открытые окна и молчание потолков

- Ещё десять кругов! Давайте без нытья мне тут, бойцы хреновы, - командир привычно сдвинул брови и бурчал со своего возвышения, пока одетые в форму хмурые рожи устало смахивали пот с затылков. Зыркали на Укая злобно, но молчали - себе дороже, наряд вне очереди никто не хотел получить. Хината считал своих товарищей слабаками. Или просто не понимал. Как будто их заставляли идти в эту академию. Хотя, может и заставляли, откуда ему знать. Хинату даже выпинывать из дому не пришлось, сам собрал вещи в сумку, засунул бутерброд в зубы и выпорхнул в прекрасную военную жизнь, что-то пробурчав на прощание матери с отцом. Они этого никогда не одобряли, в семье не без урода - свалился на голову учёным дуралей с детством в жопе и решил поцеловать винтовку вместо невесты на свое совершеннолетие. Непонятно, когда это всё началось. Может, виной тому были утренние мультики про супергероев, на которые Хината, юный и конопушчатый, пускал и слюни, и слёзы, а, может, тот раз, когда он по дурости полез защищать местного козла отпущения перед взрослыми дядьками. Не такими уж и взрослыми, на самом деле, но старшеклассники всякой мелочи типа пятиклассников казались небожителями и якудза в одном лице. Лицо пацана, которого якудза умиленно опускал в унитаз непонятно за какие грехи, выражало боль и с тем же вместе невероятных размахов смирение: со старшеками было принято не бодаться. Проблем никому не хотелось. Но в голове Хинаты трубили трубы Человек-паук и Могучие Рейнджеры, а мозги не желали совершать фрикции извилинами, и Шоё подумал, что думать как раз не надо - лучше действовать. И встал в стойку в дверях туалета, задрал подбородок так, что видны были бы сопли, и кашлянул, обозначая своё присутствие. Он хорошо запомнил, с каким выражением презрения к его умственным способностям посмотрел на него нырятель в унитаз и противный хруст носа, смявшегося под кулаком. Нос склеили, дело замяли тоже, а Хината потом месяц светил гипсом на роже и вышагивал так гордо, что чуть ли не цокал жеребцом. Он же дерзнул бросить вызов якудза, он же теперь герой, пора было расчищать полки для наград и готовить речь. Через год Хината понял, что был необыкновенно туп: за этот год прибавилось и синяков, и больничных - а также гипсов. Хината подумал, что делал что-то не так, и решил записаться в спортзал. Оттуда его чуть ли не силом выкинули после третьего падения штанги на бледную шею - слушать советы Шоё отказывался наотрез и лез к серьезным весам, не считая достойным начинать с малого. Потянутая спина и вылезшая грыжа имели другое мнение, как и его родители. Хината лежал пластом в своей кровати и смотрел на отсвет ночных фонарей на потолке, когда решил во что бы то ни стало не разочаровать нарисованных качков. И катись здравый смысл, куда захочет. С его дыхалкой ему светила в армии только почетная должность уборщика, поэтому Хината начал бегать по утрам. Мать провожала его недоуменным взглядом, отец ворчал что-то про пять утра, а Хинате было абсолютно, до звезд в глазах наплевать, и он несся навстречу зелёной форме сквозь дождь и слякоть и одышку: в первый раз он свалился, не дотянув и до двухсот метров. Но одышка могла идти в жопу, не с тем связалась. Левой, правой, нога вперёд, затем другая, это было проще некуда, даже мозгами шевелить не надо, и чего эти придурки дуются? Хината глянул на командира - тот воззирал на кадетов со своего холма и усиленно метал воображаемые молнии, так, чтобы прямо в мягкое место ударило, разогнало, подкинуло... Они бежали уже второй час, все выглядели и пахли как загнанные лошади, хотелось пить, спать, заехать кому-нибудь по роже, просто так, должны же быть радости в жизни. Хината сверкал глазами, дышал, как порнозвезда, пока его бедра дружно митинговали против подобного мазохизма, но что они могли понимать, эти бёдра, у них и мозгов нет. Витало мнение, что мозгов не было и у Хинаты, с первого дня он проявлял нездоровый энтузиазм, когда дело касалось внеуставной нагрузки, профилактических отжиманий, на которых Шоё свалился в собственную лужу пота, и прочих потех из разряда садо-мазо. Громыхнуло небо, и недовольство, витающее над стадионом, можно было почти потрогать. - Веселее, веселее, вот и остыните, - подбадривал Укай с каким-то нежным садизмом. Дождь забарабанил нещадно, затекал за шиворот, приятно охлаждая кожу, скользил по лицу, капал с ресниц. Штаны липли к ногам, под подошвой хлюпало, Хината радовался. Бедра жгло как над костром, как окорока на вертеле. Хината лыбился. Он только сейчас заметил, что вырвался вперёд - сзади недовольно пыхтели. Улыбка расползлась шире, как ненормальная, Шоё подумал, что у него, наверное, очень страшно перекосило лицо, но не мог противостоять. Смотрите на него, берите пример, целуйте сверкающие пятки и гравий, по которому они ходили тоже. И бежали, и ползали, и прыгали - весь арсенал упражнений, да ещё и два раза. Хината выпятил бы грудь, если бы лёгкие не складывались в гармошку от усталости, объема кислорода и ветра, хлещущего в лицо так сильно, что не то что не вздохнуть нормально - не упустить бы ноздри, улетят же, крыльями на прощание помашут. А давило лёгкие, кстати, на самом деле сурово, Укай знал их пределы и толкал за границы ровно на то количество сантиметров, которое было не обременено летальным исходом. Хината лыбился и хорохорился, но какой же он скотина, этот Укай, если вдуматься по-хорошему. А принципы Хинаты не скоты, нет разве? А гордость его петушиная? Они самые, стоят в одном ряду, как начищенные медяки, один другого краше. Добежать надо было. Он же сто раз это уже делал, каждое утро пробежка, как Библия, как зубы перед сном почистить, так чего оно умирает, глупое тело. Зря он, что ли, сильнее всех себя в грудь бил и орал, что отдых и сон для слабаков, а они здесь все мало сказать солдаты - валькирии, боевые кони, длань господня, все, что угодно, если оно достаточно пафосное. Парни крутили пальцем у виска, кто-то откровенно ржал, Хинате было насрать с высокой башни. А бежать ведь действительно стало как-то хреново. Хината не заметил, как начал свистеть, и быстро попытался подобраться - выходило совсем жалко. Он набрал в грудь побольше воздуха и задержал дыхание, дурак, что нельзя делать во время бега? - Придурок? Технику дыхания не объясняли? - Хината повернул голову на голос, как был, с надутыми щеками и красными пятнами на лице. Этого он знал - точнее видел издалека, но поговорить не доводилось: к Кагеяме вообще мало кто осмеливался подходить. Не то чтобы он был каким бугаем с мышцами размером с вёдра, да и вообще, если честно, не выглядел сильным оппонентом. Но ведь как глазами стрельнет - все равно, что шальная пуля, и лежи потом, харкай кровью, пока он тебя коронным презрительным взглядом пригвоздит. Прямо в лоб, промежду бровей, и будет красотища. Кагеяма был жуткий, нелюдимый, колдун, ворон, высокий и бесшумный, он попадал в цель с расстояния, человеческому уму немыслимого, и хватал от командира одобрительные кивки головы и отсутствие подколов. Кагеяму как будто не хотели трогать даже старшие по званию, и это не самым лучшим образом действовало на прочих кадетов. За глаза его саркастично называли королём, а ещё говнюком, потому что ему, как и Хинате, мало было просто щеголять своим превосходством, Кагеяма не упускал шанса глянуть свысока при возможности, вкинуть непрошенный комментарий, а когда уже сам Укай смотрел на него предупреждающе - просто фыркнуть, от чего у всех тоже изрядно пригорало. У Хинаты пригорало тоже, но по другой причине. Во-первых, лёгкие, конечно. Было такое ощущение, что там черти фокстрот танцевали и дымили мангалом, да ещё и в животе отвратительно забурлило. Во-вторых, Кагеяма был единственным, кто проявлял интерес к тренировкам и не ныл, а также единственным, к кому Хината не мог подобраться. Кагеяма постоянно ускользал, отбрасывая за собой длинную тень, отсаживался обедать в дальний угол и уходил первым, чтобы всякие типа Хинаты не успели и там его достать, выбравшись из очереди со столовским подносом наперевес. Неуловимый, великий и ужасный, говнюк и тихий выскочка с комплексом бога. Хината не мог наглядеться. Буквально, потому что говнюк выдал, состроив рожу: - Чего вылупился? - А? - Хината только осознал, что всё это время так и бежал с надутыми щеками, и вдох получился таким, будто он из проруби вынырнул. - Ненормальный? Хината поморгал, пытаясь уловить нить разговора, а также силясь не свалится на землю, запутавшись в онемевших уже ногах, и не скрючиться, выдавив из себя завтрак, который не такой уж был и вкусный, конечно, но калориями тут не разбрасываются. Моргнул ещё раз, для проформы, и выдал, с абсолютно наркоманским видом, снова: - А? Кагеяма закатил глаза, сделав красивый круг зрачками, и прибавил скорость - до финиша оставалось пара десятков метров. Хината понял, что проморгал возможность нормально завязать разговор, и припустил за ним, выдавливая из своих ног всё, что было можно. Лёгкие окатило кипятком, в бедрах, казалось, лопаются гитарные струны, в желудке дьяволы праздновали новый год и явно прибухивали, а Хината вперился в аккуратно выбритый затылок и вдруг отчётливо осознал, что хера с два он даст ему себя обогнать. Пять метров до черты, три, в голове Хинаты время замедлилось, он выбрасывал ногу одну за другой, отталкиваясь так, словно хотел взлететь. Вот сейчас он выравнится с его профилем, оттолкнется ещё раз, Кагеяма удивлённо повернет голову, может, даже откроет рот, волосы взметнутся в замедленной съёмке, а Хината приземлится по другую сторону черты на долю секунды раньше и улыбнётся и скажет что-нибудь остроумное, такое, чтобы... Время пошло по-новой, ботинок Хинаты опустился на резиновое покрытие, разбрызгивая в стороны грязь и дождевую воду - на четверть секунды раньше, он успел увидеть, как вытянулось лицо Кагеямы, успел разглядеть нечитаемое выражение в глубине зрачков, успел улыбнуться и даже протянуть руку: - Меня зовут... Дьяволы чокнулись бокалами, а, может, сразу бутылками, Хината метнулся вниз, оборвавшись на полувдохе, Кагеяма замер как вкопанный. Хината грациозно выблевал свой невкусный завтрак на его ботинки, бурая масса идеально сочеталась с цветом формы, даже интересно получилось, в некотором роде артхаусно... Ему показалось, что тучи вдруг сгустились конкретно над его головой, а потом очень ласково сказали: - Не понял. Хината медленно поднял взгляд и пожалел. Хината весь остаток дня ходил с полузакрытыми глазами, бормоча молитвы Будде и Иисусу одновременно, потому что то, что он выжил, было если не вторым пришествием, то обращением воды в вино точно. Он до сих пор не знал, как смог отделаться, события проигрывались как в тумане, отрывками, пазлами. Недобро мерцающие глаза Кагеямы. Ор Укая где-то сзади. Переговоры парней, возможно, он даже услышал, как кто-то спорил на деньги. На гробик Хинаты, не иначе. Командир увёл его в медпункт раньше, чем Кагеяма успел потерять остатки морали, но, когда Хината тащился, поддерживаемый Укаем, шею жгло так, как будто там выводили татуировку горящими спичками. Он точно колдун был, этот брюнет. Хотелось перекреститься и обложиться серебром на всякий случай. Медсестра, миловидная девочка с каштановыми вьющимися волосами, услужливо подала Хинате пластиковый поддон, когда тот излил остатки своего завтрака. Он надеялся, это была последняя порция. В животе неприятно сосало. Хината затравленно улыбнулся девушке, выглядел, наверное, жальче некуда, рожа поганкой и капля слюны на подбородке. Медсестра и бровью не повела, только выдала ему пару пакетиков какого-то порошка и классический активированный уголь и посоветовала отлежаться пару часов. Конечно, с Укаем и полчаса урвать бы не получилось. Стоило, наверное, украсить и его ботинки - черепно-мозговую получил бы точно, но и приказ на глаза ему не попадаться ближайшие пару дней - тоже. Неплохой вариант, даже если бы пришлось провести их в компании унылых полов и драной тряпки. Но Укай видеть его не отказался, только разрешил не надрываться сильно, хотя следующей по плану шла стрельба, а ведь "для того, чтобы попадать по мишеням, колесом ходить не надо, да, салага?" Да, - думал Хината и мазал хуже очкарика-ботаника на уроке ОБЖ. Укай изо всех сил делал вид, что не он его тренировал, и только смотрел изредка грозно: так и быть, сегодня хоронить не буду, но попробуй мне только не проспаться до завтра. - Ясно я выражаюсь? - гаркнуло в самое ухо. Хината подскочил, хотя командир стоял над его душой уже пару минут, и Шоё чувствовал его недовольство чуть ли не внутренностями. - Да, сэр. - Чтоб утром огурцом, свежим и ароматным, понял меня? Только попробуй на пробежке соплёй трястись. - Так точно, сэр. - Что так точно? - Трястись соплёй, сэр, - Хината словил инфаркт, узрев моментально проскользнувшую искру в белках глаз командира, и исправился: - Нельзя. Сэр. Укай глянул на него, как на тяжело больного, и даже рукой махнуть поленился. Отошёл портить жизнь злорадно похихикивающему в стороне Ойкаве. Тот заткнулся сразу же, когда Укай затопал в его направлении, подобрался, скривил лицо - кажется, язык прикусил, слишком резко убрал улыбку. Так ему и надо, петушина недоделанный, мало, что мордашка модельная, так ещё и гранаты метает, как сам Господь, руки как у балерины, движения лебедем, и летит граната, хоть со спидометром стой. Все залипали, Укай одобрительно молчал, но хвалить не спешил - не дождёшься. Прикапывался потом, мол, замах можно было получше взять, стойка неправильная, скосил на пять сантиметров, плохо, солдат. Точно балетный класс, не хватало ещё указкой по спине бить - осанка, мол, не та. Укай встал столбом за спиной Ойкавы, тот, кажется, и дышать стал совсем бесшумно. И ведь не промазал, засранец. С Ойкавой у Хинаты были не то чтобы тёрки - сложные отношения. С самого первого дня они решили заделаться если не в соперников, то в подбадривающих вдохновителей. - Что ты здесь забыл, коротышка? - пропел Ойкава вместо приветствия, и Хинату это именно вдохновило, когда нормального человека бы взвинтило до полыхания. Ну, или отправило бы реветь куда-нибудь под дуб. Хотя, скорее, всё-таки в обшарпанный туалет. Но Хината решил бросать свои детские привычки, а также не был нормальным. Поэтому просиял и протянул руку, сказав самым вежливым тоном: - Я тебя уделаю. Кто-то на фоне присвистнул, кто-то подошёл поближе, ожидая зрелищ, а Ойкава побуравил Шоё взглядом, скорее, чисто из принципа - выдержал паузу, - и медленно, показательно улыбнулся левым уголком рта. Руку жать не стал. Хината знал, что они сработаются. Что делать дальше, он не догадывался. С одинаковым успехом он мог начать опасаться за свою жизнь - Кагеяма смотрел на него так, будто хотел проклясть, каждый раз, когда выпадала возможность, - а мог и, гордо выпятив грудь, подойти и в лоб предложить отметить удачное начало крепкой дружбы: обычно, если ты блюёшь человеку на ноги и не получаешь по роже в следующие пять секунд, то либо и он пьян в жижу, либо вы сотню лет как уже друзья. Либо и то, и то. Имел место быть ещё фактор жалости и презрения, но Хината был оптимистом. Хотя расслабляться всё-таки не стоило. В гробик его всегда успеет уложить Укай, уйдёт хотя бы с почестями, а не бесславно, в канаве, а то и под шаманские бурчания, в жертву Вельзевулу. Не для того его мать, в конце концов, растила. Да и не для этого, с другой стороны, тоже - цирк начался ближе к ночи. Ничего не предвещало беды, в лучших традициях костёрных баек, где беда сначала ни пискнет, ни крикнет, ни половицей скрипнет, тишь да гладь да благодать. А потом как ебнет по голове - и беги, сверкай пятками. И Хината бежал и сверкал, спасибо, что не голой задницей, а ведь мог бы: он натягивал трусы в общей раздевалке после вечернего душа, когда чужой взгляд начал плавить кожу. Ко взгляду присоединились крайне не безопасное выражение лица в целом, ну чисто воронье, и нервно подергивающаяся бровь. Не стоило Хинате давать слабину, надо было дожать и избегать Кагеяму хотя бы до утра, показаться Укаю свежим овощем, а потом и помирать можно. Надо было идти в казарму мимо душа, ну и что, что запах, жизнь дороже. Ладно, если по-хорошему, надо было не отдавать самому спорному субъекту их роты свой завтрак таким нетрадиционным методом, надо было вообще не завтракать, не идти в армию, сидеть дома, на пианино играть. Но это уже разговоры из разряда эффекта бабочки. А Хинате было абсолютно не до бабочек. Он начал бежать, сам не понимая зачем и куда, как только Кагеяма сделал шаг в его сторону. На лице у него ничего хорошего не было написано. Это ж надо, весь день молодцом, по-тихому, и пролетел на грёбанном душе, а ведь раньше мылись, вон, два раза в год и жизнью не рисковали. Но ничего, внеплановая пробежка это хорошо, это полезно. Хината молился, чтобы его не стошнило ещё раз, черт бы побрал его желудок. Хронический стресс? А ты попробуй без. Но желудок в кои-то веки притих, затаился, разбирайся, мол, хозяин, сам со своей херней, меня не трогай. Господи, да не он его тронет ведь, а колдун этот, вон, бежит, в одном полотенце, дым из ноздрей валит, и ведь не запыхался даже. У Хинаты отказывало, к чертям, сердце. - Я не специально! - выкрикнул он, сворачивая на углу. Пронёсся мимо какого-то паренька, тому ветром зализало назад волосы, когда тот вжался с перепугу в стену. Кагеяма пролетел следом, обогнув перила, побежал по лестнице вверх. Хината боялся обернуться. Перепрыгивал через две ступени, куда он лезет-то, там тупик, а ведь у них обоих тормоза спустило, если их сейчас Укай поймает, то это всё, считай добегался. Корабль отплавал, как говорится. - Командир убьёт! - он попытался придумать вразумительную причину отпустить его с миром. Кагеяма молчал так страшно и решительно, что Хината составил в уме завещание - кактус он обязательно оставит на миловидную соседку, с которой он так и не решился заговорить. Ну ничего, вот и выскажется. Хината не заметил, как закончились ступеньки, и размазал бы себя об стену красивым месивом, если бы не скользнул стопой по гладкому полу и не повернулся на пятках. Кагеяма навис сверху, пришпиливая его плечом к облупившейся краске рядом с окном. С улицы задувало, делая и так холодный пот, катившийся по спине Хинаты, ледяным. Нет, проветривать - это обязательно, но вот после душа, конечно, самое оно. С соплями на полосе препятствий - мечта, райская и радужная. - Только в жертву не приноси! - Хината зажмурился. - Ты охренел? - А? - У тебя другие фразы в лексиконе есть? Хината хотел кивнуть, перепутал, покачал головой, потом поспешно дёрнул подбородком вниз: - Я могу объяснить, у меня так всегда, когда я волнуюсь, а ещё я раньше никогда так долго не бегал, у меня бывает от перенапряжения... - Трусы. Отдал. Хината завис с открытым ртом. Он готов был поспорить, что любой проходящий мимо мог видеть, как у него в голове вертятся шестерёнки и решаются тригонометрические уравнения. - Какие трусы? - прошептал он, как-то совсем затравленно, делая большие глаза. Кагеяма не моргал. - Мои, придурок. - У меня нет, - сообщил Хината, всё ещё шёпотом, так, как будто продавал наркотики в подворотне. - Подумай снова. И Хината подумал. Посмотрел на полотенце, непонятно каким образом с Кагеямы не свалившееся, морским узлом он его завязал, что ли? Отмотал события назад, они промелькнули киноплёнкой, как перед смертью: лестница, штукатурка на стенах, жуткое лицо Кагеямы, трусы, серые, с чёрной полоской сбоку... Господи ты Иисусе. Хината закрыл глаза. На пятёрочку, умница. Лох и гений. У него трусы были без полосок. И точно, насколько он помнил, с него не спадали. А он было подумал, что вместе с завтраком пару килограммов вылил с утра, вот и болтаются на косточках. Но нет ведь, он просто откровенно ступил и взял чужие. И побежал в них. А перед этим изгадил чужие ботинки тоже. Хината нервно хихикнул. Кагеяма не нервничал. - Я жду. - Прямо здесь? - Меня не волнует. Хината дёрнул плечом и добавил, на всякий случай, как будто ситуацию могло что-то спасти: - Я случайно? От греха подальше, Господи. Живьём же съест, какие там ритуалы. Кагеяма сделал страшное: сложил брови домиком, становясь похожим на Сатану, наклонил голову, и Хината подумал, что он свою жизнь прожил. - Сочувствую. Перепутал? Хината кивнул, вжимаясь глубже в стену. Стены задрожали. Взгляды Кагеямы и Хинаты синхронно замкнулись на коротком светлом ежике волос, Укай орал так, что армию можно было закрывать, оставить только его одного, и никто бы в жизни не сунулся. Землетрясения бы пошли, Армагеддон, вот это всё. - Объяснить! Вы тут что мне устроили, недоноски, выбросы атомной бомбы, вам мозги раздали в роддоме или так отпустили - лети, моя душа, на волю? Кагеяма открыл рот, Хината закрыл глаза, но получилось всё равно хором: - Кадет Хината препятствует... - Он хочет меня убить! Кагеяма скосил на него глаза, злючие, мрачные, и закончил: -...соблюдению режима, сэр. Укай посмотрел на них поочерёдно, явно прикидывая, кого отправить разгребать навоз, а кого - стирать пропахшую потом кипу униформы. - Ты, Шоё, допустим, вызываешь в людях такое желание, ничего не поделать, видать, природа. - Но сэр... - Молчать нахрен. Вы какого черта тут развели? Шум на все три этажа, это я ещё не проверял наличие пострадавших. Бошки поразбивать хотите - так я помогу. Как раз брёвен надо бы наколоть. - Сэр, он утащил моё бельё, - объяснил Кагеяма. - Чего? - Бельё, сэр. Нижнее. - Ну уж, наверное, не постельное, кадет. Каким образом, вы мне объясните? Хината хотел исчезнуть на месте. Разлететься на пыль, хотя, казалось бы, зачем торопиться, его и так через пять минут, а то и секунд, на молекулы покромсают в четыре руки. И полетит он по коридорам, серебрясь в лунном свете... Он медленно, невесомо, незаметно, подвинулся в сторону. Уроки разведки, вспомнил Хината, ты камыш, травинка, куст, слейся с пейзажем. Стена была зелёная, Хината был серым, если сделать поправку на плохое освещение, могло сработать. - После душа, сэр, - продолжал Кагеяма, - я выхожу, а кадет Хината... Хината понял, что стена закончилась и вжиматься больше некуда, когда зацепился о собственную пятку и влепился вместо холодного бетона в приглашающую пустоту, нырнул, провалился. Укай сделал страшные глаза. Кагеяма, с лицом абсолютной усталости и смиренности, невероятно и вопреки всем законам совмещающимися с удивлением, метнулся вперёд. Хината вывалился в окно, как навоз из лопаты, и успел заметить, что в этом его удивлении скрывалось даже некоторое уважение, мол, не думал, не гадал, что можно быть ещё нелепее, но тут факты налицо. Укай матерился, а небо было сине-обсидиановым, пахло лесом, мокрой землёй и резиной, время замедлилось, и Хината подумал, что если ему и светит вылететь из академии, то можно сделать это хотя бы и так, буквально... ______________ Я этого придурка хотел придушить ещё тогда, стоя под дождём на беговой трассе. Картина была как из слащавых мыльных опер, залитый водой я, он, покрытие. Залитые невнятной жижой мои ботинки. Я бы сфотографировал, да только сцена убийства бы попала в кадр, чего не хотелось бы. Хотя я не соображал тогда, хотелось много чего. Придушить, опять же, но я повторяюсь. Хорошо всё-таки, что его Укай успел оттащить, а то я, конечно, лёд и камень, но терпение у всех когда-то заканчивается. Так у меня и так всё было на пределе уже. Да тут у всех так, взвинченные, готовые рвать, метать, бить - такие, какими и должны быть солдаты, ни грамма эмоций, страха или личного интереса. Отточенные движения и чистый разум. Который сияет. Сиял, вообще-то, этот рыжий придурок, ну, до того момента, как не пал жертвой своих амбиций. Я так и подумал, что он сумасшедший, бешеный. Видно же было, не потянет, явно надрывается, пыхтел как три паровоза. Все нормальные люди подыхали тихо, с чувством, с толком, с расстановкой. И с чувством меры, держали размеренную скорость, не гнали сломя голову навстречу ясному будущему и мутному мраку обморока. Я думал, он упадёт, как-нибудь картинно, взмахнув руками, наверное, даже звёзды бы над башкой нарисовались. Но обошлось малым. Хотя это как посмотреть. Да Господи, вот надо было гнать ему. Даже не на скорость бежали, обычная тренировка выносливости, но ему ведь что-то надо было доказать. Но здесь поправочка. Мне - не нужно было. Ну да, я тоже припустил как на охоте, но так это другое, тут дело в том, что не стоит зажиматься, если знаешь, что можешь. А я ведь мог, ну и собственно. А придурок мог многое, это я заметил. Великолепнейшим образом потерять мозги и связь с реальностью - вы бы его видели тогда в душе, выплыл с таким замутненным взглядом, его можно было с паром перепутать, по зеркалу размазать, и полез к моим вещам. Вот политика эта казарменная, ни тебе шкафчиков, ни номерков, делись, товарищ, с братьями по несчастью. Ну так я и поделился. Только согласие не успел дать. Я же собственник дикий, таких поискать ещё, я чуть на месте в оборотня не перекинулся, аж зубы заскрипели. Соглашусь, а чего я ожидал, зачем я вообще пошёл сюда. За тем, что умею, могу, почему бы не использовать по назначению то, что иначе выльется в пассивную агрессию, расквасив мою жизнь гражданской рутиной. Я ведь тоже не блещу рациональностью, но ведь не настолько же. Потому что да, конечно, ожидал, и готовился, и даже что-то почитывал про медитации для управления гневом, но знаете что? А я не знаю, но дело это я забросил, решил просто вкалывать как конь, затапливая в себе любые ощущения, кроме кислой усталости. Это всё я ожидал. Я не ожидал, что здесь вообще могли обитать настолько не вписывающиеся экземпляры. Ну серьёзно, вы его видели? Попугайчик, тушканчик, рыжее, мать его, солнышко, до подбородка мне не достаёт, ну как это. Такой энтузиазм, в него как будто влили пять литров энергетика, смешали с топливом, порохом и сахаром и подожгли. И обрёл коктейль Молотова человеческое воплощение, и это худшая реинкарнация, если она вообще существует. Представьте, был в прошлой жизни петардой. Знаете, а вот он бы мог, тут даже без шуток. Он - мог бы. Дай мне сил, Господи. А как он полетел красиво, это мечта скульптора. Руки, ноги его бледнющие, то ли от страха, то ли от холода, а его не поймёшь, сначала удирает от меня, потом не может объяснить зачем. Ладно, я, может, и перегнул, я и мысль-то не смог тогда оформить, как отрезало: экран залило красным, прицел навёлся, ноги понесли. Его тоже понесло, прямо в окно, прямо ветром, подхватило под мышки, опрокинуло, такой у него взгляд был, боже. Абсолютная, непробиваемая туполобость. В него стрелять будут - он тоже удивится, наверное. Мол, как это, что это, не понял. Я - тоже не понял. Но рука сама взметнулась, нашарила свои украденные трусы, вцепилась на здоровье. Может, я просто хотел получить наконец назад свои принадлежности, а то, что в них что-то запуталось - это детали, это пустое, неважное. Он вообще непонятно каким чудом не вывалился, висел как на соплях, мелкий, худой. Но не кожа да кости всё-таки, просто компактный какой-то он, что ли. Укай потом отмер, вылез из своего матерного дзена, вытащили мы этого невероятного, он так и замер бревном. Уже хотели обратно в медпункт тащить, но он оттаял, глазами захлопал, за Укая спрятался, меня завидев, забыл, наверное, что я тут стоял. Конечно, вся жизнь, небось, перед глазами прокатилась, звёзды апостолами казались и туннель или что там? Ворота в рай. Ага, конечно. В конюшни Авгиевы ворота. Укай таким грозным в жизни не выглядел, я аж оторопел, даже немного испугался за рыжика, когда тот за него спрятался, глаза монетами. От меня спрятался! Не того боишься, мелочь. Укай тогда не то чтобы покраснел - изобрёл, считай, новый цвет радуги, название должно было бы быть какое-нибудь страшное, громыхающее, набор согласных, самых убийственных, грубых. Что-то, похожее на русский язык, мне его доводилось слышать по телевизору, брали интервью у какого-то фигуриста. У меня тогда диссонанс произошёл, фигурист был ладный, стройный, в каком-то сиреневом царском костюме, движения гладкие, как по льду скользит, воистину, а язык... Боже ты мой. Вроде и музыка в нём, и притягательность дурная, колдунская, а скажет, как кастрюлей ударит, как очередь автоматная. И ведь ты сам под неё сунешься, накрывай меня волной да тяни на дно, непонятно, резко, маняще. Страшно, смертельно. Укай смотрел, не мигая, и тут уж только молиться и оставалось. Рыжик, кажется, и молился вроде. Плохо молился. Укай его за шкиряк из-за себя вынул, встряхнул, как ковёр выбил, и на меня пихнул. Здравствуйте, привалило счастье. Это я ещё рано радовался. Здравствуйте, туалеты. Считай, боевое крещение, полы не драил - не служил. Ну вот, оно самое. Укай был неумолим и беспощаден, а придурку, кажется, жизнь резко милой начала казаться. Ещё бы, два раза у смерти из-под носа ускакал: от меня и от высоты в три этажа. Хотя мне, почему-то, казалось, что с него всё как с гуся вода. Но стыд он всё-таки обрёл потом, жался на следующий день к своему ведру, зыркал на меня боязливо. А у меня сил уже не было, я вообще ничего не хотел, уткнулся в свою тряпку, и отстаньте, пожалуйста. Как же. - Кагеяма, я это... Что? Господи... - Я правда не хотел, ни тогда, на беге, ни это, ну, - он замялся, покраснел как рак, зажевал губу. Я решил позлорадствовать, а то всё ему мне жизнь усложнять, да? - Что - ну? - Ну ты понял. - Вовсе нет. К чему ты клонишь? - я напялил невинную рожу, как с него рисовал. Тебя твоим же оружием. - В душе, ну! Я правда, не глядя. И... Вот. Он выглядел совсем жалко, я даже злость как-то пообтерял. Побитый воробей, ободранный и идиотский. За что мне такое. Я вздохнул. - Чёрт с тобой, забыли. - Правда? - Да, да, - ну а что? Трусы были возвращены на законное место, ботинки отмыты, вопрос, вроде как, исчерпан. - И не злишься? - Ещё энергию на тебя тратить. - И убивать не станешь? - он подобрался поближе, вытянул шею как лебедь, смотрел заинтересованно, неправильно смотрел, неудобно - я себя почувствовал зверьком в зоопарке. Вот ведь... - Хината, мне тебя потом до лесу тащить, лопату у завхоза воровать, а ещё яму рыть полночи. А потом себе, вторую. Ты командира видел? Он неделю на нас ездить будет теперь, если не больше. Много чести. - Ты знаешь моё имя? - придурок лыбился во все тридцать два, снова засверкал петардой. Где только таких делают, а. - Мы, по-моему, на перекличке вместе стояли. - Но можно было и не запомнить, народу-то полно было. - У меня память хорошая. - На лица? - На тупость. - О. Хината подвис, задумался, приобнял ведро - сидел, облокотившись. Ей-богу, я тут сдохну. - А почему ты сюда пошёл? В академию, я имею в виду. Покой мне даже сниться не будет, по-моему, до конца учёбы. Ну и ладно. - Престиж. Польза. Разрешение на наличие оружия, таких, как ты, полно в мире ходит. - А-а, - он мою реплику даже под вопрос не поставил, ну как так-то. Кто он, откуда он, почему. - А я просто хотел, не знаю, доказать себе, что могу быть сильнее, что ли. Я, когда в школе был, видел, как одного пацана какие-то придурки... - Так, мы что, на сеансе психотерапии? Всю жизнь мне рассказывать будешь? Детские травмы, причины твоего характера. Многое объяснило бы, не сомневаюсь. Но уж уволь. - Я мог бы. - Хината, - я скрутил тряпку, на которую поналипло уже всякой дряни, поднёс её к нему и выжал в ведро, - я понял, поверь. Не стоит. - Тебе так удобнее? Ну чего сейчас ещё началось. - Что удобнее? Руки подвинь, и будет. - Да не это, - локти он всё же убрал с краёв ведра. - Не вижу прочих поводов что-то такое спрашивать. - Одному. - М? - Без друзей? Я думал, ослышался. Это вот этот человек от меня улепётывал рысью прошлой ночью, что ли? И где страх успел растерять? - Уши, что ли, заложило? - у меня включились странные защитные механизмы. - Ты всегда держишься в стороне, и я подумал, ну. Ах, да. И страх, и стыд у него, наверное, из окна выпали и полетели на север, навсегда. - А ты не о том думаешь, Хината. Ты о здоровье своём подумай, с третьего этажа выпасть - это, конечно, чревато, но есть и другие способы поломать кости. - Ты меня не ударишь, - он улыбнулся. Улыбнулся, блять. Вы только подумайте. - Ты уверен? - Точно. - Могу я спросить, почему? - Спроси у меня, кадет, - Укай вылез из ниоткуда, как обычно, как разведка завещала, я чуть не подпрыгнул. Зыркнул на рыжего, тот сидел, млел, довольный как кот, вот ведь время подгадал. Ссыкло мелкое, он у меня допрыгается однажды. - Я воздержусь, - я сглотнул. - Ну и правильно, себе дороже, верно я говорю? - Верно, сэр, - Хината влез своим звонким голоском, прямо мне по нервам, зубами, ногтем, вилкой по тарелке. Я промолчал. Пусть делают, что хотят. - Я смотрю, вы тут закончили уже? - Вроде бы, - Хината оглядел помещение, я тоже. Паутины по углам не было, и то хорошо, а остальное - остальное и не заметно, в порядке вещей. Но я преуменьшаю. С Укаем шутить было летально, поэтому кафель сверкал алмазом, а унитазы пахли моющим средством. - "Вроде бы" не пойдёт, Шоё. Мне проверять? Найду пылинку - выдам лопаты. - Мы все вымыли, сэр, - я поднялся с пола, отряхнул колени. Хинате вообще рот бы заклеить, треплется много. - Ну, допустим, - Укай поиграл бровями. - Мойте ведро и выметайтесь на улицу. - Тренировка? - Хината выглядел чересчур возбужденным, вот опять оно, пошло, поехало. - Лучше, кадет, - Укай ухмыльнулся, сверкнул глазами, как манеру рыжика перенял, Господи, где я нахожусь. - Ни с кем не хотите свести счёты? Самое смешное, что был у меня на примете один такой. Простой, как пробка, бесстыдный, как стереотип вещал. Но Укай, он же, сука, садист, фокусник херов, ему же скучно будет иначе. Мы должны были играть в войнушку, в общем и в целом. Парные команды, имитация разведки, краска на роже, кусты в волосах, вся фигня. Настоящие винтовки и пульки с краской и такие же ножи, чтобы остался след - на форме, на коже. Выживший побеждает, без примудростей. Но это же, мать его, Укай. Меня поставили с Хинатой, ну точно, прав я был, не закончится это никогда, буду видеть и во снах его рожу наглую, светящуюся, а светиться надо бы мне - от нимба святого мученика. Страдания закаляют дух, да? Мои страдания стояли рядом, вытягиваясь изо всех сил, явно красуясь перед кем-то: Хината косил глаза так, что я начал волноваться, не вывернул бы чего. Они с Ойкавой перемигивались, душили друг друга взглядами, чуть ли не анекдоты там, в голове, телепатически, рассказывали, чередуя с угрозами. Ойкаву, этого выскочку, поставили с Куроо, который и с тряпкой в зубах, и в грязи по шею - всё одно, выглядел как байкер. Два идеальных человека, меня могло бы затошнить. Но куда уж мне, этого я точно не переплюну. Хината красноречиво моргнул в их сторону и выравнился - одно присутствие Укая ставило всех по стойке смирно, выгибало, склеивало. Он зачитывал инструктаж: не убий, не покалечь и прочие заповеди, чего мы там не слышали. Хината чуть ли не трясся от предвкушения, отпусти вожжи - и полетит, взрывая пятками землю. Стоял блаженный, как кулёк конфет на новый год получил. Солдат, тоже мне. Детский сад, вторая группа. И ведь, ну правда, и до подбородка не доходит. Может, Укай действительно считал, что препятствия в итоге выливаются в лучшие результаты. Хотел, видите ли, носом в дерьмо, как котёнка: давай, засунь подальше свои принципы, куй новые, приспосабливайся. Учись, кооперируй, мол. Может, во что я больше верю, просто издевался, захотел отомстить за расшатанные нервы и беготню по этажам - мелочный ублюдок. Мне бы кто нервы эти позашивал, обратно посклеивал. Но нет же. Выходило хуже некуда. А что вы хотели-то, неужто думали, сработаемся? С этим недоразумением, что ли? Он же головой не думает от слова совсем, никакой тебе стратегии, тактики, да хоть бы и чувства самосохранения банального. Можно было и не мазать себе угольные линии на лицо, Хината шуршал и ёрзал так, будто нарывался, будто поставил цель вылезти раскрашенным как цирковая лошадь. А я бы нос ему потом расквасил, для завершения картины. Прямо как у клоуна, вздулся бы, покраснел. Краснел пока только я - от раздражения. - Может, сразу оружие отбросишь и в пляс кинешься? - Ну Кагеяма! - А что? Флагом помашешь заодно. Белым. Я злился. Хината перемазал краской полформы, каким-то чудом не задев важные органы - и на том спасибо, хоть не вылетели в самом разогреве. Ну конечно, он тихим вообще быть не мог - и не только сейчас, а вообще, по жизни, это я уяснил уже. Алая гуашь красовалась на плече неровным пятном, по всей длине рук царапинами; он исполосовал бёдра, даже икры испоганил, ну в самом деле. Но я сам тоже хорош, а ведь обидно. Я думал, я неуловим, неприкасаем, раскатал губу, Тобио, молодец. Вон, если бы взаправду, светил бы дырой в боку - повернулся неправильно, открылся, пока целился. Но целился не на отъебись, позвольте заметить, четверых из игры вывел, хотя Кенма и не считался, если подумать - а я думал краше Хинаты не сыщешь. Тоже плавал светлячком в тумане, сонно помаргивал, в такого попасть - что в камень. Хотя в мох, скорее, во что-то неясное и расплывчатое. Его напарника Тсукишиму, высокого бесячего блондина, слишком задирающего нос, слишком похожего на меня, накрыл, на удивление, Хината. Набросился, налетел вихрем, я и не то что моргнуть, взгляд не успел сфокусировать. Вот ведь точно с моторчиком, проскакал мимо меня, ветром аж подуло, кинулся на него с бутафорским ножом и начал пырять куда придётся. Убил-то убил, но и сам подтёк изрядно - Тсукишима без боя не сдался. Они так катались по траве, я и прицелиться нормально не мог, одно сплошное ругающееся месиво, локти, колени, зубы - мне почудилось, наверное, но Хината... смеялся он, что ли, ужас какой. Лучше бы почудилось, ради бога. Зато глаза-то как недобро светились, маньячина мне на голову. Неловкий, нелепый, слишком быстрый и суматошный маньячина. Дорвался, называется, ребёнок до игрушек. - Хотя бы попытайся не привлекать внимание так сильно. Эффект неожиданности, понимаешь ты? - Да какая разница, и так видно станет. Не ползком же ползти, хороша добыча. - Но не бежать же как в замедленной, блин, съёмке по пляжу! Промеж бровей пулю хочешь? Я боюсь, как бы тебе мозги не вытолкнуло. - Нормально я бегу же, - он нахохлился, чудо в перьях и краске. Да мы же так точно вылетим, скоро и позорно, под аплодисменты Укая. Ну вот что с ним-то, что? Я один всех подбил бы, и закончили, занавес. А этот, погремушка ходячая, буйная ещё. Напарник-идиот - хуже нет, так ведь? - Может, ты просто тихо постоишь где-нибудь в кустах, да? Я всё сам сделаю. - В смысле? По парам же работаем? Ну что мне с ним делать? Я сощурился и зашипел, делая выразительные, насколько это было возможно сквозь прищур, глаза: - По парам-то оно по парам, но цель, вроде как, если ты не забыл, самому живым вылезти и напарника притащить, чтоб не мясом бездыханным валялся. А ты такими темпами словишь ещё пару ножей и растечёшься лужей, и что мне, в бутылку тебя собирать? - Ничего не растекусь. - Так, цыц, - я уловил какое-то движение сзади и развернулся. И едва сам не словил пулю рожей - а это, на секундочку, по ощущениям - как камнем въебать. Сказочно просто. Хината сзади сдавленно ухнул - ну конечно, опять ворон считал стоял. Я кинул на него взгляд, краска украсила форму где-то под рёбрами. Это ладно, это ещё нормально, пока не убит. Хината тут же схватился за винтовку, пальнул, промазал - Ойкава ловко извернулся, скользкий, как уж в масле. И улыбочка ещё эта. - А патронов-то не жалко? - протянул он. Засранец. Интересно, где напарника пообтерял, что-то мне не верилось, что тот выбыл - не тот калибр. Прятался, небось, в каких-нибудь кустах, выжидал, наслаждался сценой. - У нас ножи ещё есть, - я трепался. Какого хрена, называется. Но он так бесил, а. Ойкава дёрнулся вперёд, я - в сторону, патрон просвистел над плечом, благо, что в Хинате не застрял - тот очнулся и тоже отпрыгнул. Запалил как ненормальный, ну чисто добро на выброс. И вот, слава богу, что хоть царапнул по предплечью его, а то совсем унизительно, хоть в стену лбом впечатывайся. Ойкава обогнул линию огня, бросился прямо на него, Хината аж икать чуть не начал. Щёлкнул автоматом ещё раз, а всё без толку, вот оно, расточительство твоё, горе луковое. Я оттолкнулся, прыгнул в его сторону, пока был близко, ударил по оружию ногой, выбил, откинул, рухнул на землю. Ойкава выругался, но траекторию не сменил, накрыл Хинату, выхватил нож из-за пояса одним движением - гладко, театрально. Вот здесь бы только и заглядеться. Хината выставил перед собой свой автомат, схватился обеими руками, чуть ли не в зубы Ойкаве засунул - уж очень напоминало картину из дворовых будней, пёс, слюна с клыков капает, палка стачивается. Тоору пытался добраться ножом до лёгких, до сердца, Хината смотрел в кои-то веки сосредоточенно, серьёзно, напряжённые руки подрагивали, как струны - Ойкава был явно сильнее. Я нашарил винтовку, приложился к курку, прицелился. И - чёрт. Ойкава, этот зараза, подметил, оценил ситуацию, зыркнул, блеснул глазами: "не так быстро", - и перекатился, подмяв мелкого под себя. Хината там чуть ли не царапался, Ойкава лез своим ножом, куда придётся, рыжий, наверное, скоро совсем красным станет. А отмывать-то кто будет? Хината врезал Ойкаве стволом по башке - совсем ошалел, - Тоору зарычал, выкрутил из его рук винтовку, выкинул куда-то назад, за плечо, и покатились они по траве изящным перекати-поле. Мне материться хотелось, я прицел вообще не мог навести, их рожи мелькали звёздным калейдоскопом, хоть наугад пали, авось и зацепишь. Да зацеплю, конечно. Самого бесстрашного, которому смерть не авторитет, кто из окон летит голубем. Мать его, Хината. - Не лезь! - выкрикнул я, надеясь, что куда именно лезть нельзя объяснять не надо. Тот, надо же, услышал, даже кивнуть умудрился, перед тем как затылком об землю приложиться. Вот и умница, вот и приляг, пригнись, уйди, не мельтеши. Я выдохнул. Примерился к груди Ойкавы - в лоб стрелять почему-то не хотелось. Ничего такого, конечно, ну синяк вспухнет, не в упор же. Но всё-таки. Надо проявлять милосердие, Кагеяма. Спустил курок. Ойкнул Хината. Блять, Господи. Придурок всеми силами пытался увернуться, уйти от моего выстрела, дёрнулся, вжался, а Ойкава его на себя потянул - и прямо мне под руку, как по заказу. В лопатку попал. - Хината, блин! - Извини! - придурок пропищал мышью, заехал Ойкаве по скуле, тот в ответ пнул его куда-то в живот, несильно, но предупреждающе: охренел - руки распускать. У меня уже и тряслось всё, вот позорище-то, я же всегда в яблочко, в десяточку, волос не колыхнётся. А тут всякие рыжие мне репутацию решили подпортить. Говорил же, один лучше работаю. Я выстрелил снова, разрезав воздух, Ойкава расширил глаза, на волоске висел, вот получишь у меня сейчас. ...он засмеялся. У Хинаты теперь и на втором лёгком розы расцветали. Я захотел уже себе по башке надавать своей же винтовкой, ну её, к чёрту. Что такое, мать вашу еб, а. Что. Блять. Такое. - Отличная командная работа, Тобио. Высший балл, - говнюк всё никак не мог успокоиться, трясся, даже Хината подвис, смотрел недоумённо. А то, что я ему чуть ребра не поломал - это ничего, нормально, бывало, да? Я ведь целился, подальше от него чтобы, но он же вылез, он же как грудью на амбразуру - только на дуло. Как будто у меня фоторужьё было, ей-богу, а он вдруг захотел попасть на первые полосы. - Не твой день, Кагеяма, не твой день, - Ойкава сделал быстрое движение рукой, воспользовавшись застывшим во льдах состоянием Хинаты, и ткнул ножом в солнечное сплетение, резина согнулась, краска расползлась по ткани. - Убит, - заверил Тоору, выглядел так триумфально, как будто ожидал, что его прямо сейчас на руки подхватят и понесут, как падишаха, по улицам, осыпая золотом. - Твоя очередь, - кивнул он мне. Ещё чего. - Размечтался. - Да тут всё ясно, Тобио. - Посмотрим ещё. - Нечего смотреть, - добавил ещё один голос, вылез из тьмы, выполз, подобрался. Куроо подошёл из-за спины, точно говорю, выжидал, в дупле, наверное, сидел. Глянул сверху вниз, вот ведь кучка зазнаек. - Я за тебя болею, - Хината поднялся на ноги, стоял теперь в сторонке, смотрел во все глаза. Смотреть раньше надо было, боже ты мой, как всегда, всё не как у людей. - Ты вообще молчи, - бросил я. - Иди обратно, небось треснуло что. - Да вы сейчас вместе пойдёте, не торопись, - ну почему бесячие они такие, почему они друг другу глотки не перегрызли, отчего, почто. Кинулись разом, двое на одного, абсолютно не честно, но кого это в реальной ситуации будет волновать. Винтовку Куроо я влепил ему в нос сразу же, пнул со всей силы, тот отлетел, охнул, зажал ноздри рукой - кровь брызнула как у возбуждённой школьницы из аниме. Ойкава за своей не полез, времени пожалел, и правильно: я примерился, выстрелил ему под ключицу, Тоору отшатнулся. Я кинулся на него, быстрее, пока там Тецуро не очухался, а я как спиной чувствовал, что он там пыхтит, на ноги поднимается. Я подпрыгнул, влетел в Ойкаву горизонтально, в траву мы оба свалились, моя нога на его шее, под подбородком, его рука на моей штанине - вцепился намертво. Зачем, спрашивается. Куроо сзади меня завозился с автоматом, наводя, надо было действовать. Я же не успею ничего, к Ойкаве ещё прицелиться надо, а у меня автомат набекрень после падения. Вот ведь, я так хотел в лоб ему заделать, ну и ладно, что синяк, покрасуется, не умрёт, надо было его с небес-то спустить. Но так слишком близко, а контузить не хотелось его. Хотя постойте. Куроо мог целиться мне в спину или в затылок, чтобы наверняка, вопрос в том, захотел бы он отомстить за разбитый нос или нет. В затылок-то явно больнее. Хотя если он недостаточно близко... Ладно, чёрт с ним. Я подвинулся, навис над Ойкавой, смещая прицел, теперь главное время, если я не ошибаюсь. Воздух сзади дрогнул - Тецуро поднял руку. Он не из болтливых, поэтому я только дёрнул уголком рта, чтобы Ойкава увидел, успел понять, вот тебе, нечего было смеяться тогда. Я метнулся в сторону, на несколько сантиметров, успел увидеть расширившиеся глаза Ойкавы, глянувшие сначала на меня, потом - за меня. Значит, всё правильно. Нефиг выделываться, господа. Голова Ойкавы метнулась, потом издала недовольный вздох, он схватился за лоб: ровно над бровями попал, индийская красавица, идеально. Краска лопнула звездой, Куроо выругался. Хината взвизгнул. Конечно, не одни мы идиоты, радость какая. Даже удивительно, что он всё это время молча стоял. Хотя, может, снова в свой транс впал. - Один-один, - сказал я, оборачиваясь и выразительно смотря на Куроо, тот стоял с нечитаемым выражением, потом расслабил лицо, чуть ли не брови свёл скорбно. - Допустим, - пожал плечами. Ойкава на него злобно зыркнул: - Мазила. - По-моему, наоборот. Чего ж ты не откатился? - Попробуй не выиграть только. - Для тебя - всё, что угодно. - Ублюдок. Куроо кончил трепаться и пальнул по мне, попал в живот. Зараза, точно как камнями, я согнулся, отскочил, уворачиваясь от следующего выстрела и вспомнил, что у меня винтовка тоже, вообще-то, есть. Вскинулся, навёл прицел, но не успел. Куроо вдруг метнулся вперёд, замахнулся автоматом и треснул по моим рукам, точно хотел за нос отомстить же. Я закусил щеку - на силу он явно не скупился. Хината, кажется, схватился за лицо, Ойкава стоял молча, руки на груди сложил. Обиделся ведь. Винтовка вывалилась из пальцев, Тецуро её отпинул подальше и свою тоже - вот любил он врукопашную, маньяк ещё один. Он мог бы меня задушить, и лицо было бы как у Будды, мирное, святое. Мы свалились, сцепились, как коты драные, оба полезли за ножами, но пальцы меня до сих пор не слушались, гудели. Тецуро навалился всем весом, он был выше меня и крупнее в целом, как мешком картошки придавило. Придавило, прижало и приставило нож к горлу - мою руку он своей свободной перехватил, тряхнул, ударил об землю. Я разжал пальцы, выпустил рукоятку. Вышли, блин, победителями. Хината закрыл глаза рукой. Куроо ухмыльнулся, глянул на Ойкаву победно, как будто кабана в дом с охоты принёс. - Как обещал, - сказал он, прикрыв веки, выражение было абсолютно подонское, блядское. Геракл, блин. Ойкава только хмыкнул, развернулся и зашагал вдаль - в сторону здания. - Ну поставьте меня с другим кем-то, ну что вам, жалко что ли? Укай посмотрел на меня опасно, строго, да я и сам понимал, что зарезчил что-то, но уж сильно моё чувство собственного достоинства было потрёпано. Мы продули великолепно, Укай сказал, что Хината бы на первых десяти минутах кровью истёк, и до свидания. А моя вина, что он не смотрит, куда лезет? - Что, Тобио, одного напарника просрал - захотел кого полегче? Так легче и не должно быть. - Но... - Вот на поле боя ты его оставил бы, что ли? - Да нет, но можно же как-то... - Как-то - нельзя. Кагеяма, ты забыл цель подобной практики, нет? Для стрельбы и борьбы отдельные классы существуют, вообще-то. - Но это совсем невозможно, сэр, - я кинул взгляд на Хинату, тот сидел, любовно присосавшись к бутылке воды. Укай нас всех согнал на площадку, построил, поглядел на красные - буквально, краской заляпанные, - рожи и сказал, какие мы все сказочные дилетанты и пороху не нюхали ещё и что место нам всем у Христа за пазухой, а так - клуб самоубийц, не меньше. И ведь, мол, выпендриваются, кто красивее сдохнет - на этих словах он смотрел в сторону Ойкавы. - Невозможно в цель с пяти шагов не попасть, кадет, хотя Шоё удаётся, конечно, но так ведь ты и не Шоё. - Нет, сэр. - А цель в чем, ты мне скажи-ка, а. Ну? Я вздохнул. Тут крыть-то нечем. - В командной работе, - я протянул это совсем задолбанным тоном, как школьник, я бы себя нахрен пришиб на месте Укая. Но у того иммунитет, наверное. - Точно, кадет. - Но, сэр, я один лучше работаю, я же могу... - Всё ты можешь, конечно, я знаю, видел. А своих не надо защищать? - Ну, надо... - Но пусть лучше кто-то другой, да? - Ну, нет, сэр, - я уже не знал, что мне говорить. Он ведь сказал, завтра опять будем играть, Укай поставил некоторых даже с другими партнёрами, "непроблемных", для разнообразия и свежести - Тецуро предстояло таскаться с Кенмой, тем последователем Хинаты, Ойкаву объединили с Сугаварой, но это чисто для того, чтобы разбить идеально работающую парочку Сугавара-Дайчи, они как задницами чуяли, кто какое движение следующим сделает, всё равно что узреть живое воплощение часового механизма. Кому часы, а мне петарда, да. - Ну что нет, кадет? Что нет-то? - Укай подошёл ближе, заглянул мне в лицо, может, мозги хотел разглядеть. - Я не знаю. Не нравится мне он. - Почему же? - У нас разные характеры! - я пожалел, как только сказал. Ну что за мыльная опера, тут у всех разные характеры, если что. - Мы по-разному действуем, вот. Укаю, кажется, было забавно. - Ну так ты вычлени из этого пользу, Тобио. Ты же думать умеешь? Умеешь. Так вот и подумай, как ваши различия можно вместе сложить. Недостатки в достоинства, смекаешь? - Инь-янь? - Именно. Видишь, мыслишь в правильном направлении. Вот и давай, придумайте что-нибудь, - он похлопал меня по плечу и пошёл, изменившись в лице, в сторону Кенмы. Что-то он опять узрел такое, неуставное. Инь-янь мне в задницу. Какие там достоинства ещё, боже мой, высшая какая-то математика, я на такое не подписывался. Давайте ещё, "найдите подход друг к другу, сходите к психологу", ага. Посетите терапию. Что вас бесит в Хинате Шоё? Ну, дайте подумать. То, что он лезет, не думая, болтает много, рвётся вечно куда-то, выше головы, а потом на эту голову падает, разбивает и её, и всё в округе заодно. А меня осколками задевает. Дополнить друг друга, блин. Каким образом, вы мне скажите. Мы же противоположности, огонь и лёд, я, тихий, бесшумный, точный, и он - громкий, быстрый, резкий, взрывчатка, порох... Хотя... Быстрый. Быстрый - это да, двинется - только ветер свистнет, это бы в правильное русло только, а не так - сломя голову с обрыва. Но с реакциями у него неплохо, конечно, мне бы так, на самом деле, только чутья никакого - как копыта не отбросил ещё. И меткость - курам на смех, куда там ему. Хотя после того, что я выкинул сегодня - ой, и не вспоминать лучше. Безголовый и бесстрашный, идеальное пушечное мясо, нехорошо. Таким разве что внимание отводить - точно всё на себя перетянет. А если чудить начнёт - там взгляд не отвести, такую дурость раз в жизни увидишь. Падающая звезда, яркая, пылающая. - Ты чего? Ох ты, Господи. Знаете, вот звезда-то звездой, а иногда так подкрадётся, как мышь - дух испустишь на месте. Я заморгал. - Что - чего? Ничего. - Выглядишь странно. Критик нашёлся, себя бы видел. - Задумался. - О чём? Задрал, честное слово. Я состроил мину, посмотрел на него, как учитель на первоклассника. Заговорил медленно, разжёвывая. - Нам с тобой, Хината, ещё раунд отыгрывать. И Укай дал понять, что если мы ещё раз умудримся так форму изгадить - новую будем сами шить. Голыми руками из крапивы. Считай, дополнительная мотивация. - Мы отыграем, Кагеяма. - Да? Тебе бы за задницей своей смотреть, чтобы не сдохнуть. - Так не стреляй в меня. Ух, чёрт. Так, значит, да? - Уворачивайся, попрыгун. И от меня тоже, если понадобится, ты бесить умеешь. - Не очень выгодно стрелять в напарника, мне кажется. - Не очень выгодно мазать, окей? - А сам-то? Что, не мог Куроо уделать, что ли? Сил не хватило? Я его убью сейчас. - По-моему, ты Ойкаву не уделал, нет? Трепыхался как рыба, конечностями махал, как мне в цель попасть прикажешь? Тебе ещё повезло, что я тебе в висок не попал. Был бы кто другой - уполз бы инвалидом. Он уставился на меня, аж вытянулся, на носочки встал почти, такую злость хотел транслировать - бутылку в руке сдавил. Ути, Господи. Я молчал, ждал. Ну давай, а дальше что? Неужто с кулаками полезешь? А потом опять - пробежка и открытые окна, да? Не смеши. Но Хината только зло втюхнул эту самую бутылку мне в руки: - На, охладись. И развернулся и затопал от меня. Я повертел её в руках, пластик сложился в некрасивое месиво, но хер с ним, пить и правда хотелось: я сразу к Укаю полез после построения. Пожал плечами, выдул последние капли и посмотрел на Хинату - тот далеко не ушёл, топтался, пристав к Кенме, выползшему после разговора с Укаем. Сочувствую. Мне бы кто посочувствовал. Я смотрел на то, как Хината говорит что-то, усиленно размахивая руками, и мне захотелось ему в затылок этой бутылкой, что ли, зарядить. Ну а что. Ну ладно. Пожалеем младенцев. А бутылку пусть сам до урны несёт. Я примерился, замахнулся, бутылка полетела кометой, рассекла воздух и приземлилась. Аккурат в его ладонь, Хината охватил её пальцами инстинктивно, не понял сначала, повернул голову, посмотрел на бутылку, потом, обернувшись, на меня. Рот открыл. Ну а хуле. Как-будто ему мои вышибленные цели не говорили ни о чём. А потом у меня глаза вслед за ним расширились, задвигалось в голове, заработало. Он же, зараза мелкая, поймал её, чёрт меня за ногу. Не по башке прилетело ему, не по роже, не как тогда - а он ведь руками как лопастями вертолёта крутил, равно что пот не разбрызгивал. Может ведь, если... Меня как кирпичом стукнуло. Ах, ты, боже, вот оно. Инь, мать его, янь, недостатки, значит. Хината так и пялился на меня, видать, и до него дошло. Неужели. Я зашагал к нему. Вот Укай-то будет смеяться. - То есть как это - не уворачивайся? - Вот так, просто. Сосредоточься на поражении противника. - Меня же покромсают на кусочки. - Хината, ты сам очень неплохо лезешь под все острые углы, от тебя не убудет, если хоть в верное русло направишь, - я вздохнул. Хинату я от Кенмы не успел отлепить - Укай чуть ли не тряпкой загнал всех в душевую, а там как-то времени не было, да и то ещё удовольствие шептаться в окружении пара и чужого пота. Ещё перепутаешь с кем, а идея моя мне казалась такой логичной и работающей в перспективе, что кощунство таким разбрасываться. Я перехватил его потом в столовой, вытянул из очереди, - тот чуть подносом в рожу себе не заехал, так удивился, - потянул в сторону, за стол. Он плюхнулся напротив меня, всё ещё не вдупляя, в честь чего ему вдруг такое счастье привалило, аж глаза сверкали янтарями. Друга, видите ли, заделал. Ага, чего удумал. Я просто не хотел снова позориться, да и Укай слов на ветер не бросает. Всё было просто: если Хината голову использует для чего угодно, но только не для шевеления мозгами - пусть так и будет. Не умеет думать - пусть не думает, не отвлекается, не пытается увернуться и от меня, и от нападающего, вытворяя в итоге невероятную херню и кашу. Он быстрый, слишком заметный, невъебенно безмозглый и больной. Я метко стреляю, если мне не мешать, и меня не слышно. Если хорошенько взболтать, могло сработать, рвануть, забрызгивая стены - ошмётками моего взорвавшегося мозга. Потому что дичь чистой воды. Но ведь могло же. - Напрыгнешь, как ты умеешь, отвлечёшь внимание, я выстрелю... - Подожди, подожди, ты хочешь использовать меня как приманку? - Отвод глаз, но да, в целом правильно. - И меня убьют снова, а ты молодец, так, выходит? - Да нет, - вот он вздыбился, голос поднял, на нас стали оборачиваться. Я сделал страшные глаза и зашипел, пригибаясь к столу: - И тише ты, дурень, я тебе, может, блестящую тактику рассказываю. - Где я должен буду сдохнуть смертью храбрых, расчищая тебе дорогу. Ковёр не постелить? Смотрите, зубы прорезались, сейчас плотину пойдёт строить. Я сгрёб его за загривок, тоже притягивая к столу. - Если так хочется - не откажусь. Нет, слушай сюда, - я пресёк попытку меня перебить и быстро заговорил вполголоса: - Я буду прикрывать, ясно? Вообще, всегда, твоя задача - перед глазами у них мельтешить, руками маши, я не знаю. Не дай им меня заметить. - И не защищаться даже? - Я прикрою, да. Ну, то есть, - я исправился, - совсем с катушек не слетай, конечно. Хината посмотрел на меня скептически, как на идиота, но что-то в его глазах застыло такое. Обдумывающее, оценивающее. Я отодрался от его затылка. План для камикадзе, на самом деле, я предлагал ему прыгать, зажмурив глаза, и надеяться, что я подстелю маты. Но если он по-другому не может, если мы по-другому не можем, не работается, не получается. По-одному, так привычно, удобно, мягко, родненько, как я привык, как всю жизнь жил - не получается. - Ты же меня угробишь там. - Я не буду стрелять в тебя. - Ты? - Я не промажу, Хината. - В движущуюся цель, а не высоко прыгать собрался? - По прыжкам здесь ты. - Кагеяма. - Да. Он посмотрел на меня, снизу вверх, из-под век, как сам пулю в лоб залепил, просверлил насквозь, в мозгах покопался и выпотрошил, себе на память оставив. - Ты раньше так стрелял? Да, два раза. Оба раза со скрипом и чуть ли не на одном честном слове отстирались с формы Хинаты. Но я же баран упёртый. - Мы попробуем. - Попробуем? - у него брови вверх поползли. Знаете, я даже преданым себя почувствовал, обманутым. Сначала он скачет дуралеем, наплевав на основы безопасности, а тут внезапно рациональность проснулась и запела. - Слушай, ну я не знаю, как ещё. Если есть предложения - вываливай, но я тебя в деле видел, ты сам себя пристрелишь и похлеще меня ещё... - Бешеный. - Ты? - я оборвался, потому что Хината расплавил лицо в улыбке, от уха до уха, я думал, так не бывает. Натягивал рожу, вот-вот треснет, и глазами полыхал. Недобрым таким, адовым огнём, ядовитым, химическим, и прошелестел так же - навылет, как приговор подписал: - Ты. Вот и приехали. Прав я был, рациональность спала, слюни на подушку пускала. Помните, про маньячину говорил? Он так пялился, так искрился, как будто дополз, дорвался до своего, подарок получил. Жуть, и только. А я лучше? Где там. Куроо выскочил из ниоткуда, как полагалось, Кенма - за ним, волочился с винтовкой на плече, больно сюрреалистичная картина получилась. Мелкий, незаметный Кенма, чуть под тяжестью не сгибается, фея, принцесса какая. Лесная. Куроо за ним как гора смотрелся, огр, ночная нечисть, одни глаза светятся - вытащились, выпрыгнули, как из кустов, Хината вздрогнул, отскочил, увернулся от выстрела. Умеет же, когда на инстинктах, точно говорю. Я затаился поодаль, примерился. - Где твой дружок-то? - выглядел Тецуро слишком довольно, слишком уверенно. А вот ненадолго. Ответ он не успел получить: втянул воздух, отшатнулся, когда я зарядил ему в бок. Зараза. Куроо кивнул Кенме, тот метнулся в сторону Хинаты, выронив на полпути автомат - я спустил курок. Вот вам. Хината, невероятный этот попрыгунчик, перелетел выброшенный вперёд нож, пока Куроо пытался разобраться, откуда пришёл выстрел. Пальнул, я едва успел откатиться. Вот уж ему бы точно в дупле сидеть, далеко глядеть. Я выругался, вскочил на ноги - что уж теперь, лучше лежать надо было, - и выстрелил очередью, Куроо пригнулся, не хотелось всё-таки пятнистым ходить. Я заметил краем глаза, как Хината напрыгнул на Кенму, приземлился на плечи, повалил его наземь - я аж испугался, как бы ключицы не поломал ему. Кенма махнул ножом - Хината дёрнул головой вверх - ушёл, перекатился, цепляясь за чужую форму, и выбросил ноги, умница какой. Кенму как подбросило - и точно на восставшего Тецуро, у того рожа была - картины пиши. Я пальнул, Кенму отбросило обратно на Хинату - руками Куроо, - рыжик не удержал равновесие, грохнулись вместе. Нож полоснул по бедру. Так. Плохо. Я же сказал, что буду смотреть. Тецуро надвигался неумолимо быстро, я не знал, в кого стрелять - пальнул наугад, Хината авось продержится. Тецуро качнулся в сторону - пуля только поцарапала рукав. Ухмыльнулся, прищурил глаза и сразу же распахнул - Хината застыл во времени с вытянутой рукой, другой удерживал Кенму за запястье, нож качался над лицом. Нож Хинаты, с другой стороны, упал на землю, ударившись о грудь Куроо и успев, однако, распластать растекающейся кляксой алую краску. Вот это номер. А по мишеням кто два дня назад мазал? Или у него только после плохого завтрака так? Или на дожди реакция? Хината так заулыбался - сам не ожидал, - и тут же мотнул головой, на щеке вырисовалась нитью линия. Я присосался к прицелу, вглядывался так, что глаза хотели вылететь, стрельнуть вместо пуль. Эти двое сцепились, забарахтались, мне дежавю по мозгам раскалённым железом проехалось. Так. Дыши. - Снова своих хоронить будешь? - Молчи, ты мёртвый, - Куроо поднял руки в пораженческом жесте, но заткнулся. Вот каким угодно, но поражённым он не выглядел, королева, блин. Я вгляделся в дёргающееся месиво, выровнял дыхание. Ну пожалуйста. Хината скосил взгляд в мою сторону, и - вот зачем, а. Сказал же, не думай, ради бога, единственная вещь, которая у тебя от природы талантливо получается. Задел плечо. Ладно. Могло быть хуже. Куроо позади них фыркнул, Хината получил по башке своим же автоматом, который Кенма заграбастал у него из-за спины, схватился за лезвие ладонью - краска потекла очень правдоподобно. Он на меня снова глянул, вперился взглядом, как мог, пока они там катались кубарем, я как чувствовал, что сейчас начнётся. Ты тупой, Кагеяма, и план твой из задницы родом, не умеешь стрелять - не суйся. Но чувствовал я, видимо, как-то неправильно. Потому что он разорвал зрительный контакт - Кенма там в кои-то веки не спал, - и сказал, прямо и уверенно, как будто так всегда было и должно быть: - Я тебе доверяю. И глаза закрыл. Боже мой. Да что ж такое то, а? Совсем дебил, не иначе, и я туда же, два сапога пара, здравствуйте. Я судорожно навёл прицел, боясь потерять лишние секунды, и спустил курок. Брызги упали Хинате на веки, невесомо пачкая ресницы, Кенма замер. Я выдохнул, понимая, что всё это время простоял, не дыша. Лоб Кенмы залило красным. Ох ты ж, Господи. Нет. Нет. Хината разлепил веки, почуяв, что пауза затянулась, заморгал, на меня посмотрел. Уголки губ дёрнулись. Нет. - Да! - он раззявил рот в некрасивой улыбке, заорал, даже кулак вверх выбросил, чудо-юдо лесное, бродячее, как же он такой, откуда. Я откуда? Я улыбался, но впоследствии отрицал до тумана в глазах - так сильно головой мотал. Куроо воздержался от комментариев, но кинул многозначительный взгляд - да настолько, что поди разбери, какое значение, воистину, то ли угроза, то ли обещание, то ли уважение. Всё вместе, наверное. Я боялся поверить, боялся спугнуть это, чем бы это ни было, удачей ли, помутнением разума, коллективной, парной шизофренией - но у Хинаты как будто совсем тормоза сорвало, пинок отвесило, страх отключило. Вся неуверенность, смазанность куда-то исчезли, обнажая плавкое золото, лаву, стремительную безрассудность - и вместе с тем холодную отточенность движений, отстранённую смертоносность. Он прыгал, как взлетал, выбросив руки - я залип, - повалил Ойкаву, крутил в пальцах нож, как будто всю жизнь этим и занимался, хотя я понимал, что в нём играет адреналин - он мог с равным успехом и себе самому пальцы оттяпать. Но его разве остановишь. Я отстреливал чужие ножи, руки, не давая достать до Хинаты, он метался языками пламени - этого же Ойкаву чуть на колбасу не пустил, мстил, не иначе. Монстр, гиена, откуда это в нём вдруг, на меня никто не успевал даже глянуть - он налетал смерчем, почувствовал свободу. Хината отвлекал внимание, купался в нём, закрывал обзор, не давал одуматься, не колебался: я доверяю, не прикрывай меня, используй меня. Я смотрел во все глаза, чётко выстреливал, умудряясь проскальзывать в миллиметрах от его волос, я млел, я ловил экстаз, я боялся сам себя. Мишени вырисовывались сами собой, пальцы жили своей жизнью, я делал то, что делал всегда - захлопнись, замри, выстрели, есть цель, есть мушка, больше ничего не надо видеть и чувствовать, вас двое, вы настолько раздельно, что вместе, это дурило голову, это было невозможно, но это работало. Сплошной вакуум, море, космос. Пустота и ясность. Хината на меня даже не смотрел. А потом меня подкосил Нишиноя, такой же юркий как он, ещё мельче, но не менее резкий - успел выстрелить мне в бок - было бы навылет, я согнулся пополам, свалился. Нишиноя выдрал из моих рук автомат, пока я пытался не повторить судьбу Хинаты на беговой дорожке, но он был тут как тут, чуть ли не за шкиряк оттащил его. Приложил об дерево, Нишиноя, наверное, чуть лёгкие не выплюнул. Так, это уже не смешно даже, таким как Хината нельзя в военные, с виду цветочек, а потом вот это всё? Точно ненормальный. Невероятный. Нишиноя пнул его под дых, опрокинул через колено, потянулся за автоматом - не нашёл: я вцепился, когда Хината его уволакивал. Рухнул сверху, выскоблил из пальцев рыжего нож, резко опустил - Хината успел выставить руку, лезвие прошло бы сквозь предплечье. У меня не было времени тянуться за автоматом, он бы раскрасил ему сейчас грудную клетку, и всё. Рука нащупала свой нож - за всё время он мне так и не пригодился. Ну ничего, у всех свой звёздный час. Это не пули, Кагеяма, тут нет прицела. Я мог налажать. Я мог очень картинно и блистательно налажать сейчас, но у меня. Не было. Времени. Я увидел, как Хината выставил свободную руку, чтобы заляпать её вместо шеи, я замахнулся. Я зажмурился - как только перестал чувствовать рукоятку в своих пальцах, - но только на секунду. Пожалуйста. Хината сжал пальцы, нож лёг в его ладонь как влитой, нож застыл у горла Нишинои. Хината не смог даже улыбнуться, только глухо выдохнул - не мог поверить. Нишиноя не мог. Я не мог. Укай смотрел во все глаза, как бога узрел. Неужто, мол, живые выперли, это откуда благодать такая небесная свалилась, чертовщиной попахивает. А ведь правда, чертовщина. Вон, стоит, рыжей макушкой отсвечивает, снова мил, как грызун. Ага, а я несколько минут назад миражи видел. Как мне спать теперь по ночам? С молитвами? С топором? ...с ножами, очевидно. И в обнимку с гулкой пустотой спортзала - ночью сюда никто не попрётся. Кроме меня, но тут уже пагубное влияние некоторых личностей сказывается. Уж больно меня задело, что он вдруг, как рассудок здравый пообтерял, сразу рвать и метать начал, как ужаленный, как заведённый, неуязвимый, ловкий, так нельзя, слишком-слишком-слишком. Моя прерогатива, голубчик, уж извини, разделять и властвовать - это не ко мне. Нет, поработали на славу, идеально, считай, не часы даже - бомба, оттикивающаяся секунды до конца. До конца чего? Меня? Возможно. Но ведь я это я, а значит, если можно быть идеальным во всем - то нужно. Быть и бесить всех, в грудь себя бить, только молча, не как некоторые. Не так, чтобы взгляд невозможно отвести было. Я тут уже час торчал, наверное, семь потов сойти успело, я отрабатывал все приёмы, какие только мог вспомнить, удивительно, что никто не проснулся, пока я сюда крался по коридорам после отбоя. В голову лезло всякое странное. Футболка была насквозь мокрой, липла к коже, треники туда же, мне бы в душ сейчас. Вот об этом я не подумал, а душ ведь мне до утра не светит, иначе иди верёвку намыливай под развесёлый взгляд Укая. Значит, ночь тут придётся пересидеть, что ли? - Ты чего тут делаешь? Знаете, я бы подпрыгнул, да только мозг уже на первых нотах голоса понял всё, по полочкам разложил, глаза закатил и вздохнул, глубоко и скорбно. - Могу задать тот же вопрос. - Я увидел, что тебя нет, и подумал, что если Укай пронюхает, мне каким-то волшебным образом прилетит тоже. - И решил вернуть, пока не поздно? - Зависит от того, что ты здесь делаешь. Интересное кино. Я почесал затылок. - Ты чего не дрыхал-то вообще? - Бессонница, - Хината пожал плечами. Я кивнул. После того, что мы сегодня устроили, сон и правда как-то не шёл, кровь гудела в ушах, руки всё ещё помнили тяжесть винтовки. Холодный ветер. Рыжие всполохи. Улыбка эта его. Ужас, Кагеяма. Не думай. - Тренируюсь, - буркнул я. - Разбудить кого не боишься? - Я не ты, Хината, я шум не поднимаю одним своим присутствием. - Значит, не боишься. - Нет, - я скорчил мину, вложив в ответ добрую долю язвительности. Но Хината назад, по-моему, не собирался - в доисторические времена его благоговейного передо мной страха. Его глаза светились разгорающимися углями в темноте зала. Он сделал шаг ближе, смотрел ровно, спокойно. Да что с ним такое? Со мной что? - Могу помочь с тренировкой. - Я уже закончил, спасибо. - Выдохся? - лицо у него стало абсолютно дьявольское. Знает же, ублюдок, куда нажимать. Я наступил, встал вплотную, он дышал мне в шею, подбородок задрал, смотрел во все глаза, с вызовом. - Посмотрим, насколько тебя хватит, - процедил я, и вот честное слово, пару дней назад он бы на этом моменте уже дёру давал, песок бы из-под пяток летел. Но это было до красных расцветающих роз на груди, до свищущего ветра, до его прыжков, как полётов. До "я тебе доверяю" - глупо, безмозгло, наивно, искренне, полностью. До глаз зажмуренных. До смеха этого его маньяческого. В горле пересохло. Что-то с тобой неправильно, Кагеяма, что-то в голове сломалось, покатилось. Он рванул без предупреждения, напрыгнул на меня, перехватил руку с ножом. Я очнулся, очухался, извернулся, зашёл ему за спину, руку вдавил, слишком, наверное, сильно. Хината ухватился свободной рукой за моё плечо, оттолкнулся от пола, выбросил ноги в воздух и опустил, меня дёрнуло, потянуло, перекинуло - он был явно сильнее, чем выглядел. Я приземлился, перекатился, группируясь, чтобы не сломать шею - а он тут как тут, навалился, я и в себя прийти не успел. Распластал меня по полу, уселся на бёдра, запястья вдавил в пол. И мне бы скинуть его, к чертям собачьим, ещё чего устроил. Я бы и мог, как раз плюнуть, на самом деле. Но он просто сидел и смотрел на меня, чёлка качалась надо лбом, грудь вздымалась. И было как-то тепло и спокойно, как будто так и задумывалось. - Ты можешь меня скинуть, - продублировал он мои мысли. - Могу, - я не узнал свой голос, резко охрипший, непонятно почему. Хорош загонять, Тобио, не знает он. Всё ты знаешь, поплыл ты, кончился, такому и объяснений-то нет и не будет. - Но? - Хината не двигался, только мерно дышал, и я замер тоже, потому что так не бывает, это сон, галлюцинация, кислорода не хватило, дозанимался. - Хватит, - выдохнул я. Ничего не хватит, неправда, ничего и никогда не хватит, не сегодня, не сейчас. Кошмар, пиздец, яма. - Что? - он понял, я клянусь, он всё понял, не было ничего в его голосе, кроме спокойствия, не ледяного - огонь в камине, плавный, потрескивающий. - Трепаться, - выдавил я, - хватит. Хината улыбнулся, мягко, даже как-то извиняющеся, голову набок склонил. Потом отпустил мои запястья, скользнул руками по моему животу, провел по паху. Я задохнулся, я даже двинуться не мог, не хотел, неважно, что ты делаешь, что я делаю. Хината одним движением оттянул резинку штанов, скользнул в трусы, сжал, у меня в мозгу, кажется, все лампочки повылетали разом. По внутренностям разлилось тепло. Пиздец. Какой пиздец. Он убрал руки, зацепил мою футболку, потащил вверх, стянул через голову, оставив на запястьях. Его лицо было прямо над моим, нос к носу, я чувствовал запах мятной зубной пасты, соли, чего-то терпкого. - Может, скажешь что-нибудь? - вот засранец, а. Как будто бы я мог, я тут, вообще-то, связь с реальностью терял. - Завали, - моё дыхание сбилось, потому что он наклонился и лизнул меня в шею, провел до мочки уха, прикусил. Мурашки побежали вниз от шеи, по животу - Хината прикоснулся тёплой ладонью, начал вырисовывать линии. В штанах было тесно. Что он вытворяет, что он творит, это придурок, Господи. Он отстранился, выпрямился, заглянул мне в глаза - как молнией ударил, - и облизнулся. У меня всё оборвалось внутри, все тросы, все нити, все крыши обвалились. Пошло оно всё. Я выпутался из футболки, сел, схватился за его майку, стянул одним движением, отбросил куда-то. Взял его за ягодицы, приподнял, стянул штаны вместе с трусами, выпутал его из них, вернул его на место, одной ладонью провел по бедру, другой обхватил его член, провел по всей длине и обратно. Хината вцепился мне в плечи, сжал ногтями, подавился вдохом. Я уткнулся носом в его шею, подвинул к себе, прижал, насколько было можно, гладил его, дрочил ему, Хинату било мелкой дрожью. - Каге...яма... - он дышал рвано, толчками, срываясь на всхлипы. - Потом, - сказал я и удивился, что мне вообще удалось. - Нет, - он отнял руку от моего плеча, положил на мою, - не так. Да всё не так, понимаешь ты, недоразумение моё, страдания мои, смерть моя, страшная, чёрная моя смерть. Он отлепился, оттолкнул меня, придерживая за другое плечо, заглянул в глаза, и опять - полетел я по колодцам, прямо в холодную тёмную воду, навсегда, навечно, безвозвратно. Да ты гей, Кагеяма. Впидорасился по самое не могу. И когда? За два дня? Кремень, ничего не скажешь. Лёд. Ну а как, когда он такой, бледный, тёплый, рыжий, с полуопущенными веками, ведущий ладонью по животу, стягивающий с меня штаны, царапающий ногтями по ягодицам, ох ты, Господи, Хината. - Смотри, - выдохнул он, надломленно, болезненно. Шансов не оставил. Я так и залип, как тронутый, смотрел, как он ведёт пальцами по своей губе, как засовывает их в рот, я терялся, падал, распадался на куски. Хината облизывает пальцы. Хината ведёт другой рукой по моей щеке. Хината берёт меня за подбородок, сжимает - ни вырваться, ни отвернуться, не хочется. Хината заводит руку за спину, Хината засовывает в себя мокрые пальцы, Хината растягивает себя, Хината стонет. Хината не отводит глаз от моих. Смотри-смотри-смотри. Умереть легче, чем не смотреть. Я поплыл. Я взял его за талию, приподнял, притянул к себе, насадил. Глаза заливало чёрным и красным, ночь и солнце, угли и языки пламени, румянец щёк, тёмные небеса глаз. Хината вскрикнул, закусил губу, прижался, застонал в мой висок, сжал пальцы на моём затылке, потянул за волосы, оттянул, заглянул влажными глазами. Я свою смерть увидел. Он задвигал бёдрами, ровно, ритмично, вверх-вниз. Впился в мой рот своим, весь воздух выбил разом. Я не знал, что делать, не знал, что думать, кажется, я стонал, кажется, я вдавливал пальцы в его бёдра, кажется, я водил рукой по его члену, кажется, я что-то говорил, бессвязное, лихорадочное, больное. Может, матерился. Может, называл по имени. Может, нас больше не существовало. Он подался вперёд, опрокинул нас на пол, горячая кожа соприкоснулась с холодом. Он лежал на мне, двигался, скользил по животу, тёрся об меня, толкался в мой кулак, что-то мычал в мои ключицы, дышал, горячо и щекотно. Хината царапал мои щёки, гладил волосы. Скользнул пальцами по губам, зажал рот. Я не мог. Ничего уже не мог, я был мягкой, развалившейся, расплывшейся жижей. Я кончил в него, простонав в его ладонь, он - тоже, двинувшись по мне ещё пару раз, прикусил мою кожу. Сперма растеклась по животу. Мне было до пизды. Тишина навалилась на нас глыбой, разбиваемая тяжёлым дыханием, как приговор, как гильотина. Всё, Тобио, сломался ты, починке не подлежишь. Хината отлепился от моего плеча, приподнялся, чмокнул - как был, через свою ладонь. Слез с меня, вытер глаза, потянулся за штанами. Я лежал, ошалелый. Что в таких случаях нужно говорить? Мне все понравилось? Дай мне свой номер? Я хочу от тебя детей? Это финиш, Кагеяма. Ты болен. Это всё. - Это всё? - спросил я, наблюдая, как Хината встаёт, натягивает на себя майку. Ты что же, сумасшедший, ты чего удумал, собираешься просто так уйти? Ничего, замыли, приснилось? - Тебе ведь не нужны друзья, - он смотрел опять, хитро, обезоруживающе, невозможно. Я сглотнул. - Это не дружба. Он выдержал паузу, дёрнул уголком губ. - Нет, не дружба. Не проспи завтра, Укай убьёт, - сказал он и развернулся. И пошёл к выходу. Вот так просто, непринуждённо, блять. Я так и лежал со спущенными штанами, мокрый, несуществующий. - Уже убит, - прошептал я, тупо глядя в потолок. Потолок промолчал.