Now take me home

Хосок не может точно сказать, когда всё началось, когда появилось это необъяснимое желание постоянной нужды смотреть в глаза напротив и искать в них свое отражение, пытаться доказать самому себе, что нет ничего особенного в том, что ему хочется ежеминутно рассматривать эти блестящие омуты и самозабвенно тонуть в них, как в болоте, на дне которого чёрная, непроглядная тьма и полная неизвестность. Он склоняет голову набок, опускаясь ниже, и изучает, рассматривает, с каждым разом удивляясь всё больше тому, что оторваться невозможно, сколько бы не смотрел, не запоминал и не откладывал образ в своей голове. Хосок следит за тем, как зрачки напротив бегают от одной строки, наверняка, интересной книги, к другой, и как они загораются интересом, переворачивая страницу тонкими, изящными пальцами, оглаживая белые, пахнущие чем-то приятным, как только берёшь в руки новое печатное издание, лежащее на полках книжных магазинов или библиотек, пока никем не тронутые листы. Хёнвон сидит по другую сторону стола, читает, и его губы дрожат в предвкушении, а позже он улыбается так, что глаза превращаются в щёлочки, так невообразимо тепло и нежно, что Хосоку перехватывает дыхание и он без труда замечает, как начинает влюбляться не только в искрящие любопытством глаза, но и в чуть приподнятые брови, когда Че сосредотачивается, надутые матовые губы, когда тот пытается снова так широко не улыбаться маленьким человечкам в бумажном переплёте, лёгкий румянец на щеках и милое безобразие на голове, вместо привычной укладки. Шин Хосок не скажет, не найдёт ответа, потому что его, кажется, совсем нет, так же, как и причины, наверняка. Просто однажды, не имея никаких целей или мотивов, он, пытаясь расслышать то, что говорит ему его давний друг, чуть нагибается ниже, но вдруг его глаза резко распахиваются, заставляя замереть на месте, так же затаив дыхание и всматриваясь в давно изученные черты с каким-то новым, не привычным самому себе интересом. Тогда Хёнвон начал что-то громко говорить, выплёскивать свои эмоции, делясь впечатлениями о том, что натворил главный герой прочитанной им истории, а Хосок так и остался стоять в прежнем положении, совершенно безвольным и потерянным, в оцепинение, не сумев отогнать от себя мысль о его потрясающе красивых глазах. Было ли это как вспышка, или же резкое осознание того, что он тонет? Ответа нет, а Хосок и не пытается найти его, крепче хватаясь за чужие руки в надежде не остаться на дне одному. Че укутан в тёплый плед, и Хосоку даже со своего места видно, насколько он мягкий и пушистый, одна рука парня греется о большую, дымящуюся ароматными травами кружку с чаем, что вмиг захотелось прижать её к себе, делясь теплом и перебирая тонкие пальцы в своей ладони, а другая удерживает книгу. Он настолько погружен в свою вселенную, что буквально ничего не замечает, давая возможность другу рассматривать себя с новых, давно забытых сторон. Хосок радуется внутри себя тому ощущению их близости, что в любую минуту можно было дотронуться, осознавая, что это реальность, а Хёнвон сидит прямо перед ним, а не за сотни и тысячи километров, как было прежде. — Думаешь, я не вижу, как ты прожигаешь меня своим взглядом? — от внезапно чуть хрипловатого голоса парня, явно из-за простуды, по телу Хосока проходит необъяснимая дрожь. Хёнвон откладывает книгу и протирает глаза, сняв очки в круглой оправе. — Ты пьёшь лекарства? Я привёз кое-что из Америки, болеть с наступающей зимой нежелательно. — Самое главное, что ты привёз себя. — парень усмехается растерянности на лице Шина, и встаёт со своего места, намереваясь приготовить им новую порцию чая, потому что кружка Хосока давно пуста. Последний хочет помочь, но его телом вмиг овладела такая странная тяга, не поддающаяся никаким рычагам тормоза, когда тот увидел хрупкую фигуру возле себя, что, решив не оказывать сопротивления своим желаниям, он обнимает Хёнвона со спины, вжимая в себя маленькое тело и наслаждаясь запахом свежей лаванды. Че слабо вырывается, и Хосок жалеет о своём порыве слишком быстро, а после не может поверить в то, насколько счастлив чувствовать, что его обнимают в ответ, развернувшись и, крепко сцепляя руки за шеей, прикасаясь холодным носом к разгорячённой коже, так нежно и аккуратно щекоча своими мягкими волосами и что-то еле-разборчиво бормоча. — Ты не поедешь снова учиться туда. Не пущу. Пятнадцать лет дружбы плечом о плечо просто так не забываются, и я чуть-ли не потерял тебя насовсем, если бы не заболел на этих чертовых каникулах, если бы у тебя наконец не появилось свободное время. — Хёнвон поднимает голову, вглядывается такое родное лицо перед собой, проклиная все эти мониторы компьютеров и смартфонов, потому что они врали ему столько времени, ведь Хосок на самом деле в миллион раз красивее, — Мне мало видеозвонков раз в неделю и коротких сообщений между твоими перерывами, а если быть честным до конца, то мне чертовски мало тебя в моей жизни. — внутри что-то туго сжимается из-за глаз, в которых стоит одна мольба, кажется, сделай Шин один неверный шаг назад, она сорвётся с обрыва и разобьётся на кусочки маленьких, острых слёз, но Хосок не разочаровывает снова, не перекидывает эту боль на одного, обнимает крепче, глуша старые обиды, впервые заботится о ком-то, кроме себя и, закрыв дверь в прошлое, вешает стальной замок, отдавая ключи в руки одного и единственного, кому можно было доверить всё и даже больше. Хёнвон с упоением наблюдает разрушение своей вековой бравады, где камешка на камешке не остаётся с каждым новым вдохом сладких яблок, что вечно излучал его… друг? Тот, кого он любит вот уже достаточное количество лет? Че даже считать не осмелится. Мальчик с потрясающей улыбкой, когда-то защитивший его во дворе от хулиганов, укравших его игрушки, и связавший их судьбы навечно? Хёнвон решил, что возводить стены снова не стоит, строить обиды из-за того, что Хосок выбрал будущее, — действительно того не стоит, когда ему наконец удалось показать свои слезы тому, от кого пытался столько времени их спрятать. И становится в разы легче, груз, окольцевавший его плечи, спадает, потому что Хосок понимает. Притягивает ближе, достаёт салфетки, капли в нос и жаропонижающее, сидит у его постели до утра, читает книгу и целует лоб, оправдывая это проверкой температуры. Обещает никогда больше не оставлять его с разбитым сердцем, даря взамен своё. Он уходит, и Хёнвона на миг хватает паника, уверяющая, что всё, что произошло на этой маленькой кухне — очередной сладкий сон, придуманный его тоскующей фантазией на досуге, он шарит руками возле себя, но не находит никого, кто мог бы согреть его. Становится страшно даже представить Хосока вновь на трапе у самолёта, грустно улыбающегося и махающего на прощание своей широкой ладонью. Хёнвону раньше постоянно снилась именно эта сцена, эпизод в его жизни, который он ненавидит и по сей день, шлёт проклятия, не хочет возвращаться туда, откуда начались бесконечные тревоги. Ему боязно, но простуда настолько отняла все силы настолько, что даже открыть глаза — уже подвиг, не то, чтобы двигаться. Проваливаясь в сон, ему кажется, что его одеяло пахнет Хосоком, как всегда было раньше. Тогда, когда всё вокруг хранило в себе частичку души самого Хосока, даже будучи в доме Хёнвона. Всё, чего касался Шин — оживало в глазах Че, и продолжало цвести даже в самые лютые холода. Например, — как сердце Хёнвона. Только благодаря этому надежда на возвращение старого друга не угасала ни на минуту, ведь никто прежде не забирался прямо под грудную клетку и не заставлял легкие обрастать плющом, мешающим спокойно дышать. После часа жутко беспокойного сна Хёнвон распахивает глаза и сразу натыкается взглядом на широкую спину Хосока, который, только придя с магазина, — что доказывают мокрые от снега волосы, раскладывает на тарелку свежие и безумно приятно пахнущие маффины. Везде эта чёртова Америка, усмехается Че, но наконец-то с облегчением выдыхает. Его руки ощупывают рядом с собой кофту Шина, на инстинктах прижимают ближе к себе. Вот оно — ощущение присутствия во сне Хосока, его запах. И губы непроизвольно растягиваются в тихой улыбке, от чего-то сразу дрожат, душа рвется подорваться с места, а тело болит от дикой простуды, но всё это в миг меркнет перед невыносимым желанием почувствовать Хосока прямо сейчас рядом, близко, хотя-бы на расстоянии протянутой руки — и то, уже бесконечно радостно. Перенося бьющий в голову пульс и ломоту в костях, Хёнвон встает, кажется, со скоростью чертового света, и падает в руки Хосока. Тот смотрит с волнением, но ясным пониманием, крепче обвивает тонкую талию и так же надёжно и бережно прижимает к себе. — Мне больше некуда идти, ты — мой дом. Так что сейчас отведи меня домой, я больше не выдержу. — хриплым, словно на грани истерики голосом произносит Хёнвон и с отчаянием впивается в мягкие губы напротив, получая такой же отчаянный ответ. Впервые слезы из глаз омывают поцелуй счастьем, а не горечью и обидой.