, принимая одно из самых сложных решений в его жизни: умереть от стыда или больно удариться плоской задницей о грязную напольную плитку? И только Мин кивает самому себе, настраиваясь на боль в попе, как Тэхён резко вцепляется в его руку, так не вовремя для Юнги прибегая к своему самому сокрушительному оружию: — Хённим, — тянет Ким на ухо Юнги, и блондин в ауте. Он уже готов отдать ему всё, что его душеньки угодно: деньги, квартиру, машину, свою девственную задницу. Абсолютно всё. — Хённим! — более громко повторяет Тэхён, дёргая Мина за руку, что есть мочи. Скамейка под ними опасно скрипит и раскачивается. — Ну, хён! — в последний раз кричит Тэ, дёргая за руку так, что скамейка решает не мучиться и просто упасть, роняя заодно и эту парочку. Мин перебирает все маты, которые он только знал до этого момента, держась за ушибленную голову. Масло в огонь подливает Тэхён, который нагло елозит своей тощей задницей, сидя на бёдрах Юнги. — Если ты сейчас же не перестанешь отплясывать своей задницей чачача на моём хрене, то я те голову сверну, честное слово. Ким вытягивается по струнке смирно и с минуту сверлит взглядом хмурого, красного, как варёный рак, Мина. Затем запрокидывает голову и начинает смеяться, погромче гиены-Гука. До того атеист-Юнги впервые в жизни благодарит всевышнего за то, что начался урок, и столовая опустела, а кухарке совсем не до них. У неё в сериале муж двоюродной сестры дяди главного героя оказался трансвеститом, пристающим к младшей сестре кузины троюродной прабабки подруги главного героя. — Встану только тогда, когда скажешь, что с тобой случилось, — «Ну, кто-то только встанет, а у кого-то уже встал» — шуткует в голове Юнги и сразу же даёт себе мысленную пятюню… по лицу, потому что не время. — Слезь. С. Меня. Ты. Тяжёлый. Кабан, — пытается казаться грозным блондин, а у самого сердце ламбаду отплясывает, да такую, что вот-вот вырвется из груди. — Не-а, — скрещивает руки на груди Ким и демонстративно вздергивает носик, начиная елозить с новой силой. — Какого хрена ты называешь кого-то хёном, кроме меня?! — срывается на фальцет Мин, пытаясь скинуть с себя донсена, который, кстати, крупнее его раза в два. — Так ты меня ревнуешь? — лыбится во все тридцать два Тэхён, наклоняясь непозволительно близко к Юнги. — Следующего, кого ты так назовёшь, я убью самолично, а труп спрячу у тебя под кроватью, — успокоившись, произносит Мин в своей неповторимой манере «был в запое пару лет, терь даже говорить сил нет». — Так бы сразу и сказал, хён, — хихикает Тэ и обнимает Юнги. — Я проголодался, купи конфетку, хён. — Ты кабан здоровый, я сейчас задохнусь. — Так купишь, хён? — Конечно, куплю. Вздыхает Юнги. В это время та самая кухарка утирает слёзы своим фартуком, наблюдая за лучшей драмой в 4D, которую она только видела в своей жизни.