Побочный эффект

Морг госпиталя Мискатоник в тот вечер встретил меня и моего друга Герберта Уэста привычным мерцающим светом ламп и запахом формалина. Как только раздался знакомый Уэсту щелчок замка закрывающейся изнутри металлической двери, он скинул с себя простыню и соскочил с каталки, на которой я тайно провез его сюда под видом трупа. В то время мои отношения с Уэстом еще не приобрели того болезненного оттенка беспросветного ужаса, которым они окрасились в дальнейшем. В годы нашей учебы я искренне восхищался талантами моего тогда еще друга. Я находил его теории захватывающими и многообещающими, а подходы — смелыми и достойными уважения. Потому в тот день, хотя страх сверхъестественного сковывал меня (вкупе, впрочем, с вполне обыденным страхом раскрытия), я находился в предвкушении. Невероятно соблазнительной мне, как и любому другому врачу, казалась возможность найти лекарство от смерти. — Скорее, Дэн, — торопил меня Уэст, переходя от трупа к трупу и осматривая бирки. — Какие из них сегодняшние? — Вот… вот эти… кажется, — я указал на три стола слева от нас. Я был растерян, все еще чувствуя себя неуверенно в этом царстве смерти. И то, как мой друг деловито осматривает трупы, словно выбирает овощи в магазине, вселяло в меня страх. Уэст прошел в указанном направлении и перевернул бирку на пальце того, у чего еще недавно была душа. — Нет же, Дэн! — он начал выходить из себя, — Это жертвы автокатастрофы! Мы не можем оживить четыре части трупа по отдельности! — он издал напугавший меня нервный смешок, а затем в глазах его появился так хорошо знакомый мне холодный блеск. — Хотя, если изменить вторую цепочку в формуле мы могли бы попробовать, вот только… только… Черт! — Уэст вскинул руки и с нажимом провел ладонями от висков к затылку. — Как же я устал! — Тише, Герберт! — приказал я испуганным шепотом. — Не повышай голос, иначе сюда явится охранник, и мы не сможем объяснить твое присутствие! Не выпуская голову из тисков ладоней, Уэст осел на пол рядом с прозекторским столом, но замолчал. Я видел, как лицо моего друга покрывается мелкими каплями холодного пота, а вскоре его начала бить крупная дрожь. Я провел рядом с Уэстом достаточно времени, чтобы знать, что это означает. В последнее время подобные приступы его существенно участились. И хотя как врача и друга меня это волновало, как ученый я все же находил происходящее лишь малой жертвой на пути к благородной, как мне тогда казалось, цели, которую мы преследовали. Как я и ожидал, Уэст полез в карман и вынул флакон с реагентом, значительно более светлым и менее светящимся, чем тот, что мы использовали для наших опытов. Вслед за ним он достал шприц, и дрожащими руками попытался наполнить его. Я видел, как шприц выскальзывал из его тонких влажных пальцев, а сотрясавшая его хрупкое тело дрожь не позволяла попасть иглой во флакон. И я снова испытал чувство, которое не оставляло меня даже в самые последние годы нашей с ним совместно работы. Смесь жалости к гению, который посветил свою судьбу поискам вечной жизни, с отвращением к чудовищному охотнику за смертью, в которого он превращался. — Герберт, — я счел своим долгом отметить, — ты все еще делаешь это? Ты хотя бы пытался решить проблему иначе? — Да-да, — судорожно закивал мой друг, — Дэн, это новый препарат, я изменил формулу. И… и со временем его нужно будет меньше. Помоги мне, Дэн, — попросил он, протянув мне флакон дрожащими руками. Я вздохнул: — Как обычно? — Как обычно. Я наполнил шприц, опустился на колени рядом с Уэстом, и, расстегнув манжет, до локтя обнажил его тонкую, липкую от пота руку. Я сжал его предплечье, стараясь унять дрожь, а затем с быстротой врача и осторожностью друга, ввел реагент. Я видел, как остатки осмысленности покинули глаза Уэста. И уже знал, что будет дальше. Он собирался вскочить на ноги, но я удержал его, навалившись всем телом, и зажал ему рот рукой. Он попытался скинуть меня с себя, и закричать. Я уже слышал этот вопль, сравнимый с воплем раненного животного. Им, по сути, и являлся Уэст в течение нескольких секунд после введения реагента, доставляющего ему невыносимые страдания и лишающего на время малейших проблесков сознания. Однако, спустя несколько секунд к Уэсту всегда возвращалась кристальная ясность рассудка, которая делала его гением, и которую он периодически утрачивал в результате эмоциональных и умственных перегрузок. Что сейчас и произошло. Результатом нашей короткой потасовки на полу стал перевернутый Уэстом прозекторский стол с частями тела одной из жертв автокатастрофы. Но я, будучи гораздо крупнее Уэста, все же смог его удержать, не позволив сотворить еще больших разрушений. Сдавленный, приглушенный вопль прекратился. Я почувствовал, что постепенно его тело расслабляется. Когда сотрясавшая его дрожь полностью прошла, я убрал руку от его лица и встал. Я возблагодарил Бога, в которого мы оба не верили, за то, что грохот, произведенный столом, не был услышан охраной. Мы вернули стол на место и я осмотрелся. Увиденное было адом как раз в том его виде, который описывается в Библии. Вокруг нас буквально были разбросаны человеческие останки. В чем-то еще узнавались части тел, а что-то уже походило на кровавую кашу, в которой утопали мои белые кроссовки и элегантные туфли поднявшегося с пола Уэста. Я попятился, и чуть не закричал, поскользнувшись на чем-то округлом и упругом, что на поверку оказалось глазом. Я испытал ужас, сопоставимый с тем, который почувствовал при первом опыте, проведенном совместно с Уэстом. Мой друг же, тем временем, отряхнулся, расправил плечи и своим тихим мягким голосом скомандовал: — Это нужно убрать, Дэн. Скоро придет учебная группа, и лучше нам оставить все как было, иначе, может статься, у тебя вовсе отберут пропуск. Я лишился дара речи, все мое тело одеревенело. Я видел, как Уэст затаскивает обратно на стол половину женского торса, и не мог пошевелиться. — Там, Дэн, за твоей спиной, — он указал направление взмахом изящной кисти, — кажется это ЕЕ ступня. Я медленно обернулся, но все перед моим взором расплывалось. Уэст прошел мимо, поднял что-то с пола, и показал мне: — Ну, точно, смотри какой педикюр! — он засмеялся приятным тихим смехом, в котором лишь спустя годы я стал отчетливо замечать нотки безумия, которые, конечно, имелись уже сейчас. — Не стой, как истукан, Дэн! — Уэст легонько хлопнул меня по плечу. — Мы должны навести порядок. Примерно четверть часа мы приводили зал в состояние, в котором он был до нашего прихода. Если мы и допустили какие-либо ошибки, то они наверняка были списаны на санитаров. — Ну что ж, так гораздо лучше. Продолжаем, — Уэст посмотрел на меня знакомым взглядом ученого-робота. — Хорошо, Дэн. Я не знал, что нужно уточнять. Нам нужны ЦЕЛЫЕ трупы. — Крайний — я указал на стол возле дальней от двери стены, куда Уэст немедленно зашагал, а я, как обычно, последовал за ним. Мой друг откинул простыню и посмотрел на тело нашего ровесника, которому по всем законам природы слишком рано было становиться материалом для наших чудовищных, как я теперь понимаю, экспериментов. — Диктофон, Дэн. Пиши, — тихо командовал Уэст, раскладывая на соседнем столе необходимый нам минимум инструментов и материалов. — Декабрь. Пятое. Объект: белый мужчина, приблизительно 25-30 лет, причина смерти — передозировка психотропных вещества. Вводим реагент, — я запнулся. — Какой реагент, Герберт? Уэст не реагировал, стоя спиной ко мне. — Герберт, — снова позвал я. Он встряхнул головой. — Второй… Да, второго типа! 15 мл. — … второго типа, 15 мл, — повторил я в диктофон, и посмотрел на Герберта, ожидая дальнейших действий или указаний. Он обернулся ко мне, держа в руках флакон с остатками низко концентрированного препарата, который использовал для себя. — Очень странно, — пробормотал он, и протянул окровавленную руку за диктофоном, который я покорно ему передал. — Дополнение: обнаружен побочный эффект 5%-ного раствора реагента четвертого типа. На 18-20 минуте после введения у живого объекта зафиксирована спонтанная неконтролируемая эрекция. Я не мог поверить своим ушам. Сейчас я думаю, что это по-прежнему остается для меня самым невероятным из всего, что происходило за годы моей работы с Гербертом Уэстом. Я подумал даже, что он шутит. Но знал моего друга достаточно хорошо, чтобы понять, что шутить он не умеет. — Герберт, у тебя встал?! «В морге?!» прокричал логическое продолжение мой внутренний голос. Я непроизвольно уставился на его брюки, в подсознательной попытке найти подтверждение ужасным словам. Неожиданно солидная для такого хрупкого и невысокого мужчины, выпуклость подтвердила — Герберт Уэст никогда не шутит. Мой друг тем временем выключил диктофон и растерянно уставился на свои брюки. Непроизвольно я нервно усмехнулся. — Дэн! — возмущенно прошептал Уэст, — это не смешно! Это какой-то побочный эффект нового препарата. Мы и так потеряли уйму времени, а я не смогу так работать! Это… отвлекает! К тому же, болезненно и по ощущениям — патологично. Моя психика старалась защитить себя от чудовищной абсурдности ситуации, генерируя нелепые каламбуры и шутки, которые мне невероятно сложно было сдержать. Но видимо мысли о них отражались на моем лице, потому что Уэст, с оттенком раздражения в голосе, сбивчиво пробормотал: — Я такой же мужчина, как и ты! Но я не могу прямо сейчас решить эту проблему за пару минут в душе! — он показал мне свои измазанные чужой кровью почти по локоть руки. — Прости, — я постарался справиться с собой. Несколько секунд мы просто стояли друг напротив друга, уставившись на скрытую брюками неожиданно мощную эрекцию Уэста. Странно, но никогда раньше я не думал о своем друге, как о мужчине. Для меня Герберт Уэст являл собой чистый интеллект, заключенный в оболочку органического механизма. И простое проявление им физиологической функции поставило меня в тупик. — Дэн, — нервно и почти жалобно попросил Уэст, — скоро сюда придут студенты. Времени совсем нет. Ну, помоги же мне. Пожалуйста. — Тут где-то должны быть перчатки, — я попытался оказать вялое сопротивление, на которое, впрочем, никогда не был способен, если речь шла о Уэсте. — Если бы были перчатки, стали бы мы таскать трупы голыми руками? — справедливо и взволновано заметил он. В глубине своей души я признавал его правоту. Объект был на редкость подходящим, к тому же свежим. Когда такой же качественный труп попадется нам в следующий раз — неизвестно. И дать испортиться этому было бы непозволительной роскошью с точки зрения науки. Я думал, что должен относиться к этому как к еще одному вкладу в борьбу за возможность вечной жизни. И если эрекция Герберта Уэста мешает нам провести эксперимент, мой долг как его ассистента и как ученого, ее устранить. Как врач и как друг я тоже склонялся к этому решению. Я медленно кивнул. Уэст посмотрел на меня с чем-то, в чем можно было бы угадать благодарность, если представить, что он способен был испытывать человеческие эмоции. Уэст попятился, попытался сесть на край прозекторского стола, но видимо найдя это неудобным, просто оперся о него залитыми кровью руками. Стараясь ускорить этот, смущающий нас обоих, процесс, он принялся быстро расстегивать ремень и брюки. Хотя я изо всех сил старался не смотреть на его гениталии, мой взгляд все же остановился на них, и я испытывал смесь удивления, зависти и… восхищения — странного патологичного чувства, которое оставалось со мной все долгие годы моей работы с Гербертом Уэстом, и касалось абсолютно любых проявлений его жизни. Я посмотрел на свои руки, так же, как и руки Уэста, почти по локоть испачканные в чужой крови. Потому, когда член моего друга был освобожден от одежды и белья, я вздохнул и опустился на колени. На словах это кажется достаточно простым — нужно лишь сделать то, что понравится тебе самому. Однако это справедливо лишь в теории, но когда влажная головка члена твоего коллеги упирается почти тебе в губы, мысли разбегаются, словно шарики ртути из разбитого градусника. Я пытался вспомнить приемы своих немногочисленных подруг, но тут же вынужден был признать, что они были настолько плохи в этом, что если я применю их методы, мы с Гербертом наверняка не закончим наш эксперимент до прихода студентов. С другой стороны, вряд ли мой друг был искушен в вопросе оральных контактов. — Начинай, Дэн, — поторопил Уэст, задыхаясь, и я не хотел задумываться от чего — от волнения, нетерпения, или же возбуждения. Я облизал губы, и, зажмурившись, обхватил ими головку его члена. Сам не зная зачем, скорее интуитивно, чем осознано, сделал по ней несколько скользящих движений языком, и, заметив, как Уэст рвано выдохнул, не стал проталкивать член глубже в рот, а задержался на ней и тщательно облизал. Неожиданно бурная реакция Уэста показала мне, что-либо он и правда совсем не искушен в вопросах сексуальной близости, либо реагент оказался очень сильным стимулятором, сильнее, чем я мог себе представить. Значит, он не лгал, говоря, что не сможет работать в таком состоянии. Я немного расслабился, убедившись, что высокого мастерства минета для того, чтобы помочь моему другу от меня не потребуется. Я сомкнул губы под головкой и стал медленно насаживаться на его член, со свойственным мне научным любопытством исследуя уже не столько его реакцию, сколько собственные возможности. С оттенком странной гордости, я отметил, что без особого труда продвинулся на три четверти длины, хотя раньше считал, что мой рвотный рефлекс выражен куда сильнее. Соскользнув губами по стволу, я снова облизал головку, затем свои губы, и принял его член до того максимального предела, на который был способен мой организм. Я крепче обхватил его губами и втянул в себя, стараясь обеспечить максимальное соприкосновение с внутренними сторонами моих щек. Затем быстро заскользил по стволу от головки к основанию, туда, где кончик моего носа почти касался лобковых волос Уэста, и в обратном направлении, стараясь не нарушать вакуума и поддерживать ритм. Логика и знания физиологии подсказывали мне, что это самый простой и быстрый способ оказать помощь моему другу. Наверное, я должен бы сейчас сказать, что это было отвратительно или неприемлемо для меня, и я с трудом справлялся с неожиданным действием, но нет, это было не так. Если что-то и вызывало у меня отвращение, то только сильный запах крови и разложения, окутавший нас обоих. Впрочем, примешавшийся к нему запах естественной смазки и пота Уэста, а также и моего собственного, делали ситуацию сносной настолько, что я почувствовал напряжение в собственных брюках, которое, впрочем, тут же оставило меня, как только я вспомнил, где нахожусь. Уэст же, хотя и реагировал на мои действия бурно (что странно льстило моему эго), в движениях старался оставаться сдержанным, изо всех сил противясь инстинктивным рывкам собственных бедер вперед в попытке протолкнуться глубже в мое горло. Лишь приближаясь к финалу, который наступил предсказуемо быстро, он не сдержался, и вцепился своей окровавленной рукой в волосы на моем затылке, дернув меня вперед, и грубо проталкивая свой член так глубоко и резко, что головка с силой ударилась о заднюю стенку моего горла, вызвав рвотный позыв и приступ кашля, усугубившийся еще и тем, что в этот самый момент Уэст обильно эякулировал мне в рот. Сильный, смешанный с болью, горловой спазм заставил меня резко отстраниться от него, в результате чего его рука разжалась, и ладонь скользнула по моей шее и щеке, размазывая по ним чужую кровь, вперемежку со спермой Уэста, часть которой изверглась на мои губы и щеки. Я кашлял, по-прежнему оставаясь на коленях перед моим другом. Осознание того, что по моему лицу размазана чужая кровь, дополненное не отступившим еще полностью спазмом в горле, привело к тому, что мой ланч оказался на полу раньше, чем я успел почувствовать рвотный позыв. Уже застегнувший брюки Уэст опустился на корточки рядом со мной. — Дэн! Как ты? Все в порядке? — он расстегнул рубашку и заботливо вытер мне рот и лицо чистой ее частью, пока я все еще пытался откашляться и выровнять дыхание. Уэст приобнял меня за плечи в попытке помочь встать, но я раздраженно сбросил с плеча его руку. Он отстранился, и мягко сказал: — Спасибо, что помог, Дэн. Затем в его глазах снова мелькнули привычные мне искры, в которых я уже не раз распознавал сумасшествие. — Где диктофон? Времени совсем мало! Я устало протянул ему диктофон, который он сам же и оставил рядом с нашим объектом. Меня радовало, что Герберт Уэст, кажется, относился к произошедшему, как к неотъемлемой части рабочего процесса. Да и, если быть до конца честным, я понимал, что случившееся было самым приятным из всего того чудовищного отвратительного ужаса, который мы творили и переживали в этой самой комнате, и до того, и после. Еще пару минут я провел в попытках оттереть кровь с лица, но поняв безуспешность этой затеи, снова вернулся к столу, за которым стоял Уэст, уже введший подопытному реагент. Я молча встал рядом с ним, наблюдая как с каждой новой минутой, на протяжении которой объект оставался таким же мертвым, как минуту назад, с лица Уэста исчезало воодушевление. Наконец он погрустнел и разочаровано протянул, выключая диктофон: — Снова ничего. Я сжал его плечо, оставив кровавый отпечаток на белой рубашке — один из многих. — Попробуем еще раз, — сказал я, накрывая наш объект простыней. — Попробуем, — согласился Уэст, направившись к каталке, на которой я его привез, — но как же жаль. Прекрасный материал! Значит, оправданий нет — ошибка в формуле! Мне хотелось как-то успокоить моего друга. — С другой стороны, — я улыбнулся, — ты изобрел очень действенное средство для потенции. — Ох, если бы только меня интересовало это, — вздохнул Уэст, усаживаясь на каталку. В этот момент за нашими спинами раздался чуть слышный звук падающей на пол простыни, а затем — металлический скрип прозекторского стола.