Сердце его любимой маленькой девочки.

      А ногти были мёртвенно-холодными. Как он не старался, не смог почувствовать тепла. Бесполезно было тереть, дышать, прикладывать к щеке и думать, что они тёплые. Такие холодные, с отблеском солнца. Солнца, которое утонуло в её закрытых глазах. Ему поначалу казалось, будто бы её ресницы подрагивали. Казалось, что она откроет синие, светящиеся счастьем глаза. Вновь зашагает по жизни с гордо поднятой головой и весёлой походкой. Так, как она всегда это делала. Но как бы сильно он не сжимал свою руку, её пальцы так и не сомкнулись у него на запястье. Он в тысячный раз погладил её по голове – на её губах так и не засияла улыбка. Он смотрел на неё с тревогой, еле сдерживаясь, чтобы не зарыдать в голос. Сглатывал слёзы, убеждая себя, что всё обойдётся. Корил, что парни не плачут. Отводил глаза, сжимая руки в кулаки. До крови кусал язык, лишь бы держаться. Опять смотрел на неё. Улыбался, стараясь не показать слабину. Она не видит, но всё чувствует.       Прижав её руку к своим губам, он что-то тихо прошептал. А затем наклонился, положив голову на её грудь. Закрыл глаза, пытаясь услышать слабое сердцебиение. Усиленно сосредотачивался, но ничего не было слышно. Зрачки расширились от ужаса, в висках сразу же запульсировала кровь, гулким стуком ударяясь в голове. Он пытался унять дрожь: не хотел верить в самое худшее. Она не могла. Она же обещала.       Он закрыл глаза, вдыхая её аромат. Такой родной, но постепенно ускользающий от него. Ему был противен стук собственного сердца. Почему оно бьётся тогда, когда её остановилось? Нечестно. Он сжал зубы. Так, что аж до боли. Хотелось разорвать себя на тысячу кусочков, лишь бы унять ту боль в сердце. Хотелось чувствовать физическую, пульсирующую боль в теле, а не в сердце. Не в голове. Зачем? Она нужна ему. Она, как обезболивающее с сахаром подслащала его серую жизнь. А сейчас? Он и шагу ступить не сможет, будет вечно оглядываться назад, ждать её. А она не придёт. Сердце молчит. Врачи? Они плюют на неё. Знают, что сердце молчит, но до сих пор не появились.       Он поднялся, посмотрев на её чуть приоткрытые сухие губы. Закрыв глаза, легко прикоснулся к ним, улыбнувшись. Представил, что она смеётся. Радуется, как маленький ребёнок. Отстранился, вернувшись в жестокую реальность. Она не улыбалась, а губы были холодными.       За то время, что она находилась в больнице, она сильно похудела. Тонкая кожа сильно обтягивала скулы, делая её лицо похожим на лик маленькой фарфоровой куклы. Она редко вставала, почти не ела. Забыла, каково это – улыбаться и разговаривать с ним. Большую часть времени она молчала, опустив глаза. Наверное, слушала его, когда он трещал без умолку. А он говорил обо всём, лишь бы не слышать той звенящей тишины, что повисла в комнате. Шутил, смеясь над собственными шутками. Сердце сжималось от боли, когда у неё из глаз текли слёзы. От его шуток. Он вытирал их руками, заглядывая в её чистые глаза. А она смотрела на него пустым, холодным взглядом и молчала. Лишь иногда она открывала рот, пытаясь что-то сказать, а потом замолкала, так и не произнеся ни слова. А он смотрел на неё. Видел, как она увядала. И ему было нестерпимо больно от осознания того, что он ничего не может для неё сделать. Никак не может ей помочь. Лишь только наблюдать за тем, как она умирает. И, кажется, время пришло.       Он запрокинул голову, посмотрев в потолок. Чувствовал, как слёзы жгли глаза, а он как будто бы пытался загнать их обратно, не дать скатиться по щекам. Часто моргал, надеясь высушить их. Но бесполезно. Нужно смириться. Опустив голову и закрыв глаза, он чувствовал, как несколько солёных ручейков побеждали вниз по его щекам. Злая ирония. Он никогда раньше не плакал. Но она стоит его слёз. Та, которую уже не вернуть. Та, за которую он был готов горы свернуть. Его любимая маленькая девочка.       Он рукавом свободной руки утёр слёзы, но они продолжали литься. Он был зол сам на себя, но не мог остановиться. Кажется, у него начиналась истерика. Ему уже было плевать на всех, он готов был зарыдать в голос. От невыносимой боли, от невосполнимой потери, от осознания того, что он остался один в этом мире. Нет, ему не было жаль самого себя. Ему было жаль ту, что ушла так рано.       Он почувствовал лёгкое, почти невесомое прикосновение. Замотал головой – галлюцинации на нервной почве. Открыл глаза – всё плыло, он ничего не мог различить. Прикосновение повторилось. Кто-то еле ощутимо сжимал его ладонь. Он посмотрел на руку сестры, которая была сжата у него в ладони. Ему показалось, что он видел, как кровь с новой силой побежала у неё по венам. Видел, как сосуды расширялись, сотрясаясь от громкого звука хлынувшей вновь крови. Чувствовал, как рука становится теплее. Наверное, всё это ему казалось и он слишком преувеличивал, ничего уже не может быть… Облизав пересохшие губы, он вновь опустился на грудь девушки. И тут же воспрянул: в её груди еле слышно билось сердце, с каждым новым ударом набирающее всё большую и большую силу. Она была жива. Или она ожила? Неважно, главное, что теперь он ни за что не отпустит её на тот свет, любыми способами вытащит, вернув в этот мир и посадив рядом с собой его любимую маленькую девочку.