Прятки

— Скамандер, чего ты здесь сидишь? Он помнит эту фразу до малейших интонаций, с которой Лета её произнесла в первый раз. Она врывается к нему, в этот закуток в стенах Хогвартса, как-то слишком внезапно и быстро, резко. Так, что он не успевает моргнуть, а она уже стоит на коленках на каменном полу, совершенно не заботясь о едва заживших на них ссадинах, с интересом глядя на свернувшегося калачиком в корзинке барсука с влажным носом, тихо смеясь, когда тот тычется ей в открытую ладонь. — Ты ему понравилась, — пожимает плечами Ньют, всё как-то больше стараясь не смотреть в её сторону. А если и смотреть, то тут же пугливо отводить взгляд. Лета слишком яркая. Ему становится страшно, что он обожгётся. Возможно, что не зря. Ньюту всегда было страшно обжечься о людей. Но только с Летой казалось, что как только это случится — он пропал. Он проиграл. Проиграл ветру в её волосах, проиграл коньячно-коричневым опьяняющим мгновенно зрачкам, проиграл тёплым ладоням и мягким шерстяным и кашемировым свитерам. Как мальчишка, которым изо всех сил старался не казаться. У Леты самая лучезарная улыбка и самый заразительный смех. Она всегда смеётся в голос, тихо выдыхая после каждого звонкого приступа смеха. Голос у неё мягкий и глубокий, с лёгкой хрипотцой и ломанностью, которые придают ей только ещё больше шарма. Голос этот обволакивает тебя мягким теплом, словно ты кутаешься в любимый заношенный до дыр тёплый свитер, в который прячешь озябшие от холода обветренные руки. Как Ньют всегда делал с приходом быстрого, легко меняющегося октября, сидя рядом с ней (близко, но так далеко) на желтеющей траве. Прятал свои руки в рукава её серого свитера с вышитой под сердцем эмблемой факультета. Деревья, словно объятые пламенем, каждый листок огненно-красный или рыжевато-жухлый. Листопад-пожар одновременно тревожный и успокаивающий. — Сыграем в прятки? — Что? Нет… Я не буду играть с тобой в прятки, ты всё время жульничаешь, — фыркнул Ньют, ломано улыбаясь, глядя на неё застенчиво из-под выгорающей под цвет падающих листьев чёлки. — Просто признай, что я слишком хороша в этом. Лета смеётся. Её чуть неровные зубы, запрятанные в клетку серебряных брекетов, кажутся рядом перламутра, маленькими жемчужинками. В голове, в волосах у неё — ветер, лёгкий бриз, даже нет — ураган, спутавший тёмные кудряшки. Лета хороша в этом, хороша в прятках, хороша в учёбе и безумно хороша собой. То есть, так думает сам Ньютон, без зазрения совести способный натравить ближайшую змею на того придурка из класса зельеварения, который назвал Лестрейндж легкомысленной дурнушкой. — Так нельзя, он тебя оскорбил, — качает головой Ньют, даже когда девушка чуть не из рук у него палочку выпутывает, чтобы не случилось что-то непоправимое, о чём Скамандер потом пожалеет. Ньюта легко вывести из себя. Иногда даже слишком. Но парень знает, что она не даст ему закипеть. Ньют предпочитал считать себя тем самым опасным животным из пятой категории опасности. Лета же была единственной, даже какой-то мифически необъяснимо существующей, знающей, как к нему подступиться. — Сыграем в прятки? Ньют уже забыл, когда они начали играть. Он прячется — она ищет. Пока абсолютно безуспешно. Лете шестнадцать. На ней какое-то золотистое платье на тонких бретелях, от которого он не может отвести взгляд. Отливает на солнце. Улыбка и жемчужинки брекетов тоже отливают на солнце. Немного прохладно, но кажется, что это её совсем не беспокоит. Он прижимается щекой к бархатной коже плеча, совсем не дыша. — Почему ты не хочешь рассказать мне о том, что тебя мучает? Не закрывайся от меня. — Ты думаешь, это имеет значение? — Ты ведь знаешь, что я всегда готова выслушать. — Знаю. Но ты не поймёшь. Ньют молчит, прикусив язык. Привык молчать, когда хочется сказать очень многое. Он хорошо умеет играть в прятки. Ей никогда его, настоящего, не найти. Лета слишком близко. Тонкие пальцы перебирают полоску тёмного галстука у него на шее. Тонкие пальцы тянут галстук ближе к себе. Тёплые губы прижимаются к веснушчатой бледной щеке. Он прикрывает глаза. Ньют ненавидит это чувство. Он не боится раскрытой пасти нанду в метре от своего лица. Он даже не так уж сильно боится работы в офисе. Он боится проиграть в этой игре, даже не осознавая до конца, что он уже. — Сыграем в прятки? — спрашивает он, несколько отстраняясь. Чтобы иметь возможность хотя бы дышать, а не задыхаться от запаха маргариток, мыла и кожи Лестрейндж. Лета немного грустно улыбается. — Конечно. — Тогда я прячусь, а ты считай. Лета закрывает глаза ладонями. — Раз… Ньют поднимается с места. — Два… Вытаскивает палочку из брюк, чуть отходит в сторону. — Т… ри. Лете не нужно открывать глаза, чтобы понять, что он аппарировал.