Давай приколемся: пройдём по бордюру крыши
Хэ Тянь покачивает ногой над сверкающим ночным проспектом — где-то далеко-далеко внизу слышны сигналы, скрип тормозов — но это, скорее, просто надумано — здесь слишком высоко и слишком ветрено.Будем говорить друг другу голосом потише О том, что будем делать, как придём домой Я буду под тобой или ты подо мной
— Нифига, — Гуань Шань выдёргивает руки из своих штанов грубым движением, толкает Тяня к зеркальной стене пилинькающего золотого лифта. Тот удивленно вздёргивает бровь, «обиженно» надувая губы. — Почему, — канючит. — Ты проштрафился сегодня. Так что моя очередь засадить тебе, — Хэ Тянь хмыкает, но послушно поворачивается под сильным толчком, упираясь лицом в зеркальную поверхность.Чувствует, как Гуань Шань прижимается сзади, трётся своим возбуждением между его ягодиц. Это тоже заводит. Шань нечасто сам берёт его — слишком уж любит ощущение члена в собственном теле, но когда это всё-таки случается, ему свинчивает катушки уже через пару движений: он делает это зло, яростно, по-животному — никакой нежности, только страсть и желание. Царапает грудь, кусает за загривок до крови. И это феерично. Так же, как и всё, что происходит между ними каждый долбаный день, каждую минуту, каждую секунду их сумасшедшей жизни. Они вместе как огонь, вспышка, взрыв — беспощадно, ярко, на мгновение и навсегда.Давай приколемся: как будто светофора нет Пойдём вперёд под колёса на красный свет
— Очень смешно, обмудок, — улыбается Шань, зажмуриваясь под громкие гудки машин. Хэ тянет его дальше, через дорогу, — вокруг визжат тормоза, машины сигналят, люди кричат, огни горят ярко — ярче, чем всегда, красный сигнал на пешеходном переходе надрывно верещит о том, что идти нельзя. — Это же прикольно, — Хэ Тянь крепко сжимает ладонь Рыжего в своей руке, смеётся. Адреналин, напару с сердцем, херачат в ушах, в груди, в крепко сжатой ладони. Тянь оборачивается, подмигивая, его обдает снопом брызг из лужи, от отчаянно визжащей машины — она слетает с дороги, вписываясь в светофор — его переклинивает, истерично мигающий красный сменяется на зелёный, и Хэ Тянь закидывает голову, в голос смеясь: — Зеленый же!Или поедем на автобусе куда-нибудь А денег на билет у нас с тобой как будто бы и нет
— Куда мы едем? — Шань откидывается на сиденье автобуса, устало зевая — сегодня у него была двойная смена, и он просто чертовски устал. Все, что ему хочется — доползти до кровати и завалиться в нее часов на двенадцать. Но этот автобус идёт куда-то прочь из города, так что он стойко готовится к тому, чтобы принять очередную сумасшедшую идею Хэ Тяня. Тянь тоже устраивается поудобнее, закидывает руку Рыжему на плечо, прижимая к себе. Щурится загадочно — и в тёмных глазах скачут черти. — Ты спи, разбужу, как приедем. Они уже минут двадцать взбираются на гору — Шань столько же раз запнулся о тёмные ступеньки, разодрав колени в мясо. Вокруг оглушающе стрекочут сверчки, вековые деревья сильно нависают над лестницей смыкаясь кронами, скрывая звезды и оставляя парочку одну в темноте. — Долго еще? — снова вздыхает Мо, послушно проскальзывая под заботливо отодвинутой табличкой «Проход воспрещен». — Почти пришли, — Тянь хватает под руку, рывком выдёргивая из темноты. Вокруг — бескрайнее звёздное небо, яркое, сверкающее, невозможное. Небольшой старый онсен приютился в углу, вопит надписями «частная собственность» игнорирующим ее нарушителям. — Тут есть кто-то? — шепчет Гуань Шань, снова следуя за парнем. — Только охранник, — ухмыляется в ответ Тянь. — Поди видит уже десятый сон. Если не шуметь, он и не узнает, что мы здесь. Но Шань, конечно, не может не шуметь, когда они занимаются сексом в горячем бассейне под открытым звёздным небом — кричит, и даже попытки заткнуть рот поцелуем не действуют. Но Хэ Тянь и так об этом знал. Он ржёт над его раскрасневшимся лицом, когда всего через пару минут у бассейна материализуется охранник, такой же пунцовый от открывшейся картины. Поднимает руку, показывая ему фак, другою удерживая любовника на месте. Охранник породу признает сразу — захлопывает сведенный спазмом возмущения рот, и уходит, так ничего и не сказав. А Хэ Тянь двигается быстрее — и Рыжий стонет громче.Или напьемся водки и пойдём к твоим родителям Или к моим
Трель звонка выводит из полукоматозного сна. Рыжий чертыхается, разлепляя опухшие глаза, и нащупывает под подушкой телефон — четыре утра. Чертыхается еще раз на грохот в коридоре и тихий голос матери — там кто-то есть: из кровати подкидывает за секунду — он вылетает в коридор, разглядывает растянувшегося в проходе Тяня. У мамы в руках огромный розовый букет — она хмурится, со сна — точь-в-точь, как сам Шань. Бросает взгляд через плечо на сына, улыбаясь уголками губ. — Разберешься? — Шань стыдливо опускает глаза, кивая. Завтра им предстоит серьезный разговор: и с мамой, и с этим пьяным придурком. — Нет-нет, постойте! — Еле ворочая языком обворожительно улыбается с пола Тянь. — Я бы хотел порп. попр… попросить руки вашего сына. — Он достает из кармана пиджака коробочку с кольцом из белого золота. — Если вы благ… благословите нас… — Да, да, — мама фыркает махая рукой на Хэ. — Благославляю, только больше не заваливайся посреди ночи. Она уходит на кухню поставить цветы, подмигивая сыну, который себе чуть нос не сломал фэйспалмом от внезапных — привычных, — закидонов Хэ. Тот пытается привстать над полом на одно колено, смотрит на Рыжего расфокусированным взглядом. — Мо Гуань Шань, — прочищает горло. — Ты самое волшебное, что случалось со мной в жизни. Ты — её смысл. Выйдешь за меня? Рыжий краснеет от смущения и напряжения. Нервная икота Хэ Тяня и мелькающая за аркой в гостиную мама, прикрывающая ладошкой рот — только еще больше нервируют. На стене громко тикают часы, в соседнем дворе заливается лаем собака. — Ладно, — бурчит он, разворачиваясь и направляясь к себе в комнату. Чувствует, как уши полыхают огнём. Как и всё внутри. Они лежат в обнимку на узкой кровати Шаня и Хэ Тянь что-то неразборчиво мурлычет ему в шею, обдавая убойным запахом перегара. — Какого черта было так нажираться, придурок? — Ворчит Рыжий. — И какого черта ты решил разбудить мою мать посреди ночи, если из кожи вон лез чтобы понравиться ей? Хэ Тянь слюняво целует в ключицу, проводит языком по ямочке, поднимая стайки мурашек. — Понравлюсь еще раз. А если бы я пришел в нормальное время, вы оба могли бы лишний раз задуматься об этом. — И что? — хмыкает Шань. — Думаешь чей-то ответ изменился бы? Хэ Тянь молчит, натужно сопя. — Я очень переживал, — шепчет, видимо, надеясь, что Шань не услышит его. Но он слышит и снова заливается краской. — Не изменился бы, придурок, — целует черную макушку, чувствуя как кости натужно скрипят в его мощных объятиях. — Спи.Давай в аптеке купим сотню презервативов И подарим их всем некрасивым
— Ты думаешь они оценят? — Хэ Тянь закидывает голову и ржёт, как припадочный. — Чженси же с ума сойдет, когда подарочек распакует. Мо Гуань Шань старательно хмурит брови, делая вид, что ничего необычного не происходит. Девушка в подарочном отделе недоверчиво косится на них, но не может заставить себя отказаться от блестящей, словно только что отпечатанной пятидесятиюаневой бумажки, и старательно упаковывает в безумно ярко-розовую праздничную упаковку несколько десятков пачек презервативов, сложенных аккуратной стопкой. Алкоголь все-таки бьет в голову и Шань слегка отклоняется, опираясь на заботливо подставленное плечо: — Конечно, — доверительно шепчет. — Им давно уже пора перейти на следующий этап. А то так и будут ходить вокруг, да около. — Ты такой заботливый! — Тянь ловит зубами покрасневшую мочку и слегка прикусывает её. — Им просто не может не понравиться… Он запускает руки под футболку Рыжего, и продавщица шокированно сверкает глазами, но ничего не говорит. Это ее не касается: для нее есть только конкретная задача и призывные пятьдесят юаней. Шань бьёт парня по рукам, смущаясь, но уже скорее по инерции: Хэ Тянь взрастил в нём какое-то подобие помеси пофигизма и эксгибиционизма — и ему действительно последнее время все равно, если кто-то видит их проявление нежности или любви. Как тот пунцовый охранник в онсене. Рыжий фыркает и Хэ Тянь заинтересованно вглядывается в его глаза — но он лишь качает головой в ответ. Ну уж нет, Хэ Тянь, пока слишком рано рассказывать тебе о том, что ты сделал меня таким же сумасшедшим. Слишком рано признаваться, что мне это нравится.Давай приколемся: как будто потеряли память И что друг друга не понимаем и впервые видим
— Скучааал? — Хэ Тянь прижимается со спины, опаляя затылок дыханием — волоски сразу же встают дыбом, разгоняя вокруг стайки мурашек. Внизу живота болезненно ноет — он слишком соскучился за эти пару дней, но слишком просто будет откинуться назад, погрузившись в эти объятия без остатка. Гуань Шань отстраняется, сжимая в руке кухонный нож, недоверчиво щурится: — Ты еще кто? Хэ Тянь смеется, распахивая объятия: — Шутишь, Малыш? Неужели думал, я поверю, что в какой-то из вселенных ты сможешь меня не узнать? — он тянет руки ближе, но Шань предусмотрительно — и опасно — взмахивает ножом — на кисти Тяня проступает ярко-алая полоса. — Не подходи! — шипит Шань, — и сейчас он как будто бы даже правда похож на старого-старого Шаня из школы, когда их отношения только начинались, когда эти ненормальные чувства еще только начинали зарождаться. Хэ Тянь озадаченно смотрит на глубокий порез на руке — наверное должно болеть, или щипать, но болит и щиплет где-то не там — где-то под рёбрами, ярко и ядовито. Обидно. — Шань, — он разводит руками, на минуту выбитый из колеи: кровь стекает по приподнятому запастью к белоснежной идеально-выглаженной рубашке, капает яркими разводьями на пол. — Я же… я твой… господин. Гуань Шань фыркает, разбиваясь своей псевдосерьезностью о такие же тупые шуточки Тяня. — Не поверил значит, — он позволяет обнять себя, чувствуя, как кровь из порезанной ладони пропитывает футболку на спине — мокро и липко. — Конечно, — усмехается в поцелуй Тянь. — Ни в одной из вселенных, я же сказал.А вечером в кино на самый дерьмовый фильм
Порезанное запястье болезненно пульсирует, и это в какой-то мере заставляет оставаться в неком подобии сознания — потому что вокруг темно, только глупая болтовня актеров доносится с экрана, но Хэ Тянь вытащил его сюда не для того, чтобы смотреть этот идиотский фильм. Да и неужели остальные несколько человек в кинотеатре действительно пришли посреди ночи ради просмотра кино? Хэ Тянь невесомым движением соскальзывает с кресла, вставая на колени в проход. — Что ты… — задыхается шепотом Гуань Шань, но затыкается, громко, со свистом выдыхая, стоит губам Хэ Тяня сомкнуться на его члене. — Тя-ань, — тянет протяжно и это как бальзам на сердце, дополняет картину ликования, взрывающуюся внутри Хэ Тяня от ощущения того, что член Гуань Шаня в секунду приходит в боевую готовность и болезненно пульсирует у него во рту.Да к чёрту оно всё пошло, к чёрту этот мир
Шань всхлипывает-стонет в голос, совершенно забывая о том, что они в кинотеатре и изливается прямо в рот Хэ Тяня. Тот сглатывает, шестым чувством ощущая взгляды зрителей, обращенных к ним. Забавно, что его-то не видно из-за кресел, зато вот Шань через пару минут отойдя от оргазма, полностью прочувствует неловкость собственного крика. И это просто завораживает.Давай крикнем в окно всё, что мы думаем об этих людях
Телефон разрывается вибрацией: он лежит на тумбочке, так что она волнами раздражения вторгается в сонный мозг. Под руками успокаивающе вздымается горячая грудь. Хэ Тянь все-таки разлепляет один глаз, пытаясь сообразить, что и кому может быть надо от него в такую рань — хотя на улице уже нещадно палит полуденное солнце. — Тянь, — хрипит горячее тело. — Выруби свой чертов мобильник. Вчера было безумно хорошо, они трахались почти до утра, и уснули, фактически, всего несколько часов назад. Хэ Тянь неохотно выпускает из рук любимое тело, поворачиваясь, хватает с тумбочки ненавистный телефон. «Отец» — горит на зажженом экране и Хэ Тянь раздраженно сбрасывает, искреннее осознавая, что одним звонком он не отделается.Давай рядом проснёмся, а вставать не будем
— Чего тебе? — Гуань Шань сжимается от настойчивых поглаживаний между ягодиц. — Дела, дела, — хмыкает Тянь. — У нас совсем мало времени. Гуань Шань поворачивается, подминая под себя тело любовника, седлает его, обхватывая коленями бедра. Трётся своим возбуждением о его. — Ну, тогда не будем терять времени, — голос все еще хриплый со сна и вкус такой же, когда он целует — сразу глубоко, ярко, остервенело. Чен «вежливо» предупредительно звонит в дверь, открывая её своим ключом в тот момент, когда они бурно кончают, ловя ртами стоны друг друга. Он проходит в квартиру, брезгливо морщась от стоящего в воздухе запаха. — Собирайся бегом. Отец хочет тебя видеть в ближайшие полчаса. Иначе… Что «иначе» Тяня не интересует — но он послушно выскальзывает из тела Рыжего, небрежно обтирается попавшейся под руку футболкой, отбрасывая в сторону, чем вызывает еще одно кривляние на вечно каменном лице брата. — Что такое, Чен? Я одеваюсь, — он натягивает помятые брюки, вчера впопыхах сброшенные, и валяющиеся в непотребном виде на полу, прямо на голое тело, и такую же рубашку, которая обнаруживается за диваном. — Ну всё, я готов ко встрече с твоим папашей. Чен бросает презрительный взгляд на вытягивающегося на смятых простынях Шаня. — Он и твой «папаша», — поджимает губы, выходя из квартиры, громко хлопая дверью. — Заеду за тобой после твоей работы, — Хэ Тянь склоняется над разгоряченным телом, целует, восторженно отмечая, как при поворачивании Рыжего на бок, из его задницы стекает его собственная сперма. И это так чертовски заводит. Снова.Давай угоним тачку и подарим её школьникам
— Чо за тачка? — Рыжий юркает на переднее пассажирское сидение, со смешанными завистью и восторгом оглядывая огромную сверкающую приборную панель наимоднейшей черной ауди. Трётся, восторженно присвистывая, о скрипучие кожаные сидения. Кожа на них словно в тысячу раз глаже, моложе и дороже, чем кожа самого Шаня. — Отец выделил для «рабочих» дел, — кривится Хэ Тянь. — Нравится? — Слишком пафосная, — фыркает Шань, уставляясь своими горящими глазами с расплясавшимися там чертями прямо в душу. — Просто бесит. — Разобьем ее? — Тянь ловит посыл, лыбится искренне: не как давным-давно, ухмыляясь одними губами, — а по-другому, широко, сверкая глазами и своими белоснежными, ровными, словно у породистой псины, зубами. — Чуть позже, — Шань отстёгивает свой ремень безопасности, и Хэ Тянь послушно паркуется под ближайшим знаком чего-то там, отодвигая сидение назад и позволяя Шаню переползти к нему на колени. — Согласен, — усмехается в его губы, стаскивая мешающую одежду. Они укладывают спёртый с ближайшей стройки кирпич на педаль газа, выпрыгивая из нее вместе — вдвоем, за десяток секунд до того, как машина, стоимостью в квартиру в центре города, с грохотом врезается в стену, взрываясь клубами искрящего огня. Локти и колени ощутимо саднит, и он, кажется, неплохо приложился рёбрами об асфальт, но рядом истерично ржёт Шань, и, черт, если это не очередной лучший момент в его жизни — то в ней просто нет смысла.Давай приколемся, давай приколемся Как будто умерли мы в один день Напишем на стене кровью какую-нибудь хрень
— Что делаешь? Хэ Тянь привстает на локте, с интересом разглядывая, как Шань что-то старательно выводит красной краской на белоснежных стенах дизайнерской квартиры дяди. Приглядывается внимательнее: не краской — повязка на ребрах пропиталась кровью — он вчера приземлился чуть менее удачно, прокатившись по битому стеклу — и сейчас, судя по всему использует именно ее. — Бесит, как у тебя здесь уныло, — хмыкает рыжий, поворачиваясь вполоборота, и открывая обзор на огромную кровавую надпись «улы…» — Что еще за «улы»? — хмыкает, вставая и направляясь к парню. — Тут должно было быть «улыбнись», но краски не хватает, — смеется Шань и Тяню кажется, что как-то упустил момент, когда он стал таким же сумасшедшим, как и он сам. — Башка кружится. — В следующий раз допишем, — Хэ Тянь подхватывает любовника на руки, относя обратно в кровать. Кладет аккуратно на подушки, сразу окрашивающиеся в кровавый. И улыбается.Давай приколемся хотя бы как-нибудь Хотя бы пять минут, и люди не поймут Да на*** пусть идут, я не держу их тут Мне плевать, что обо мне подумают
Хэ Тянь лежит рядом, разглядывая, как закатное солнце путается в ресницах и волосах Шаня, и не может насмотреться им. Склоняется ниже, вдыхая его запах — и не может надышаться. В какой момент его жизнь стала такой яркой, такой безумной? Идиотские замашки скучающего малолетнего мажорчика, пойманные в ловушку этого рыжего сумасшествия и отзеркаленные им. Тянь знает, что Шань пытается скрыть, что такой же чокнутый, как и он сам. И это чертовски мило и забавно — потому что Шань лежит на его кровати, перевязанный чистыми бинтами, на стене красуется кровавая надпись, а на пальце — кольцо из белого золота. Тянь наклоняется, переплетая пальцы, поднимает ладонь Шаня к своему лицу, прикасаясь губами к ободранным костяшкам. — Ты сумасшедший, — шепчет. Рыжий шевелит губами во сне и сердце в груди снова даёт перебой. Господи, какой же он охренительный.А иначе в дурдом упрячут Смирительную рубаху напялят и никак иначе А пока люди воюют и делают детей Давай приколемся
— Что ты им сказал? — Шань переодевается из больничной одежды в чистую — прямо в коридоре. Шастающий вокруг персонал удивленно косится на них, но им уже давным-давно все равно. В этом мире они уже давно только вдвоём. Хэ Тянь ухмыляется, прикуривая сигарету прямо здесь — в коридоре психиатрической клиники. Администратор за стойкой возмущенно ловит ртом воздух, прочищает горло, визгливо орёт: — Мистер Хэ! Здесь не курят!!! Тянь не обращает внимания. — Использовал влияние своего семейства, так сказать. Шань фыркает: — Так они же меня сюда и упрятали. — С нетерпением жду момента, когда они узнают. Прикол, правда? — Тянь встаёт, закидывая руку на плечо любовника. Жмётся ближе, зарываясь носом в жёсткие волосы. — Я скуча-а-л, — тянет. — Я тоже скучал, — смущается Рыжий, но смотрит прямо в глаза, засасывает в их топлёный солнечный шоколад. — Чем займёмся?Вся суматоха, мне давно по*** С тобой мне хорошо, без тебя плохо Мы живём, как лохи, как крысы лабораторные Подчиняясь чьим-то устоям, законам
— Скоро твоему папаше надоест лезть к нам? — они идут рука об руку по полупустой больничной стоянке. Рыжий потягивается, похрустывая суставами — за несколько дней в психушке он только ел и спал, тело расслабилось вконец. Хэ Тянь задумчиво затягивается сигаретой, выпуская белёсый дым в алеющее вечернее небо. — После сегодняшнего, полагаю, будет думать лишний раз. Рыжий ёжится от прохладного ветерка, подныривая под заботливо подставленную руку любовника: — Ты говорил он связан с мафией. Меня потом не найдут на дне ближайшей реки расчлененного и грустного? Хэ Тянь фыркает: — Не посмеет. Часть с подобными угрозами мы прошли уже давным-давно. А почему тебе будет грустно? — Не хочется умирать без тебя, — такое обычное признание. Пробирает до костей, царапает глубинные струны души. Кружит голову откровенностью. — Ты чудо, — Хэ прижимается еще ближе, целует в висок. — Согласен, в жизни без тебя тоже не будет смысла.Давай приколемся, мне этого не хватало Серость дней достала, забав мало Давай приколемся. Сидим, ничего не делая Займёмся делом, займёмся делом
Они наслаждаются друг другом каждую минуту, каждую секунду каждого грёбанного дня. Любуются звёздами посреди Великого канала, лежа в стыренной у берега лодке. Занимаются сексом в ней же. Валяются сутками в кровати в тысячный, миллионный раз изучая губами тела друг друга. Обсуждают гипотетические планы на гипотетический отпуск в разных странах. Обсуждают страхи и мысли друг друга. Делятся всем, отдавая себя без остатка, выворачивая души, перепутывая, сливая их в одно целое. Их жизнь, их любовь — мгновение и бесконечность.Давай приколемся: в порнухе снимемся
— Убери… Камеру… мудилааа… — стонет Шань, отворачиваясь от мигающего красного огонька. Что такое, Рыжий, мы же вроде уже давно прошли все стадии твоей стыдливости. — Ну, уже нет, — Хэ Тянь поднимает его, раскрывая прямо на камеру — одной рукой обнимает за грудь, второй лаская возбужденную плоть. — Да и непохоже, что тебе не нравится. Еще одно бесценное воспоминание в копилку только для них двоих. Глупое, банальное, но такое чертовски правильное.Давай накуримся прямо на крыльце отдела Заботясь лишь о том, чтобы фольга не прогорела И на ментов потом посмотрим крайне удивлённо Мол мы не знали, что это противозаконно
— Напомни, зачем мы это делаем? — хихикает Шань, затягиваясь косяком за углом полицейского участка, из которого их только что выпустили под залог. Тянь тоже смеется: расширенные зрачки затопили всю радужку чёрным, такой бесконечный, безумный взгляд. — Папаша хочет передать мне руководство частью компании. — Ии? — тянет Шань, утыкаясь на свои ладони, залипает на красиво поблескивающее кольцо. — У нас будет много денег. Это «у нас» так приятно дерёт по затопленному эйфорией и туманом мозгу, что Тянь рывком оказывается рядом, сжимая Рыжего в своих руках. Ласкает спину, поясницу, нежно проходясь по расслабленным мышцам. — Тогда мы не сможем видеться так часто, как сейчас. Не хочу упускать ни минуты с тобой.Давай приколемся: в рулетку русскую сыграем Но так чтоб не один, а шесть патронов в барабане Давай приколемся, на осечку понадеемся Вдруг повезёт и мы с тобою всё же не застрелимся
Они сидят в прокуренном баре, больше похожем на наркопритон — вокруг валяются ярко раскрашенные женщины, пьяные мужики что-то пьяно орут друг на друга, размахивая оружием. Шань болтает ногами в воздухе, сидя на коленях любовника боком. — Эй, вы чо, пидоры, что ли? — лысый и уродливый бугай хлопает массивными ладонями по столу — стаканы с неопределённым пойлом звенят. Хэ Тянь лыбится, косится на часы — стрелка перескакивает на десять вечера. Он соскальзывает под стол вместе с Гуань Шанем, подминает его под себя, целуя: дверь срывает с петель, над головой разносятся выстрелы. Толстяк опадает тяжёлым кулем рядом, смотрит удивленно распахнутыми стеклянными глазами. — Пидоры, — согласно отвечает ему Рыжий, в то время как вокруг разносятся вопли и крики: «охранное агентство» Хэ старшего решило вычистить этот наркопритон всего пару дней назад, но много ли времени нужно на то, чтобы добровольно шагнуть в извергающийся вулкан, насладиться зрелищем, так сказать. Заявить о своей позиции.Давай представим, что у нас есть крылья И что мы сможем полететь, если поверим сильно А взлётной полосой пусть станет крыша небоскрёба И пусть о нас напишут в статье про пару долбо**ов Взявшихся за руки, чтобы вместе разбиться С ума сошедших и себя вообразивших птицами
Хэ Тянь покачивает ногой над сверкающим ночным проспектом — где-то далеко-далеко внизу слышны сигналы, скрип тормозов — но это, скорее, просто надумано — здесь слишком высоко и слишком ветрено. Шань стоит сзади — ему немного страхово подходить к краю, но с другой стороны слишком манит тот факт, что Тянь там один, на краю этой опасности. Он осторожно подкрадывается, вставая за спиной парня, легко касается коленями плечей — и Хэ Тянь отклоняется назад, пугая — обхватывает одну из ног руками, целует внутреннюю сторону бедра над коленной чашечкой. — Испугался? — смеется. Гуань Шань прижимается ближе, позволяет обнимать себя именно так — когда не остается ни одного вздоха в груди, когда весь мир взрывается и сжимается одной единственной вспышкой в него — в Хэ Тяня, сидящего сейчас в его ногах, нежно поглаживающего, смотрящего бездонными одержимыми черными глазами. — Нет, — отвечает. Хэ Тянь улыбается — а ему почему-то вообще не смешно. Все эти предупреждения брата, угрозы больного папаши — господи, да какое это вообще имеет отношение к ним? Разбирайтесь со своими предвзятостями, стереотипами и преубеждениями где-то в другом месте. Здесь и сейчас есть только он и Тянь и всегда — всегда! — были только они. Он присаживается сзади — высота все-таки до сих пор немного пугает — обхватывает своего парня коленями, чувствует грохочащее от адреналина сердце под ребрами. — Я так безумно люблю тебя, ты же знаешь, — это даже не вопрос, просто утверждение. Хэ Тянь оборачивается через плечо, вплавляясь в любимое лицо. — Знаю, — Шань улыбается в ответ, чувствуя, как снова пропитывается его безумием. Сегодня оно другое, такое, что горечью оседает на корне языка и где-то под ребрами, что грохочет в ушах, а потом — неожиданно — взрывается фейерверками. И он сейчас тоже хочет взорваться фейерверками, но сзади только запертая дверь крыши, которую — еще пара минут и точно выломают, а впереди — только тёплое, родное тело и сверкающая пропасть. Тянь откидывается назад, прижимаясь ближе, обжигает своим телом, доверительно хрипит в ухо: — Без тебя это все не имеет смысла, — он целует и по телу искрами расходится волнение — слишком сильно, слишком ярко. У них вообще все слишком «слишком». Но у них все еще есть выбор. И они делают его вместе: шагают в пропасть чтобы взорваться одной яркой вспышкой, одним фейерверком.Наши с тобой портреты будут во всех газетах Мы станем знаменитыми. Жаль, что посмертно
Рука Шаня вывернута под неестественным углом и он шипит, пытаясь привести ее в нормальное состояние. — Мы придурки, — ржёт Хэ Тянь. — Забыл, что в Китае каждый четвертый норовит спрыгнуть с крыши, и всё предусмотрено. Страховочная сетка раскачивается от порывов ветра и возящегося Шаня, и он пытается подползти к нему ближе. Сжимает в объятиях, впиваясь в губы, слушает бешено колотящиеся в унисон сердца.Журналисты решат, что мы с тобой адепты Какой-нибудь нелепой секты, по*** на это
— Смотри, — Шань развалился в кресле, закинув одну ногу на спинку, попивая горький кофе и осторожно орудуя перевязанной рукой, переворачивает страницу газеты. Тянь выходит из душа, вытирая отросшие волосы полотенцем: капли стекают по оголённому торсу, заставляя Рыжего на секунду отвлечься от чтива, залипнув. Хэ Тянь ловит его взгляд, растирая холодную каплю по тёмному напрягшемуся соску. Шань фыркает, отворачиваясь, и Тянь снова смеется, усаживаясь рядом с ним, подныривает под руку с газетой, чуть не окатив себя горячим кофе. — Пишут, что в планах великого семейства Хэ перестановки, и вступление младшего сына в права на владение компанией отложено на неопределенный срок. Похоже твой папаша смирился. — Это же прекрасно, — Тянь целует горькие от кофе губы. — Это значит, что у нас еще целая куча времени только друг на друга. — Я, вообще-то, работаю, — улыбается рыжий, но газета и полупустая чашка с кофе уже летят на пол.Просто давай приколемся, весь мир — один большой прикол Где дураки смеются над делами дураков Давай приколемся
— Я говорил, что люблю тебя? Что ты — весь мой мир. Шань прижимается горячим ото сна телом, ближе, еще ближе, буквально вдавливается в Хэ Тяня, пытаясь слиться с ним в единое целое. — Нет, — хрипит Тянь, усмехаясь. — Это я говорил. — Да какая разница, — бурчит Рыжий, скользя руками по телу, распаляя, разжигая ни на секунду неутихающий огонь еще сильнее. И действительно — какая разница? Они уже давным-давно стали одним целым, разделив на двоих одну любовь, одну страсть, одно безумие. Одну одержимость.