Бумажник

Вот-вот должен сорваться дождь. Чарльз поплотнее запахивает плащ и засовывает руки в карманы. Он одет тепло, но, как выяснилось этим утром, недостаточно, поэтому хочется как можно скорее очутиться в каком-нибудь теплом месте. Он идет к одной из кофеен довольно целеустремленно, приметив ее еще издалека, мечтая о том, как усядется где-нибудь в углу, закажет горячего шоколада и, может быть, кусочек пирога. Это должно хоть немного вернуть его к жизни. Ровно в тот момент, когда он переступает порог кафе и закрывает за собой дверь, вдалеке слышится гром. Вместе с ним срывается и дождь — такой резкий и неконтролируемый, что кажется, будто он размоет собой улицы и добираться придется вплавь. «Бабушка говорила мне, что Судный день обязательно наступит», — отрешенно думает Чарльз, все так же стремительно подходя к стойке. Он уже собирается сделать заказ, но в этот момент налетает на человека, выросшего у него на пути. Знакомый терпкий запах парфюма резко прошибает сознание Чарльза, заставляя вскинуть голову вверх и обескураженно выдохнуть. Эрик тоже кажется удивленным, но, как и в былые времена, сохраняет холодное равнодушие. — Чарльз, — словно констатируя, говорит он. — Здравствуй. — Его тон звучит так, будто все в порядке, будто так и должно быть. Будто они каждый день встречаются в этом чертовом кафе. — П-привет, — говорит Чарльз, мысленно проклиная себя за то, что запинается как малолетний неуверенный в себе идиот.

Они встречаются в Париже в середине весны, когда в воздухе витает запах свежей травы и цветов. Чарльз приезжает во Францию на весенние каникулы, чтобы развеяться. Эрик путешествует по миру, «потому что ему нечего делать» — на самом же деле, в попытках найти себя. Они с удивительной быстротой находят общий язык, когда встречаются в парке и завязывают непринужденную беседу. Беседа оказывается такой яркой и наполненной, что они продолжают ее в номере Эрика, который тот снимал уже несколько недель. К тому времени он собирался уезжать, но остался подольше ради Чарльза, и они проводят вместе три недели — абсолютно все время, которое у Чарльза есть в наличии. Чарльзу запоминаются сладкие подгорелые вафли на завтрак, вечно незаправленная измятая постель и почти ежедневные походы на картинные выставки. Запоминаются серые пристальные глаза, которые смотрят с нежностью и одновременно с тоской, и теплые объятия сквозь сон. Эрику запоминаются шелковые волосы Чарльза, по которым он любил проводить ладонью, и его ослепительно-яркие голубые глаза. Запоминаются тихие разговоры по ночам, торопливые касания и смазанные поцелуи.

Чарльз не знал, что эта встреча должна произойти. Он никогда не представлял ее себе даже в самых удивительных фантазиях. И он совершенно не готов к ней сейчас.

— Ты не критикуешь картины, а только делаешь вид. Перестань притворяться, будто понимаешь в этом что-то. — Чарльз смеется, срывает неуклюжий серый берет с головы Эрика и надевает на себя с довольным видом. — Не все умеют так красноречиво пить вино, как ты. Чтобы сразу все ясно становилось. — Эрик хмыкает и скашивает взгляд на самодовольном Чарльзе с бокалом вина в одной руке. — Зато я не выгляжу придурком. — Кто тебе сказал эту глупость?

Чарльз не сразу понимает, что стоит почти вплотную к Эрику, а когда понимает, тут же отшатывается назад. Пальцы машинально цепляются за черный вязаный шарф, который он только стянул с шеи. Эрик глухо смеется, наблюдая за ним. — Какими судьбами здесь? — неловко спрашивает Чарльз, проводя рукой по волосам. Он представить не может, куда деть руки и самого себя. Уже давным-давно ничто не приводило его в столь нервное состояние. — Проездом. — Хм. Я тоже. — По работе? — интересуется Эрик, одновременно с тем внимательно разглядывая лицо Чарльза, пытаясь найти малейшие изменения в нем.

— Смотришь на меня так, будто влюбился. — Это не правда. — Он скользит губами по его шее, от загривка к спине, и запускает руки под рубашку. — Не правда.

— Вроде того. А ты? — Путешествую. С семьей. Чарльз стоит рядом с Эриком и дышит так, словно это — его последний раз. Он никогда не думал, что ему удастся снова вдохнуть этот запах — даже с учетом того, что у Эрика, видимо, очень устойчивые вкусы в плане парфюма. И это увлекает его так, что он не сразу соображает, не сразу понимает, что сказал ему Эрик. — Семья? — растерянно переспрашивает он, продолжая перебирать шарф в руках.

— Неа, у меня никого нет. Ни единой души на всем белом свете, — однажды говорит ему Эрик — и от него это звучит так просто и легко, словно ему и это безразлично. Но Чарльз уже умеет читать между строк в разговорах с Эриком — это оказывается проще, чем кажется на первый взгляд. Обычно нужно просто слушать Эрика и воображать, что он говорит совершенно противоположные вещи. Это и будет истиной. — Ну, все же ты не прав, — качает головой Чарльз. — Я-то есть. — Ага, — соглашается Эрик. В его глазах снова появляется уже хорошо знакомая Чарльзу тоска.

— Ну да. У меня есть жена. И дочь, — говорит он, но звучит не слишком радостно — впрочем, вряд ли это все из-за того, что он не рад им. Должно быть, ему просто неловко перед Чарльзом. — Это здорово, Эрик. Он впервые называет его по имени. Он вообще впервые за долгих четыре года произносит это сплетение букв вслух. Непривычно и странно. — А ты? У тебя есть кто-нибудь? — интересуется Эрик. Он не звучит пытливо и слишком любопытно; скорее так, как звучит человек, который просто хочет поддержать разговор со старым знакомым. Не больше. — Да, — медленно произносит Чарльз, глядя в серые глаза напротив — и чувствует, как сердце останавливается на секунду. — Девушка. Ждет меня в Манчестере. И Чарльз не врет — девушка, о которой он говорит Эрику, правда существует в реальности. И от этого становится еще более невыносимо. Впрочем, что изменилось бы сейчас, если бы ее не было? Он не смеет ни на что рассчитывать, это всего лишь случайная встреча.

— Я все еще был бы безумно счастлив, если бы ты поехал со мной, — произносит Чарльз спустя несколько минут молчания. Его слова звучат немного приглушенно из-за шарфа, который закрывает половину лица. Они стоят на перроне, и скоро отправка поезда. Чарльз вжимается в плащ — почему-то в середине апреля ужасно холодно, — и пытается делать вид, словно все нормально. Эрик просто стоит рядом и молчит, периодически хмурясь и поджимая губы, когда думает о чем-то. — Нет, — снова упрямо отказывается Эрик. Он откуда-то взял, что «не имеет на это права». «Там у тебя другая жизнь, Чарльз. Там твои родители, друзья, девушки, учеба и вечеринки. Мне в этой жизни места нет. Я должен остаться в коротких каникулах во Франции — вот, что будет достаточно честно». И как бы Чарльз ни старался убедить его, что он ничему не помешает и все будет хорошо, может, даже лучше, чем прежде, Эрик оставался непреклонен. — Ладно, — смиряется Чарльз. — Тогда знаешь, что? Я хочу, чтобы этим каникулам было материальное подтверждение. Он долго роется в своем рюкзаке, и Эрик смотрит на него с заинтересованностью. Потом достает их совместную фотографию, которую они сделали в фотобудке в один из дней, и рвет напополам. Одна из частей достается Эрику — на ней Чарльз улыбается самой беззаботной своей улыбкой. Эрик засовывает фотографию в карман, когда понимает, что может не к месту расчувствоваться. Чарльз не должен видеть его таким. — Я напишу тебе, как приеду, — обещает Чарльз, после чего оставляет на губах Эрика поцелуй — самый запоминающийся поцелуй в его жизни. Заходя в вагон, он смахивает слезы с щек большим пальцем. Это невыносимо обидно. Он не пишет, когда приезжает, а Эрик этого и не ждет. Оба понимают, что в отношениях на расстоянии большого смысла нет — это только мука после трех недель рядом.

— Решил осесть в Манчестере? Очень неожиданно от тебя, — фыркает Эрик, потому что знает о любви Чарльза к Великобритании. Он бы никогда не смог жить в другом уголке мира. — Да, — спешно отвечает Чарльз. — Ладно, извини, мне идти нужно. — Не закажешь ничего? — Нет. Был рад повидаться. Чарльз выбегает из кафе, и Эрик наблюдает за ним еще несколько секунд через окна во всю стену. Он бормочет что-то себе под нос, на ходу накидывая плащ и шарф. Дождь продолжает сумасшедше лить. Эрик вздыхает и отворачивается, все же подходя к стойке и делая заказ — крепкий черный кофе без сахара. А в пиджаке, во внутреннем кармане, кожаный бумажник, которому больше десяти лет. За денежными купюрами, чеками и кредитными картами — вчетверо сложенная фотография. Даже спустя четыре года Эрик никак не находит в себе сил ее выбросить.