Making Requiems

Жестокость это, спору нет, но ей Несчастье наше служит извиненьем — Мертв Люсидас. До срока мир лишился Того, кому нет равных меж людей. Как не запеть о нем, коль песнопеньям Меж нами каждый у него учился? Так пусть к нему, кто на гребне зыбей Качается теперь в гробнице влажной, Доносит ветер горький плач друзей! Джон Мильтон «Люсидас» (перевод Ю. Корнеева)

Уверенность — опасная черта: ее или слишком мало, и Ганнибалу становится скучно; или слишком много, и человек превращается в досадную помеху. Энтони Диммонд один из немногих, кому удается балансировать на краю. Он достаточно самоуверен, чтобы излучать очарование. Флирт для него знакомая игра: постоянный зрительный контакт, легкие прикосновения, тон голоса, который предполагает, что слушатель — единственный человек, способный понять, что он хочет сказать. Он не разит словами, как это умеет Уилл Грэм — но кто бы смог?.. И какой вообще смысл сравнивать каждого встречного с Уиллом? Ему действительно нужно перестать ковырять свежую рану ржавым ножом. Ганнибал лениво размышляет, что стоило бы убить Энтони Диммонда прямо сейчас, но в нем есть что-то такое по-мальчишески восторженное, из-за чего он кажется интересней живым, нежели мертвым. Во всяком случае пока. К тому же, последнего человека, который грел его постель, пришлось оставить истекающим кровью на тротуаре возле своего дома. Как же давно это было. — Доктор Фелл? — Диммонд, очевидно, надеется на какую-то реакцию. Ганнибал просто усмехается краем рта и ждет. Энтони подходит еще ближе, практически заглядывая в глаза. Дерзкий. Да, это слово характеризовало его как нельзя лучше. Кто еще будет выдвигать обвинение в убийстве и недвусмысленное предложение интима в одном предложении? Да еще и в прославленной камере пыток. Ганнибал улыбается. Да, это всего лишь подёргивание губ, но Энтони делает шаг вперед и складывает руки на груди. Они стоят лицом к лицу. — Что должен сделать мужчина, чтобы услышать от тебя заветные слова? — Позволь узнать, какие именно? Теперь черед Диммонда улыбаться. — Что-то вроде пойдем со мной, Энтони, и я засажу тебе в рот так глубоко, что ты не сможешь дышать? — Надеюсь, стихи вы пишите лучше, чем флиртуете, мистер Диммонд. Он смеется. — Тебе не приходила в голову мысль, что в бесстыдной честности есть своя поэзия? На самом деле Ганнибал чувствует себя немного очарованным. Он не может вспомнить, когда последний раз спал с кем-то исключительно ради самого процесса. Вернее, может, но хранит воспоминания о Леди Мурасаки спрятанными в одной из самых темных комнат своего дворца памяти, там, где он не сможет порезаться об их острые края. Немного подумав, Ганнибал решает не убивать его сразу. Пришло время пожить для себя. — Пойдем ко мне, — говорит он. — А дальше посмотрим. **** Они берут такси до апартаментов Ганнибала. Водитель, без сомнения, привыкший к толпе клерков, спешащих заняться делами в обеденный перерыв, не сводит глаз с дороги. Энтони кладет руку на бедро Ганнибала, его взгляд безмятежно устремлен на пролетающие мимо здания. У него впечатляющее отсутствие самосохранения; любой нормальный человек побледнел бы от мысли остаться наедине с убийцей. Но, блаженный в своей самоуверенности, он, видимо, не допускал мысли, что кто-то может желать ему зла. Ганнибал часто находил интригующим то, как сексуальное влечение может притуплять когнитивные способности других людей. Энтони совершенно не задумывался, что может произойти после самого акта. Часть его была несколько разочарована — он мог бы сейчас обмениваться философскими измышлениями с Уиллом, сидя в музее. Слова не были эротичными по своей сути, но становились таковыми в устах Уилла Грэма. Точно так же, как кровь становилась чувственной, лишь когда покрывала его руки. Меж тем рука Энтони нагло скользнула по бедру вверх. Ганнибал поворачивается, чтобы поймать его жадный взгляд, ожидающий реакции. Не дрогнув, Ганнибал перемещает руку к своему члену, давая ощутить все самому. Энтони так и делает, после чего отводит взгляд. Пухлые губы изгибаются в улыбке. — Счастливая женщина, твоя жена, — бормочет он. Беделия, без сомнения, еще дома; Ганнибал испытывает укол любопытства — что она будет делать, когда он вернется со вчерашним гостем на буксире? Идея просто затащить Диммонда в спальню и закрыть дверь на ключ, чтобы посмотреть, как отреагирует его «жена», кажется забавной. Но такая перспектива хоть и возбуждает больше, чем Ганнибалу хотелось бы признать, так же оставляет Беделии простор для своего рода вивисекции его души. То, в чем она стала весьма искусна. Он практически слышит ее голос: «Интересно, если забыть о запахе мокрой псины и острых зубах, не похож ли наш общий друг на него?» И Ганнибал смотрит на Энтони. Да, щетина та же, как и херувимские кудри и глаза цвета шторма. Из-за этого жуткого сходства Ганнибал был изрядно шокирован во время их первой встречи в Париже — молодой мужчина налетел на него с бокалом шампанского и взглядом раненой лани. В этот момент Ганнибалу показалось, что он увидел призрака. Раньше Ганнибал бы решил, что Диммонд просто его предпочтительный типаж — обаятельный, светский, ненавязчивый в своем восторге. Может тонко поддеть собеседника и сносно пишет стихи. Но все это было до Уилла Грэма, его эмпатии, его холодного отвращения к тому, что делает Ганнибал — отвращения и мучительной тяги, которую он будет яростно отрицать… В то время как Энтони, пародируя Дориана Грея, льнул к нему из примитивного желания испытать все декадентские наслаждения. В конце концов, не каждый день подвернется возможность переспать с убийцей. Энтони гладит его через брюки, закрыв глаза и чувственно приоткрыв рот. Покосившись на водителя и сделав мысленную пометку дать ему дополнительный чаевые, Ганнибал наклоняется и хватает Энтони за волосы, слегка дергая. Тот собирается заговорить, но Ганнибал притягивает его к себе для поцелуя, пожирая любые звуки. У него приятный голос, но Ганнибалу он больше нравится таким — молчаливым, с кудрями, зажатыми меж пальцев. Его щетина царапает щеку. Ганнибал мечтал об этом ощущении на шее и внутренней стороне бедер слишком долго. Уилла не было, а потом он был в его руках, а потом снова исчез. Теперь же он существовал только как эфирное видение, преследуя его на каждом шагу. Ганнибал знал, что Уилл не мертв — он был очень осторожен в своем возмездии, но знание не могло стереть из памяти то, с каким трудом нож рассекал мышцы и сухожилия. Это всегда было труднее, чем казалось. Энтони отстраняется. — В чем дело? Он все еще гладит его через брюки, медленно и томно. Ганнибал понимает, что действительно хочет трахнуть его. Даже жаль, что придется избавиться от него позже. Энтони, словно читая его мысли, шепчет на ухо: — Что ты будешь делать, когда отвезешь меня домой? Соленый мускусный запах его возбуждения наполняет нос Ганнибала, смешиваясь с терпким ароматом лосьона после бритья и резкими нотками кожи. Ганнибал прижимается щекой к его скуле, чтобы почувствовать щетину. Уложу тебя в постель и никогда не отпущу — вот слова, которые приходят в голову Ганнибалу, но они слишком импульсивны, и к тому же предназначены другому. — Ну и ладно, можешь хранить свои секреты, — говорит Энтони, когда он не отвечает. Диммонд снова целует его. Что-то скользит по шее, и Ганнибал запоздало понимает, что Энтони развязал его галстук. — Считай это трофеем, — довольно говорит он, когда ткань выскальзывает из-за воротника. Энтони машет им и засовывает в карман пиджака. Мысль о том, что мимолетный любовник хотел оставить себе напоминание, странно трогательна. Ганнибал целует его и думает о египетских фараонах, забирающих все свое земное имущество в загробный мир. Декаданс кажется неотъемлемой частью личности Энтони, хотя Ганнибал мало что знает о поэте. Не то чтобы ему было по-настоящему интересно. Вместо этого он позволяет целовать себя. Энтони начинает играть с его языком, но почти сразу отстраняется, объявляя, что они прибыли. Ганнибал оплачивает поездку и дает водителю дополнительные чаевые — он так же приятно удивлен, когда Энтони добавляет свои деньги. Странно думать, что при других обстоятельствах Энтони мог бы пережить встречу с ним. — Разве твоя жена не дома? — небрежно спрашивает Энтони, все еще возясь с бумажником. Нет, вероятно он все-таки не пережил бы знакомство с Ганнибалом — слишком любит играть на нервах. Диммонду нравилась роль разлучника, сцапавшего чужого мужа. И это не совсем ложь… Хотя Ганнибал не может с уверенностью сказать, кому именно он изменяет, когда позволяет Энтони схватить его за воротник и целовать, шептать бесхитростные, грязные вещи. В момент, когда двери лифта закрываются, Энтони оказывается на нем: плечи Ганнибала ударяются о зеркальную стену, Энтони целует его, ногти царапают кожу головы и посылают мурашки по всему телу. Его бедра — и эрекция — прижимаются к бедрам Ганнибала. — Я начинаю думать, что терпение не твоя добродетель, — говорит Ганнибал между поцелуями. — Боюсь, это цена того, что я вырос как избалованный мальчик из старого доброго Итона, — с методичной осторожностью он расстегивает первую пуговицу рубашки Ганнибала и прижимается губами к полоске кожи. — Я уверен, ты обнаружишь, что я могу быть очень терпеливым, если захочу. Двери открываются, когда он берется за следующую пуговицу. — Отвечая на твой предыдущий вопрос, — говорит Ганнибал, выходя из лифта, — Я не совсем уверен, где моя жена. — О, элемент неожиданности! — мурчит Энтони. Они подходят к двери в квартиру, и Ганнибал достает свой ключ. — Я ценю это в людях. Так получилось, что Беделия стоит прямо там, в прихожей, с чемоданом в руках. Ганнибал едва заметно моргает, как рептилия, но Энтони хмурится, и резко останавливается на пороге. Должно быть гадает, в какую семейную драму он ввязался. Беделия оглядывает его с головы до ног, затем переводит взгляд на Ганнибала, который чувствует лед ее глаз, скользящий по растрепанным волосам, расстегнутой рубашке и отсутствующему галстуку. Именно пристальность взгляда заставляет его принять решение. — Дорогая, если я тебе понадоблюсь, мы с мистером Диммондом будем в спальне, — сухо говорит он и заходит в комнату не оглядываясь. Тяжелые шаги намекают, что Энтони снова следует за ним. Когда дверь закрывается, Ганнибал прижимает Энтони к ней с такой агрессией, что Беделия наверняка слышит. — И что это там было? — спрашивает Энтони. — Моя жена иногда предпочитает отдохнуть на море. Ложь не требует усилий. Он утыкается носом в чужую шею и покусывает кожу. Энтони стонет. — Как ты думаешь, она присоединится? — Сомневаюсь. Энтони возится с пуговицей на брюках Ганнибала. — Честно говоря, не могу осуждать ее за ревность, когда это ждет тебя каждую ночь… — он ухмыляется, освобождая член из белья. Ганнибал впивается зубами в плечо и Энтони шипит. — Неудивительно, что она всегда — ох! — выглядит такой… усталой… Он судорожно вздыхает, когда Ганнибал поднимает его руки над головой, удерживая запястья. Если бы Ганнибала спросили, он бы всячески отрицал наличие какой-либо парафилии или садистических пристрастий в своей сексуальной идентичности, но сейчас есть что-то привлекательное в идее сделать Диммонда беспомощным. И Энтони не делает никаких попыток бороться. Скорее, охотно подчиняется. Действительно покорное создание. Ганнибал очерчивает языком сильную вену на шее Энтони, чувствует его пульс, который учащается, когда он расстегивает брюки и вытаскивает свободной рукой член. Он тяжелый в ладони, среднего размера и обрезанный. Ганнибал поглаживает его на пробу, медленно, касаясь большим пальцем вены, и Энтони облизывает губы. Это движение напоминает Ганнибалу о дерзко брошенном обещании. Он не может сдержать улыбку, которая приподнимает уголки его рта. Зрачки Энтони топят глаза в черноте. — Как ты говорил, засадить, пока не сможешь дышать? Губы Энтони изгибаются в ухмылке. — Dottore, не забывай, я учился в Итоне. Ганнибал ослабляет хватку на запястьях и Диммонд, поняв намек, послушно опускается на колени. Он, как и подозревал Ганнибал с их первой встречи, любит дразниться. Поцелуи, прикосновения кончиками пальцев, случайные движения языка — но ничего серьезного. Он кладет руки на плечи Энтони: не приказ, а предупреждение. Тот игнорирует это, садится на пятки и смотрит на него снизу-вверх. — Знаешь, настоящий доктор Фелл презирал меня, — он обхватывает яйца Ганнибала и лениво целует член. — Не мог… смириться… что смазливый дурачок… который каждое утро приносит ему кофе… может придумать фразу лучше, чем он… Он облизывает длинную, нежную полосу на члене Ганнибала, продолжая доверчиво смотреть снизу вверх, и выглядит довольным собой, своим спутником и жизнью в целом. — Ты даже не представляешь, какое это наслаждение для меня… С этими словами он заглатывает член. Хрипло выдохнув, Ганнибал упирается руками в дверь. Раньше Энтони, казалось, только игрался, теперь же взялся за дело всерьез: он втягивает его глубже, обводит языком и сосет. Смотрит мягкими слезящимися глазами — но Ганнибал закрывает свои. Он опускает одну руку, чтобы запутаться пальцами в волосах Энтони, крепко удерживая его. Кудри такие мягкие, что могут разбить сердце. Здесь, в таком положении, он может придумать по меньшей мере шесть способов, которыми он мог бы убить его. Но что-то — в дополнение к удовольствию и отвращению к смешиванию секса и смерти в вопросах, которые не касаются Уилла Грэма — удерживает его руку. Член покидает рот Энтони с непристойным звуком. — Я что-то делаю не так? — спрашивает он. Ганнибалу требуется мгновение, чтобы понять: он становится мягким. Беделия постоянно обвиняла его в том, что он слишком много времени проводит в своей голове. Возможно, она в очередной раз оказалась права. К тому же он уже давно не тот двадцатилетний студент, который мог постучаться в дверь спальни своего соседа, и быть уверенным, что не сомкнет глаз всю ночь. Унижение жалит. — Что мне сделать? — спрашивает Энтони. Он действительно должен убить его прямо сейчас, хотя бы ради сохранения своего достоинства. — Иди в кровать. Энтони с готовностью подчиняется, но Ганнибал уже не смотрит на него, отступая в ванную, чтобы ополоснуть лицо водой и как следует обдумать следующий шаг. Он хочет убить Энтони по тем же обобщённым причинам, что и всех остальных, а вот причины, по которым он предпочел видеть его живым, гораздо сложнее. Он думает о чайных чашках на своей кухне в Балтиморе, и о том, как каждая из них превратилась в осколки на полу. И снова, в который раз, он жаждет повернуть время вспять, чтобы чашка снова стала целой. Если он посмотрит в зеркало, то увидит сидящего на кровати мужчину. Он также знает, что не смотря на все чашки, что он может разбить, это будет не тот человек. Не глядя в зеркало, он вытирает лицо полотенцем и с новой уверенностью возвращается в спальню, чтобы забраться на Энтони и поцеловать его. Энтони тут же обнимает его за плечи, кладет ладонь на бедро. Кровь приливает к члену. Коленом он раздвигает ноги Диммонда. Тот лихорадочно расстегивает его рубашку, посасывает язык и, когда не добивается желаемой реакции, сильно кусает нижнюю губу Ганнибала, пока кровь не наполняет рот. Он садится прямо и тянет Энтони за собой. Зубы царапают уязвимое горло. Рука Энтони тянется к своему члену, но Ганнибал ловит его запястье. — Раздевайся и ложись, — приказывает он, и поэт краснеет, а потом кивает, затаив дыхание. Ганнибал поворачивается, чтобы найти смазку в тумбочке. Когда он возвращается, Энтони без рубашки и борется с заевшей молнией на брюках. Ганнибал мягко отводит его руку в сторону и сам расстёгивает ее. — Ты меня трахнешь? — спрашивает Энтони, вылезая из нижнего белья. — Ты можешь, если хочешь. Перехватив взгляд Ганнибала, он продолжает: — Боюсь, на твою лекцию я пришел по зову сердца и других частей тела, а не из научного интереса. Ганнибал начинает расстегивать пуговицы на рубашке, но Энтони повторяет его предыдущий жест. — Позволь мне. Ганнибал лениво думает, что Диммонд, наверно, по-своему красив, но все, что он видит, когда Энтони расстегивает последние несколько пуговиц, а затем помогает ему снять брюки — это то, как его чёлка так же падает на глаза, и эта знакомая сосредоточенная морщинка на лбу... Теперь они обнажены и Энтони садится к нему на колени, берет за подбородок и целует. — Должно быть ты скучаешь по кому-то. Сильно. — В коленно-локтевую, — снова приказывает Ганнибал вместо ответа. Энтони повинуется. Так он выглядит более жалким, более… обезличенным. Человек, которого легко трахнуть, легко оставить. Легко убить. Он реагирует на все — на пальцы Ганнибала, на его рот — тихими вздохами. Ганнибал толкается в него. Темп жесткий и быстрый, и Энтони не нужно много времени чтобы начать стонать в матрас. Он кончает, когда рука Ганнибала обхватывает его член, а зубы впиваются в плечо. Ему вдруг приходит в голову мысль, что он так и не оплакал Уилла, или того, что у них было, или хотя бы смерть своего прежнего «я». Он потерял старое имя, а Уилл, конечно, не умер по-настоящему, но его хрупкая, ранимая версия, которую Ганнибал отправил в тюрьму, — она определенно мертва. А что же Энтони, неосознанно оказавшийся меж Сциллой и Харибдой? Ганнибалу кажется, что рваные стоны, которые он издает — его собственный реквием. Он кончает и на мгновение довольствуется тем, что спокойно лежит рядом с ним, вдыхая аромат его волос и одеколона. Этот запах ему подходит. Подавляюще-болезненная мысль в том, что другой, гораздо более резкий и дешевый аромат, ему нравится больше. Ганнибал скатывается с него. — На кухне есть бутылка Château Lafite. Оденься, и можешь принести нам два бокала. — А твоя жена не будет против? — спрашивает Диммонд, одеваясь. — Едва ли. Ганнибал не удивится, если Энтони попытает счастья с Беделией, при условии, конечно, что она осталась в квартире. Энтони накидывает рубашку Ганнибала и оставляет ее расстегнутой. Он неторопливо выходит из спальни, напоследок одарив его озорной улыбкой. Оставшись наедине с собой, Ганнибал надевает халат, а затем включает запись Форе. Быстрый осмотр карманов позволяет обнаружить галстук, который Энтони забрал в качестве трофея. Ганнибал туго натягивает его в руках и задумчиво оглядывается на дверной проем. Издалека доносится звон бокалов. Он наматывает галстук на руку, слушает музыку еще минуту или две, и направляется в сторону кухни. Время завершить день.