Storyteller

Мало кто знает, что отличает настоящего путешественника от простого ходока. Конечно, сам путешествующий может дать вам несколько сотен ответов, но кто же будет его спрашивать. Если вы хотите получить Правильный ответ - приходите вечером в таверну. Любой уважающий себя путешественник приходит в город только вечером и ни часом раньше. Пройдя главные ворота, он не будет хлопотать о ночлеге, а просто направится в самое шумное и светлое место в городе – местную таверну. Там, ещё ничего не заказав, он довольно громко скажет бармену, что он пришел из других мест - просто в ходе разговора об особенностях местной кухни, напитков или нравов. У настоящего путешественника для такой завязки существует множество фраз, не вертящихся в мозгу, но подвешенных на какой-то бессознательный рефлекс. Он, не показывая своей заинтересованности, даст втянуть себя в разговор, к которому вскоре прислушаются все сидящие за стойкой. С видом храброго добряка, путник скажет, что вряд ли сию публику заинтересует рассказ о его скучных походах, которые охватывают разве что четверть Тедаса. Он выждет, когда к нему стянется все «население» таверны, а на столе прямо перед путешественником появится кружка местного пойла «за счет заведения». Только после этого он начнет неторопливый рассказ. Часто смачивая горло, рассказчик развлечёт толпу описаниями городов и местечек, пейзажей и домов, прекрасных дев и великих подвигов, которые видел своими глазами. Для женской – чаще всего немногочисленной – части слушателей он подробно распишет диковинные платья или «проболтается» о секретах красоты, выведанных или украденных у знатных особ. Мужчины будут чуть сальновато улыбаться, слушая россказни про красочность борделей далеких городов, про невинность или пылкость женщин, и о том, как же сложно прорываться сквозь пышные трехслойные юбки. В кружку путнику то и дело будут доливать спиртного, а рядом с ней как из воздуха материализуется тарелка с какими-то закусками. Оголтелое враньё рассказчик крепко переплетёт с общеизвестными фактами, так что его вряд ли кто прервёт возражениями, но вопросы будут сыпаться тут и там, о чем бы он не вещал. - А где самые красивые женщины? – спросит выпивоха, еле держащийся за стойку. - И что потом сделали с драконом? – жалостливые глаза сентиментальной девушки пронзят рассказчика своей синевой. - Троих одной стрелой? Во мужик! - А какое самое опасное место? – в безусом юноше загорится рыцарский азарт. - А куда никогда не стоит идти? – и только откуда берутся в тавернах такие толстые дядьки с невероятным сочетанием жажды подвигов и сильнейшей трусости! - Идти? – путешественник почесывает густую бороду и, глубоко задумавшись, мрачно выдает. – Не стоит идти в Киркволл, - удивленные лица приласкают взгляд рассказчика. Пожалуй, ещё две кружки пойла и кусок мяса ему обеспечен. - Великое дело, Киркволл! – усмехается другой здоровяк. – Маги на привязи, храмовники под Церковью… Чего бояться-то? - Э нет, брат, - в тон ему отвечает странник. – В Киркволле теперь неспокойно. Я бы даже сказал, бомбануло так бомбануло. Но меня спросили, куда ИДТИ не стоит. А ведь путь там… - путник закашливается, прочищает горло и, заметив новую кружку, продолжает свой сказ. Опытный путешественник, являющийся по совместительству искусным рассказчиком, знает о действии эпитетов и преувеличений на жадно слушающую публику. И если нужно будет рассказать про лес Планасен, что близ Киркволла, то стоит обрисовать его чудесным, но хранящим в себе множество секретов, как восхитительных, так и кровавых. С заговорщическим видом можно поведать им какой-нибудь самый безобидный, родившийся сию же секунду в голове рассказчика, но нельзя дать слушателю забыть о том, что этот секрет хранили вековые дубы, поверенные в эту миссию с младых листочков. Путник должен буквально заставить слушателей ощутить на себе те узловатые тяжелые ветки, что стараются задержать и не дать уйти нарушителю спокойствия, цепляясь за каждую пуговицу и петельку. У посетителей мистическим образом будут побаливать пальцы ног именно в тех местах, которыми путник цеплялся за толстые коренья, страшной сетью торчащие из-под земли. Но в лесу есть так же место прекрасному, чистому, даже невинному… Горы, пускай даже невысокие, всегда ворчат и грохочут, осыпая путешественника землей и мелкими камушками, но это – далеко не полный список переживаемых ими эмоций. Они поют причудливые песни, сливаясь в многоголосье с ветром и реками, шепча за ухом какие-то странные слова на давно забытых языках. А уж истерику гор никому не хочется пережить лично, будь она в виде сели, снежной лавины или камнепада. А уж море! С баек о море можно кормиться несколько дней подряд, особенно если приплести участие чудовища, всплывшего из темных глубин, или сладкоголосых красавиц-сирен. А такие обстоятельства как буря, рифы, штиль и мель – это основной пейзаж, который можно раскрасить любыми красками. Главное – иметь чувство меры, иначе аудитория или уснет, захлебнувшись деталями, или разойдется, ворча про врунов. Именно чувством меры, вкупе с подвешенным языком, быстрой соображалкой, метким глазом и любовью к странствиям, и отличается путешественник от простого ходока. Съев свой случайный ужин за счет заведения, путник, кажется, рассказывает историю до самого её логического конца, но слушатели все равно слышат в его интонациях легкий свист тайны. Им даже не понять толком, откуда взялось столь едкое впечатление, что рассказчику ещё есть о чем разглагольствовать, но оно вселяется в головы настолько крепко, что терпеть сил нет. Его упрашивают поведать побольше о героях, про битвы и приключения которых они только что слушали, но путешественник настолько явно показывает свою усталость, так широко и сладостно зевает, второпях прикрывая широкий рот кулаком, что хочется проклясть естественные потребности организма. Ох уж это тело, все бы ему спать и спать! Бармен, пересчитывающий на оберточной бумаге выручку с алкоголя и закусок, которую он продал в такой аншлаг, лихорадочно думает, как бы заманить путешественника в трактир ещё на пару вечеров – глядишь и на обеспеченную старость хватит. Ничего лучше не придумав, он предлагает путнику остановиться в одном из номеров на последнем этаже. Пускай то не самая шикарная комната, но она же почти без клопов и с нормальной кроватью вместо кучки соломы. А путника подобные условия более чем устраивают. На халяву же и уксус сладкий. Для постояльцев, снимающих комнату, ночь – такое прекрасное время, когда получается делать всего лишь одно из трех: или крепко спать; или громко стонать, расшатывая казенную мебель; или орать на тех, кто громко стонет, мешая спать благочестивым людям. Исключением гордо служит только хозяин таверны. Его сон прерывается каждым шорохом, отличным от скрипа кровати и покачивания фонаря на пыльном металлическом кольце. Стоило хозяину – по совместительству бармену, счетоводу и кладовщику - услышать инородные звуки, как сон неумолимо выпрыгнул из его кровати и, быстро обуваясь, сбежал в соседнее государство. Легкое похрустывание, глухой звук удара, шипение и жалобный лязг поселили в голове кладовщика мысль о мышах, которые вероломно расхищают и портят небогатые запасы продовольствия и дурных «деликатесов». Тот же набор звуков, но уже в голове счетовода, паническим звоном сообщал о присутствии воров, покушающихся на самое святое – пару фарфоровых кружек, кусок кольчуги от старинных доспехов и мешок с выручкой, припрятанный под половицей. А уж хозяину, который умудрялся сочетать в своем мозгу функции всех работников, каких только можно придумать, данный тревожный звук чуть ли не взорвал мозг напрочь. И так как он - хозяин - не мог разорваться на трех сотрудников, то проверять пришлось все по очереди, одной рукой поддерживая падающие штаны, а другой – свечку. Это уже потом он, думая о том, что же его пробудило, вспомнил характер этих звуков. Если б это и были мыши, то какие-то слишком страшные, со стальными когтями, которые могут беспощадно вгрызаться в дерево. Легче, конечно, списать все на воображение, подогретое иноземным гостем, чем поверить в таких мутантов-грызунов. Все одно он, бармен обычной таверны, научившийся бить по морде только пьяным и их же выставляющий за двери, с такими чудовищами не справился бы. А для воров, если бы таковые и покусились на столь небогатое заведение, источник звука был слишком высоко. Скорей всего к кому-то из постояльцев взбрела в голову гениальная в своем идиотизме идея о том, как стоить проводить ночь. Ну, или в окно соседнего дома в очередной раз лез местный ловелас, жаждущий женской ласки. Успокоив себя подобным образом, хозяин - он же бармен, он же кладовщик, он же счетовод, он же несчастный мужчина, упустивший лучший час сна - укладывался на кровать и пытался снова поймать парочку-другую прекрасных грез. Кому что, а этому мужчине завтра нужно быть за стойкой чуть ли не с самого утра, зорко осматривая посетителей и пытаться заключить самую выгодную за последние полсотни дней сделку. Для задабривания будущего компаньона, меж тем, ему пришлось потратиться из личного кармана на плотный завтрак для взрослого мужчины с мабарьим аппетитом. Да что там с аппетитом - с чертовски роскошными запросами и желанием забрать с собой в свертке даже то, что не съедено, но понадкусано. Тем не менее, то ли тактика задабривания сработала, то ли предложение бармена действительно заинтересовало путешественника, но четыре вечера аншлага с добротными рассказами таверне были обеспечены. И это всего лишь за какой-то кошель, набитый мелкими монетами. Бармен не смог не заметить во взгляде путника странные победные нотки. Этакий безмолвный крик: «О, сиськи Андрасте, это именно то, что нужно!». И пока хозяин таверны раздумывал над значением этого взгляда, путник встал с места, сгреб со стойки сверток с едой и кошель, и ушел по каким-то своим делам в этом городе. Немного позже, уже глубокой ночью, человек, искренне хваставшийся перед всеми «сделкой века», раздосадовано топал и, самозабвенно матерясь, кусал кулаки, не давая тем самым спать остальным постояльцам. Нет, он, конечно же, облажался, но не в самой идее, а в некоторых моментах её реализации. Стоит сказать, что «компаньон» - он же путешественник, он же рассказчик - его не кинул, как можно было бы подумать. Нет, мужчина не исчез тут же с деньгами и бесплатной едой, хотя такой сценарий просто идеален для любого жулика в данной ситуации. Путник совершенно спокойно вернулся под вечер в таверну, а уж какой прием ему там устроили… не королевский, но более чем теплый. Да и народу было раза в полтора больше. Бармен, витая в облаках, уже подсчитывал примерную прибыль, не забывая ставить на стойку закуску и выпивку для рассказчика. А тот трындел без умолку, описывая охоту на небывалую дрянь во владениях какого-то напыщенного индюка, вставляя комментарии к ситуации, своим же словам и чуть ли не разыгрывая роли. В общем, делал именно то, чего так сильно хотелось бармену, только и успевавшему откупоривать бутылки и бочонки. Путник закончил историю на очередной нотке правдивой утайки, опять же нарочито громко позевывая. Бармену ничего не оставалось делать, как забрать с собой выручку и сдать обслуживание постепенно пустеющего зала официантке. Темнота ночи принесла в таверну слишком много посторонних звуков, чтобы хозяин таверны спокойно спал в своей постели. Скрип, скрежет, звуки открываемой двери, дверцы или ставен, сливаясь вместе, воспроизводили тревожную мелодию проникновения со взломом. Трясущийся от страха, но состроивший максимально угрожающую физиономию, хозяин таверны вышел из своей каморки и пошел не к заветной половице, а сразу на источник звука. Неся одной рукой неизменную свечу, другой он схватил по пути какой-то нож, бессмысленно тупой, но устрашающий своими размерами. А звук возни и скрипы, меж тем, становились все громче по мере приближения к комнате, выделенной путнику. Что странно, там тихо переговаривались два голоса, хотя хозяин зорко следил за тем, чтобы «компаньон» не подселил к себе кого ненароком. Все же, одно спальное место отдать даром – это одно, а два посетителя в одном номере – уже другое. Мужчина до последнего боялся войти в номер, стоя у самой двери и чутко прислушиваясь. Это потом, плюнув на все предосторожности, он приложился ухом к двери. - Мог бы и лестницу притащить, - в тихом, будто мышиное дыхание, недовольном шепоте бармен узнал голос «компаньона». И слово «лестница» заставило мужчину насторожиться. - Не стеклянный, не разобьешься, - ответил хриплый, но достаточно громкий голос. Его обладатель явно не заморачивался на тему конспирации и тишины. - Я-то – нет, а все эти побрякушки - легко. Неужели так уж сложно было их продать? – хоть путешественник и ворчал как торгашки на базаре, но разговор больше смахивал на перебранку двух старых супругов, чем на… на что? Хозяину таверны совершенно не нравился предмет разговора этих двух – попахивало от таких ночных посиделок какими-то темными делишками. А следующая фраза и того более убедила мужчину в незаконности происходящего. - Оставь их. Пару срезанных кошелей будет достаточно. - А припасы, зелья и?... – допытывался рассказчик. - И весь твой гребанный список, - недовольно ответил незнакомец. - Припрятаны недалеко от ворот. - Я тебе уже говорил, что люблю тебя? – в тихом перестуке шепота прозвучали наглые и теплые нотки. - Если мы сегодня же не уберемся из города, ты уже никогда не успеешь, - хмыкнул незнакомец. Вслед за этим смешком разлетелись в стороны звуки легких пружинящих шагов, а после – вчерашний странный звук. Он снова неумолимо вгрызался металлом в дерево, разве что гораздо громче, но не так яростно. Да и стих он довольно быстро, закончившись глухими плюхающимися отзвуками и скрежетом. Словно металлической кочергой вдарили по каменной печи… и эта же кочерга отлетела в голову хозяину таверны. Ну, по крайней мере ощущения были те же. И то же самое внезапное прозрение, какое бывает только после чувствительных ударов по темечку. Уже после слова «лестница» можно было догадаться, но мужчина почему-то медлил и, получается, сам себя обманывал. Но это ничего, бывают в жизни огорчения. Но как можно было сомневаться после слов об украденных кошельках и припасенной еде? Видимо, жажда денег и легкая нажива действительно отупляют. Хозяин таверны наконец-то осознал, что так называемый «компаньон», взяв с него деньги за четыре вечера россказней, сейчас собирается бежать. И это после того, как его тут кормили бесплатно, поили бесплатно и бесплатно же поселили жить! Бармен, кипя от негодования, схватился за ручку двери и попытался войти в комнату, но что-то ему помешало. Слушая тяжелые шаги и негромкую брань, мужчина растерялся и, не зная, что необходимо предпринимать в данных случаях, сделал первое, что пришло в голову. Святыми сиськами Андрасте, подштанниками Создателя и проклятьем Черного Града… хозяин таверны неистово, обозлено, безудержно заорал все неприличные слова, которые только знал, пытаясь одновременно и дверь открыть, и остановить лжеца и вора. Он бездумно дергал дверь на себя, тут же пытаясь толкнуть её внутрь, чтобы убрать препятствие со своего пути, чем бы оно ни было. И, что странно, после нескольких таких истеричных рывков дверь распахнулась – оказалось, что беглецы всего-то подставили под ручку стул, который явно не в состоянии выдержать такого напора. Глазам бармена предстало прелюбопытнейшее зрелище. Комната была почти в первозданном состоянии, если не считать за разгром и надругательство пару полупустых грязных мешков, что валялись почти у самой кровати. В оконном проеме, который ранее был чуть ли не заколочен досками, виднелся кусок неба… ах, да, ещё физиономия путешественника, удивленная и хитро улыбающаяся одновременно. Путник смотрел на онемевшего «благодетеля» несколько секунд, после чего махнул рукой на прощание и ухнул куда-то вниз. Бармен подбежал следом к окну и застыл на месте, увидев внизу две темные фигуры, отряхивающиеся от пыли и не обращающие на него никакого внимания. Как будто все происходящее – самый что ни на есть правильный порядок вещей! Мужчина возмущенно завопил, наконец-то привлекая внимание этих двух. Крикнул что-то про обманщиков, грабеж и сделку, но абсолютная тишина – ну, разве что парочка сверчков сочувственно стрекотнула – заставила его снова заткнуться, растерянно смотря на этих двух. Путешественник обернулся к своему спутнику, помолчал немного, а потом… собственно, снова ничего не сказал, пожав плечами. Тонкая фигура в ответ только тяжело вздохнула. Совершенно неразличимая тень обрисовала жест полного отчаяния и непонимания, мол, что же она, вместе со своим источником, делает рядом с таким отъявленным идиотом. - Иди к воротам, я разберусь, - хрипло сказал спутник рассказчика, отнимая руку от своего лица. Хозяин таверны даже моргнуть не успел, а фигура в два каких-то невероятных прыжка оказалась у стены и чудно поползла вверх по стене, издавая при этом тот самый «древожевательный» звук. - Погоди, - от сердечного приступа бармена спас путешественник. Фигура незнакомца тут же остановилась, вися на стене этаким пауком. – Не нужно выкладывать настолько далекую цепочку трупов. Пойдем, - махнул он своему спутнику. - Он все равно ничего не сделает, а уходить нам, и правда, нужно как можно дальше. Темная фигура отлипла от стены только через несколько мгновений, да как отлипла! Незнакомец просто разжал руки и оттолкнулся ногами от вертикальной поверхности, странной птицей слетая на землю. Слабый свет коридорного фонаря отсветился серебром, быстро лизнув то ли лезвие огромного меча, то ли странные нити за ним, то ли узорчатую отделку доспеха. Бармен позже думал, что все это ему привиделось, ибо у страха глаза велики, не говоря уже о миражах, тьме и наваждениях. Да что там, в тот момент он и шевельнуться боялся – только сердце неистово бухалось в клетке груди, отдаваясь сумасшедшим стуком в висках. Путешественник, наверное издеваясь, крикнул своё «спасибо» хозяину таверны, после чего развернулся и пошел куда-то со своим спутником, тихо обсуждая дороги, магов, какого-то Командора и «треклятых храмовников и церковников». Эти двое уже скрылись за одним из поворотов и шаги их и голоса стихли, а мужчина все так и стоял, переваривая пережитое и увиденное. В себя его привело только смачное кваканье лягушек из пруда неподалеку. Откинув от себя нож и взъерошив волосы, бармен вдруг снова встрепенулся и ругнулся парочкой слов, какие при дамах не произносят. Данная тирада окончательно выбесила некоторых других постояльцев, и мужчина, успокаивая себя и их, выдал напоследок: - Нет, ну каков подлец. Каков подлец!