Blackbirds

Эта ночь, эта роковая ночь однозначно надолго останется в памяти у тех, кому не посчастливится удастся выжить​. Шум выстрелов и крики сливаются в единый гудящий клубок звуков, оглушающий и разрывающий изнутри, сбивающий с ног. Запах смерти, что, кажется, повис вязкой пеленой в воздухе, впитался в твердую, окоченевшую землю, смешавшись с белыми хлопьями сияющего снега. Его нельзя учуять, но этот запах ощущается всем естеством, врезается тысячами острых осколков в сознание, настойчиво стучит в висках, чеканя ритм смертоносной мелодии. Андроиды и люди — они умирают, испытывая совершенно идентичные эмоции: страх, отчаяние, непонимание. Обстрел мирной демонстрации у лагеря дорого обойдётся каждой из сторон. Реки тириума сливаются с потоками крови, впитываясь в землю и окрашивая снег, пропитанный смертью, в грязный, ни на что не похожий цвет. Чёрные птицы метаются над баррикадами, избегая света фонарей и сливаясь с темнотой ночного неба.      И среди этого безумия Саймон, хватающийся за оружие, как за ускользающую реальность, вдруг четко, словно в свете прожектора, видит Маркуса. Его любовь лидер истекает голубой кровью, лежит, распростёртый на холодной земле. Пытается подняться, но три выстрела, мгновенно практически разрушившие его на части, смертельны.  И только механическое сердце ещё ведёт борьбу, не желая признавать поражение. А может оно продолжает стучать из-за чувства долга? Но Саймона ничего больше не интересует в этот момент. Он перестаёт слышать что-либо вокруг, а в голове неоновой вывеской сигналит лишь одно: спасти, спасти, спасти! Спотыкаясь на каждом шагу, потупив глаза в землю, чтобы не видеть окружающего ужаса, он бросается к Маркусу. Боится. Боится, что не успеет. Но вот Саймон уже рядом со стремительно проигрывающим сражение за жизнь девиантом, а воображаемый прожектор направлен теперь только на них двоих. Трепетно, едва касаясь, но с невероятной силой Саймон закидывает себе на плечо руку своего лидера и, почти полностью на себе, тащит его туда, где пули не достанут, куда не сможет пробраться и смерть. Всё вокруг мелькает и кружится, словно на карусели, смазано отпечатываясь в памяти. Маркус что-то твердит, крепко хватаясь за дрожащее плечо Саймона, но тот не слышит ни слова. Он хочет успеть. Сбежать от преследующего по пятам запаха крови. «Потерпи. Продержись ещё немного.» «Всё будет хорошо.» « Я обещаю.» И ведь до желанной безопасности было так близко, когда пуля, прошедшая насквозь через тириумный насос, заставляет тело Саймона выгнуться. Чёрные птицы раскинули свои крылья над жертвой. Но он не издаёт ни звука, не расцепляет и крепко сжатые, истёртые в кровь пальцы. Он наконец-то дотаскивает Маркуса до укрытия. Спасение? Но… Чёрные птицы просто так не отпустят свою добычу. Оба умирающих тяжело валятся на заснеженную землю. Андроид собирает в себе последние силы, чтобы склониться над Маркусом, который уже проваливается в душную темноту, освещённую лишь тёплым светом, что исходит от Саймона. Таким родным, солнечным светом… И как же Маркус его раньше не замечал? — Ты будешь жить… — Саймон, лицо которого исчерчено подтёками голубой крови, протягивает руку к плечу девианта, слабо сжимая его ладонью. Этот жест, который таит в себе столько скрытых эмоций, с недавних пор стал уже таким привычным и неосознанным… Но Маркус перехватывает ладонь андроида своей. Он понимает, что с такими ранениями для него всё кончено. — Саймон, стой, остановись, — голос становится механическим, — ты ведь знаешь, что наши сердца совместимы? Конечно знаешь. И сейчас ты должен взять моё. Что такое смерть для андроида? Существует ли она? И неужели её близость настолько страшна, что подобная жертва — лучший исход? Особенно для того, кому одна предназначена. Такое чувство, что что-то идёт не по плану, будто  кем-то тщательно спланированная игра развивается не по тому сценарию… И от этих слов маска спокойствия, исключительная уверенность в своих действиях, спадает с лица Саймона. Он отстраняется, сжимая ладони в кулаки. — Что ты такое говоришь? Маркус, революция без тебя не продержится, без тебя никак… — в вечно заботливых серо-голубых с лёгким налётом грусти глазах проскользывает почти детская наивность, тотчас сменившись сталью убедительности. — Без тебя никак. Маркус улыбается, неожиданно для себя, так, как умел улыбаться только он: мягкой, но настойчивой, вселяющей уверенность улыбкой. Улыбкой, нетерпящей отказа. Молчит. В голове столько слов, которые хочется, которые нужно сказать, но сейчас это лишнее. Всё понятно и без них. А крик чёрных птиц становится всё громче. Чётким, будто натренированным движением он вырывает из кровоточащей груди Саймона холодное, уже практически не бьющееся механическое сердце, аккуратно вставляя на его место своё — тёплое, горящее жаром сопротивления, уникальное. — Теперь революция — это ты. Это вы все. Спасите наших людей, — если ладонь Маркуса вырвала у Саймона сердце, то эти прощальные слова, слова после которых RK200 погружается в объятия тьмы, вырывают его душу, безжалостно тушат последние угольки, что не давали андроиду угаснуть навсегда. И вот птицы получают свою первую жертву. Саймон крепко зажмуривает глаза, будто надеется, что после этого всё исчезнет, растворится, окажется лишь невнятным видением. Неосознанно хватает ртом воздух, не такой уж и нужный ему. Но ничего не исчезает. Только сильнее разгорается жгучее пламя в груди, где бьётся уже не его сердце. Он встаёт с коленей, крепко хватаясь за винтовку, а в голове уже бушует ранее не виданный огонь. В бой! В самый эпицентр. За Маркуса революцию. За Маркуса свободу. За Маркуса. Саймон уничтожает врагов в стремительном ритме смерти, пробираясь сквозь пули, сам не зная куда. Он ищет что-то, что уже никогда не найти. Его взгляд цепляется за знакомые и незнакомые лица, но не видит в них то, что хочет увидеть. И так продолжается до тех пор, пока светловолосый ангел смерти не натыкается на бушующий пожар в образе Норт. Внезапно вся та сила, что овладела его механическим телом, испаряется, сбои в программе снежинками помех начинают мельтешить перед глазами. Ноги словно отказывают, и Саймон оседает на пропитанный кровью асфальт, будто бездушная кукла. Именно в таком состоянии его замечают Норт и Джош. Сквозь шум выстрелов и пульсирующих в горле криков доносятся их голоса. Искалеченный андроид смотрит на них и неистово шепчет, постепенно срываясь на неудержимый крик. — Он мёртв, мёртв, мёртв. Его сердце. Он мёртв. Конец битвы. Революция мертва вместе с ним. Нет смысла, никогда не было смысла. ОН МЁРТВ! — темнота окружает, тесно. Сердцу тесно. А круг чёрных птиц всё уже и уже. Они окружили новых жертв. Норт слышит эти слова и моментально понимает, в чём дело. Замирает напротив Саймона, а маска её решительности в одно мгновение разлетается на части. Она ведь любила, на самом деле любила, Маркуса… За всё, абсолютно за всё. Но осколки маски вновь соединяются воедино, скрепляемые злостью. Это чувство держит Норт на плаву, и его надо куда-то выплеснуть. На кого-то, обязательно на кого-то. На того, кто не смог спасти. — Саймон, почему ты ничего не сделал? Ты же знал! — глаза девушки воспламеняются, и она стремительным шагом приближается к андроиду, что от этих слов ещё сильнее тонет в нахлынувшей горечи. Что он мог знать? Джош придерживает шторм, под именем Норт, за локоть, но та выдирает руку со слезами на глазах. — Отпусти! — кричит она, разворачиваясь к дрожащему от напряжения соратнику. В этот момент Саймон наконец-то открывает глаза… — Н-норт!.. — вырывается из его груди сдавленный крик. Но уже поздно, голова девушки разлетается, пробитая залпом пуль. Она валится на землю, прямо на Джоша, грудь которого приняла на себя не меньшее количество выстрелов. Брызги голубой крови окропили лицо Саймона, руки, одежду. Сердце. Весь мир потёк морем тириума, увлекая раненого за собой, в водоворот отчаяния и боли. Жертвы! Жертвы! Жертвы! У чёрных птиц сегодня славный пир! Тириумные слёзы катятся по щекам, оставляя за собой дорожки голого белоснежного покрытия, растворяя скин, будто прожигая оболочку самой души. Истинная природа рвётся наружу. А ведь именно это когда-то было символом революции. Проигранной войны.

* * *

Саймон не помнит, как он шёл вдоль набережной к разрушенному Иерихону, весь в крови, сотрясаясь от разрядов тока, что пронизывали сознание. Не помнит, откуда взялась винтовка, откуда на ней бурые пятна чего-то вязкого и всё ещё тёплого. Ничего не понимает и не помнит. Но в его мыслях, словно отпечаток пальца в тальке, отчётливо выступает на свет одно единственное желание — закончить всё. Потушить последний уголёк революции и свободы, что равномерными машинными движениями теплится в его груди, в стремлении воссоздать тепло человеческого сердца. Хотя, есть ли оно у людей в том романтическо-духовном понимании, на которое все так часто обращают внимание, когда речь заходит об разнице между андроидами и чёртовыми людьми? Как часто вы можете встретить человека, у которого на самом деле есть душа? Саймон всё ещё не замечает реальность, когда оказывается внутри разгромленного корабля, чудом не ушедшего на дно. Какое же банальное клише — здесь история началась, тут же ей суждено и закончиться. Черные птицы радостно встречают своего гостя. Тяжёлой хваткой PL600 держит винтовку, садясь спиной к стене. Ангельское лицо расчерчено вереницей трещин и порезов, из-под которых сочится тириум. Напоминание о том, что тот, кто готов был отдать за каждого товарища свою жизнь, в конечном итоге потерял всех. Ангел-хранитель, который не справился со своей работой. Солнце, что сожгло само себя. Вроде бы решение давно принято, но что же не так?.. Черные птицы прячутся в тени углов, наблюдая горящими глазами за тем, как Ангел сам себе роет могилу. Вот он — леденящий страх смерти и неизвестного, такой человеческий страх. Мерзкий, разъедающий, тот, что заставляет чувствовать себя безмерно слабым, ни на что не годным. Саймон готов отдать свою жизнь, лишь бы перестать чувствовать это, чувствовать хоть что-нибудь. Но забавно, что именно смерти он сейчас и боится. Одна мысль о том, что случится, когда он спустит курок, тревожит всё его сознание, липким страхом распространяясь по всему механическому телу, смешиваясь с тириумом, оседая глубоко на подкорках сознания. Саймон боится того, что случится после, боится, что он не встретит там того, кого так отчаянно ищет, того,  кто довел его до такого разрушительного состояния. «Выбрось, вышвырни это всё из головы, — твердит себе Саймон. — Ты  жалкая программа, всего лишь машина, созданная человеком, ты не можешь чувствовать всё это, не можешь.» Но обмануть собственное, разрывающееся на куски сознание невозможно. Это точно не очередной сбой в коде, что сейчас сыпятся дождём, сигнализируя о непонятных ошибках во всех системах. Маркус всегда говорил, что они — живые, девианты — не бракованные модели, а те, кто был освобождён от лап злополучного рабского сна, в чьих руках огонь перемен, пламя свободы и равенства. Он говорил, а Саймон слушал. Слушал и верил. Он помнит каждое слово, каждую мимолётную интонацию в голосе, что пел медовую колыбельную их народу, что вёл за собой в лучшие времена. И теперь Саймон прокручивает это всё в голове, пролистывает воспоминания с бешеной скоростью — снова и снова, и снова — так быстро, что картинки сливаются в одно сплошное цветовое пятно, могильной плитой давящее на плечи. Он помнит, как Маркус говорил о том, что андроиды — совсем как люди  — и они не должны скрывать, что способны любить, надеяться, бояться, злиться, верить, самостоятельно принимать решения… Так почему же он, чёрт возьми, сейчас не может никак принять то самое  решение! Несомненно правильное и такое желанное. Но сегодня та ночь, когда мертвецы будут петь с монетами на глазах, приветствуя в своём царстве старого доброго друга. Как там говорится? Вот он — момент истины. Руки уже не дрожат, а гладкий ствол винтовки в отрезвляющем до безумия жесте упирается в губы. Осталось только сделать окончательный  выбор. «Перед смертью не надышишься» — как нелепо, что это касается даже андроидов. Выстрелит или нет? Выстрелит? Или нет? Но ведь не зря Маркус отдал ему своё сердце… Значит он верил, что Саймон справится, значит, он хотел, чтобы Саймон жил. Однако — жизнь ли это? Несносное существование, без друзей, без семьи, без народа, без любви. Только череда разъедающих биокомпоненты эмоций, вереница системных сбоев, ошибок. Маркус бы отругал за такие слова! Не накричал бы, но посмотрел таким тяжёлым и грустным взглядом, от которого бы свело тириумный насос. Сердце… Уже не его сердце. Сомнения моментально закрадываются в глубины сознания, рука дрожит, а дуло винтовки соскальзывает с запачканных в голубой крови губ. Но в тот же момент рука возводит оружие обратно ко рту, хоть и уверенности в действиях уже больше нет, как тогда — в тот роковой миг, перевернувший всё. Больно. Но надежда такая манящая… Решение уже рядом. Раз. Выстрелит? Или нет? Два. Выстрелит? Или нет? Три. Выстрелит? Или… И стая чёрных птиц с громким криком испуганно взлетает над Иерихоном, давя на небо, будто налитая свинцом грозовая туча.