Touch me

      Концерты — это всегда возбуждающе. Воншик уверен, что каждый в группе готов согласиться с этим утверждением, да и наверняка вне его коллектива нашлась бы масса людей, способных подтвердить такой вот вывод. Но он как-то особо не распространяется на этот счёт. Потому что то, что для других оканчивается приятными впечатлениями, нескончаемым потоком воодушевления и вдохновения, у него выглядит несколько… иначе. То есть, конечно, он тоже бесконечно рад и безумно счастлив успешно завершить очередное выступление, насытившись криками толпы, но помимо этого есть тянущее и дискомфортное ощущение возбуждения. Настоящего и всегда приводящего к пробуждению похоти.       В такие моменты Воншику особенно дико хочется строчить постыдную лирику, и он даже несколько раз — на самом деле гораздо больше — поддаётся такому соблазну. Он набрасывает тексты прямо в черновиках мобильного, пока они добираются домой, но это только попытка отвлечься на нечто относительно отстранённое. Бесполезная и малоэффективная сублимация, которая позволяет дотянуть до момента, когда он окажется один и сможет прикоснуться к себе.       И всё бы ничего, но однажды этот способ перестаёт работать. Воншик чувствует себя абсолютно вымотанным, когда посещение душевой затягивается на полчаса или даже больший срок — он теряет счёт времени в попытке кончить, но ничего не выходит. И даже воспоминания о горячих ночах с бывшими пассиями ни к чему не приводят. Идея закутаться в одеяло по самое горло и оставить всё, как есть, уже кажется не такой уж безумной.       Всё бы ничего и таким, наверное, нужно гордиться и пользоваться во всю, но Воншик по уши в делах и ему не хочется тратить драгоценное время на случайную близость с кем-то. Потому что перед сексом обязательно следует ещё большая потеря времени на общение. И это угнетает, но, к сожалению, не настолько, чтобы избавиться от возбуждения прямо сейчас.       Незавидное и отчасти смущающее положение с пары тяжелых ударов рушит ни кто иной, а Тэгун. К счастью, старший прикладывается рукой лишь о дверь, но этого Воншику оказывается более чем достаточно. Хотя нет, добивает его абсолютно не сексуальное и едва слышимое из-за двойной преграды стекла и дерева «Быстрее там». Он не успевает проследить за ходом своих мыслей как-то иначе, нежели картинками, и уж точно не может проконтролировать или отредактировать эти хаотичные снимки-связки.       Он просто представляет недовольное и усталое лицо Тэгуна, который в общем-то раздражён очень даже по поводу — ему тоже хочется в душ и всё такое, но это не так важно. Важно, что Воншик слишком явственно видит перед собой напряжённую обманчиво хрупкую руку хёна. Сеть рек-вен под бледной кожей, тонкие пальцы и не по-мужски мягкие подушечки. Этого оказывается достаточно, чтобы кончить, в последний момент закусывая губы и глотая рвущийся наружу стон.       В коридоре он оказывается уже через минуту. Отводит взгляд прочь, но Тэгуну и не до него. Он, правда, очень устал и хочет в душ. Сейчас ему бы собственное полотенце на вешалке заметить, не то что чужие терзания. Поэтому Воншик уходит в собственную комнату и в свои же мысли достаточно незаметно.       Конечно, в доме обитает ещё четверо потенциально заинтересованных в его состоянии людей, но у каждого находится причина чтобы не видеть чужой озадаченности, граничащей с тревогой. И так даже лучше. Воншик отказывается от ужина и ложится спать возмутительно рано, ссылаясь на усталость. В общем-то ему никто не перечит. Заботливые согруппники оставляют для него в холодильнике порцию на случай внезапного ночного пиршества и на этом всё заканчивается. У них.       Воншик же ещё полночи разбирает по полочкам собственные ощущения. И всё вроде как… нормально. Просто вдруг предпочтения в его фантазиях несколько изменились. И это совсем не похоже на повод для паники, потому что всего лишь один раз, а это вроде как не считается.       Один раз превращается в два, а два — в пять. И через пару недель Воншик свыкается с мыслью, что представлять на месте собственной руки паучьи пальцы Тэгуна… с натяжкой, но всё же нормально. Его фантазии не пытаются ускользнуть дальше, в более откровенное, и это несколько успокаивает. Главное, думает Воншик, что от его странного фетиша самому Тэгуну не становится хуже. В принципе человеку не может стать хуже или лучше от того, о чём он даже не подозревает.       Всё меняется с началом промоушена сабюнита и Воншик искренне не понимает почему. Ему было абсолютно комфортно работать с Тэгуном на протяжении всего времени до, стоило только уверить себя в том, что пронзительные взгляды старшего не могут забраться в мысли и прочитать запретную их часть. Он был абсолютно спокоен и сосредоточен на работе, без всяких подтекстов, начинающихся с «А что если…», но, как оказалось, всё это ничего не значило.       Первый же выход на сцену приводит к тем же последствиям, что и всегда. Вот только в этот раз данное… обстоятельство не укрывается от Тэгуна. Он пожимает плечами, принимая ломаные объяснения донсена, о такой гиперчувствительности к выступлениям. Возможно, у Тэгуна не случалась воодушевления в такой мере, но зато он каждый раз чувствует себя после концертов так, будто килограмм пять котяток перегладил. Несравнимые ощущения, но всё-таки.       Настоящее ошеломление приходит к Тэгуну в момент, когда Воншик просит его помочь. После записи ехать до общежития слишком далеко, и они останавливаются в ближайшем же приличном отеле. А потому Воншик неловко переминается с ноги на ногу в одном из номеров этого самого отеля. Он выглядит пристыженным и побеждённым.       Тэгун не готов к такому откровению. То есть, конечно, да — он сталкивался с ситуациями, когда невозможность достигнуть разрядки невыносимо дискомфортна. Но ведь эти ощущения не настолько болезненны и неустранимы, как желает подать Воншик. Тэгун бы решил, что это такой странный затянувшийся розыгрыш, но слишком уж измученным выглядит младший в этот момент. И всё-таки…       — Нет, — твёрдо говорит Тэгун и укладывается на кровать, утыкаясь взглядом в собственный телефон. Там, на экране, есть вещи куда более интересные, чем растерянный Воншик с его сомнительными предложениями.       Воншик, кстати говоря, действительно, всё ещё растерян и немного подавлен. Но только не от реакции Тэгуна — она-то вполне ожидаема и даже кажется слишком мягкой, — а от собственной смелости. Ещё день назад он думал, что сохранит эту тайну до того момента, пока она перестанет быть актуальной, а теперь стоял полностью разоблачённый, а после шагал к своей постели, стараясь слиться с окружением до такой степени, чтобы Тэгун забыл о его просьбе.       Но, увы, память Тэгуна не настолько краткосрочна. А сам Тэгун не то чтобы очень любопытен, но весьма заинтригован. Он бросает краткие взгляды на донсена, в то время как тот пытается устроиться в коконе из одеяла. В его руках наверняка скучная книга, прихваченная с собой, должно быть, на случай такой вот чрезвычайной ситуации. Вот только он не кажется заинтересованным текстом. Воншик выглядит напряжённым и… если его слова оказались правдой, то Тэгуну даже понятно почему. Он бросает совсем уж откровенные взгляды в область паха донсена, но за плотным одеялом вряд ли что-то можно разглядеть. Куда больше читается в глазах Воншика, когда тот успевает перехватить взгляд Тэгуна прежде, чем старший успел бы отвернуться.       — Ладно, но только один раз, — сдаётся Тэгун, наблюдая удивительную метаморфозу, когда печальное лицо Воншика вдруг озаряется надеждой. Он выглядит как ребёнок, которому пообещали исполнение чуда, а совсем не как человек, попросивший своего друга подрочить ему.        Тэгун понятия не имеет, как сказать этому сгустку внезапного порывистого счастья о том, что он не знает, что делать. Нет, то есть опыт у него, конечно, какой-никакой есть. Так сказать, самообразование… но как подойти с этим знанием к Воншику и как начать — непонятно совершенно. Он откладывает телефон прочь, подбирая слова. Вот только он и не успевает огласить своё неловкое признание вслух. Воншик действует быстрее, но только движется не к старшему, а к выключателям. Щелчок, и в комнате наступает кромешная темнота.       — Воншик? — не то чтобы Тэгуну страшно, но он не знает чего ожидать теперь. Шаги приближаются в его сторону хоть и звучат немного нерешительно, а он садится на край постели, чтобы не выглядеть совсем уж вальяжно для такой ситуации, и пытается найти собственный телефон, оставленный вроде бы на подушке, но куда-то внезапно пропавший. Вторая мысль — включить прикроватную лампу, плавится, не успев до конца сформироваться, потому что Воншик слишком рядом.       — Я подумал, что без света тебе будет не так неловко, — голос младшего звучит близко-близко, а после от его веса прогибается матрас. Воншик накрывает руку Тэгуна своей, как делал это уже миллион раз, стоя на сцене. Мягко и бережно он утягивает её на себя. Но только сейчас не сцена, и вместо слепящего света софитов темнота, разбавленная огнями реклам, маячащих где-то за окном. Воншика заметно потряхивает то ли от собственной решительности, то ли от переполняющего его возбуждения. — Хотя бы немного…       Тэгун тяжело вздыхает, как будто готовясь прыгнуть в ледяную воду, и сам тянется вперёд, уже без подсказки обвивая пальцами горячую пульсирующую плоть. И если и хотел Воншик что-то добавить до этого, то теперь момент явно упущен. Он громко сглатывает и, судя по сдавленным стонам, зажимает себе рот рукой, или же прикусывает губу, стараясь максимально заглушить себя.       И если по-честному, то Тэгуну такая реакция нравится. Ему не требуется делать ничего сверхъестественного, чтобы превращать сдержанного вроде бы в обычное время Воншика в сгусток эмоций и чувственности. Не на сцене, а здесь, для себя. И на самом деле в том, чтобы помочь, не оказывается ничего ужасного. Ощущение чужого члена, бережно зажатого в ладони, на деле не такое неприятное, каким мерещилось поначалу. Это необычно — да, но ни разу не мерзко или отталкивающе. Скорее это… интересно. Чувствовать, какой Воншик горячий, как он с ума сходит от его медлительных касаний и сам толкается вверх, нуждаясь в большем.       Следуя его негласной просьбе, Тэгун сжимает пальцы чуть сильней и скользит рукой по всей длине члена. Ещё, раз, а затем ещё, прислушиваясь к невероятной мелодии дыхания. Ему интересно, сорвётся ли Воншик на полноценные стоны, если он приласкает чувствительную головку, но проверить это Тэгун не успевает. Ким едва уловимо содрогается, и выдыхает облегчённо. Руку Тэгуна мгновение спустя заливает горячим.       И прежде чем Тэгун успевает что-либо предпринять, его ладонь и пальцы уже бережно, но тщательно обтирают влажной салфеткой. Он обескуражен расторопностью Воншика не меньше, чем собственным поступком.       — Я… не знаю, как это сказать правильно сейчас, но спасибо. Ты меня очень выручил, правда, — Воншик всё ещё не включает свет, да и Тэгун не стремится нарушать границы сумрака, слушая его осторожно подбираемые фразы.       — Да, ладно. Обращайся, если что, — произносит Тэгун, и только после понимает, что именно сказал. Удивительней этого только то, что он засыпает, хотя думал, что ещё полночи будет терзать себя пошатнувшимися понятиями правильности и неправильности.              А утро не вызывает и намёка на неловкости. Воншик остаётся собой. Он заботлив и предельно учтив со старшим, пока рядом нет камер. Он набрасывает строки новой песни в блокнот и попутно высказывает свои мысли насчёт их дальнейшего расписания. Общего расписания, напоминает себе Тэгун, испытывая смешанные чувства. С одной стороны то, что произошло единожды не должно повторяться — он обещал себе и Воншику, — но с другой Ким сдал себя с потрохами. Ему требуется помощь после каждого выступления. Единственное что не понятно Тэгуну, так это то, как Ким справлялся с данной особенностью прежде и почему не выдержал только теперь. Но эти размышления не так сильно забивают голову Тэгуна. Его переполняет странное ощущение… пьянящее ощущение власти, которое заставляет его с ещё большим нетерпением ждать следующего концерта.       Тэгун начинает внимательней следить за согруппником на репетициях, но тот предельно собран даже во время финального прогона концертной программы. Всё предельно приближено к реальности, но Воншик абсолютно спокоен. Это интригует ещё больше и приводит Тэгуна к неоднозначным выводам.       — То есть тебя возбуждает именно полный зал людей или что? — как бы невзначай спрашивает Тэгун на обеде, заставляя Воншика подавиться раменом и разлить часть бульона по столешнице. Выходит не очень красиво, но зато Ким весьма правдоподобно показывает собственное ошеломление. Тэгун даже верит. Наверное. — Прости, если задел твои чувства.       — Нет, дело не в этом, просто… — Воншик покусывает нижнюю губу, суетливо подбирая слова. — Я думал, что ты захочешь забыть всё случившееся и не вспоминать. Ведь это так… не правильно. Мне жаль.       — Не жаль, — неумолимо отрезает Тэгун, укладывая подбородок на сложенные перед собой руки. Он изучает Воншика взглядом с дотошностью рентгеновского аппарата, и это совершенно сбивает младшего с толку. Тот, не зная, куда себя деть, начинает вытирать разведённый на столе беспорядок попавшимися под руку салфетками. — Думаю, на самом деле ты более чем удовлетворён. А значит, тебе не нужно делать вид, что ты совершил что-то ужасное.       Воншик смотрит недоуменно и не верит своим ушам. Наверное, он выглядит слишком комично, потому что Тэгун не выдерживает и улыбается.       — То есть ты… — пытается подобрать слова Воншик, но мысли в голове роятся пчёлами и не дают продолжить правильно.       «Ты находишь это нормальным? Ты не хочешь прикончить меня и забыть всё как страшный сон? Ты не жалеешь, что сделал это?!»       — Я думаю, что мог бы иногда так помогать, если тебе потребуется, — милостиво оглашает Тэгун. — В конце концов, это лучше чем видеть твоё измученное лицо, полное безысходности и боли.       — Спасибо, хён, — выходит как-то до безумия искренне, но Воншик действительно счастлив получить поддержку вместо ожидаемого осуждения. Тэгун кивает на его слова, принимая их и не смея ничего добавить, чтобы ненароком не выдать себя и свои тайные мысли.       Так неловкий разговор превращается в маленькое соглашение, а Тэгун получает право на… в общем-то ему не очень хочется давать вещам свои имена. Просто он понимает, что уже сейчас его пальцы дрожат в предвкушении следующего раза. В неправильном предвкушении, о котором говорить самому Воншику действительно не стоит. Но Ким и сам не стремится расспрашивать о той выгоде, которую имеет с этого Тэгун. Наверное, ему нравится думать, что это такая бескорыстная помощь от старшего и… пусть будет так.       Приободрившийся Воншик даже как-то расслабляется и в последующие дни не выглядит таким дёрганым, как прежде. Его даже хватает на пару песен-заготовок, которые кажутся абсолютно невинными на фоне прочих — самое то, чтобы разбавить бесконечный поток написанного ранее. А потом случается очередное выступление. Запись для шоу — момент, когда зал не наполняется и наполовину из-за чрезмерно раннего времени, но всё же… Когда всё завершено, Воншик быстро благодарит пришедших и торопится как можно быстрее покинуть зал, заставляя отдуваться одного Тэгуна. Но для того чужой побег, как сигнал к действию. Он старается выглядеть милым и благодарным, но в мыслях уже настигает Воншика.       В реальности Тэгун находит его только спустя минут десять. Воншик обнаруживается в опустевшей гримёрке — стилисты и костюмеры давно выполнили свою работу и были освобождены от мучительного ожидания окончания записи. Это на руку всем. Определённо. Так думает Воншик, расслабленно восседающий на диване. Его узкие джинсы расстёгнуты, чтобы хоть как-то ослабить давление, но этого слишком мало. Тэгун читает это в молящем взгляде, в неловкой улыбке, в каждом движении Воншика, который вроде бы и порывается собрать вещи и в тоже время ничего не делает. Он ждёт.       Запоздало до Тэгуна доходит, что сейчас утро и спрятаться друг от друга за полотном темноты не получится. В гримёрке нет даже штор, способных хоть немного приглушить яркость нового дня. И это останавливает Тэгуна, но не настолько, чтобы полностью отказаться от своей затеи.       — Закрой глаза, — шепчет он, одновременно с тем закрывая дверь на замок.       И Воншик бросает на него только один взгляд. Краткий и недоверчивый, а после расслабляется и прикрывает веки. Тэгун едва не стонет от удовольствия — то, что нужно для безнаказанного кормления демонов, живущих в самых потаённых уголках души.       Теперь Чону даже не приходится домысливать. Он видит всё до мельчайшей детали сам. И даже то, как трепещут ресницы Воншика, не укрывается от него. Очаровательное зрелище. Но зрелище совсем не сочетающееся с тем, как пошло Воншик подкидывает бёдра вверх, желая задать свой темп, с тем, как он тихо стонет, достигая разрядки. Этого слишком много для одного Тэгуна. Он понимает, что вряд ли сможет остановиться теперь. Да и нужно ли это, когда Воншик, теперь по-настоящему расслаблен и улыбается так благодарно. Всё ещё не смея открыть глаз.       — Зови, если будет нужно, — бросает он небрежно, утягивая со стола салфетку и выходя прочь. Ему определённо стоит побыть одному.       Стоя на одном из пролётов запасной лестницы, ведущей на улицу и в никуда, Тэгун готов признать, что самостоятельно шагнул в этот омут. Его не тянули и почти не уговаривали. Он сам сделал это. А теперь вынужден смотреть в темноту и с ничтожной долей раскаяния наслаждаться своей властью. Странное чувство обладания человеком. Оно было бы более логичным, возбуждайся он и сам в процессе. Но нет, он относительно спокоен, если не брать во внимание невероятный ураган из клокочущего восторга внутри. Там, глубоко в душе, его демоны ликуют, принимая такое щедрое подношение. И они жаждут ещё, больше.       Теперь Тэгун едва ли не тенью Воншика становится. Он экспериментирует над его состояниями, стараясь отыскать тот самый компонент, играющий роль катализатора для воншиковской похоти. Он даже находит ещё одну стратегически важную лазейку к либидо мужчины. Ей оказываются видеозаписи с концертами. И нет, не какой-нибудь симпатичной девчачьей группы. Их собственные записи, которые они обычно смотрят только чтобы заметить ошибки друг друга и постараться не допускать их в будущем.       В день, когда Тэгун узнает о ещё одной тайне Воншика, просмотр организовывает Хонбин, конечно же, с незаметной подачи Тэгуна, но всё-таки по большей части сам. Он следит за своим соло напряженно, критикует и… незаметно оказывается окружен остальными согруппниками, которые ободряют его, хвалят и переключаются на другие номера, не желая задерживаться на одном только выступлении.       Как только начинается первый совместный номер, Воншик внезапно вспоминает, что у него ещё есть дела и уходит в ванную комнату. Тэгун, до этого времени следящий за Кимом, облегчённо вздыхает. Выступление Хонбина не вызвало у Воншика никаких особых эмоций. Дружеское восхищение — да, но не больше. Тэгун не успевает задуматься о том, что это похоже на ревность. У него есть дела и поважнее, например, помочь другу.       Потом он узнаёт ещё одну удивительную особенность о Воншике. Того совершенно не возбуждают собственные сольные концерты. То есть, конечно, возбуждают, но только до грани разумного. Тэгун поджидает рэпера в выделенной тому комнате, но с удивлением замечает, что помощь тому не требуется. Воншик отводит взгляд и бормочет что-то о том, что слишком вымотался на этот раз и всё само собой прошло. И Тэгун соглашается. Поздравляет с удачным выступлением и затаивает массу незаконченных размышлений в голове, оставляя над ними пометку «Разобрать позже».        Но позже случается Хакён. Он возникает из ниоткуда и так внезапно, что Тэгун проглатывает негодующие речи о тактичности и о том, что в дверь нужно стучаться, прежде чем входить. И вообще не ему, замершему с рукой на члене Воншика, говорить хоть что-то сейчас. Воншик же, замечает Хакёна запоздало, ещё пару судорожных вдохов продолжая наслаждаться даримой ему лаской и толкаясь вверх. Это нисколько не помогает в данной ситуации. Впрочем, Хакёну и не требуется объяснений. Пока что. Он тихо извиняется и уходит прочь, с видом человека, только что открывшего портал в Преисподнюю вместо двери в чужую спальню.       Тэгуну оказывается этого недостаточно, чтобы просто взять и остановиться. Он желает довести начатое до конца. Его рука умело и уверено движется на чужом члене, и Воншик вынуждено отбрасывает мысли о случайном свидетеле. Его сейчас куда больше интересуют белые всполохи, появляющиеся перед глазами в преддверии приближающегося оргазма. Он до хруста сжимает простынь обеими руками, делает глубокий вдох и разочаровано стонет, когда Тэгун пережимает его член у основания.       — Это за то, что оставил дверь открытой, — мстительно шепчет старший, с садистским удовольствием наблюдая за чужими метаниями. О, да. Он уверен, что Воншик ненавидит его в этот момент. И он недалёк от истины.       Воншик прикусывает губу, лишь бы не высказать всё то, что он думает насчёт такого бесчеловечного отношения к себе. Его ярости хватает на то, чтобы впервые не прятать взгляд и смотреть прямо в глаза ликующему Тэгуну. Он действительно чувствует что-то чудовищно напоминающее ненависть. И ему хочется показать это хёну, выразить своё недовольство и сделать что-то. Но вместо тысяч оглашенных вслух проклятий, он притягивает Тэгуна к себе за шею и целует.       Это происходит так неожиданно, что старший и слова не успевает возразить против. Его попытка сказать хоть что-то приводит к тому, что поцелуй углубляется и, стараниями Воншика, становится яростнее и пошлее. И так, ощущения от руки Тэгуна, лежащей на члене становятся определённо ярче. Старшему даже ничего не нужно делать, чтобы Воншик кончил, сильно прикусывая нижнюю губу Тэгуна. Тот всхлипывает и понимает, что впервые его помощь зашла так далеко. И впервые же принесла свои сомнительные плоды.       Тэгун чувствует, как его прошивает возбуждением от затылка до самых пяток и понимает, что ещё немного и он попросту не выдержит. Не выдержит и ответит на этот поцелуй, потому что терпеть это одностороннее возмутительное вмешательство не так-то просто. Нужно оттолкнуть, отстранить Воншика от себя. Но одна его рука всё ещё испачкана в сперме, в то время как вторую, как в тисках, держит Воншик. Сомнительный плен, конечно, но только Тэгуну этого достаточно, чтобы сдаться. Он даже начинает тянуться вперёд, выказывая своё согласие, но тут отстраняется сам Воншик.       — Прости, хён. Прости, — шепотом тараторит он, на автомате принимаясь оттирать руку Тэгуна от следов собственного семени попавшейся под руку футболкой. Бережно и быстро. — Я не знаю, что на меня нашло… то есть, конечно, дело в том, что ты меня пытался дразнить, но это скорее моя вина, чем твоя.       — Всё в порядке, — чуть заторможено тянет Тэгун, пытаясь скрыть своё разочарование. И у него это неплохо получается, потому как Воншик вроде бы ничего не замечает и почти не отличается от себя прежнего. — Я, пожалуй, пойду. Нужно поговорить с Хакёном, убедиться, что он не решит поделиться своим открытием с кем-то ещё.       — Я тоже мог бы…       — Нет, я справлюсь и сам. Отдыхай.       Тэгун дружески похлопывает Воншика по плечу и выходит из комнаты. На самом деле, он бы с радостью избежал встречи с Хакёном. Ему просто хочется побыть одному и, наконец, осмыслить всё. Абсолютно всё, с самого начала. Но лидер настигает его неумолимо, всем своим видом намекая, что он тоже хочет участвовать в этом разбирательстве.       И Тэгун бы и рад облегчить свою участь, выговориться, но внезапно нет. Он и слова вытянуть из себя не может, когда Хакён задаёт ему насущные вопросы об увиденном. Его хватает только на то, чтобы сказать, что всё это — личное, и Хакёна совершенно касаться не должно. И лидер, должно быть оскорблённый до глубины души, отступает. Конечно, он может сыпать угрозами об опасности таких отношений для репутации их группы — это особенно чётко читается в его глазах. Но… на самом деле он даже понятия не имеет, о каких именно отношениях здесь стоит вести речь. А Тэгуну абсолютно не хочется объяснять.       Он закрывается в своей спальне и замыкается в себе, чтобы разложить всё по полочкам. И если первые замки оказываются открыты к утру, то со вторыми справиться куда сложнее. Тэгун просто… чувствует себя немножечко прокаженным. И делиться таким с кем-то кажется не самой лучшей идеей. Пытаясь разобраться в собственных ощущениях, он взращивает внутри тяжелую ношу из сомнений.       Теперь он не пытается изучить Воншика. Он скорее его избегает, а тот не навязывается сам, всё ещё чувствуя себя виноватым за прошлый раз. Но жизнь не стоит на месте и недели затишья сменяются мощными концертами, после которых Тэгун невольно вглядывается в чуть напряженное лицо Воншика. Знать, что твоя помощь требуется кому-то и не сметь действовать — ужасно.       Всё решает банальная попойка, организацией которой понемногу, но занимается каждый участник группы. Нет никакого повода или знаменательной даты, есть только желание отдыха и свободное время для вкусной еды, хорошей выпивки и поздних искренних разговоров. Тэгун не знает, случились ли последние у других согруппников, но себя и Воншика обнаруживает в гостиной, где младший слёзно клянётся, что понятия не имеет, как всё дошло до такого.       До Тэгуна только спустя возмутительно долгое — минутное — затишье доходит, что вообще-то Воншик только что признался ему в своих чувствах. Он так и замирает с бутылкой пива на полпути до цели и тупо разглядывает донсена. Смущённого. Пьяного, но не настолько, чтобы не отвечать за свои слова.       И Тэгуну до щекотки в горле хочется рассмеяться. Сказать, что невозможно влюбиться в человека только потому, что он тебе несколько раз помог справиться с проблемой весьма личного характера. Недостаточно такого чтобы кого-то из группы друзей возвести до иного уровня, но… Тэгун вообще понятия не имеет, как подобное происходит. А потому не смеет разубеждать и перечить.       — Прости, если это доставляет тебе неприятности, — только и находится он, отставляя прочь недопитую бутылку. Достаточно на сегодня. Он боится, что если продолжит, то получит полное право вести себя не только пьяно, но и эгоистично, и обязательно поцелует Воншика. Теперь уже вроде как законно, после его-то заявления о чувствах.       — Да ничего страшного, на самом деле, — пожимает плечами Воншик, пока в голове Тэгуна решается глобальная проблема человечества: наглеть или нет. Целовать или да. — Это не так печально как могло бы быть. Ты всегда рядом, я в любой момент могу поговорить с тобой. И этого вроде как достаточно. Правда…       — Правда, что? — Тэгун намеренно придвигается ближе, практически нависая над донсеном. От этого и без того узкий диван вдруг начинает казаться неимоверно тесным. Наверное, Воншик тоже чувствует это, потому что его дыхание сбивается, а голос понижается ещё на тон.       — Потому что я понял, что дело не совсем в концертах. Точнее в них, конечно, но только в том случае, если на сцене есть ты.       Звучит возмутительно мило и Тэгун не знает, куда себя деть. Ну, разве что в объятия к Воншику и хорошо, что тот абсолютно не против. Тэгун понятия не имеет, что ответить на эти слова, и как объяснить Воншику, что насколько ужасен он сам — упивающийся властью над другим человеком. Но он и не пытается, предпочитая довольствоваться невероятным ощущением обладания. И Тэгун думает, что попробовать что-то большее, чем дружеская помощь, даже лучше в этом случае, когда хочется оградить Воншика от чрезмерно любопытствующего Хакёна. И от целого мира.       А что ответить на чужое признание, он абсолютно точно придумает позже. А пока он наконец-то перестаёт контролировать себя и целует Воншика.