Живой

Расчленить чужое тело просто — срезай кожу, пили кости, щелкай ножницами, вырезая органы. Труп всегда податлив и прохладен через перчатки, с ним приятно иметь дело. Разделить чужую душу куда сложнее. Санетоши дурно справился — частиц лишь две, таких сильных, что угроза не исчезла, а удвоилась. Душа Момоки опаляла собой сильнее взрыва. Санетоши ненавидит тепло, в самом себе он не чувствовал его, еще когда был облачен плотью. Особенно уютно было среди снегов — совершенные белизна и чистота, — потому что вокруг ничтожно мало людей, навязывающих заботу или прикосновение рук. Почему же сейчас иногда Санетоши ловит себя на мысли, что жаждет немного тепла? Он трет друг о друга свои ладони, но те остаются холоднее льда, и это раздражает сильнее, чем тепло души Момоки, после которого они оставались почти живыми на ощупь. Она изменила меня, грустно улыбается Санетоши. Она могла бы спасти и меня, но я сглупил, думает он. И вдруг представляет, что цена за его спасение могла быть так велика, что тогда от Момоки не осталось бы даже души. Санетоши почему-то не может пойти на это. Судьба насмехается даже над тем, что давно холодно и мертво. Такая изменчивая, такая ироничная, она хоть раз должна посчитаться с Санетоши, признать его неоспоримое право владеть душой Момоки, кромсать ее на части, заключать в вещи, любоваться ею, ненавидя и нежно касаясь. Признать, что Момока принадлежит одному Санетоши. В этой Судьбе такого не происходит — две половины собираются воедино, в такую живую на вид Момоку с совершенно ласковым, всепрощающим взглядом, и Санетоши больше не кажется себе снежным. Возможно, он все же был способен кого-нибудь полюбить: не оттого ли ему хочется, чтобы поезд до следующей Судьбы, в котором Момока по-хозяйки стискивает его так давно зазябшие пальцы своей рукой, шел вечно. Но такого быть не может, остановка случится как всегда неожиданно, и Санетоши снова продолжит борьбу с собой, пытаясь уничтожить то, что ему в самом деле дорого. Просто потому, что, несмотря на уйму проеханных развилок вероятностей, он так и не научился поступать иначе. Но в той Cудьбе Момока определенно снова будет пытаться спасти и его. От этой мысли тепло, и Санетоши ощущает себя живым.