1
13 ноября 2018 г. в 20:37
У модификанта, преградившего Стиву путь к блоку управления последним хэлликэриером, были странные наручи из желтоватого металла, инкрустированного, как показалось, драгоценными камнями. Щит от них, впрочем, срикошетил, как от вибраниума — легко и страшно.
— Погибнут люди, — попытался Стив еще раз, но модификант, бесстрастно взглянув на него, вдруг бросился вперед, очень быстро, ловко орудуя короткими кинжалами странной формы. Он был силен. Стив бы поспарринговал с ним, наслаждаясь каждым движением в квадрате безопасного ринга, но здесь у него было дело, от которого зависело слишком многое. Но глаза этого солдата, ничем не уступающего ему, его взгляд, обреченность, с которой он наносил удар за ударом, что-то неправильно задевали внутри, заставляя сдерживаться. И поднять рухнувшую балку, до последнего игнорируя подступающую темноту.
— Кто ты? — спросил Стив, когда упал, зажимая ладонью глубокую колотую рану в боку. — Скажи мне, я помогу. Я отчего-то, — во рту было солоно от крови, а перед глазами мелькали темные мушки — предвестники потери сознания, — хочу тебе помочь. Кто… ты. Имя?
— Ты. Мое. Задание, — хрипло и исступленно повторял солдат, и брови его горестно заламывались, как от боли. Будто он больше всего на свете хотел быть не здесь.
— Так заверши его, — с трудом выговорил Стив. Свое он выполнил. Мир в очередной раз рушился, грозя погрести его под обломками, и в этот раз от разочарования ему совсем не хотелось бороться. Кусок корпуса под ним отломился, он еще успел увидеть, как дернулся его противник, хватаясь за горло, и подумать: “Ну вот и все”.
Когда из темноты его все-таки выдернула непривычно твердая, будто неживая рука, Стив наконец окончательно потерял связь с реальностью.
— Мне нужно найти кое-что, — было первым, что услышал Стив, открыв глаза. Бок не болел, одежда была сухой, а желудок голодно заурчал, уловив запах крепчайшего кофе и жареного мяса. Та же жесткая рука дернула его, усаживая, и вокруг стало светло. Оглядевшись, Стив обнаружил себя возлежащим на шелковых подушках посреди…
— Это что? Шатер?
Солдат не ответил. Молча протянул ему крошечную чашку и подвинул блюдо с неизвестными сладостями.
— Мне нужно найти кое-что. Я спас тебя, — рублеными фразами, будто с трудом подбирая слова, повторил он.
Стив потрогал прорезь в своем костюме, ровно там, где у него должно было быть ножевое в печень, нащупал гладкую кожу без рубца и отпил кофе.
— Что? — спросил он, отправляя в рот кусок орехового пирожного, сочащегося медом. — Вкусно.
— Небольшую старинную лампу. Она была у человека по имени Пирс. Человек мертв. Лампу нужно найти, пока она не попала… в плохие руки.
Стив, нахмурившись, еще раз обвел глазами восточное великолепие, окружавшее его, скользнул взглядом по закованным в золото предплечьям своего странного спасителя и повторил:
— Лампу. Как в сказке.
Солдат поджал удивительно красиво очерченные яркие губы и взглянул вдруг пронзительно, почти с болью, будто силясь что-то сказать, но промолчал.
— Найдем. Обещаю. У тебя есть имя?
— Я откликнусь на любое.
— Я буду звать тебя Баки, — почему-то решил Стив. — Можно?
Баки повел плечом и поднялся — плавно, аккуратно переступая босыми ногами. Голые гладкие ступни удивительно гармонировали с шелком толстого ковра, на котором сидел Стив, и дико диссонировали с тяжелым тактическим костюмом.
— Вот, — коротко сказал он и поставил перед Стивом низкий столик, на котором уместился поднос с еще шкварчавшим мясом, горка странных лепешек, блестевших от масла, и серебряный кувшин с узким горлышком и изогнутым носиком. — Ешь, и тебе надо вернуться.
Рот сам наполнился слюной, и Стив решил, что с расспросами можно подождать — даже если это его подсознание так удачно шутит, а на самом деле он давно захлебнулся грязной водой, то торопиться ему тем более некуда.
Лепешки были вкусными, а мясо таким сочным и мягким, что Стив едва не вылизал тонкий поднос, на котором это все лежало.
— Очень вкусно, спасибо, — поблагодарил он, принимая богато украшенный камнями кубок с вином. — Баки, как ты сделал это? — Стив снова провел по прорези в костюме. — Такое ранение даже у меня не заживет без хирургического вмешательства.
— Моей рукой нанесено, — медленно произнес тот и тоже коснулся прохладными шершавыми пальцами абсолютно целого бока. — Я и… отозвал, — он взглянул на Стива чуть грустно, измученно, будто каждое слово давалось ему с трудом. — Это сложно, Стивен-ибн-Роджер.
— Просто Стив.
Он допил вино и поднялся, аккуратно разгибаясь в незнакомом ограниченном пространстве шатра. Ничего не болело, даже перенапряженные мышцы, которые он едва не надорвал, поднимая тяжелую балку. Босые ступни приятно зарылись в длинный гладкий ворс ковра, и он на мгновение прикрыл глаза, наслаждаясь этим мирным ощущением в преддверии очередного раунда с разрушенным его стараниями миром.
— Пойдем, — наконец скомандовал он, и Баки подал ему ботинки, на которых не было ни единой царапинки.
Они вышли на выжженный, усеянный обломками берег Потомака, и Стив, оглянувшись, не увидел шатра. Баки же был рядом — за левым плечом. Обутый в тяжелые сапоги, неизвестно как и когда появившиеся на нем.
Голова не шла кругом от странности происходящего — Стив знал за собой эту особенность: когда определенный предел удивления оказывался достигнут, он на долгое время терял способность испытывать внутреннюю “щекотку”, диссонанс и потребность говорить “этого не может быть”. Идеальная адаптация организма к переменчивому окружающему миру.
Его искали. Черные вертушки ЩИТа кружили над Потомаком, как мухи над патокой, а потому и заметили их довольно быстро: не задавая лишних вопросов, спустили веревочную лестницу, осмотрели и доставили в госпиталь, игнорируя все возражения.
— Капитан? — Мария контролировала все и всегда, а потому она была первой, кто вошел в смотровую после дежурного врача — бесконечно усталого мужчины средних лет. Ее взгляд сразу остановился на Баки, моментально оценивая его опасность. — Это…
— Это Баки, — спокойно ответил Стив. — Он спас меня.
Мария дернула бровью — наверняка у нее были какие-то записи с хэлликэриеров, на которых они с Баки увлеченно месили друг друга, но она по-умному оставила комментарии при себе.
— Баки, — повторила она, будто запоминая. — Хорошо. С вами все в порядке. Ваш… друг от осмотра отказался.
— С ним тоже все хорошо. Он суперсолдат, как я. С ним… Мария, с ним делали что-то страшное, и я хочу, чтобы мы приложили все усилия для того, чтобы помочь ему.
Мария перевела взгляд на Баки, что-то прикидывая в уме, и медленно произнесла:
— Решать это, безусловно, не мне, но вы в который раз спасли мир, Стив. Думаю, вы можете требовать печень любого на золотом блюде, не то что… реабилитацию человека, незаконно удерживаемого ГИДРой против воли. Я верно понимаю ситуацию? — она взглянула на Баки, но тот застыл, будто не слыша ее. Так застывает солдат почетного караула у ворот, ведущих во дворец монарха.
— Верно, — ответил за него Стив. — Если у вас нет к нам вопросов, то…
— Да, — Мария быстро приложила две карты-пропуска к какому-то портативному считывателю и протянула их Стиву. — Временные пропуска. Зная вас, уверена, вы сунетесь прямиком туда, где жарче всего.
— Да, я хотел бы помочь спасателям.
Мария на мгновение поджала губы, но кивнула, не став указывать ему на то, что даже суперсолдатам необходим отдых.
Стоило ей выйти, как Баки сжал запястье Стива с выражением безнадежного отчаяния на лице.
— Поздно, — тихо сказал он. — У лампы уже есть хозяин, и он требует меня к себе.
— Куда? — Стива странно испугала мысль потерять его, не успев помочь.
— Недалеко. Мне нужно… Вызов слабый, но я чувствую его.
— Возьми меня с собой. Я поговорю с тем, кто… кем бы он ни был.
— Поздно, — повторил Баки. — Он достал лампу, она у него, он знает, что это, он прикоснулся к ней, повязал кровью, и теперь я его. Трижды. Ты ничего….
— Даже если я ее отберу? Лампу?
— Он все равно сможет мне приказать. Трижды.
— Как в сказке, — без вопросительной интонации произнес Стив, не заметив, что сжимает запястье Баки, закованное в наручи. — Возьми меня с собой. Или это запрещено?
Баки склонил голову, прислушиваясь к себе, и от этого его волосы, смолянисто-черные, тяжелые, показались Стиву дымчато-серыми, будто тот уже начал растворяться в воздухе.
— Нет, — наконец ответил Баки. — Не убивай его. Это причинит мне боль, — сказал он прежде, чем Стива закружило, как в водовороте, протягивая сквозь пространство, как сквозь игольное ушко, и единственное, что он четко ощущал в этой мешанине из звуков завывающего ветра, нехватки воздуха и боязни не собраться обратно в правильном порядке, был твердый металл наруча Баки и острые грани большого камня, впивавшегося в ладонь.
Когда мир перестал сжиматься вокруг, как нутро змеи, заглотившей кролика, Стив обнаружил себя в палате. На узкой койке, принадлежавшей явно не клинике ЩИТа, лежал забинтованный по самые глаза человек. Его едва видные из-под бинтов кончики пальцев, с трудом шевелясь, гладили какой-то небольшой тускло блестевший предмет, который в складках сбившейся простыни было не рассмотреть.
— Я… вился, — одними губами выговорил он, с трудом разлепляя воспаленные веки. Глаза у него были темными, как тутовые ягоды, и странно знакомыми.
— Я жду приказаний, — мертво-механическим голосом ответил Баки, и тут человек, ставший его хозяином, с трудом переведя взгляд, увидел Стива.
— Странные… глюки. Одно желание… исполнилось. Напоследок… взглянуть.
— Желание? — немного оживился Баки.
— Не, — ответил человек и странно всхрипнул, будто хотел рассмеяться, и не смог. — Не… пройдет. Хитрожопый ты… ну и я… не пальцем… деланный. Хочу быть абсолютно, феерически здоровым, оставаясь при этом человеком, живым, сохранившим все функции, черты характера, части тела, внешность до этих травм, сознание, психику, моторику, память, потенцию, возраст и мелкие заебы. Личность, короче. Усек? Выебнешься, сотрешь мне память, сделаешь уродом или младенцем — следующее мое желание тебе очень, очень не понравится. Валяй.
Он хлопнул кончиком пальца по гладкому металлу того, что Стив определил как ту самую лампу, будто ставя точку в перечне требований, и руки Баки засветились, по коже поплыли золотые искры, и Стив на мгновение увидел его другим: мощным, почти обнаженным, одетым лишь в легкие газовые шаровары и тяжелое золото, с волосами до талии и тонким платком, скрывающим нижнюю часть лица.
— Слушаю и повинуюсь, — нараспев произнес Баки, и золотые искры потоками хлынули от него к человеку, оплели его коконом, впитались в бинты, просочились под них, и тот захрипел, задергался, как в судорогах, приборы истошно взвыли и умолкли, отсчитывая уже ровный сердечный ритм.
Человек сел, потрогал бинты, стягивавшие лицо, и посмотрел на Стива.
— Жаль, оставшиеся желания мне нужны для другого, иначе захотел бы исчезнуть отсюда, так, чтобы ты не нашел. Но, видно, не судьба.
Он вынул из ножен застывшего неподвижно Баки нож и срезал бинты.
Стив знал, кого увидит, сразу, как услышал голос. У него все же была идеальная память.
— Рамлоу.
— Кэп. Ничего личного, помнишь? Принцесса, следуй за мной, надо выбираться отсюда, — он подкинул на ладони небольшую золотую лампу — точь-в-точь, как в той книге, которую Стиву в детстве читала мать, только меньше — эта легко помещалась на мужской ладони.
— Он никуда не пойдет, — решительно произнес Стив. — Ты — преступник, Рамлоу.
— Скорешились уже, — Рамлоу с прищуром оглядел поочередно Баки, его самого и оскалился неприятно, по-волчьи. — Потрачу две минуты своего охуенно бесценного времени, чтобы прояснить. Вот это, — он показал Стиву лампу, — моя ядерная кнопка. Принцесса Ясмин не запыхается довершить начатое хэлликериерами, она, знаешь, почти всесильная. Но мне похрен на дело ГИДРы, Роджерс. Я хочу выбраться отсюда живым и свалить в закат. А потом захотеть от принцессы чего-то приятного. Хоть бы и гаремных удовольствий, — он с интересом оглядел Баки, бесстрастно глядящего поверх его плеча. — Умеешь трахаться, принцесса?
— Как прикажет мой господин, — так же равнодушно отозвался Баки, и Стив почти ослеп от накатившей ярости, сжал кулаки и чуть наклонился вперед, готовый придушить чертова предателя голыми руками.
— Рамлоу! — рявкнул он.
— Да пошутил я, — отмахнулся тот, соскальзывая с постели и разминая ноги. — Что за хуйня?! — заорал он и завертелся волчком, до того напоминая собаку, увидевшую свой хвост, что Стив невольно ухмыльнулся — ярости как не бывало. — Хвост?! Сука, ты приделал мне хвост?! Да я урою тебя, шутник хренов!
— Приказа не добавлять ничего не было, господин, — так же бесстрастно отозвался Баки, но Стив ощущал его злорадство так же четко, как свое собственное. — Ты абсолютно, феерически здоров, остался человеком, жив, сохранил все функции, черты характера, части тела, внешность до травм, сознание, психику, моторику, память, потенцию, возраст и мелкие заебы. Личность, короче. Не урод, не младенец, память сохранена в полном объеме. Господин желает удалить хвост?
Рамлоу дернул длинным хвостом с частым костяным гребнем, едва не снеся больничную койку, и сплюнул на пол.
— Хуй там. Желать я не буду. Но если ты еще раз… — он обхватил запястье Баки гибким концом хвоста, но Стив преградил ему путь, дернул за эту чертову пятую конечность и, прижав Рамлоу спиной к своей груди, сдавил его горло в захвате.
— Это если ты еще раз позволишь себе угрожать…
— Джинн мой, Роджерс. Умру я, и ему будет очень-очень больно. Лампу ты тоже не отберешь. Отпускай, надо уметь проигрывать.
Стив выпустил его и, порывшись в шкафу, швырнул в Рамлоу найденными там разномастными шмотками:
— Я иду с вами.
В общей суматохе им удалось выбраться без особых проблем. Рамлоу, ловко вскрыв первую попавшуюся машину, повез их куда-то за город. Стив не знал, куда они едут, и что будет дальше. Его щит остался где-то на дне, среди символических обломков очередного этапа его жизни, и что будет дальше, он понятия не имел.
Они подъехали к заброшенному дому, стоявшему на отшибе небольшого городка, под утро. Стив упорно боролся со сном, но он был на ногах уже третьи сутки, а потому все-таки очнулся от того, что машина сначала замедлила ход, а потом и вовсе остановилась. Он лежал головой на коленях у Баки. По ощущениям, в отключке он пробыл не меньше часа, но силы восстановились почти полностью, и по грустным, каким-то больным глазам джинна Стив понял, кто был тому причиной.
— Спасибо, — одними губами произнес Стив, пожимая грубую твердую ладонь и замирая от горькой, странной гордости во взгляде Баки. От того, как тот едва заметно дернул уголками пухлых ярких губ и тут же снова стал бесстрастным, стоило Рамлоу повернуться к ним и ухмыльнуться:
— Приехали, голубки. Тащите свои задницы в дом.
Баки легко выскользнул из машины и замер, даже не пытаясь помочь Рамлоу, возившемуся с тяжелыми старинными засовами на мощных воротах, больше напоминавших замковые — казалось, они могут выдержать любую осаду. Стив тоже не спешил предлагать свою помощь — Рамлоу справится, Баки ведь вернул ему весь запас сил, а, помнится, тот был немаленьким. Рамлоу не зря был старшим группы. Более отчаянного, сильного, изворотливого и выносливого бойца было еще поискать.
И тот оказался предателем. Не раз прикрыв Стиву спину, в конце концов Рамлоу выстрелил в нее сам.
Попытался.
Внутри было пыльно, пахло затхлостью и даже немного плесенью. Рамлоу первым прошел в небольшое помещение, идущее первым по узкому коридору, больше напоминавшему зазор между двумя ярусами осадных стен, и, пощелкав вполне исправной аппаратурой, замкнул периметр.
— Крепость, — как мог нейтрально заметил Стив.
— С ГИДРой жить — нору поглубже рыть, — отбил Рамлоу. — Простите, клининговая компания сюда не приедет, так что пожрем консервов, три часа на сон и за уборку. Я собираюсь тут окопаться по меньшей мере на пару недель, пока мы не выясним условия. Да, ваше высочество? — подойдя вплотную, он потрепал бесстрастного Баки за подбородок, как любимого ребенка, и не успел Стив возмутиться, как он уже удалился на кухню, насвистывая что-то веселое, но отдаленно напоминающее похоронный марш. Его хвост при этом отбивал по стенам четкий ритм.
— Я не позволю ему обидеть тебя, — тихо пообещал Стив. — Обещаю.
— Он человек. Человек не сможет причинить мне сколько-нибудь заметный вред, не потратив при этом желание. Этот хозяин слишком любит себя, чтобы тратить… ресурсы на что-то, кроме собственного блага. Его желания будут скучными. И безопасными.
— Он говорил о… — Стив знал, что смутился, не зная, как упомянуть те самые “гаремные утехи” и не обидеть при этом Баки.
Джинн почти лукаво дернул бровью и едва заметно улыбнулся.
— Он знает, что я могу убить его таким способом. Он не решится. К тому же хозяин… любит все земное. Осязаемое. Деньги. Здоровье. Безопасность. Силу. Скорость. Секс он может получить от кого угодно, а деньги и здоровье только от меня. Он не глуп… не глупее остальных людей.
— Кто не придет на кухню прямо сейчас, тот не жрет, — крикнул откуда-то Рамлоу. — Принцесса, ты светом луны в четырнадцатую ночь питаешься или жрешь, как все?
Баки, оглянувшись на Стива, скользнул по коридору и бесстрастно спросил:
— Господин желает знать наверняка?
— Обойдусь. Пирс был прав. Ты на редкость изворотливая тварь.
— Не выражаться, — не выдержал Стив. — Неужели обязательно унижать того, кто полностью от тебя зависит?
— Ты мне скажи, — Рамлоу бросил кривой нож, которым довольно ловко распотрошил жестяную банку с тушенкой, и подошел вплотную, будто надеясь, что Стив отступит. Стив, конечно, отступать не собирался. — Как это — быть круче всех и при этом тупым, слепым и…
Стив не понимал, о чем он. С подчиненными он всегда был предельно вежлив, ни разу не допустил ни единой вольности, не говоря уже о грубой лексике или неуставных проявлениях неприязни. Рамлоу так вообще, скорее, ему нравился, с ним было легко и приятно работать.
— Не припоминаю, чтобы хоть раз позволил себе выйти за рамки, — начал Стив, но Рамлоу, фыркнув, нагло его перебил, и тонкий твердый хвост вдруг оплел сначала его щиколотку, потом скользнул к колену, прошелся по бедру неприлично близко от паха и наконец сжал ягодицу, видимо, свернувшись кольцом. Стив ухватил гибкий отросток и, намотав его конец на кулак, с силой дернул, надеясь причинить боль, но Рамлоу только распахнул темные губы, и его почти невидимые на фоне темной радужки зрачки стали просто огромными.
Он подался вперед, жадно глядя в глаза, а Стив смотрел на его губы, сжимал в руке теплый голый хвост и чувствовал, как до него медленно, но верно доходит. Как собираются кусочки картинки, один к одному. Все эти намеки, манера задеть бедром, словом, все эти подначки и кривые улыбки.
— Ничего личного, да? — наконец, спросил Стив, выпуская обжегший руки хвост, и Рамлоу, будто придя в себя, снова оскалился.
— Абсолютно. До недавнего времени было, да? Но ты так крепко подсел на прекрасные глаза принцессы Ясмин, Аладдин, что я, как злой Джафар, ощущаю неодолимое желание сделать так, чтобы ты страдал.
Он отошел к столу, вывалил содержимое банки в глубокую миску и сунул ее в микроволновку. Хвост его при этом метался, лупя по мебели, как тяжелый хлыст из сыромятной кожи.
— Правила, — произнес Рамлоу, закидывая сразу три пачки спагетти в закипевшую воду. — Джинну разрешается есть что угодно, надевать что угодно, прятаться в лампу, обустраивать жилище, разговаривать без разрешения, петь, плясать и морально разлагаться. Запрещено: вредить себе и мне, привлекать внимание посторонних… Роджерс не в счет. Молчать об обнаруженных угрозах моей и нашей общей безопасности. Менять реальность и мое тело без особых на то указаний. Жаловаться на жизнь… Потом еще озвучу, когда придумаю, — он помешал спагетти в огромной кастрюле и дернул хвостом. — Обязанности по кухне разделим.
— Как долго мы тут останемся? — спросил Стив, и Рамлоу оглянулся и смерил его насмешливым взглядом.
— Тебя вообще никто сюда не звал. Наоборот, я позволил тебе остаться. Улавливаешь?
— Как долго мы здесь останемся? — повторил Стив. — Что ты вообще собираешься делать?
— Помоги, — Стив молча взял огромный дуршлаг и дождался, пока Рамлоу сольет воду. — У меня план простой. Сформулировать желание так, чтобы остаться с деньгами и на свободе. Потом прихватить принцессу и свалить из страны. Ну, или как вариант: я заставлю Принцессу ходить голой и буду наслаждаться видом, пока меня не хватятся. Потом на тех, кто хватится, натравлю ее и все равно свалю в закат, только принцесса будет грустной. Она не любит убивать, особенно таких красавчиков, как ты.
Стив взглянул на Баки, обреченно смотревшего в окно, будто сказанное его не касалось, и хрустнул кулаками, уперев их в стол.
— Вот как мы поступим, — после недолгих раздумий произнес Стив. — Ты загадываешь второе желание. Что-нибудь не очень сложное: мороженое с шоколадной стружкой или золотую зажигалку. Я восстанавливаю твой статус вполне официально. Тебя оправдывают, ты загадываешь третье желание, такое же простое, не включающее в себя мировое господство, смерти и прочую дрянь, и отдаешь лампу мне. После этого я тебя знать не желаю.
— А как же феерический секс? — дернул бровью Рамлоу. — Как же обнаженный красивый мужик, варящий мне кофе по утрам? И с чего ты вообще взял, Роджерс, что я не залуплюсь, и третье желание будет таким, как ты хочешь?
— Потому что иначе я тебя убью, — просто ответил Стив. — Неважно, как и когда, насколько мне известно, неуязвимым и бессмертным тебя не сделает даже джинн. Просто знай, — он подошел к Рамлоу вплотную и сгреб его за грудки, — я это сделаю.
— Тогда вторым желанием мне лучше приказать убить тебя, не находишь? А уж третьим — требовать оправдания и свободного доступа к счетам.
— Рискуешь не учесть всего, и выйдет как с этим, — Стив обхватил ладонью основание хвоста Рамлоу и со смесью удовлетворения и злорадства увидел, как его зрачок снова расплывается, закрывая радужку.
— Поправочка: без голых мужиков и телесных радостей я оставаться не желаю. Новое правило: по дому голым будешь ходить ты. И варить мне кофе. Отравишь — ему будет очень-очень больно, — Рамлоу схватил его за ягодицу горячей ладонью и вжал в себя, жадно, по-животному притираясь бедрами. — Как насчет твоей ягодки, Кэп? Вместо его? Он у нас несверленная жемчужина. Я могу его заставить, мне даже желание не нужно будет загадывать. Просто впишу в правила — ходить голым, ублажать господина. Баш на баш? Ляжешь на амбразуру вместо очередного униженного и угнетенного?
— Главное, чтобы амбразура выдержала, — Стив сдавил ладонью его подбородок, физически ощущая закипающую в нем ярость, — и мне ты точно не можешь ничего запретить. Амбразура.
Он впился в губы Рамлоу так яростно, намеренно причиняя боль, что не сразу заметил, что тот стонет, извиваясь в его хватке, все сильнее подаваясь навстречу.
— Договорились, — прохрипел он, слизывая кровь с прокушенной губы. — А ты горячий, Кэп.
— И голодный.
Рамлоу отошел на шаг, даже не пытаясь скрыть возбуждение, и оскалился:
— Где мой кофе? И почему ты до сих пор одет?
Стив молча расстегнул куртку, глядя при этом только на Баки. Тот смотрел в ответ с таким страданием, с такой мольбой, что Стив, не выдержав, подошел к нему и приложил его ладонь к своей щеке.
— Ничего не бойся, — сказал он.
Баки погладил его по щеке и плавно, будто встряхнувшись, перетек в другую форму: ту, что Стив видел в больнице. Стал выше и мощнее без панциря тактического костюма, весь будто покрытый золотой пудрой. Дым его волос колебался вокруг лица, то сворачиваясь в почти материальные пряди, то снова растворяясь. Стив, поддавшись искушению, погладил его губы через тонкий черный платок, скрывающий нижнюю часть лица, и с восторгом почувствовал, как те приоткрылись, оставляя на ткани небольшое влажное пятно.
— Я все еще жду кофе, — напомнил вдруг Рамлоу, о котором Стив почти успел забыть. Его взгляд жег голую спину, и Стив, не оборачиваясь, скинул ботинки и стянул штаны, оставаясь в одном белье. — Уже лучше.
Тонкая ткань заструилась вокруг бедер Стива, тесные слипы исчезли, а на их месте появились тонкие шелковые штаны. Полупрозрачные, легкие — в них нагота была будто облагорожена, окружена загадкой.
Рамлоу присвистнул, даже с места поднялся, чтобы лучше рассмотреть.
— Пусть будет, — милостиво разрешил он. — Почувствуй себя султаном. В пупок бы тебе еще бубенчик, Кэп.
— Не зарывайся, Рамлоу.
— Зови меня “господин”, не ошибешься.
Стив, развернувшись, стиснул его горло рукой, но Рамлоу лишь оскалился, так явно нарываясь, что поддаваться ему показалось Стиву глупым.
— Кофе с ушибом гортани пить проблематично, не так ли?
Рамлоу облапил его задницу, так явно наслаждаясь ощущениями, что даже глаза прикрыл, плевать, похоже, желая на то, что Стив мог ему легко вырвать кадык.
— Жемчужина гарема, — прохрипел он, — Луноликая Лейла.
Стиснув напоследок Стива в довольно крепком объятии, Рамлоу отбросил его руку, растер горло и заявил:
— Пойду в подвал отопление включу. А то как бы мои жемчужины не померзли голышом.
Он хотел дотронуться до Баки, но Стив перехватил его руку и вывернул в захвате, снова заставив засмеяться — неприятно и хрипло.
— Мы договаривались, — напомнил Стив.
— Ладно, Цербер Луноликий, чтобы я пришел, кофе уже был на столе.
Стив выпустил его, и Рамлоу, с оттягом хлопнув его по заднице, вышел.
— Зачем ты? — почти беззвучно спросил Баки.
— Потому что могу за себя постоять, — Стив взял его лицо в ладони, совсем не так, как до этого Рамлоу, и тяжелая серьга в ухе Баки скользнула по коже холодной змеей. — Я тебя освобожу. Разберусь с Рамлоу, и это будет моим первым и последним желанием. Обещаю.
Глаза Баки наполнились жалостью и надеждой, едва заметной, горькой, тысячи раз не оправдавшейся.
— Это невозможно. Я не могу освободить сам себя.
— Мы найдем того, кто может. Обещаю, что не заставлю тебя делать то, чего ты не хочешь.
Склонив голову на бок, Баки прижал руку Стива к своему плечу и на мгновение прикрыл глаза.
— Не уверен, что стою этого.
— Ты стоишь всего.
— Я ведь даже не настоящий. Смесь первородного огня и магии. У меня нет души.
Стив прижал его к себе, ощущая странное, ни с чем не сравнимое желание присвоить его. Вернее, чтобы Баки захотел принадлежать ему добровольно.
— Ты настоящий. Ты чувствуешь.
Чуть вытянутые к вискам глаза Баки потемнели, и в них Стиву почудились отблески того самого огня, яркие всполохи стихии, из которой, по преданиям, когда-то родился мир.
Стив гладил кончиками пальцев яркие губы сквозь ткань и не мог отвести взгляд, чувствуя, что ради Баки сможет все и еще немного больше.
— Ромео и Джульетта, — ехидно произнес вернувшийся Рамлоу. — Запретная любовь в серале. Но кофе вкусный, Роджерс. Давай отпускай моего джинна, и садитесь жрать. Нам еще поспать надо успеть.
Баки согласно прикрыл глаза, и Стив с сожалением выпустил его, разжав ладони. Баки тут же распался дымом и исчез где-то в кармане у Рамлоу.
— Пошел к себе, — ответил на незаданный вопрос тот. — Очень благородно с его стороны. А ты дурак, Роджерс. Джинны — хитрые изворотливые твари, злопамятные и бесчувственные. Этот играет с тобой, как портовая блядь с наивным юнгой. Он будет вертеть тобой, как хочет, поимеет и выпьет, как виски. Освободишь его, поведясь на жалостливые глазки и скорбно опущенные плечики, и останешься в дураках. Джинны не люди. Они не умеют любить. Он выбрал тебя, поймал на волоокий взгляд, и вот ты уже голый варишь кофе и готов лечь под меня вместо него. Сечешь?
— Это будет моей ошибкой, и тебя ее последствия не касаются, — отрубил Стив. — У нас сделка. — Макароны на вкус были вполне ничего, а потому он добавил с меньшей агрессией: — Не всегда стоит судить других по себе, Рамлоу.
Тот странно на него взглянул, будто видел впервые, и на его лице на крошечное мгновение промелькнуло странное выражение, которое Стив затруднился бы идентифицировать. Что-то среднее между насмешкой, удивлением и, кажется, досадой.
— Судя всех по себе, я еще ни разу не ошибся, Кэп.
Стиву стало даже жалко его, настолько ущербного, лишившегося веры в людей и желания сострадать. Наверное, это отразилось на его лице, потому что Рамлоу вдруг ухмыльнулся половиной рта, становясь почти страшным, отталкивающе-опасным, и протянул:
— Оставь свое сострадание для джинна, Роджерс. Я в нем не нуждаюсь. Доедай и поговорим.
С этими словами он молча доел свою порцию, по-военному быстро вымыл за собой тарелку и ушел куда-то вглубь дома, почти неслышно ступая по гулкому коридору тяжелыми ботинками.
Стив не хотел сомневаться в Баки. Он не мог в нем сомневаться, если хотел сдержать слово. Ложь всегда вызывала в нем внутренний протест, он чуял ее спинным мозгом, всегда зная, когда его пытаются провести. Баки был несчастен. Глубоко, горько и безнадежно. От него волной шло привычное обреченное отчаяние и страх надеяться. Он до конца не верил Стиву, лишь уговаривал себя, что если тот станет его хозяином, то, быть может, окажется не хуже других.
Лучшим из худших.
Прохладная скользкая ткань белых штанов ощущалась странно, но Стив и за нее был благодарен: совсем голым ему было бы неприятно садиться на стулья явно сомнительной чистоты и затруднительно говорить с Рамлоу на равных в то время, когда тот откровенно разглядывал бы его.
“Господин” обнаружился в большой вполне современной гостиной со стопкой бумаг. Стив спокойно сел в пыльное кресло напротив и выжидающе на него посмотрел. Терпение не было его добродетелью, и, похоже, Рамлоу был в курсе его нетерпеливости и специально некоторое время не обращал на него внимания.
— Активы, — наконец соблаговолил пояснить он. — Пока против меня в общей неразберихе обвинения не выдвинуты, хочу перевести большую часть средств в безопасные места. В еще более безопасные. Не то, чтобы я не верил в силу твоего обаяния, Роджерс, но…
— Я позвоню Марии, как только ты загадаешь правильное второе желание.
— Я его загадаю, — Рамлоу отложил бумаги и, закинув ногу на ногу, закурил, — как только ты окажешься в моей койке готовый к свершениям. Не сегодня. Меня радует твоя готовность заняться феерическим сексом, — наверное, у Стива все-таки отразилась эта самая решимость на лице, потому что Рамлоу с насмешкой, отлично маскировавшей голодное любование, осмотрел его с ног до головы, — но не хочу портить нашу первую и без сомнения охуенную ночь из-за усталости. На меня упал дом, я чуть не загнулся, выздоровел и обложился охуенными мужиками. Неплохая карьера за неполные сутки, а?
— Рамлоу.
— Хотя подожди. Брачная ночь все-таки будет. Такая, знаешь, будто мы поженились в Вегасе по пьяни — будем спать в одной койке, чужие друг другу, пожинающие плоды вчерашней глупости.
Стив подпер щеку кулаком и уставился на него, гадая, успел Рамлоу как-то незаметно хлебнуть виски, или он всегда такой.
— О, я знаю этот взгляд. В моей коллекции он называется “не обижайтесь, сэр, но вы дебил”. Что не отменяет моего желания…
— Где спальня, Рамлоу?
— Люблю, когда сразу к делу.
Рамлоу поднялся, и по его чуть отяжелевшей походке Стив понял, насколько тот устал. Смертельно. Будто здесь, в защищенном месте, он выпал из экзоскелета, устав таскать его на себе.
— Раздевайся, ложись, здравствуй, — в большой спальне, освещенной только бра на стене, Рамлоу махнул в сторону кровати, покачнувшись, стянул ботинки, подумав, перешел коридор и толкнул дверь напротив. — Помни мою доброту, — вместо “спокойной ночи” сказал он. — На сегодня свободен. Вдруг ты храпишь, — тише добавил он, будто для себя. — Идеально невыносимо, так же, как делаешь все остальное.
Стив не привык долго переживать из-за того, что еще не случилось и вообще не ясно, случится ли, а потому стянул с кровати плотную пыльную ткань и, обнаружив под ней вполне приличную постель, чуть пахнущую пылью, заглянул в небольшую ванную, быстро смыл с себя усталость тяжелой недели и почти моментально уснул.
Утро оказалось поздним, солнечным и пронизанным запахами кофе, жареного бекона, тостов и еще чего-то экзотического, неуловимо напоминающего о Баки. Стив натянул штаны, умылся и вышел на кухню. Полы блестели идеальной чистотой, а кухня так и вовсе сияла. Баки стоял к нему спиной, одетый в такие же шаровары, золота на нем было чуть меньше, но Стив буквально застыл, рассмотрев при свете дня его левую руку. Рамлоу, развалившись на появившемся из ниоткуда низком диване, курил, пил кофе и просматривал что-то на ноутбуке. Вид у него был довольно утренний — встрепанный и чуть помятый, но мирным Стив бы его не назвал.
— Утро, — поздоровался он, и Рамлоу, не глядя, отсалютовал ему сигаретой. Баки же только сильнее расправил голые плечи, но не обернулся, будто и предположить не мог, что здороваться можно и с ним тоже. — Утро, Бак. — Стив остановился у него за спиной, провел кончиками пальцев по золотой пудре, покрывавшей его левую руку от кончиков пальцев до ключицы. — Что ты делаешь?
— Варю кофе, — напряженно отозвался тот, будто Стив ему страшно мешал, но сказать об этом он не мог.
Стив посмотрел на странную жаровню, наполненную мелким белым песком, на красивую медную турку на длинной витой ручке и отступил в сторону, с грустью отмечая, что Баки сразу расслабился, будто ему стало легче дышать. Прямо из воздуха появилась маленькая баночка, Баки сунул в нее пальцы, взял немного темно-коричневого порошка, кинул его на высокую шапку пены, которая поднималась в турке, и, быстро перемешав, разлил содержимое по двум чашечкам.
— Ваш кофе, — тихо произнес он, протягивая Стиву ту, что была украшена тонко нарисованными красными тюльпанами.
— Мы на “вы”? — также тихо спросил Стив, и по тому, как Баки с опаской быстро взглянул на Рамлоу, стало понятно, что к чему.
Баки опустил голову, будто снова кого-то разочаровал и готов понести наказание, и Стив осторожно приподнял его подбородок, отмечая, что сегодня лицо не скрыто платком.
— Рамлоу, что ты уже сказал Баки? — спросил он, и джинн вздрогнул, прикрывая глаза. Будто не от страха даже, а от горечи разочарования. Будто, спросив, Стив предал его доверие.
— Чтобы не крутил перед тобой хвостом, — ответил Рамлоу с дивана. — Что ты простачок, конечно, но…
— Простачок, — продолжая смотреть Баки в глаза, повторил за ним Стив. — Ты считаешь меня дураком? — напрямик спросил он.
— Идеалистом, скорее. И резонно считаю, что в данной ситуации только я могу эксплуатировать этот твой изъян на полную. Джинну лучше дождаться своей очереди на доступ к телу.
— Я не посмел бы, — едва слышно выговорил Баки, умоляюще глядя на него. — Я — раб. Я не… даже думать не посмел бы.
— А если бы все было иначе? — спросил Стив, не обращая внимание на хмыканье с дивана.
— Я приучен не обдумывать невозможное, — ответил Баки и перевел взгляд на его губы, не вырываясь, стоя до боли близко, так, что Стив чувствовал жар его тела, слышал кончиками пальцев его зачастивший пульс, который ощущался, как гудение огня в тесной печке.
— Мой кофе, — напомнил Брок, и Баки, просочившись между Стивом и столом с жаровней, скользнул к нему с крошечным золотым подносом, на котором стояла одна-единственная чашка, украшенная злыми черными цветами.
Рамлоу сделал глоток, одобрительно кивнул и взял бутерброд, явно нарезанный собственноручно, с обычной человеческой тарелки.
— Роджерс, у тебя есть средства связи?
— Только комм, но он на таком расстоянии не работает, конечно.
— Возьми мой телефон и сообщи всем заинтересованным лицам, что с тобой все окей, а то в новостях уже проскальзывают тревожные нотки, что ты погиб, находишься в коме, изуродован и прочая муть.
— Что, моя смерть уже не входит в твои планы? — Стив отпил еще кофе и с прищуром оглядел собеседника с ног до головы. Объективно Рамлоу был хорош собой, но поганый характер, беспринципность и умение бить в спину портили все впечатление.
Рамлоу чуть кофе не поперхнулся, до того натурально изобразив удивление, что Стив почти поверил. Если бы хоть немного обольщался на его счет — точно купился бы.
— Уже, Роджерс? Твоя смерть никогда не входила в лично мои планы. Реально думаешь, что выжил бы после выстрела в голову с нулевого расстояния? Еще в лифте?
Стив не мог с ним не согласиться, но сомнения никуда не делись.
— И вообще, слухи о моей кровожадности сильно преувеличены, — Рамлоу, потянувшись, выудил откуда-то из-под подушки самый простой телефон и протянул его Стиву. — Эту штуку не должны обнаружить, но ты все же постарайся дать понять той же Романовой, что с тобой действительно все хорошо, никто не держит тебя в заложниках. И что ты появишься… когда, кстати? — Рамлоу ухмыльнулся и облизал взглядом. Стив вспомнил его “загадаю второе желание, как только ты окажешься в моей койке, готовый к свершениям”. — Что мне сделать? Разозлить тебя как следует? Начать угнетать этого “Баки”?
Стив спокойно отпил еще кофе, отправил в рот какое-то крошечное медовое пирожное и прикинул, насколько сложная задача перед ним стоит.
Проблема была в том, что он не умел абстрагироваться в постели и никогда не ложился в нее ни по долгу службы, ни ради спасения мира, ни по еще каким-либо причинам, не имевшим отношения к личной симпатии и желанию заняться сексом.
Конечно, юношеский идеализм, желание дождаться правильную девушку и познать с ней все радости взрослой жизни, предварительно сводив к алтарю, остались в прошлом веке. В этом у него были женщины и даже один мужчина — совсем еще юный мальчик, который сам подошел к нему на улице. Он так хотел Стива, так жадно жался в такси, которое они поймали, выпив кофе и познакомившись, что отказать ему не было ни единого шанса.
Так Стив понял, что не только его тело претерпело изменения под влиянием излучения и сыворотки, а и сексуальность тоже стала идеально-неизбирательной.
Рамлоу походил на того тонкого мальчишку примерно так же, как сам Стив на Фьюри. То есть при желании сходство можно было отыскать, но сильно погрешив при этом против истины. Теперь же оставалось надеяться, что эта неизбирательность сработает и с Рамлоу.
Который рассматривал его с тщательно скрытым голодным интересом, замаскированным под наглость и глумливую насмешливость.
— Иди сюда, — приказал Рамлоу, обращаясь к Баки, застывшему около него. — На колени.
Стив оказался быстрее. Баки еще не успел оказаться на полу, как он уже прижимал Рамлоу к дивану.
— Ноут, — задушенно произнес тот и спихнул компьютер Баки на колени. Стив чувствовал, как Рамлоу возбужден, как выгибается под ним, хватая за задницу, но ощущал только ярость и желание придушить. — Горячий. Давай же.
Стив рванул на нем тонкие штаны, сдергивая их одной рукой, и до боли прикусил стык шеи и плеча, отчего Рамлоу, дернувшись, хрипло расхохотался, прижимаясь снизу всем горячим сильным телом. Он бесил. Он дразнил Стива так безыскусно и грубо, так уверенно давил на болевые точки, что это заводило сильнее горячечных поцелуев того мальчишки и его откровенного желания принадлежать.
Рамлоу хотелось заткнуть. Завязать узлом, чтобы не пошевелиться, и ломать, жестко драть до тех пор, пока тот не перестанет зубоскалить и заводить до кровавой мути перед глазами.
— Не делай ему больно, пожалуйста, — едва слышный сквозь грохот крови в ушах, голос Баки отрезвил Стива, когда тот уже, зафиксировав тело невольного любовника, готовился взять его, только чтобы унять ту бессильную злость, что кипела в нем.
С глаз будто упала пелена. Баки смотрел умоляюще, будто точно зная, как больно люди могут сделать друг другу в постели, предназначенной, в общем-то, для сна и наслаждения близостью. Стив отпустил взятое на болевой предплечье, гадая, как вышло так, что он в мгновение ока превратился в животное, готовое отомстить так — покрыв, унизив.
Впрочем, Рамлоу униженным не выглядел. Растерев растянутую в захвате руку, он изогнулся под Стивом, потерся лицом о гладкий шелк диванной подушки и взглянул через плечо.
— Ненадолго тебя хватило, да? Нахуй твою порядочность, Роджерс.
Судя по всему, Баки он не слышал. Стив погладил его по спине, покрытой шрамами, стараясь не думать, насколько далеко все зашло для Рамлоу, если тот готов терпеть фактически насилие, лишь бы быть с ним. Хоть так.
— Каким было бы твое второе желание, если бы Баки пришел один? — вдруг спросил он, обхватывая ладонью толстое основание хвоста — нежно-гладкое, горячее. Весь хвост был покрыт обычной человеческой кожей, ближе к концу рассеченной острыми пиками костяного гребня. Гладить его было приятно — гибкая, быстрая конечность, удивительно подвижная и чувствительная. Требуя ответа, Стив сильнее сжал хвост у основания, и тот, загнувшись широким полукольцом, ушел вбок, открывая крепкие смуглые ягодицы. Рамлоу рыкнул, прогибаясь в спине, и оттянул ладонью половинку крепкой задницы. У Стива пересохло во рту от одного взгляда на крепко сжатый темный вход в его тело, наверняка девственно узкий, тесный.
Он чуть не причинил боль другому человеку, пусть не лучшему на свете, не обремененному лишними моральными принципами, но живому, из плоти и крови, просто потому, что потерял контроль над своей вспыльчивостью.
— Второе желание, Брок, — Стив погладил основание хвоста и легко, осторожно коснулся туго сжатых мышц. Баки так и сидел на полу, глядя снизу вверх — жадно и грустно, а потом протянул на ладони какую-то склянку. Внутри оказалось масло. Густое, тягучее, пахнущее травами. От него мышцы мокро заблестели, а Брок, уткнувшись в подушку, застонал.
— Тебя. На необитаемый остров, пока ты мне не дашь, — хрипло и насмешливо признался он, и Стив, удерживая его за хвост, надавил, проталкивая в жаркую тесноту сразу два пальца, проворачивая их там, лаская хвост, будто это была другая, еще более чувствительная часть. — Блядь. Сука, Роджерс, если ты сейчас не…
Стив отпустил хвост и огрел его по заднице, раз уж придушить не получилось.
Брок странно дернулся, еще сильнее раздвинул колени и подался на пальцы с гортанным, низким стоном.
— Урод ты, — севшим голосом заметил он. — Но какой же… черт, да…
Стив, недолго думая, чуть раскрыл его и плеснул внутрь побольше масла, сунул три пальца, легко их провернул и приставил член.
Брок замер, приподнявшись на руках, оглянулся через плечо. На лице его была такая мешанина эмоций, от жадного ожидания до открытой беззащитности, что Стив, обхватив его за шею, притянул к себе, одновременно толкаясь членом внутрь и касаясь губами уголка рта. Брок тихо застонал, и этот глубокий вибрирующий звук все нарастал в нем, выдавая удовольствие не хуже, чем накрепко стоящий тяжелый член.
Он был тесным, горячим и до того нетерпеливо-страстным, почти отчаянно жадным, что Стив бы принял его за оживший огонь, если бы не был уверен, что он человек.
Гибкий, требовательно-настойчивый и шумный.
Слизывая пот с его шеи, быстро вбиваясь в тесное нутро, Стив рычал от душного, тяжелого удовольствия, выворачивающего его наизнанку, будто переплавляя что-то внутри.
Кончая в мечущегося под ним любовника, обхватывая ладонью его перенапряженный, вкусно текущий член, он знал, что никогда не сможет причинить ему боль. Ту, настоящую, отголоски которой потом тлеют внутри, как угли.
Едва снявшись с члена, Брок перевернулся на спину, и Стив замер от того, каким беззащитно-открытым было его лицо в этот момент. Почти красивым без вечной усмешки и презрительно прищуренных глаз. Поддавшись странному желанию, Стив коснулся его губ своими, и Брок на мгновение замер, будто раздумывая, оттолкнуть его, натянув извечную маску циничной жестокости, или ответить.
И ответил. Они целовались, ощупывая друг друга, будто после долгой разлуки — знакомясь заново, вспоминая вкус и запах. Узнавая.
Телефон, сброшенный на пол, зазвонил, и Брок встряхнулся, превращаясь в Рамлоу, оттолкнул Стива и нагнулся за ним, моментально захлопывась, как устрица.
— Да, — коротко бросил он, едва получив ответ, скатился с дивана и ушел в гостиную, хлеща хвостом по ногам, как рассерженный кот.
— Спасибо, — сказал Баки, протягивая Стиву влажное полотенце. — Ты бы потом жалел.
Стив ощутил что-то смутно похожее на стыд. Он не любил оказываться беззащитным, потерявшим контроль, вообще не любил делить интимные моменты с третьим, часто лишним, хотя в данном конкретном случае неясно было, кто тут кому пятое колесо.
Приведя себя в порядок, Стив принял у Баки еще одну чашку кофе (теперь на фарфоровом боку красовались розы) и поцеловал его в ладонь, погладил пальцем бугорки мозолей, явно от оружия, и решился, наконец, посмотреть в глаза.
— Прости, что тебе пришлось на это смотреть. Видеть меня таким.
— Ты, — Баки задохнулся на полуслове, будто не в силах продолжить, но договорил: — Лучший из тех, кого мне не посчастливилось видеть, Стив. Я бы очень хотел принадлежать тебе.
— А я бы хотел, чтобы ты был свободен, и сам решал с кем быть. Добровольно.
Баки поднялся красивым, почти соблазнительным движением, неестественно грациозный для своего сложения, Стив еще успел заметить сережку, прикрывающую темную впадинку его пупка, когда тот, поспешно отвернувшись, скользнул к окну, будто вообще забывая касаться ногами пола, а в кухню вернулся Брок. Хлопнул Стива по бедру хвостом, почти укусил поцелуем и раскрыл ладонь, показывая крошечную искусно сделанную золотую лампу.
— Обстановка накаляется. Так что давайте в темпе, красавицы. Баки, иди сюда.
Он впервые позвал джинна по имени, да еще тем, которое дал Стив, и Баки ощутимо напрягся. Это было заметно по всему: по тому, как закаменела линия спины и чуть поникли плечи, как руки сами потянулись к поясу в поиске оружия и тут же упали, будто вспомнив, почему нельзя.
Он подошел, снова опускаясь на колени у дивана, и посмотрел на Рамлоу снизу вверх, будто ожидая от него очередную гадость. Даже не от него лично, а от судьбы, сделавшей его рабом любого, у кого в руках окажется занятная золотая безделушка.
— Давайте так, — покрутив в пальцах лампу, начал Рамлоу. — Я вам не враг. Обо мне много какого дерьма можно раскопать, думаю, в меня не поленятся им кинуть в самое ближайшее время, но по сути я не такой уж мудак в личной системе координат, как принято считать. Хотите держаться за руки и трепетно переглядываться — на здоровье. Ебаться — пожалуйста. Но пока лампа у меня, главный тоже я. И если я говорю "прыгай", то ты, Ясмин, спрашиваешь у меня "как высоко", а не пялишься на Роджерса в ожидании подтверждения приказа. Как понял?
— Понял, господин, — ответил Баки и прильнул щекой к колену Стива, прикрыв глаза. — Жду приказаний.
— Далее, — у Рамлоу дернулся уголок рта, когда Стив положил ладонь на гладкие блестящие волосы Баки и принялся поглаживать его, задевая шею и тяжелую серьгу, ямочку на подбородке и яркие губы. — Я загадываю второе желание, а ты, Баки, постараешься никак его не переврать, иначе я запрещу тебе касаться Роджерса, а третье желание загадаю очень, очень нескоро.
— Я не читаю мысли, господин, — ответил Баки. — Но если ты четко скажешь, чего хочешь, то не буду ничего добавлять от себя, даю слово.
— Если тебе будет чего не ясно, ты у меня уточнишь, лады? — спросил Рамлоу и обхватил подбородок Баки жесткими пальцами. — В глаза смотри. Понял или нет?
— Да, господин.
— И зови меня по имени, раз уж мы тут все такие охуенно близкие люди, а? Вот-вот на хуй Роджерсу заскочит, а туда же — “господин”.
— Да, Брок, — бесстрастно отозвался Баки, по-прежнему не вырываясь. Стив сам разжал его пальцы и убрал руку, давая джинну свободу.
— Как только меня удовлетворит результат, ты звонишь кому там собирался, — Брок посмотрел на Стива, не спеша разрывать контакт — они так и соприкасались пальцами, — и начинаешь бурную деятельность по моей реабилитации.
— Я хочу, чтобы в процессе ты подтвердил, что Баки — модификант, созданный ГИДРой. Какой-нибудь спецпроект вроде моего.
— Ты собираешься сделать ему личность? — бровь Рамлоу выразительно дернулась, но Стив предпочел этого не заметить.
— Я собираюсь его освободить, так что, да, пусть у него будет официальная личность. Право пользоваться ей или нет останется за ним в любом случае.
— Ты псих, — тихо и очень серьезно произнес Рамлоу. — Такие, как он, созданы быть рабами. Их разрушительная мощь не должна оставаться на свободе с правом творить что вздумается.
Он закурил и нервно дернул длинным хвостом, так стукнул им, что на деревянном полу остались царапины.
— Никто не создан быть рабом, — Стив почувствовал, что опять заводится, а потому поймал хвост Рамлоу и сжал его, поранив руку шипами. — Уйми свой хвост!
— Да не могу я! Он, нахуй, дергается от всего на свете!
— Ты даже с хвостом не можешь справиться, а ратуешь за то, что кто-то кроме Баки имеет право решать, что ему делать!
— Да что ты сравниваешь теплое с мокрым?!
— А если мне отдадут тебя на поруки? Если это я буду решать, где тебе жить и с кем общаться? — Стив дернул за хвост, игнорируя боль в ладони, и Рамлоу, с шипением проехавшись с десяток дюймов по дивану, оказался вдруг очень близко. — Что ты скажешь тогда?
— Что буду трахаться с тобой постоянно. Либо ты меня в жопу, либо я тебя в мозг, — Рамлоу выдохнул дым ему в лицо, и Стив поймал себя на желании впиться в эти темные кривящиеся губы и снова на время перестать думать обо всем, кроме горячего сильного тела под собой.
— Не меняй тему разговора, — спокойнее сказал Стив. — Тебе было бы приятно зависеть?
— Я тебе уже ответил.
— С кем-то вроде Пирса ты бы тоже трахался в мозг или в задницу?
Лицо у Рамлоу стало страшным, губы искривились, как перед тем самоубийственным броском в лифте, но Стив вместо удовлетворения почувствовал горечь — такие споры с переходом на личности никогда не приводили ни к чему хорошему.
— А вот это, Роджерс, не твое дело.
— Прости, — примирительно произнес Стив, обхватывая его лицо ладонями и целуя в потерявшие чувственный изгиб губы. — Прости. Ты должен понимать, что рабство — это плохо. Это ошибка, которую мы в силах исправить, Брок.
— Я никому ничего не должен, — огрызнулся Брок, но в противовес резким словам оплел хвостом талию Стива, позволяя себя целовать. Баки попытался отстраниться, но Стив снова погладил его по голове, чувствуя себя до странности на своем месте. Вот так — с ними обоими. — Время, — хрипло напомнил Брок, подставляя, впрочем, шею.
— Успеем, — Стив подмял его под себя, в этот раз почти нежно, отгоняя мысль, что играет грязно, пытаясь таким образом переубедить, привести нечестный, заведомо подложный аргумент, но не мог остановиться, перестать гладить его, с восторгом касаясь горячей кожи, под которой чувствовались твердые мышцы, вдыхать его запах, от которого в паху становилось горячо, а в голове — пусто.
Стив чувствовал Баки рядом, его осторожные, ласковые касания, слышал тихую арабскую речь, из которой не понимал ни слова, но, наверное, повинуясь им, на нем пропала и та очень условная одежда, что была.
Он не был особо избалован телесными радостями — работа почти не оставляла времени, а в редкие выходные он отчего-то предпочитал сидеть со скетчбуком в каком-нибудь тихом кафе, низко надвинув кепку на глаза, чем пережидать очередное “Вау, Капитан Америка!” перед тем, как оказаться с кем-то в постели, постоянно думая о том, чтобы не забыть включить глушилку, дабы не стать звездой ютуба.
— Давай же, давай, черт, — Брок, обхватив его ногами, ударил хвостом, выбив из дивана наполнитель — ткань, рассеченная шипами, просто лопнула. — Хочу тебя. Блядский боже, как я тебя хочу. Сука, всю душу мне выжрал.
Стив до одури сладко толкнулся в него, замирая, сдерживаясь, все еще жалея и пытаясь не придавить, но Брок притянул его к себе, сжал внутри, что стало почти больно, и двинул бедрами.
— Давай не спи, не спи, Кэп… Жизнь… коротка.
Прохладная ладонь Баки коснулась спины Стива, прямо между лопатками, от нее вниз, к копчику, прокатилась горячая волна нестерпимого удовольствия, и он сорвался. Вбивался в горячую узкую задницу так, будто это был последний раз перед концом света, целовал колкий подбородок и крепкую шею, впитывая ответные стоны всем существом, страстно желая не ошибиться. Ничего не усложнить.
Брок, оттолкнув его, заставил приподняться на руках и принялся дрочить, глядя прямо в глаза, закусив губу и иногда прикрывая глаза, как от боли.
— Еще чуть. Давай, Стив, да… вай…
Он сжался на его члене, выгибаясь, отчаянно колотя хвостом по полу, почти воя и заливая грудь спермой, и кончал так долго и яростно, что у Стива потемнело перед глазами от опаляющего возбуждения, вылившегося в самый сильный оргазм на его памяти.
Он упал сверху, благодарно целуя Брока в плечо, и замер на несколько очень тихих, благостных мгновений абсолютно счастливой, почти сказочной тишины.
— Слезай, — вернул его в реальный мир Брок. — Ты тяжелый, как фундаментный блок пирамиды Хеопса. И такой же горячий.
Стив заглянул ему в глаза, ловя их переменчивое выражение: насмешка, тоска, грусть, ярость, вызов, страх жалости.
— Желание, — напомнил ему Стив, и Брок вздернул бровь, легко хлопнул его тяжелым хвостом по ягодицам.
— Пожрать и повторить. Или ты о желании? Если о желании, то соблаговоли хотя бы вытащить из меня член, чтобы я мог думать о чем-то, кроме него.
Стив осторожно освободился и, не удержавшись, заглянул туда, вниз. Темный, чуть припухший вход медленно смыкался, толчками выплескивая его сперму, и это было до того возбуждающе, что Стив со стоном коснулся губами острого колена Брока, заранее извиняясь за то, что собирается сделать.
— Блядь, — тихо выматерился Брок, когда Стив осторожно обвел мягкие пока мышцы, не в силах думать ни о чем, кроме того, что его член был только что тут, внутри. — Роджерс. Давай отложим… зоологические иссле… Блядь!
Стив аккуратно потрогал его изнутри, прикрыв глаза и тяжело дыша через рот, пытаясь унять снова зарождающееся возбуждение.
— Нет, — твердо сказал Брок. — Нет, я просто сдохну. Роджерс, дела. У нас дохренебени матери сложных неотложных дел, не включающих мою охуенную задницу. Эй, Первый — Роджерсу, прием.
— Роджерс слушает.
Брок вдруг рассмеялся. Не тем саркастичным лающим смехом, с которым рассказывал о просчетах в планировании операций, лишь чудом завершившихся благополучно, а тепло и тихо. Будто для него одного.
— Итак, желание, — Брок все-таки столкнул Стива с себя, вытянул ноги, ничуть не стесняясь наготы, и, закурив, взглянул на Баки. — Что, парень, второй раз тебе зрелища вместо хлеба достаются?
Джинн не ответил, лишь смотрел на него совсем иначе, будто заметил в нем что-то, чего не видел раньше.
— Короче, желание. Я его озвучу, а ты, прежде чем тупо исполнять, выскажи мне свои сомнения, если чего вдруг не понял или собираешься переврать, идет?
— Слушаю и повинуюсь, господин.
— Я хочу уметь убирать хвост. Не чтобы он прямо отваливался, как у ящерицы, а появлялся, когда я хочу, и исчезал. Быстро и безболезненно. Может, по какой команде. Без неожиданностей, сечешь?
— Секу, — ответил Баки, а Стив спросил:
— Не полностью избавиться?
— Нафига? Чувствительный, сильный, голову оторвать им — раз плюнуть. Хорошее оружие, мало ли пригодится. Но постоянно с этой херней ходить — можно в цирк для уродов загреметь. Или в лаборатории. А я не хочу. Ну что, Баки, надумал, как сделать так, чтобы я пожалел о том, что такое попросил?
Баки взглянул на Стива и едва заметно улыбнулся.
— Если бы я хотел навредить, господин, то сделал бы так, чтобы ты, вызывая хвост, не мог предсказать, какой именно в этот раз появится: заячий, лисий, волчий, енотий? Потому что ты не уточнил, какой именно хвост. Но не стану. Сделаю, как хочешь ты, а не я.
— На заячий я бы посмотрел, — честно признался Стив, представив большой пушистый кусок меха над крепким задом Брока. — Может, не будешь уточнять?
— Заячий мне нахрен не сдался даже ради твоих прекрасных глаз, Роджерс, — огрызнулся Брок. — Так что давайте без экзотики. Без еще большей экзотики, в смысле. Итак. Желаю, чтобы этот самый хвост, который у меня есть сейчас, появлялся и исчезал по команде “хвост”, подкрепленной моим искренним желанием его убрать или отрастить. Безболезненно, без отпадающих частей тела, особых энергетических затрат, быстро. И чтобы он сразу был функциональным. То есть таким как сейчас.
Брок три раза коснулся лампы указательным пальцем, и руки Баки снова засветились золотом. Левая, и так будто сделанная из металла, засветилась ярче, искры сорвались с нее, зазмеились по хвосту до самого копчика, тот на мгновение стал будто прозрачным, стало видно, как в нем циркулирует кровь, как позвонки соединяются друг с другом и плавно переходят в общий хребет, как крепятся к ним те самые острые гребни, легко рассекающие все на свете, и все исчезло.
— Попробуй заставить его появиться, господин, — попросил Баки, и Брок, покрутившись так, чтобы видеть свою задницу, убедившись, что хвоста действительно нет, скомандовал:
— Хвост.
И тот развернулся, как тяжелый канат, хлестнул по несчастному дивану и, будто соскучившись, оплел ногу Брока, как змея.
— Твой выход, Кэп, — удовлетворенно сказал Брок, погладил Баки по голове и, убрав хвост, протянул Стиву телефон. — У нас очень мало времени.
Стив, потянувшись, легко поднялся с разоренного дивана и, прихватив телефон, ушел в комнату. Ему действительно нужно было сделать несколько звонков — примерный план действий он составил еще вчера.
***
Несмотря на неразбериху, разброд, шатания, почти полный крах обороноспособности страны и прочие неувязки, процесс создания личности для Баки и “разбор полетов” по действиям простых агентов и СТРАЙКа в частности произошел довольно быстро.
— Если смотреть с юридической точки зрения, то это я нарушил приказ и присягу, — сказал Стив во время дисциплинарного слушания. — Пирс не был отстранен от должности и имел право отдавать приказы. “Озарение” было официальным государственным проектом, оплаченным налогоплательщиками. Мои заявления о том, что ГИДРА жива, на тот момент подтверждались только моим честным словом и чистой репутацией. Мне имели право не верить. Если и отдавать кого-то под трибунал, то меня. Но я по-прежнему считаю, что ГИДРе не место в современном мире. Кто-то со мной не согласен?
Члены дисциплинарной комиссии с минуту смотрели на него в абсолютной тишине, а потом закрыли предварительное слушание, сняв обвинения и с тех, кто прислушался к Стиву и, по сути, пустил псу под хвост многомиллиардный проект, и с тех, кто пытался ему воспрепятствовать, действуя по прямому приказу командования.
На время разбирательств Брок перевез их всех обратно в Вашингтон. Так как Стив отказывался расставаться с Баки, а Брок — со Стивом, то как-то вышло так, что в конце концов все они оказались проживающими на одной территории — в просторном городском доме Брока.
С документами для Баки дела обстояли хуже, чем с оправданием Брока — у самих Мстителей тоже были проблемы с тем же Советом Безопасности, но всегда и везде поспевающая Наташа, которой тоже не рассказали всей правды, обещала помочь.
Правда перед этим она скептически осмотрелась на кухне в доме Брока, но никак не прокомментировала ни украшения Баки (одежда на нем в честь гостьи была самой обычной), ни сам факт сожительства странного модификанта, вчерашнего предателя, едва избежавшего трибунала, и героя Америки, в очередной раз чуть не развалившего страну лишь силой своих принципов.
— Проводи, — забрав подписанные Баки бумаги с согласием на проведение психологических и прочих экспертиз, попросила Наташа Стива, но по ее тону было понятно, что отказ она предпочтет не услышать.
Они вышли на усыпанное лепестками липы крыльцо, и Наташа молчала несколько долгих минут, прежде чем спросила:
— И давно это у тебя?
— Что именно?
— Мужчины, личное благо важнее общественного и измена принципам?
— Что ты знаешь о моих принципах, Нат?
— Что ты неподкупный.
Стив вздохнул и даже позволил себе улыбнуться.
— Ты против того, что я сказал на дисциплинарном слушании?
— Я против тех причин, по которым ты это сделал. Могу поспорить, если бы Рамлоу не расхаживал перед тобой с голым пузом, он был бы в тюрьме, а не на прежней должности.
— Пуза я у него не заметил, — попытался свести все к шутке Стив, но по выражению лица Наташи понял, что это бесполезно. — Нат, у меня есть причины на то, чтобы поступать именно так, и это не секс.
— То есть ты не спишь с Рамлоу?
— Сплю. Но защищаю его не поэтому. Ты мне веришь?
Наташа смотрела на него долго и пристально, а потом кивнула.
— Хорошо. Но этот твой Баки Барнс странный. Очень. Он напоминает жертву насилия, и я очень надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Стив.
— Я тоже на это надеюсь, — в спину ей ответил Стив, но Наташа, так и не обернувшись, села в машину и уехала.
— Получил втык? — ухмыляясь, спросил Брок, щелкнув пультом. По огромному телевизору шел бейсбол, и он явно собирался посмотреть решающий матч Ред Сокс с Доджерс.
— Не понимаю, о чем ты, — вернул подачу Стив, находя глазами свернувшегося в кресле босого Баки и гадая, когда это все стало его жизнью.
— Ла-адно, — не стал на этот раз спорить Брок и похлопал по дивану рядом с собой. — Рекламная пауза? — Стив привычно подмял его под себя и поцеловал. — Хвост?
У Стива была странная слабость к гибкой пятой конечности Брока, поэтому он просто кивнул. Ему нравилось происходящее. Брок в быту был сложным человеком, но каждый секс с ним был как последний — на пределе, горячим, жадным и заставляющим забыть обо всем на свете.
Баки был радостью, отдушиной. Он почти перестал уходить “к себе” днем, постоянно оказывался рядом, если Стив был дома, льнул, как соскучившийся кот. Брока он аккуратно обходил по широкой дуге, но, скорее, не потому, что боялся его, а потому, что чувствовал свою от него зависимость и опасался разозлить и тем самым как-то нарушить планы Стива.
Одним солнечным субботним утром, проснувшись в гостевой спальне (Брок, несмотря на жаркий и приятный во всех отношениях секс, спать с ним в одной постели не желал), Стив поймал себя на мысли, что счастлив. Несмотря на все трудности, на неприятности на службе (разбирательства еще шли, и ему было неприятно осознавать, как глубоко проникла ГИДРА), на изначальную вынужденность отношений с Броком, на неопределенность судьбы Баки и в целом туманное будущее, ему было хорошо. Впервые в этом веке он был по-настоящему не одинок.
Это было приятно: думать, какие продукты купить, возвращаясь домой, спорить с Броком о том, что вечером смотреть, вместе с Баки возиться на кухне — тот многие вещи любил делать вручную, не используя магию, и на осторожные расспросы Стива отвечал, что так чувствует себя почти обычным.
Изредка ловить пальцы Баки, замирая каждый раз, как влюбленный школьник, касаться прохладной твердости левого плеча и живой теплоты правого.
Баки не любил говорить о своей левой руке, и Стив оставил расспросы почти сразу, решив, что у них еще будет время для тяжелых разговоров. Потом. В будущем.
— На понедельник назначено окончательное заседание комиссии, — сказал вдруг Брок после ленивого субботнего завтрака, и Стиву показалось, что кто-то задернул плотную штору на окне — так ощутимо стало не хватать солнечного света.
— Поздравляю, — медленно произнес Стив. — Готов загадать третье желание?
— Главное, чтобы ты был готов, — усмехнулся Брок, закуривая, и Стив невольно напрягся. Несмотря на все очень приятные моменты наедине, на все ощущения, чувства, от которых сердце норовило выскочить из груди, нельзя было сказать, что они с Броком хорошо знали друг друга.
Стив чувствовал любовника на каком-то подсознательном уровне, знал, как сделать ему хорошо, а как — очень хорошо, но так и не смог забыть, на что тот способен. Брок всегда был себе на уме, расслабляясь только в постели, а в остальное время мог легко испортить настроение, просто так, от нечего делать резко ответить, а потом утащить в спальню и там нарваться окончательно. Будто секс на адреналине казался ему самым настоящим и искренним.
— Зачем ты это делаешь? — напрямую спросил Стив.
— Зачем я делаю — что?
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я.
— Я не телепат.
— Вот это. Мы сидим, завтракаем. А ты начинаешь меня злить.
— Я всегда тебя только злю, верно? — Брок вдруг подался вперед, его лицо оказалось так близко, что Стив мог рассмотреть каждый волосок его щетины. — Ничего, потерпишь еще этот уик-энд и свобода, да?
— Чего ты от меня хочешь? — отодвинув тарелку, спросил Стив. — Давай поговорим.
Брок затянулся, выпустил дым несколькими крупными кольцами ему в лицо, коротко взглянул на пытающегося слиться со стеной Баки и, со скрежетом отодвинув стул, вышел.
— Что я делаю не так? — сам у себя спросил Стив, но Баки, неожиданно оказавшись рядом, погладил его по волосам, потом по плечу и опустился на пол, пристроив подбородок на его колене.
— Ты правда не понимаешь? — тихо спросил он.
— Не понимаю чего? Ну хоть ты не начинай, Бак.
Баки смотрел на него снизу вверх своими почти прозрачными глазами, неестественно красивыми, грустными, будто давно знал все и обо всех.
— Он тебя любит, — после долгой паузы ответил он. — Брок. А ты его нет.
Стив поднял голову со скрещенных на столешнице рук и посмотрел на него.
— Бак.
— Но ведь это правда. Ты и сам это знаешь. И он знает. Только не понимает, что в тебе ее много, — тише продолжил он и вдруг поцеловал в колено.
— Чего? — почти шепотом спросил Стив, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.
— Любви. Твоя готовность отдавать, одиночество, потребность быть нужным, иметь дом, семью — это все очень заметно тем, кто знает, куда смотреть. Брок не знает. Он принимает нежность за жалость, а любовь — за принуждение. Он не умеет прощать и уверен, что ты тоже не сможешь. Он причиняет тебе боль, чтобы шрам на сердце напоминал о нем.
Входная дверь с грохотом закрылась, заставляя Стива вздрогнуть, и Баки, грустно улыбнувшись, потерся щекой о его ладонь.
— Словами ты ничего ему не объяснишь.
— У меня и нет пока слов для него, — Стив погладил Баки по шелковистым волосам, гадая, как в его жизни появился Баки, с которым легко все, кроме близости, и Брок, с которым трудно все, кроме нее. — Но они у меня есть для тебя.
Баки потянулся к нему всем собой, жадно, с надеждой заглядывая в глаза, и Стив, обхватив его лицо ладонями, наконец-то нашел в себе смелость коснуться его губ своими. Губы Баки были нежными и сладкими, мягкими, податливыми. Он целовал совсем не так, как Брок: грубо кусаясь, вызывая желание срочно занять его рот чем-то другим, перенаправить энергию. После совместных ночей Стив иногда напоминал жертву насилия: весь покрытый быстро сходящими засосами, следами от зубов и синяками от пальцев.
— Я не могу, — с трудом оторвавшись от Баки, сказал Стив. — Очень хочу, но не могу. — Он прижал его к себе, такого горячего, послушного, вжался лицом в плечо, зарылся в волосы, вдыхая потрясающий запах трав и эфирных масел. — Не сейчас, когда ты в рабстве и не можешь решать. Я освобожу тебя. Как только получу лампу, я выясню, как это сделать, и освобожу. И ты сможешь выбрать кого угодно, ведь так? Я не могу пользоваться твоей…
Баки соскользнул с его колен на пол, перетек в вертикальное положение и странно посмотрел на него, будто не веря в то, что слышит.
— Ты веришь, да? Что я могу… ради свободы?
— Бак.
— Не нужно. Я… прости меня. Я не имел права. И никогда бы не посмел, если… Прости. Что дал тебе повод думать обо мне так. Я не стою этого всего. И мне нечего даже предложить взамен — мои силы за несколько сотен лет еще никого не сделали по-настоящему счастливым. Мне не следовало даже надеяться.
— Бак, эй, Баки, — Стив не заметил, как поднялся, проклиная свое косноязычие в личных вопросах, неумение объясняться так, чтобы любовники не разбегались от него, как рассерженные коты. — Ты стоишь всего на свете, — он подошел вплотную, почти прижав отступавшего от него Баки к подоконнику. — Ты… я не умею говорить о таком. Вообще. Но послушай. То, что с тобой происходит, твое положение, зависимость — это неправильно. Так быть не должно. Ты будешь свободным, обещаю. И если тогда ты выберешь меня, — он прижал ладонь к его щеке и легко коснулся губ подушечкой большого пальца, — то сделаешь меня счастливым.
— Как трогательно, — сказал от двери вернувшийся Брок. — А пока этого не произошло — кому круассанов?
Баки побледнел разом, даже глаза выцвели. Стек вниз — сначала на колени, потом уткнулся лбом в пол и вытянул к Броку руки. Тяжелые наручи стукнули по исцарапанным хвостом доскам, и Баки убрал их за спину, сцепив ладони в замок.
— Бак, что ты делаешь? — севшим голосом спросил Стив. — Бак!
— Готов понести наказание, — ровно ответил Баки, так, что Стиву будто двинули по печени ледяным кулаком.
— Баки! Брок, прекрати это! Ты же видишь, что он… он не может сам! Да что ты за человек такой?!
— Не ори, Роджерс, не на планерке, — Рамлоу выступил из высоких ботинок и присел на корточки около распростертого на полу Баки. Ухватил за волосы на затылке и поднял его голову, заставляя посмотреть в глаза. — Слушай, — произнес он, — вспоминаем правила. Держаться за руки можно и даже ебаться с Роджерсом можно. Он у нас парень крепкий, на раз двоих потянет, так ведь? А, Роджерс?
Он не смотрел на Стива, только на Баки, внимательно изучая его лицо, будто пытаясь прийти к какому-то выводу.
— Брок.
— На вопрос отвечай — хватит здоровья-то?
— Я…
— Да или нет? Гипотетически?
— Гипотетически меня на десяток хватит. Брок, отпусти его. Прикажи ему… попроси… Черт!
— Прикажи, попроси, — передразнил его Брок. — Что б ты, Роджерс, понимал в ПТСР и прочем дерьме, а? Смотри на меня, — приказал он Баки, все еще удерживая его за волосы. — Руки на колени. Сидишь?
— Да, господин.
— Хорошо. Я не Пирс, Баки. И никогда, нахуй, не хотел быть таким уродом, как он. В понедельник я загадаю себе белоснежную яхту с пышногрудыми гуриями и уплыву в закат, а ты останешься миловаться со своим Роджерсом.
— Не смогу яхту, господин. Я не знаю, как она устроена.
— Кусок золота килограмм на сто тоже сойдет. Чего ты вдруг тут на колени падаешь? Ты, вроде, провалами в памяти не страдаешь?
— Ты разозлился. Твой гнев причиняет мне боль, потому что ты хотел, чтобы мне было боль…
— Заткнись, — приказал Брок. — То, что я чувствую, никого не касается. Будешь круассан?
— Джиннам не обязательно…
— Но ты можешь, верно? И есть, и спать, а не прикидываться тут биороботом?
— Если ты прикажешь, господин.
— Опять? Я разрешаю тебе есть, пить, спать, справлять нужду и ебаться с Роджерсом, если тот захочет. Повтори.
Щеки Баки из бледных стали розовыми, и он четко повторил:
— Мне можно есть, пить, спать, справлять нужду и ебаться с Роджерсом, если тот захочет.
На слове “ебаться” Баки чуть запнулся, почти с мольбой взглянув на Стива, но договорил слово в слово.
— Поднимайся. Садись за стол. Кофе я, так и быть, сварю сам, если все тут такие обморочные девицы.
— Я могу, гос…
— Кстати, я, кажется, просил называть меня по имени.
— Я сварю кофе, Брок. Можно?
— Валяй. Мне без сахара и специй побольше.
Брок тяжело опустился на стул и на мгновение закрыл лицо ладонями, потом растер его, шурша щетиной по загрубевшим ладоням, и, закурив, с привычной насмешкой уставился на Стива.
— Ты доволен?
Стив подошел к нему сзади, погладил по плечам, обтянутым мягкой кожаной курткой, и зарылся лицом в волосы.
— Спасибо.
— Обращайся. Хотя с понедельника это будут уже не мои проблемы.
— Твоей проблемой будет объяснить налоговой, откуда у тебя сто килограмм золота.
Фыркнув, Брок стряхнул пепел и ответил:
— И не такое в отчетах объясняли. Не впервой.
Стив не удержался и поцеловал его в шею, потянул куртку с плеч, и Брок наклонил голову, давая лучший доступ. Им нравилось. Обоим. Все то, что происходило. Стоило соприкоснуться в относительно безлюдном месте с надеждой на продолжение, и все — логика и все сомнения приказывали долго жить. Забывались и тяжелый характер, и причина, по которой это вообще стало возможно — остервенело мять друг друга, каждый раз падать, как в пропасть. Без единой мысли. Без сожалений.
Стив не понимал, как Брок делает это. В спокойные минуты, рассматривая любовника, он гадал, что же в том такого особенного. Харизматичный, полный звериной энергии, магнетизма даже, но, по сути, обычный. Его многослойность раздражала, временами хотелось ободрать все наверченное вокруг, искусственное и заглянуть внутрь. Понять, какой он, настоящий Брок. И в то же время Стив не понимал, зачем ему это. В понедельник Брока окончательно оправдают, и тот уедет. Не на яхте, конечно, но ему предложили перевод в Нью-Йорк. Дело было за малым — официальным заключением суда, назначенного на понедельник. А пока Брок был отпущен на поруки под залог и личную ответственность Стива Роджерса.
— Завтрак, — напомнил Брок и, будто в противовес призыву свести все к спокойному поеданию круассанов, выпустил хвост, зная, как Стив на него реагирует.
— Обязательно. Минут через… двадцать?
— Ты себе льстишь.
— Ладно, твой хвост всегда м… ускоряет процесс, так что ты прав.
Брок горел. Каждый раз Стива поражала его способность вспыхивать от страсти, как напалм, сжигая все на своем пути, просто отдаваясь. Обычно Стив был сдержанным в постели, боясь навредить, с Броком же у него просто отказывали внутренние механизмы, отвечавшие за осторожность. И за стыдливость заодно.
Исхлестанный хвостом, потерявший всякое чувство времени, Стив вбивался в него по-животному быстро, жадно, целуя в шею и поглаживая корень хвоста. От этого Брок просто с ума сходил, заражая страстным помешательством и Стива.
Каждый оргазм с ним был как смерть. Будто никогда больше не будет ничего. Будто за слепящим удовольствием последует небытие.
Он кончал, с силой поддавая бедрами, сдвигая тяжелый стол, чувствуя, как Брок сжимается вокруг члена все сильнее и туже, слыша, как тот хрипло кричит, даже не притронувшись к себе, и подставляет очень чувствительную в такие моменты шею.
— Еще одни штаны по пизде, — с трудом выдохнул Брок, которого Стив прижал к столешнице всем собой, пережидая последние всплески удовольствия: запах сигарет, идущий от темных волос, вкус влажной шеи, тепло его тела там, внутри, где они соединялись.
— Твой хвост провертит себе дырку и в кевларе, — ответил Стив, приподнимаясь на руках. Он любил эту манеру Брока моментально возвращаться к насущным, обычным делам, едва получив удовольствие от секса. Можно было сразу вернуться к тому, на чем прервались. Стив погладил хвост по всей длине, умело обогнув острые гребни, и, освободившись, поцеловал любовника в поясницу. Брок предсказуемо фыркнул — неловкость и стыд для него, похоже, были пустым звуком.
— Баки, подай полотенце, — приказал он, но тот лишь щелкнул пальцами, и Брок с заметным облегчением сел. — Магия — вещь. Повезло тебе, Роджерс. Щелк — и все смазано, щелк — все чисто, штаны целы, и даже кофе не остыл.
Стив сел рядом с ним, касаясь коленом под столом, и подпер щеку кулаком.
— Повезло, — согласился он. — Нам нужно поговорить.
— Не о чем, — тут же отрубил Брок, да так, что становилось понятно — продолжать разговор бессмысленно. — Я сегодня ночую у Джека — третья суббота месяца, не хочу нарушать традицию, которой уже лет двадцать.
— Роллинза?
— Ага. Вечер… ночер пива, бейсбола, трепа о девках, мужиках и рубка в КС, — он взглянул на Баки, уютно примостившегося в торце стола, и дернул бровью. — Так что не скучайте, голубки. Тест-драйв, там. Танцы живота. Факелы, факеры и прочая экзотика.
— Брок.
— Что, зовешь присоединиться? — Брок удивленно вскинул брови, перечеркивая буквально все хорошее, что только что случилось, одним лишь выражением лица. — Поделишься несверленной жемчужиной?
— Брок.
— Третий раз назови меня по имени с еще большей экспрессией, глядишь, подействует. Скажу словами и через рот, — Брок облизал палец, на который попала шоколадная начинка круассана, и, прожевав откушенное, закончил совсем другим тоном: — Ты мне ничего не должен, Роджерс. Тут, нахуй, не твой пуританский век, где, если за сиську потрогал, так надо жениться и давать обет верности до гроба. Секс шикарный, ты охуенно горяч, но клеймить тебя я не собираюсь. Так что ебитесь, дети мои, плодитесь и размножайтесь. А я к Роллинзу. Рубиться в приставку. На связи, — с этими словами он допил кофе и, прихватив с собой еще один круассан, вышел, подобрав по дороге ботинки и куртку.
Баки смотрел в окно, старательно не встречаясь со Стивом взглядом, и им впервые было неловко наедине.
— Можно я тебя нарисую? — спросил вдруг Стив, силясь разбить гнетущую тишину. — Таким, как есть? С дымными волосами и в…
— В шароварах? — не поворачивая головы, спросил Баки. — А хочешь, я тебе покажу, какой я на самом деле? Каким я могу быть?
— Хочу, — не колеблясь, ответил Стив, и они вдруг оказались посреди бескрайней пустыни — многие мили песка вокруг, не по-утреннему горячее солнце, волны на барханах.
— Я хочу, чтобы ты знал, — произнес Баки и рванул сразу во все стороны, увеличиваясь в размерах. Его бледная кожа приобрела голубоватый оттенок, во рту показались клыки, волосы свились в странные шипы на голове, а в глазах полыхнул огонь. — Вот я, — взревел он, — вот каким я должен быть.
Голос его звучал, как рев голодного льва, а ноги больше походили на столбы Капитолия. Он был мощным, по-своему красивым и… все равно похожим на себя.
— Иди ко мне, — Стив похлопал по песку около себя, гадая, что было бы, превратись Баки в доме Брока. Наверное, соседи бы решили, что на город напали чудовища.
Ноги Баки свились вдруг вместе, образуя голубоватый дымный смерч, поднялся ветер, вздымая тучи песка, и снова все улеглось. Голова у Баки была больше, чем весь Стив целиком. Глазное яблоко — как два его немаленьких кулака. Вблизи это было особенно заметно.
— Привет, — улыбнулся Стив и погладил Баки по костяным наростам между голубыми острыми ушами. — Ты прекрасен.
Баки страдальчески оскалился, лизнул его ладонь огромным языком и снова съежился, перетекая в человеческую форму, более привычную и компактную.
— Когда я только отделился от изначального огня, мою лампу в заброшенном храме нашла девушка, — вдруг заговорил он, и его волосы полупрозрачным дымом поплыли вокруг головы. — Я не помню, сколько просидел внутри, и за что меня там заперли, помню только выражение ужаса на ее лице, когда я вырвался из лампы таким. Ее звали Тхая. Те сто лет, что лампа была у нее, были лучшими на моей памяти. До тебя.
— Что с ней стало? — спросил Стив, беря его за руку. За левую, прохладную даже в пустыне, неестественно твердую и в то же время — живую.
— Она прожила длинную по человеческим меркам, честную жизнь. Никогда у меня ничего не просила, кроме апельсинов с дальнего дерева, до которого в сто двадцать не могла добраться. Три апельсина — три желания. А вот это, — он показал на свою руку, — сделал ее внук, который мог бы быть и моим, если бы у людей и порождений Изначального могли быть дети. Я помнил его совсем ребенком, маленьким и вечно голодным. Мастерил ему игрушки. Тхая отдала лампу ему, и он наказал меня, когда я не смог воскресить его жену, умершую при родах. Я не всесилен, Стив. И боюсь гнева хозяина. Мы делаем Броку больно.
— Он не… не поступит с тобой так.
— Кихо тоже никогда бы так не поступил, но боль делает из людей чудовищ. Только чудовище могло приказать мне отрубить себе руку за то, что я не сумел совершить невозможное. Чтобы мне было больно как ему. Просто потому, что мог. К счастью, он не запретил мне заменить ее золотой, он вообще больше никогда со мной не говорил.
— Я больше не позволю навредить тебе. Никому. Даже Броку.
Баки посмотрел на него своими печальными прозрачными глазами и чуть заметно улыбнулся.
— Он сегодня думал о том, чтобы сделать больно. Я теперь всегда это чувствую. В этот раз он оказался сильнее чудовища, но ведь еще не понедельник.
— Все будет хорошо, Бак. Я обещаю.
Они целовались на теплом песке посреди огромной пустыни, которой, может, и не существовало в реальном мире, и Стив вдруг понял, что верит Броку. Верит, что тот не передумает в последний момент. Тот был импульсивным, где-то злопамятным, но подо всеми этими слоями — все-таки неприкрыто добрым, в чем себя неустанно упрекал.
Брок действительно не пришел и поздно вечером. Стив успел нарисовать портрет Баки и его целиком в переходной форме, как он складывается из дыма, вытекая из лампы.
— Почему Брок не забрал ее с собой? — спросил Стив, приняв душ и устраивая артефакт под подушкой.
— Потому что я не могу находиться далеко от нее. Мне пришлось бы пойти с ним.
То есть Брок хотел, чтобы Баки остался. Это лучше всех его попыток огрызаться на каждое слово говорило о том, что тот на самом деле чувствует.
— Где ты обычно спишь? — спросил Стив.
— В ней, — Баки кивнул на лампу. — Предыдущий хозяин… Пирс не позволял мне находиться где-то еще, когда я был не нужен. Я… привык. Наверное. Это было нелегко, но я в конце концов ко всему привыкаю, — у него в руках появилась щетка, вся украшенная камнями, со странными светящимися щетинками, и Баки, сев по-турецки на край кровати, принялся расчесывать ставшие материальными волосы. — У Тхаи научился быть человеком. У Пирса пытался вспомнить о своей кровожадной природе и не… не смог. Я убивал для него. Делал ужасные вещи и все равно.
— Это был не ты. Ты не мог… нарушить приказ.
— Но я это сделал. Это каждый раз был я.
— Откуда Брок знает о тебе? — спросил вдруг Стив. — Вряд ли Пирс показывал лампу всем подряд.
— Брок был подставным хозяином, — ответил Баки после долгой паузы. — Пирс писал на листке желания, — он усмехнулся, — больше напоминавшие юридические соглашения. И когда его собственные три заканчивались, он звал кого-то еще. Потом убивал. Брок оказался полезнее человека, просто умеющего читать. Пирс, конечно, все равно убил бы его после “Озарения”. Но не успел.
— Чертово “Озарение”, но хорошо, что у него оказался такой… бонус.
— “Озарение” тоже я, — тихо сказал Баки. — Я не разбираюсь в технических вопросах на том уровне, на котором нужно, потому не мог создать его просто из воздуха, но… Пирс бредил мировым господством. Жаждой все контролировать. Его желание относительно Озарения, Совета и получения на это средств было страницах на ста, наверное. Я рад, что он не учел тебя. Аллах, как я рад, что твоя смерть была не желанием, а просто приказом. Я не могу не исполнить четко сформулированное желание, но приказ могу оттянуть, исполнить неверно, извратить. И как же я рад, что Пирс умер раньше, чем ты. Что ты такой крепкий. Что я успел спасти тебя до того, как лампа обрела нового хозяина, и я мог в очень ограниченном пространстве между ними сделать что-то для себя. Что-то правильное, то, чему меня учила Тхаи.
Стив обнял его со спины, гадая, как за несколько веков исполнения чужой воли, преданный близким, человеком, который вырос у него на глазах, Баки мог остаться таким — добрым, чистым. Таким неиспорченным в чем-то главном.
— Спасибо, — сказал ему Стив.
— Тебе не за что…
— За то, что ты не ушел сразу. Что дал мне узнать тебя.
Баки обернулся через плечо и чуть прищурил глаза, пряча насмешку.
— Брок все равно притащил бы тебя к себе. Он, знаешь, очень переживал, что с тобой что-нибудь случится.
— Брок меня чуть не убил.
— Я тоже чуть не убил тебя, Стив. И, боюсь, выбор у нас с ним был одинаково невелик.
Отобрав странную расческу, Стив несколько раз провел ею по длинным волосам, любуясь красными искрами, разбегающимися от зубцов вверх и вниз.
— Останешься сегодня со мной? Если… если хочешь.
— Брок не говорил, что мне обязательно спать внутри, — Баки снова обернулся через плечо и задумался, прикусив губу. — Я очень хочу остаться с тобой, Стив. — Он вдруг поменял форму, на мгновение обернувшись дымом, и они оказались лицом к лицу. Баки оплел ногами его талию так же естественно, как лоза оплетает вековой ствол, и Стив притянул его ближе, чувствуя, как задыхается от нежности.
Они целовались, и Стив чувствовал, как вместо кроваво-красного безумия, которое поднималось внутри каждый раз, стоило прикоснуться к Броку, у него горло перехватывает от смеси радости и желания заботиться.
— Ты же будешь со мной, Стив? — прошептал Баки ему в губы, обнимая за шею. — Я не имею права просить, и ты уже сказал, что… Но, — он прижался всем телом, крепче обхватывая ногами, коснулся губами шеи и совсем тихо, быстро заговорил, будто боясь, что его перебьют: — Но я хочу, сам, понимаешь? Хочу быть с тобой как человек, быть твоим. Потому что если ничего не выйдет, а у меня часто ничего не выходит, все рушится в последний момент, и я снова достаюсь кому-то ужасному, так вот, если ничего не выйдет, я хочу помнить. Как кто-то был со мной, как ты. Что ты был со мной. Потому что мы оба этого хотели. Не потому что я должен, или мне приказали, а потому что я… Всевышний великий всемогущий, как я хочу быть с тобой. Я жадный, я настолько жаден и нагл, что эгоистично хочу тебя себе. Принадлежать тебе. Пусть даже ты потом отдашь меня кому-то, когда я тебе надоем, сегодня… Будь со мной?
— Господи, Бак, — Стив сжал его в ответ, не находя слов, не в силах повторить немыслимое — пообещать не делать жуткие вещи, о которых не хотел даже думать. — Господи.
Можно было пообещать, сказать, что не собирается Баки никому отдавать, что тот не вещь, не часть чертовой лампы, что он будет свободен, но слова умирали внутри, потому что Стив чувствовал — Баки не раз и не два говорили, что все будет хорошо, и обманывали. Слова здесь были бессильны. Может, тут и дела не сразу помогут, но он попытается. Он будет пытаться каждый день, потому что Баки стоил всего, любых усилий.
На теле Баки не было ни единого волоска. Когда шелк его шаровар соскользнул на пол, Стив почти ослеп: тело Баки мягко светилось в полумраке спальни, будто покрытое золотой пыльцой. Золото наручей отливало красным, каждый рубин, вплавленный в них, горел и дрожал, как капля крови.
— Что это? — Стив обхватил запястья стоящего перед ним Баки и провел ладонями по теплому металлу до локтя.
— Рабские браслеты, — ответил Баки. — И наручи. Разновидность оружия. Как щит.
Обнаженный Баки смотрел на него сверху вниз, будто пытаясь угадать ход мыслей, и вдруг скользнул на пол, на колени, и прижался щекой к ладони, прикрывая глаза.
— Мне никогда не было так хорошо, как сейчас, — тихо сказал он. — Даже когда Тхаи дала мне свободу на целый век. Я тогда бродил по джунглям с лампой в руках, подолгу оставался в горных храмах, рассматривая фрески и барельефы, но всегда возвращался к Тхаи. Хозяин — это не только тот, у кого в руках лампа, Стив. Это тот, к кому ты привязан прочной цепью, идущей от сердца к сердцу. Как пуповина. Я всегда знаю, что у хозяина болит, когда он сердится и чего хочет. Это как любовь, только наоборот, вывернутая наизнанку. Ненавидишь человека, знаешь всю ту мерзость, что кипит у него внутри, и получаешь ту же ненависть, то же презрение в ответ. С тобой иначе. Всевышний, насколько же с тобой все по-другому. Я не твой и, может, никогда им не стану, но точно так же сердцем чувствую тебя, твои доброту и свет. Ты чудо, Стив. Я так рад, что Брок тоже знает об этом. Что он выбрал именно тебя. Нельзя так говорить, особенно с учетом того, к чему он принудил тебя, но…
— Ч-ш-ш, Бак. Меня очень тяжело принудить.
— Но он смог. Из-за меня.
— Мне хорошо с Броком. Он горячий и очень живой, мне в последние годы очень не хватало ощущения того, что я жив. Я ему не доверяю, с ним невыносимо тяжело говорить, но в некоторых вопросах он откровенный и честный. И тоже рад тому, как все сложилось.
Стив потянул Баки к себе на колени, близко-близко, и со стоном коснулся нежной гладкой кожи. Тяжелое золото руки, наручей и украшений было теплым и гладким, и он медленно обводил каждый камень, каждое крупное звено и лепестки оправы, целуя Баки.
Тот был тяжелым и теплым, податливо-расслабленным, льнущим к рукам.
Стив целовал его шею, млея от нежности, от желания согреть, убедить, что защитит.
— Не говори ничего, — попросил Баки. — Не говори. Я знаю, ты хочешь, но если вдруг потом ты не сможешь выполнить обещания, будет больно вдвойне. Нам обоим. Просто люби меня. Люби меня, Стив.
Стив накрыл его собой, с восторгом ощущая ответное желание, жар кожи, становившийся ярче мягкий сандаловый запах его волос.
— Ты такой красивый, Баки, — все-таки сказал он. — Нет никого прекраснее тебя.
Баки коротким плавным движением перевернул их, оказываясь сверху, и его волосы скользнули по плечам, падая по обе стороны лица, отрезая от остального мира.
— Ты как Солнце, Стив. Внутри, тут, — он приложил ладонь к груди, — мне почти больно от твоего света. И вместе с тем впервые за много лет тепло. Я сделаю тебе хорошо. Я сумею.
Стив хотел ответить, но Баки потерся о него всем телом, одновременно накрывая губами сосок, и слова превратились в стон. Ласки Баки были легкими, замешанными на нежности. Он покрывал поцелуями его грудь, тихо шепча что-то по-арабски, пальцами повторял узоры, вычерчиваемые языком на животе и ниже.
Стива выгнуло, когда горячие губы трепетно, будто с опаской, коснулись его члена. Баки со стоном накрыл губами головку, быстро обводя ее языком, посасывая, скользя губами все ниже и возвращаясь к уздечке. Когда гладкий горячий язык провел влажную дорожку от мошонки до самого верха, Стив запустил руки в тяжелые волосы Баки, стараясь не подаваться навстречу, ни к чему его не принуждать, но выходило через раз.
— Господи, господи, Бак.
— Тебе хорошо? — тихо спросил тот, обжигая дыханием чувствительную кожу, и Стив потянул его к себе, нашел губы и поцеловал по-настоящему: глубоко и жадно. — Хочешь? Хочешь меня? — между поцелуями спрашивал Баки, и его глаза мерцали в темноте, как камни в тяжелом ожерелье, будто приклеенном к его груди.
И Стив тихо отвечал:
— Да, да...
Баки ласкал его, то проводя от плеч к соскам горячими пальцами, слегка сжимая их, так, что и без того болезненно напряженный член дергался, пачкая живот, и Баки, склонившись, слизывал прозрачные капли смазки, ныряя горячим языком в пупок, снова касаясь его кончиком головки, щекоча уздечку; то накрывая его губы своими и соединяя их члены в крепкой ладони, лаская так правильно и нежно, что Стив захлебывался в ощущениях, будто впервые был в постели с кем-то, отдавался чужим рукам.
Может, дело было как раз в том, что Баки не ощущался чужим, вообще не воспринимался другим человеком, он будто был частью Стива, его самой светлой, самой хорошей частью, отчего-то оказавшейся отдельно. И теперь он страстно хотел получить ее назад, правильно соединиться, срастись с ней. Стать целым.
— Ты мой, — в губы ему сказал Баки, упираясь ладонями по обе стороны головы, занавешивая густыми темными волосами остальной мир. — Завтра все будет иначе, но сейчас ты — мой.
— Твой, — ответил Стив, и Баки накрыл его собой, непостижимо горячо, правильно впуская в себя, сплетаясь с ним в разделяемом на двоих желании, и Стиву на мгновение показалось, что он видит темный бархат бесконечного неба над собой, чувствует хранящий жар долгого дня песок под лопатками, едва прикрытый тонким шелком покрывала, и что все это уже было когда-то — он и его Баки, вместе.
Баки двигался на нем, плавно вращая бедрами, целуя в шею, вторя стонам, и вдруг выгнулся, оседлав его, прекрасный, сильный, и Стив с благоговением провел ладонями от твердого живота до плеч, обхватил крепкую шею, любуясь.
Каждая мышца на теле Баки проступила под тонкой кожей, он все быстрее обрушивался сверху, как горный водопад: сильный, быстрый, лаская себя и Стива, скользя кончиками волос по мошонке и бедрам, доводя до края так быстро и неумолимо, что Стив сжал его ягодицы, крепкие, гладкие и задвигался навстречу, теряя себя в этом во всем и находя что-то большее.
Он больше не был один. Он больше не хотел быть один. Он бы больше не смог.
Когда Баки со стоном излился, отчаянно, жадно сжимая его в себе, стискивая бока коленями, мир Стива исчез. Привычный мир со всеми проблемами, людьми и условностями растворился в чувстве к Баки и выстроился заново вокруг него.
Они больше не говорили ни о чем. Просто сплетались друг с другом, неотвратимо, молча, насмерть. Стив не слышал, как открылась дверь, он двигался в Баки, ловя губами его сладкие, тихие стоны, когда сквозь туман удовольствия почувствовал, как обожгло лопатки.
Брок стоял в дверном проеме, будто сотканный из предрассветных теней, и смотрел прямо на них. Стив не видел его лица, но чувствовал всем собой его горечь. Мрачное удовлетворение от несбывшихся надежд, как подтверждение того, что глупым чувствам не место между ними. Баки потянулся, оплетая ногами, и Стив склонился над ним, а когда оглянулся снова, на пороге уже никого не было.
***
Баки светился. Глазами, едва заметной улыбкой, плавной томностью движений он будто говорил Стиву: я твой, я тебя люблю. Я помню, как хорошо нам было ночью, я хочу еще.
Они целовались над пышущей жаром туркой с кофе, Баки плавно двигал ее, то зарывая крутыми боками в песок, то оставляя только донышко, и Стив не мог перестать любоваться им. Убрать руки, не целовать, не касаться.
— Кхм, — напомнил о себе Брок, и Баки тут же потух, сжался под руками, превращаясь из яркой звезды, только что жегшей ладони, в холодный, выстуженный космосом камень.
— Кофе? — спросил Стив.
— И пожрать бы чего, — ответил Брок, оказываясь рядом, на мгновение вжимаясь в ягодицы твердым членом, ясно давая понять, что между ними ничего не изменилось, и договоренности никто не отменял.
Стив, развернувшись, коснулся его губ, моментально вспыхивая от жаркого, жадного ответа. Баки попытался выскользнуть, но Стив прижал его к себе, и тот замер, смиряясь.
— А жрать все же охота, — облизав и без того мокрые губы, сказал Брок и вдруг легонько щелкнул Баки по носу. — Как насчет рахат-лукума?
— Это не еда, — вмешался Стив. — Я могу, — дотянувшись до холодильника, он приоткрыл его, заглянул внутрь и предложил: — Молоко, яйца… Могу пожарить блинчики. И сироп вчера купили.
— Идет, — Брок, сжав его ягодицы ладонями, отошел и уселся на диван, закуривая. — Я хочу, чтобы завтра ты надел в суд костюм, — вдруг сказал он.
— В смысле?
— В смысле ту пеструю хрень, в которой ты обычно щеголяешь, новую, а не старье, которое валяется в корзине для белья. Считай это моей придурью.
Стив, поколебавшись, все-таки обернулся к нему, продолжая взбивать яйца в глубокой миске.
— Это тщеславие, или я чего-то не знаю?
— Конечно, тщеславие, — фыркнул Брок. — Нас с ребятами будет защищать аж сам Кэп. По форме и со… ладно, без щита. Прости, не хотел давить на больное.
— Я не жалею, — почти не покривил душой Стив. — Есть вещи важнее куска металла, пусть и такого необычного как вибраниум.
Брок скользнул деланно-безразличным взглядом по Баки и напомнил:
— Костюм.
Пожав плечами, Стив добавил в яйца муку.
Костюм они, конечно, не нашли: тот, что был на нем во время инцидента в лифте, затерялся где-то в общей заварушке, хотя Брок утверждал, что забрал его из спортивного зала, в котором Стив стянул чужие вещи и переоделся, чтобы сбросить жучки и повести группу захвата по ложному следу; а предыдущая версия осталась в рабочем кабинете рухнувшего Трискеллиона. Из Нью-Йорка, конечно, никто не собирался высылать прототип новой формы просто для того, чтобы порадовать Брока — всем было сильно не до того.
— Прости, — сказал Стив, проведя по потной спине только что кончившего под ним любовника. — Придется без костюма.
Брок тяжело перевернулся на спину и вздохнул. Он будто хотел что-то сказать, но передумал в самый последний момент.
— Брок, что происходит?
— Дурное предчувствие. Ты веришь в такую херню?
— Нет.
— Я мог бы не спрашивать. А я вот верю. И чаще они меня не обманывают, к сожалению.
— Тебя оправдают, — в который раз повторил Стив. — Суд — формальность.
Брок странно на него взглянул и издевательски дернул бровью.
— И это говорит Оплот Законности и Морали в твоем лице?
— Прекрати, — отмахнулся от него Стив. — Уж тебе-то известно, насколько “правдиво” все то, что обо мне говорят и пишут.
— Ну в то, что ты девственник, я никогда особо не верил, — хмыкнул Брок. — Хотя, должен признать, реальность превзошла все мои самые смелые ожидания.
Стив закатил глаза. На самом деле он очень старался избавиться от этой привычки, еще до войны контролируя ее, но тут не выдержал.
— Мне сто лет, Брок. Я здоровый и привлекательный, с чего бы мне воздерживаться?
— Некоторые утверждали, что ты в этих вопросах кремень, и я очень дорого отдал бы за то, чтобы они увидели этот засос на твоей шее.
— Засос исчезнет минут через семь. Ты кого-то ждешь в гости?
— Нет. Просто хочу его освежить.
Стив не стал отказываться — он не покривил душой, утверждая, что при желании его хватило бы на десятерых.
На двоих, пусть и очень разных, точно пока хватало.
***
Брок нервничал. Едва заметно, но Стив ощущал это, как холодок по коже, от которого волоски на руках вставали дыбом.
— Так, Ясмин, в лампу, — Брок похлопал по карману форменной куртки, и Баки, быстро коснувшись губами губ Стива, растворился в воздухе, превратившись в голубоватый дым, и исчез. — Сиди там, пока я не соберусь загадать третье желание, а то твоя сочная задница отвлекает нашего доблестного Кэпа. К тому же… много лишних глаз там.
— Все будет хорошо, — Стив поймал Брока за запястье и удерживал, пока тот не взглянул на него. — Чего ты нервничаешь?
— Потому что ты баран, Роджерс. Я просил тебя как человека…
— Я не стану идти в суд в бронежилете. Как это будет выглядеть? Да это панику вызовет, как только пресса пронюхает.
Брок опять хотел что-то сказать, но только коротко выматерился и дернул рукой, освобождаясь.
— Когда ты хоть немного о себе будешь думать, а не о других?
Не дожидаясь ответа, он похлопал по карманам, нашел ключи от машины и вышел. Стив пошел в гараж за мотоциклом. В здание суда они еще вчера решили приехать порознь — прессы действительно должно было быть с избытком.
Суд прошел ровно — Стив подтвердил все сказанное ранее под присягой, были опрошены другие, менее именитые свидетели, и уже к полудню был оглашен оправдательный приговор всем агентам, выступившим против Капитана Америки при старте проекта “Озарение”.
Стиву пришлось дать короткое интервью после заседания, и выходил он из зала суда, окруженный репортерами, а не отпущенными из-под стражи СТРАЙКовцами. Брок был где-то рядом, они договорились встретиться у подножья лестницы, но вдруг весь мир завалился вверх и куда-то вбок, перед глазами потемнело, он заскреб пальцами по груди, силясь вдохнуть, и не смог. Крики толпы слышались, как далекий прибой. Он не испугался. В последний раз над ним качнулось прозрачное небо, светлое, как глаза Баки, и все исчезло.
***
Кап.
Крупная теплая капля упала Стиву на щеку. Он пытался вспомнить, как оказался лежащим навзничь под начинающимся дождем, и не мог.
Кап.
В этот раз на губы — соленая.
И на веко. Кап.
— Пожалуйста, — слышит он на незнакомом языке, но отчего-то понимает. — Пожалуйста, живи.
“Бак, — хочет сказать он, но в горле сухо, а сил открыть глаза нет никаких, — я буду. Я тебе обещал”.
***
Вокруг было тепло. Это, пожалуй, было первым, что Стив почувствовал. А потом руки — теплые, непривычно-нежные. Откуда-то Стив знал, что обычно те не такие, но вот поди ж ты. Он мимолетно коснулся губами жесткой ладони и снова уснул.
***
Солнце било сбоку, закипая под веками желто-красным, и Стив, потянувшись, открыл глаза. За стеной что-то грохнуло, и в спальню ввалился Баки: одетый в длинную простую рубашку и плотные штаны, непривычно материальный, живой и изможденный.
— У тебя щетина, — глупо сказал Стив, слыша, как хрипло звучит его голос, и Баки бросился к нему, зарываясь лицом в собравшиеся на груди складки тонкого одеяла.
— Жив, — только и сказал он, и Стив вспомнил.
Как упал, пытаясь вдохнуть, больно ударившись локтем и позвоночником. Как кричал где-то Брок, матерясь такими конструкциями, которых Стив и в войну не слышал, и как далекое небо стало вдруг близким.
— Что случилось? — спросил Стив, оглядываясь. Они были в спальне. В спальне его квартиры. — И где Брок?
— Ушел, — ответил на главный вопрос Баки. — Оставил тебе лампу и ушел, как только убедился, что я смогу… успею. Я не всесильный, Стив. Аллах Великий, ни разу с момента сотворения мира никто еще не жалел об этом сильнее, чем я все эти дни. В тебя стреляли. В сердце. Если бы… если бы в голову, я бы не успел, Стив. Но ты сильный, тебе… было рано. В тебе столько жизненной силы, это она дала мне несколько мгновений, чтобы попытаться все исправить.
— Брок…
— Твоя жизнь была его третьим желанием. Чтобы ты жил. Он так страшно кричал, что у меня руки тряслись. Что если я хоть что-то тебе лишнее приделаю или не так его пойму, он мне шею свернет. Наизнанку вывернется, но найдет способ. Будто я хоть в чем-то решился бы навредить тебе.
Стив поцеловал его ладонь, вспоминая свой сон, и понял, что Брок ушел не сразу.
— Я твой, — ответил на незаданный вопрос Баки. — Крови вокруг было… достаточно, чтобы привязать. Брок насильно это сделал, и если бы ты умер, не загадав ни единого желания, я… меня бы тоже не стало.
— Он знал?
— Да. Он думал, это будет стимулом… Будто твоя драгоценная жизнь не значит для меня гораздо больше, чем моя собственная. Я бы все равно не жил без тебя.
— Бак.
Баки сел на постель, прижал его руку к своей груди, напротив горячо бьющегося сердца, и заговорил:
— Считается, что джинны не могут любить. Мы сами поддерживаем эту легенду, чтобы люди даже не пытались… расположить нас к себе. Многие осознанно отказываются от чувств, пугая и обижая даже очень хороших хозяев, потому что боятся. Влюбленный джинн умирает вместе с человеком, теряя свою вечность, дарованную Изначальным. У нас нет души, и смерть для нас — это навсегда.
— Боже, — Стив сел, обнял ладонями его лицо и заглянул в глаза, — Бак, мне так жаль.
— Но если любовь взаимна, то душа человека делится надвое, Стив. Ты умер там, на ступенях здания суда. Но до этого ты полюбил меня. И позволил мне вернуть тебе жизнь и половину души. Я тебя… слова нет такого ни в одном из известных мне языков.
Стив поцеловал его. Он тоже не знал таких слов.
***
Без Брока стало пусто. Баки все время был рядом, смешно сопя в плечо по ночам и будя колючими поцелуями по утрам. Он теперь все делал вручную, на расспросы отвечая: “Моя магия теперь здесь”, — и касался ладонью груди Стива, на несколько мгновений прикрывая глаза и слушая, как бьется его сердце.
Собственная квартира казалась маленькой, убогой и в то же время невыносимо пустой, холодной, будто их с Баки огня не хватало для того, чтобы сделать ее домом.
За окном который день шел дождь, Тони звал Стива в Нью-Йорк, приглашая возглавить “Мстителей”, которых собирался частично финансировать, дело по созданию личности Баки продвигалось быстрее, чем они предполагали, а Стив по утрам надолго замирал у залитого водой оконного стекла, ежась от холода и не понимая, что с ним не так.
— Нам нужно его найти, — сказал одним серым утром Баки. — Брока. Я не могу смотреть, как ты тоскуешь, Стив.
— А я не могу ввязывать тебя в странные отношения, которые к тому же не принимают две стороны из трех.
— У этих отношений не обязательно наличие всех трех сторон, Стив. Ты любишь Брока, он — тебя. А я и так твой, что бы ни случилось. Мы не придумаем ничего нового, на востоке вообще нет ничего зазорного в том, чтобы дарить любовь сразу нескольким людям. Ты могучий воин, Стив, в тебе много силы, огня, и любви тоже много. Не имеет смысла отрицать свою природу и пытаться отдать мне то, что изначально принадлежало другому.
— Как ты себе это представляешь, Бак? Как… ерунда какая-то.
Баки неслышно оказался рядом и, положив подбородок ему на плечо, встретился взглядом в отражении окна.
— Но у нас так уже было. Мы примем друг друга. Ради тебя. Мы уже это сделали. Только Брок гордый и привык все решать сам, выкорчевывая ненужное с корнем, оставляя от сердца жалкие клочки. Ты должен быть мудрее, Стив. Потому что тут все зависит не от него и не от меня.
Стив обнял его, зарываясь лицом в мягкие волосы, и подумал о том, что не заслуживает Баки.
***
Они прилетели в Нью-Йорк, как только Баки получил документы и все заключения комиссий, признавших его дееспособным, неагрессивным и неопасным для общества. Тони прислал за ними машину, и они, воспользовавшись дипломатическим коридором, чтобы не объясняться лишний раз с охраной у рамки металлоискателя, уже через полчаса на приличной скорости неслись на Манхэттен.
— Ого, а он красавчик, — было первым, что сказал Старк, увидев Баки, одетого в простые джинсы и ветровку. — Как ты отрастил такие волосы? У меня по молодости никогда не получалось. Страшно хотелось подействовать на нервы своему старику, но, увы и ах, — он отпил из бокала какую-то разновидность элитного алкоголя и продолжил, — отрастали только до плеч.
— Триста лет и магия, — честно ответил Баки, и Тони, рассмеявшись, указал на диван перед собой.
— И с чувством юмора! Просто сокровище.
— Собственно, об этом я и хотел с тобой поговорить, — со вздохом начал Стив. — Тони, мне очень нужна твоя помощь.
— Я весь внимание. Надеюсь, это что-то криминальное, и мой отец, пронудивший мне тобой раннюю плешь, перевернется в своем гробу. Итак?
— Баки — джинн, — решил начать с главного Стив, и Тони, поперхнувшись очередным глотком, предсказуемо переспросил:
— Что, прости?
***
— Н-да, — сказал Тони через полчаса, ставя лампу под сканнер своего искина. — Не будь ты Кэпом, у которого туго с чувством юмора, я бы решил, что это такой розыгрыш, тем более я ни черта не слышал о том, что в тебя стреляли, а если об этом не слышал я, об этом не слышал никто. Поэтому все эти россказни с почти пропавшей магией…
Рядом с ним на столе появилась чашка кофе с четко прорисованным цветком чертополоха на боку, Баки подмигнул Стиву, но Тони заметил его подношение не сразу: ворчал о чем-то со своим искином на понятном только им двоим языке.
— Так, — произнес он, заметив все-таки чашку. — Ага. Иди сюда, как там тебя Роджерс называет? Баки? Какой дурак придумал звать джинна Баки? Нет бы Сауд или Абдурахман. Или Камар-аз-Заман.
— “Тысяча и одна ночь”, — узнал отсылки Стив, и Тони, усмехнувшись, процитировал:
— “И тогда Ситт-аль-Хусн поднялась к нему, притянула его к себе, и Бедр-ад-дин тоже привлек ее к себе и обнял ее, и велел ей охватить себя ногами, а потом он забил заряд, и пушка выстрелила и разрушила башню, и увидел он, что Ситт-аль-Хусн несверленная жемчужина и не объезженная другим кобылица”.
Баки, тихо фыркнув, выскользнул из ветровки, поддернул рукава тонкого свитера, показывая наручи, и щелчком пальцев подогрел остывший кофе.
— Какая пошлая варварская роскошь, — восхитился Тони, отпивая все же кофе. — Это убеждает меня больше фокусов. Ну-ка, ну-ка? — он рассмотрел вязь растительного узора, оплетавшего камни, вставленные в наручи, и присвистнул. — Креативно. Богато. И, возможно, информативно. Джарвис, сканирование.
— Между браслетами и лампой существует странная энергетическая связь, мистер Старк. Ее природа похожа на электромагнитное взаимодействие, но все же не совсем оно.
— На экраны, — приказал Тони, тут же забывая о кофе.
Он что-то рассматривал на цветных диаграммах, крутил Баки так и эдак, меняя расстояние между ним и лампой, измерял силу его магии в “килоджиннах” — на ходу изобретенных им единицах — и так увлекся, что очнулся, только уловив запах жареного мяса.
— О. Люля-кебаб?
— Просто жареное мясо, — ответил Баки. — На это моих способностей еще хватает, сила понемногу возвращается, но…
— Хорошо, — Тони взглянул на вечерний Манхэттен за окном и взмахом ладони погасил экраны. — За варварским ужином расскажешь мне, как тебе удалось скрыть смерть Роджерса от прессы. Как оживить, я понял — ты заткнул своей магией э… энергетическую дыру в нем. Та зарастает, и магия возвращается. Посмотрим, сколько он сможет вернуть.
Они расселись за столом, свободным от бумаг и железок, и Тони, быстро съев несколько кусков мяса, закусив свежими овощами и лепешкой, продолжил:
— Вот тут, на лампе, — он со стулом откатился к сканеру и привез лампу, осторожно водрузил ее на стол и отпил вина. — Есть надпись. Джарвис не опознал ни один из ныне известных языков. Ты знаешь, что там написано?
Баки вытер руки и, откинувшись в кресле, напряженно ответил:
— Это язык Аллаха, мистер Старк.
Тони, старательно проглотив вино, хотя по его глазам было видно, что спокойствие дается ему с трудом, выдержал паузу и все-таки спросил:
— Чей, говоришь, язык?
— Всевышнего, — ответил Баки и опустил взгляд. — Джинны — порождения Изначального, огненные духи, обретшие сознание и магию. Могущественные и вечные. А Печать, — он кивнул на лампу, — это наказание за… я не помню, за что. “И запечатал его там именем Аллаха Великого”. Рабство — это искупление.
— Как ты можешь что-то там искупать, не помня вины? — возмутился Тони. — В чем вообще смысл? Исправиться? Как можно исправить, не зная, что именно сломалось?
— Я забыл, — с тоской ответил Баки. — Когда меня выпустили, я помнил только боль, обиду и ярость. И что мир вокруг — чужой. И что я джинн, и есть другие. Такие как я.
— Я переведу, что там написано, — пообещал Тони. — Там наверняка вердикт этого твоего… Страшного Суда и условия амнистии. Хорошо.
Баки коротко на него взглянул и нашел под столом ладонь Стива.
— Это язык Бога, — все-таки предупредил он.
— Я — Тони Старк, детка. Я верю только в интеллект. Если он у твоего бога был, то мы с ним поймем друг друга. Кстати, — сменил он тему, обращаясь к Стиву, — хочу, чтобы ты посмотрел Базу. Там кое-где еще идет строительство, но группы уже начали тренироваться, да и жилой блок почти готов. Ты же с нами? С, — он сделал пафосную паузу, — Мстителями?
— ЩИТ расформирован, Фьюри официально мертв, госфинансирование перенаправлено на минимизацию ущерба от провала “Озарения”. Так что, да, Тони, я с вами. Война — единственное, что я умею.
Тони оглядел его с ног до головы и усмехнулся:
— Ты мог бы рекламировать белье.
— Не начинай, — попросил Стив, чувствуя тем не менее, что улыбается. — Это… вообще не обсуждается.
— Мог бы зарабатывать миллионы.
— Тебе нужны деньги? — вдруг спросил Баки, и Тони, фыркнув в бокал с вином, тоже выжидающе уставился на Стива.
— Нет, Бак, — как мог мягко ответил он. — Мне нужно дело.
— Достаточно масштабное, патриотичное и полезное. Мстители! — закончил за него Тони. — Значит, решено. Завтра поедем на базу. А сейчас, простите, у меня тут приватный разговор с богом. Лампу можете забрать, у меня есть сканы.
***
Стив не мог уснуть. В гостевых апартаментах Башни все было слишком: слишком просторная и теплая спальня, слишком большие окна, слишком мягкая кровать. Абсолютно голый Баки (если не считать десятка фунтов золота, конечно), свернувшись на постели уютным клубком, наблюдал за тем, как Стив не может найти себе места уже минут сорок, и никак это не комментировал.
— Я знаю, где он, — наконец, произнес он, сжалившись. — Не мечись, мой тигр.
Стив фыркнул в ответ на очередное прозвище и спросил:
— Это так очевидно?
— Прости, я не знал, что не должен замечать очевидные вещи, господин.
— Бак.
— Я… шучу, — он прищурил свои кошачьи глаза и очень по-своему улыбнулся: едва заметно, как улыбался только наедине. — Так называют люди эти бессмысленные действия, когда говорят или делают что-то намеренно глупое?
Стив опустился на колени около кровати так, что их глаза оказались на одном уровне, и накрутил на пальцы длинную шелковистую прядь волос.
— Не особо в этом разбираюсь. Ты же слышал Тони. С чувством юмора у меня не очень.
— Ты потрясающий, Стив. Может же у тебя быть крошечный изъян?
— Я так рад, — тихо признался Стив.
— Чему, мой тигр?
— Тому, что ты веришь мне настолько, чтобы замечать недостатки.
— Они меня… радуют, — после паузы ответил Баки. — Они делают тебя живым. Позволяют думать, что я недостоин тебя самую чуточку меньше, чем на самом деле.
Они говорили об этом добрый десяток раз, Баки грустно улыбался в ответ на разумные доводы Стива и потом был еще нежнее с ним, если такое вообще возможно, но мнения не менял.
— Он недалеко, — прошептал Баки, когда длинная прядь закончилась, полностью намотавшись на пальцы, и они соприкоснулись лбами. — И он знает, что увидит тебя.
— Откуда это все знаешь ты? — спросил Стив.
— Он мой хозяин. Бывший. Единственный, оставшийся в живых. Я его чувствую. И буду чувствовать, чуть хуже, чем тебя, но буду.
— Какой он? — неожиданно даже сам для себя спросил Стив, и Баки снова едва заметно обозначил улыбку.
— Узнаешь. Если бы он был гнилым изнутри, я бы его убил.
У Стива похолодело внутри от того, насколько обыденно его Баки признался в этом.
— Убил?
Баки коснулся его губ своими, потянул Стива на себя, оплетая ногами, и напомнил:
— Ты мне этого не запретил, хозяин. А все, что не твое желание и не прямой запрет, делает мой поводок длиннее. Не бойся, — тут же нахмурился он, как всегда верно уловив отношение Стива к предмету разговора. — Я тебя люблю и не стану намеренно огорчать. Но с каждым, кто придет к тебе с кинжалом за пазухой, будет то же, что с тем, кто пытался отнять тебя, — кожа его лица отливала голубым, а мягкие красивые черты заострились, напоминая, кого Стив держит в объятиях.
— Что? — одними губами спросил Стив, уже зная ответ.
— Поцелуй меня, — Баки потянулся к нему, в мгновение ока снова становясь собой, и Стив прижал его к слишком широкой постели в чужом доме, до утра забывая обо всем.
***
Тони ожидаемо проспал, и Стива с Баки на базу повез Хэппи, которого по просьбе Тони проинструктировал Джарвис. Проснувшись, Стив просто обнаружил в гостиной новый вариант капитанской формы, будто вытащенный из его подсознания: темно-синий, переходящий в черный кевлар, мягкий хлопок внутри, на груди ставшая привычной звезда, легкая прочная обувь и…
— Твой щит, — со смесью вины и облегчения сказал Баки. — Я хотел его найти еще тогда, но сначала ты был очень плох, а потом Брок запретил мне отлучаться. Звезда — символ чистоты и чести. Тебе очень подходит, Стив.
Цвета щита, обычно сочные и яркие, напоминавшие, скорее, раскраску мишени, были приглушены будто слоем копоти, делая его менее заметным и лучше сочетающимся с новой формой.
— Не забыть поблагодарить Тони, — ответил Стив и быстро переоделся — форма сидела как влитая — оставалось только гадать, откуда у Тони его мерки (хотя понятно, откуда — архив Щитогидры попал в сеть).
Баки влюбленно смотрел на него с дивана, а потом плавно перетек в вертикальное положение, обрастая экипировкой, состоявшей из черной кожи куртки, напоминавшей доспех, и свободных штанов, чем-то отдаленно похожих на шаровары. Массивные ботинки он явно скопировал с тех, что прислал Стиву Тони, да и наручи оставил на виду, точно так же “прикоптив” их, отчего они стали гораздо темнее и менее заметными.
База была в получасе езды по явно специально проложенному к ней скоростному шоссе, и уже этот факт говорил о том, насколько Тони любит комфорт и скорость — четырехполосное шоссе такой длины стоило немалых денег. Хэппи больше молчал, отвечая односложно, и наконец Стив перестал задавать вопросы и уставился в окно, взяв Баки за руку.
— Все будет хорошо, мой тигр, — по-арабски сказал Баки, зная, что Стив поймет. — Тебе там понравится, я чувствую.
Базу Тони распланировал с размахом. Комендантом там оказался человек с военной выправкой, уже ждавший их у ворот. Откуда-то доносились “кричалки” делающих утренний комплекс упражнений бойцов, над площадкой крутились дроны, грохотала строительная техника и садящийся на одну из крыш вертолет. Жизнь кипела. В воздухе пахло деньгами. Комендант едва не лопался от чести встречать аж Капитана Америку лично. Быстро осмотрев жилой блок, больше походивший на филиал Башни — в основном роскошью и технологичностью, — Стив прошел на полигон. Около ста человек прыгали “джампинг Джек” выкрикивая:
“Ain't no use in going home
Jody got your girl and gone.
Ain't no use to feeling blue
Jody got your sister too”*
— Никогда не понимал смысла в этом наборе пошлостей, — как бы между прочим заметил Стив, и его, конечно, услышал не только Баки, а и офицер-инструктор, прыгавший вместе со всеми перед строем.
— Смирно! — рявкнул тот.
— Здравия желаем, Капитан Америка! — заорали сто луженых глоток.
Голос офицера Стив узнал бы из всех. За плечом улыбнулся Баки, Стив не видел этого, но знал, что он улыбается.
— Вольно, — ответил Стив, и все как один приняли новое положение, как на строевом смотре. — Рамлоу.
— Капитан Рамлоу, — уточнил тот, отдавая честь.
— С повышением, — усмехнулся Стив, рассматривая его. — Зайдите ко мне после разминки.
— Есть, сэр. Разрешите продолжать?
— Разрешаю.
Кабинет Стива в офисном блоке оказался еще просторнее, чем тот, что рухнул вместе с Трискелионом. Они с Баки пообедали в общей столовой, больше похожей на кафетерий, и устроились в кабинете — изучать дела.
— Чем бы ты хотел заниматься? — спросил Стив. — Не сейчас, конечно, а в будущем.
— Быть с тобой, — ответил Баки. — Это мало? Я должен…
— Нет-нет, — Стив погладил его по щеке и улыбнулся. — Ты можешь вообще больше никогда ничего не делать, Бак. У тебя есть имя, личность и много лет впереди, чтобы решить.
Баки соскользнул с огромного стола, на котором устроился, и сел у ног Стива, по привычке положив подбородок ему на колено и глядя снизу вверх.
— Знаешь, — подумав, ответил он, — когда Пирс заговорил об “Озарении”, я был рад, что он пошел другим путем, не заставив меня что-то изобретать, копаться в технике. Но теперь я бы хотел знать, как что устроено. Я вчера наблюдал за тем, как работает мистер Старк. Безо всякой магии, только силой ума, он создает удивительные вещи, которые в моем мире запросто считались бы чудесами. Создает, а не разрушает.
— Тони долго производил оружие. Как и его отец, — ответил Стив, распуская тугую косу — ему нравились волосы Баки.
— Ковать мечи — тоже искусство, — заметил Баки. — Быть кузнецом — не то же самое, что воином. А быть воином — не то же самое, что полководцем, отдающим приказы. И кузнец, и воин просто делают свою работу.
— Интересная мысль, — улыбнулся Стив, думая о том, что почти то же самое он на суде сказал о Броке и его ребятах. — И кто тогда я в этой системе координат?
— Военачальник, — ничуть не сомневаясь, ответил Баки. — Над тобой, конечно, есть царь, но ты — личность, за которой идут. “Озарение” — лучший тому пример.
В дверь постучали, и Баки перетек на диван, в мгновение ока оказываясь там разутым и расслабленно сидящим по-турецки. Его длинные волосы странно, но гармонично сочетались с грубой кожей брони, и Стив на мгновение залюбовался, прежде чем разблокировать дверь и сказать “Войдите”.
— Капитан Рамлоу по вашему приказанию прибыл, — по-военному отчитался Брок, взяв под козырек.
— Садись. Давай без чинов.
Брок снял кепи и устроился в кресле перед столом Стива.
— Ну, давай без чинов, — ответил он. — Я закурю? Или мы не настолько без чинов?
— Кури, — Стив, поднявшись, открыл окно, раздумывая, с чего начать. Брок будто вернулся в то время, когда они просто работали вместе — ни единого намека на то, что между ними было. Стив никак не мог нащупать линию поведения с ним, расставить приоритеты.
— Я схожу за кофе, — сказал вдруг Баки и повел ладонью, очерчивая светящийся круг. Тот расширился, превращаясь в тонкий пузырь, напоминающий мыльный. — А вы посекретничайте.
Брок хотел что-то сказать, но передумал, странно дернув шеей, и уставился куда-то в окно, безропотно позволяя странной сфере поглотить и его, и Стива.
— Джинн кофе щелчком пальцев варит, — равнодушно заметил он.
— Не всегда, — ответил Стив. — Чаще без магии в последнее время.
— Деревянный мальчик хочет быть человеком, кто бы мог подумать.
— Брок.
— Если ты притащил меня сюда, чтобы какую хуйню очередную сморозить, типа “спасибо” и “хороший ты, понимаешь, парень, Брок Рамлоу”, то можно сразу заканчивать разговор, не начиная. Потому что, кроме посыла по известному адресу, ответа у меня нет, а ты опять мой начальник.
— Я без тебя не могу, — честно признался Стив, и Брок впервые взглянул прямо на него.
— Не можешь — что? — с деланным равнодушием уточнил он. — Отличить голову от жопы?
— Жить.
Брок молча смотрел на него несколько секунд, а потом кивнул в сторону дивана.
— Реанимационные действия произвести? Ты для этого…
— Зачем ты ерничаешь?
— Нахуя ты… — Брок мотнул головой, играя желваками и так явно сдерживая дурной нрав, что Стив невольно улыбнулся. — Это все? Если по службе ничего нет, я пойду.
— Я хочу, чтобы ты вернулся, Брок. Я совсем не умею говорить о таких вещах, все слова кажутся мне неживыми, кривыми какими-то, но как иначе, я не знаю.
— В качестве кого? — прямо спросил Брок. — Престарелой наложницы в твоем гареме? Юная и прекрасная будет трясти пузом, увешанным золотом, а я подтирать тебе сопли, о луноликий?
— Баки старше нас обоих, вместе взятых, — напомнил Стив, не зная, как подступиться.
— И тебе мало его одного? Ебливость зашкалила?
Стив подошел к нему, присел на стол и попытался снова:
— Дело не в моих аппетитах. Чего ты все сводишь… мне тебя не хватает. Мы с Баки будто осиротели. Я же помню, как ты был рядом, пока я был без сознания. Я же…
— И Баки тоже осиротел? Что думает звезда ночей твоих об этом обо всем?
— Брок.
— Ну чего ты от меня хочешь, Роджерс? — наконец рассердился Брок. — Чего? Любви неземной? Нет ее. Я в душе не ебу, отчего все так скачут вокруг банального желания трахаться именно с понравившимся экземпляром, а не со всеми подряд.
— Ты не уехал никуда, хотя мог, — зашел с другой стороны Стив.
— Ага, — Брок закинул ногу на ногу и откинулся на спинку кресла. — Ради твоих прекрасных глаз я должен похерить карьеру, отказаться от хорошей зарплаты и уехать в закат — проедать нажитое. Не в этой жизни.
— Ты мог…
— Не мог, Роджерс. И тебе об этом известно. Не мог загадать другое желание при таких краевых условиях. Оставить тебя сдыхать, доверить эту звезду Востока непонятно кому. Я мудак, но не настолько же.
Разговор не клеился, но Стив не был готов отступать.
— Баки… — начал он, но замолчал, мучительно пытаясь найти слова. “Не против”? “Хочет, чтобы мне было хорошо”? Все это звучало до того эгоистично и настолько не отражало действительность, что Стив, поморщившись, потер переносицу. — Мы уживались втроем. Я прошу тебя попробовать снова. Дать мне шанс. Нам с Баки.
Брок взглянул на него, скользнул взглядом, как по обстановке кабинета, и дернул уголком губ.
— Мы не уживались. Я жадно рвал крохи твоей благосклонности, свободного времени и желания, все время натыкаясь на то, как ты на него смотришь. На своего Баки ты дышать боялся, слюной капал. Какого рожна тебе теперь? Он тебе не дает? Оказался не таким…
— Дело не в Баки, Брок. Дело во мне. Будто у меня внутри погасло что-то, и все вокруг выстыло. Раньше я не замечал, как вокруг холодно, пока… Ты меня не согрел.
— Чтобы гореть, Роджерс, нужно топливо. Мне о тебе такая порнуха снилась пару лет подряд, что я тебя чуть не сожрал, когда дорвался, но бесконечно играть в одни ворота я не буду.
— Покажи мне, — Стив присел перед ним на корточки и положил ладонь на колено. — Объясни правила, хотя видит бог, как я не хочу считать это игрой. Научи меня, я совершенно не представляю себе, как все должно быть с мужчиной. Не в том смысле, на который сейчас намекает твоя бровь, Брок. А в том самом семейном, домашнем.
— Домашнем, — повторил Брок, не спеша скидывать его руку. — Семейном. А что, гаремы уже разрешили? Не где-то в Эмиратах, а в нашей насквозь демократичной стране?
— Давай попробуем, Брок. От меня как половину отрезали. Я постараюсь, чтобы тебе было со мной… с нами хорошо.
— Формат? — спросил Брок, прикуривая одну от другой. — Вторник, четверг, суббота? Четные-нечетные?
— Я рад уже тому, что ты готов обсуждать условия, — признался Стив. Он не любил, не умел просить, но сейчас был готов уговаривать. — Я бы не хотел… формализации. Давай не будем усложнять?
— Просто у нас уже было, и меня оно не устраивало. То джинн жмется по углам, будто я пытать его буду за то, что ты пялишься на него, как ученик художки на Мону Лизу; то я чувствую себя пятой ногой у собаки.
— Может, как-то наладится? — Стив провел ладонью от колена почти до паха, и Брок с ухмылкой сполз ниже в кресле, сильнее раздвигая ноги.
— Средства убеждения? Ну, давай, я не настолько гордый, чтобы отказываться.
Не давая себе колебаться, Стив расстегнул на нем брюки и опустился на колени — уговаривать так уговаривать.
Он почти забыл его вкус — остро-терпкий, теплый, такой же знакомый, как тихий низкий стон, с которым Брок положил ладонь ему на затылок, взъерошил волосы, как нетерпеливая дрожь крепких бедер и короткие, сильные толчки навстречу.
— Блядь, — выдохнул Брок, когда Стив, перекатывая на ладони его тяжелые яйца, взял до корня. — Блядь, я согласен. И пятой… ногой, и старой женой.
Стив, фыркнув, медленно облизал его член по всей длине и, пососав головку, ответил:
— Для жены у тебя многовато лишних деталей.
Брок со стоном надавил ему на затылок, поддавая бедрами, и закрыл глаза.
— Хорошо. Надо чаще съебы… ваться. Раз ты так уговариваешь.
Стив с намеком сжал его бедро и взял до горла, касаясь губами коротких жестких волосков, и застонал — он редко брал у Брока в рот и теперь не мог понять почему.
— О… я… ебу, я сейчас… черт. Прости.
Стив облизал губы, чувствуя, как они пульсируют от прилившей крови, и навис над расслабленным Броком, уговаривая себя не спешить, не форсировать и не дожимать, но Брок сам потянул его на себя, ухватив за загривок, как упрямого кота, и поцеловал. Возбуждение стало почти невыносимым, но в рабочем кабинете в разгар рабочего дня они и так натворили больше, чем Стив был готов себе позволить.
— Стоп, погоди, — сил едва хватило на то, чтобы перехватить руку Брока у своего паха. — Вечером. Ты же… Все в силе, да?
— Где вы остановились?
— Пока у Тони, но…
— Вот на Старка в качестве дуэньи я не подписывался, с его-то манерой стебать все, что видит. Не-а, не пойдет. Вы — ко мне. Заберу вас в шесть, раз уж ты что-то вроде начальника базы и вообще первый ковбой на ранчо.
— Я еще не согласился быть начальником этого ранчо, — Стив еще раз коротко его поцеловал, уговаривая себя не продолжать, и отошел на безопасное расстояние — от близости Брока у него в голове что-то непривычно замыкало. — Ты живешь на базе?
— Я нажился на работе на всю оставшуюся жизнь вперед. Нет, снял дом в Ист Виллидж. Не люблю гарнизоны, даже такие комфортные, как этот. О, а вот и наша Лейла.
— Меня зовут Баки, — поправил его вернувшийся джинн и улыбнулся. — Хочешь кофе?
— Нет, — окинув его долгим взглядом, ответил Брок. — Мне тут вкуснее кое-что перепало. Так что пойду я насаждать разумное, доброе и вечное, раз уж начальство так удачно выебло, — он поднялся из кресла, сладко потянулся и поцеловал Стива через стол. — До вечера, любовнички. С вас ужин. После марш-броска в полной выкладке с молодняком я вряд ли буду способен на кулинарные подвиги.
— А на прочие виды подвигов? — с совершенно нормальным выражением лица спросил Баки.
— А вот и проверим, — Брок на секунду задержался напротив него, глядя глаза в глаза, и хмыкнул, когда Баки не опустил взгляд, как сделал бы еще месяц назад. — Молодец, осваиваешься. Бывайте.
Он вышел, а Баки снова устроился на диване, попивая кофе из картонного стаканчика и улыбаясь.
День пролетел быстро — Стив принимал дела, периодически пытаясь дозвониться Тони, но Джарвис неизменно отвечал, что мистер Старк занят изысканиями. Баки, открыв для себя безлимитный интернет, моментально освоился и, кажется, изучал принцип получения ядерной энергии из обогащенного урана, а Стив спокойно погрузился в изучение новой системы документооборота “Мстителей”.
— Эй, — Брок, постучав, сразу зашел. Стив обратил внимание на то, что у него влажные волосы, явно после душа, а еще — что он смертельно устал и держится исключительно на упрямстве. — Половина седьмого, вы вообще уходить отсюда собираетесь? Пятница не лучший день недели для трудовых подвигов.
— То-то ты еле на ногах стоишь, — заметил Стив, поднимаясь и сдергивая со спинки кресла куртку.
— Стою я, может, и с трудом, но лежать еще могу, — тут же оскалился Брок.
— Я поведу, — решил Стив и, подойдя ближе, отобрал у него ключи.
— На ковре-самолете не полетим, что ли? — Брок посмотрел на потягивавшегося у дивана Баки и закатил глаза, когда тот задумался, явно прикидывая, как решить поставленную задачу. — Ладно, по старинке оно надежнее. Погнали.
Стив быстро оценил преимущества расположения базы — вечерние пробки в основном были во встречном направлении — на уик-энд люди спешили из города, а не наоборот.
— Следующий съезд, — не открывая глаз, подсказал Брок.
— Я думал, ты спишь, — улыбнулся Стив.
— На твоем месте я бы на это не рассчитывал. Ни ужин, ни феерическая ебля не отменяются.
— Через тридцать метров поверните налево, — приятным голосом подсказал встроенный навигатор.
— Почти на месте, — Брок все-таки открыл глаза и, зевнув, потянулся. — Ясмин, ты там уснула?
— Нет, — отозвался Баки с заднего сидения. — Пытаюсь понять, зачем люди размножаются, а потом воюют за ресурсы.
— Мы его теряем, — голосом врача-реаниматолога сказал Брок. — Срочно кормить и трахать, пока не мутировал во второго Роджерса.
Рассмеявшись, Стив припарковался у небольшого аккуратного дома и выбрался из машины. На крыльце стоял курьер, нагруженный коробками и пакетами с логотипом довольно известного ресторана.
— Я оплатил твоей картой через интернет, — пояснил Стиву Баки.
— Молодец, — сунув курьеру десятку, похвалил Брок. — Ты не безнадежен, но напомни мне не играть с тобой в карты на желание и не называть пин от кредитки.
— Три-два-пять-семь, — усмехнулся Баки, стоило им оказаться в просторном холле. — Прости, меня часто воспринимают, как мебель.
Брок, уже нагнувшись, чтобы расшнуровать ботинки, обернулся, не разгибаясь, и вздохнул:
— Может, ты и тайные счета ГИДРы знаешь?
— Может, и знаю, — безмятежно ответил Баки и, легко выскользнув из ботинок без помощи рук, понес свою часть пакетов в кухню-столовую, безошибочно ориентируясь.
— Оружие массового поражения, — крикнул ему вдогонку Брок.
— Мне говорили, — отозвался тот.
Стив притянул Брока к себе, жадно вдыхая запах его шеи, и поцеловал, будто не веря, что можно просто так, без разлитого между ними ощущения легкого принуждения. Нащупав спиной стену, Брок вжал Стива в себя, со стоном прихватив задницу, жарко вспыхивая и разгоняя кровь в жилах своим нестерпимым внутренним жаром.
— Ты охуенный, но я жрать хочу, — с трудом отлепившись от стены, через минуту сказал Брок. Стив стянул с него куртку, повесил в большой пустой шкаф-купе и отступил. — Пойдем, — Брок потерся лицом о его плечо как-то устало и почти нежно. — Пойдем, Стив.
Было сложно припомнить, называл ли Брок его по имени. Не “Роджерс”, не Кэп и не всякими полуиздевательскими прозвищами, а просто Стивом. Идеальная память подводила, а внутри отчего-то становилось тепло.
Баки уже расставил привезенную еду на столе, разложив ее по красивым вычурным блюдам, и разливал вино — густое, рубиново-красное, явно не ресторанное. Они молча расселись, и Баки вдруг сказал, плеснув вином в блюдо с сочным жареным мясом:
— За дружбу. Говорят, она сложнее любви, потому что выбираешь не только сердцем.
— И то, и то — труд, — совершенно серьезно ответил вдруг Брок и легко коснулся его кубка своим. — Совсем не цеплять тебя не обещаю — характер говно, но в бутылку лезть не буду.
Баки странно по-кошачьи улыбнулся и прищурил глаза.
— Посмотрим, как оно выйдет, да?
Они выпили. Вино было терпко-сладким, крепким, щедро приправленным специями. Стив смотрел то на Баки, то на Брока, и не мог найти в себе слов, чтобы хоть как-то выразить все то, что теснилось у него внутри. Будто законсервированный на многие годы дом вдруг протопили, стерли пыль с чуть рассохшейся мебели, выбили ковры и расставили кругом вазы с цветами. И дом стал домом, а не очередным объектом с табличкой “Продается”, косо прибитой к воротам.
Когда полчаса спустя, приняв душ и завернувшись в пушистый халат, Стив жадно раздевал Брока, никакие сравнения ему в голову уже не лезли: горячее смуглое тело горело в руках, едва не обжигая ладони, и он целовал, целовал горьковатые от выкуренной после ужина сигареты губы, мял неподатливые мышцы и никак не мог насытиться заново распробованным вкусом его кожи.
Баки, одетый лишь в тонкие трикотажные штаны, свернулся клубком в изголовье широкой кровати (глазомер подсказывал Стиву, что когда они ввалились в спальню, та была на треть меньше) и следил за ними горящим взглядом. Они не договаривались о том, что и как будет, но вот такое молчаливое присутствие Баки казалось правильным. Стив стянул с Брока штаны вместе с бельем и подтолкнул его к кровати, без слов прося встать на колени на самом краю.
— Хвост, — попросил он. — Пожалуйста.
Брок с хриплым выдохом выгнулся, опускаясь на локти, и уже через мгновение вожделенная конечность ластилась к рукам, легко хлестала по бедрам, и Стив, опустившись на колени, медленно провел губами и языком от самого его основания до головки члена, лишь слегка задев вход, но Брок сдавленно застонал, дернув бедрами, и выложил хвост широкой дугой, загибающейся вверх и вбок. Стив, раздвинув его бедра ладонями, принялся облизывать и посасывать толстое основание хвоста, будто это был огромный член, наслаждаясь сдавленными стонами и тихим, отрывочным матом — на большее Брока, видимо, не хватало. Он комкал покрывало и буквально выл, уткнувшись лицом в матрас, с кончика члена одна за другой срывались прозрачные вязкие капли, будто Стив не основание хвоста ласкал, а прицельно давил на простату.
Он скользнул языком ко входу, касаясь плотно сжатых мышц, и внутри, как гудение струны, вибрировала мысль: у Брока никого после него не было. Так — точно. Он толкнулся языком внутрь, одновременно лаская ладонями член и хвост, скользя кулаками то в разные стороны, будто распиная Брока, натягивая на свой язык, то навстречу друг другу, бесконечно, нежно пытая его.
В глазах уже темнело от возбуждения, Брок уже не выл — кричал в голос и материл Стива страшными словами, то и дело повторяя почти умоляюще: “Давай же, давай, сука, что за человек!”
Отпустив его, Стив тяжело поднялся с колен и увидел Баки. Тот смотрел на них. Глаза его, обычно безмятежно-прозрачные, в полутьме раннего вечера казались черными провалами в преисподнюю. Одежды на нем не было ни нитки, только многочисленные золотые украшения тускло блестели, то и дело ловя отблески угасающего дня. Баки выгибался на простынях, отчаянно закусывая губу и изредка, будто нехотя касаясь своего члена: темно-красного, выпукло перевитого венами. Стив улавливал запах его возбуждения, аромат его кожи: сандалово-дразнящий, возбуждающий, и Баки, поймав его взгляд, облизал губы и едва заметно щелкнул пальцами.
В ладони появился крошечный пузырек — вечный спутник их ночей, и Стив щедро плеснул его содержимое на мягко разлизанные, чуть более податливые мышцы входа, осторожно скользнул пальцами в горячее, жаркое нутро и, получив хвостом по заднице, перестал мешкать.
Казалось, Брок и Баки почти не дышали, оба, пока Стив медленно протискивался в слишком узкую для его габаритов задницу, стараясь не обращать внимания на постоянные понукания Брока, на удары тяжелого хвоста по полу и бедрам. Обхватив ладонью основание, он медленно толкался внутрь, чувствуя, как глаза щиплет от заливающего их пота — так, как на Броке, он не вкалывал и во время самых затяжных, самых тяжелых тренировок.
— Да, — наконец, хрипло разрешил Брок, снова поднимаясь на вытянутых руках и оборачиваясь через плечо. Глаза у него были абсолютно черными и блестящими, как у пьяного, а к губам будто прилила вся кровь, не устремившаяся к члену. — Давай же.
Стив удобнее ухватил его за хвост и потянул на себя, прикрывая глаза, чтобы не видеть, как Баки касается себя между ног, как зажимает бедрами ладонь живой руки и одновременно медленно обводит головку пальцами металлической, собирая прозрачную каплю, и медленно, пошло облизывает их.
— Блядский боже, — простонал Брок, сжимая Стива в себе, — Ясмин… Баки, мать твою, сучо… нок.
Стива сорвало. Он, подхватив Брока под грудь, прижал его к себе, проседая ниже, чтобы с оттягом, быстро, жестко толкаться в него снизу вверх, чуть сжал шею, вжимаясь лицом в плечо, и бился в него, как сумасшедший, остро чувствуя их обоих и Баки тоже. Слыша сдвоенные стоны, заглушавшие его собственные, и на самой грани, почти теряя себя в сумасшедшем удовольствии, он обхватил член Брока, и тот, до боли стиснув его в себе, кончил, далеко забрызгав постель. Одна белесая капля попала Баки на плечо, и тот слизал ее, сладко причмокнул красивыми губами, а Стив исчез.
Очнувшись, он поспешно поднялся на руках — Брок тяжело, загнанно дышал под ним, все еще слабо сжимая в себе, даже не пытаясь сбросить или освободиться. Баки расслабленно, лениво гладил Стива по спине, сыто, с обещанием щурясь. Его крупный тяжелый член лежал на бедре, все еще полный отголосками возбуждения, будто намекая на продолжение.
— Хорошо, — тихо выдохнул Стив, целуя Брока в абсолютно мокрую шею.
Брок только что-то нечленораздельно промычал и дернул плечом, будто прося слезть с него и дать умереть спокойно.
— Да, — отозвался за него Баки, и Стив с удивлением услышал в его голосе хриплые, будто мурлычащие нотки. — Помочь?
Стив осторожно освободился и упал между ними лицом в подушку абсолютно счастливый. Хвост Брока с аккуратностью анаконды сдавил его голень, будто хотел сломать, и самым кончиком пощекотал в опасной близости от задницы.
— Интересная мысль, — похвалил то ли хвост, то ли Брока Баки. — А костяные гребни я могу и убрать.
По тому, с каким интересом фыркнул Брок, с трудом повернув голову в его сторону и выгнув бровь, Стив понял, что скука в постели им совершенно не грозит.
***
Утром Стив проснулся от того, что Брок (он с закрытыми глазами и в полусне знал, кто из его любовников где — они по-разному ощущались даже на подсознательном уровне) сонно ткнулся твердым членом в ягодицу, поглаживая по животу, будто успокаивая нервного коня, и поцеловал между лопатками — нежно и длинно, моментально посылая вдоль позвоночника волну колючего жара. Как Броку удавалось так действовать на него, Стив не знал — вчера они все отключились на полуслове, переплетясь руками-ногами. Вернее, это Стива оплели так, что не вздохнуть, но он по-суперсолдатски пренебрег трудностями и счастливо уснул, уткнувшись Баки в волосы.
— М, — сонно промычал Брок. — Мне не приснилось. Ты в моей постели.
Его хвост, временно лишенный опасных гребней, скользнул по ноге быстрой теплой змеей и ткнулся куда-то за яйцами, заставляя Стива крупно вздрогнуть от моментально накатившего возбуждения.
— Он, кстати, сука, мерзнет, — уже более осознанно пожаловался Брок.
— Могу отрастить на нем шерсть, — усмехнулся Баки, открывая глаза, и потянулся к Стиву за поцелуем.
— Вот уж дудки.
— Скажи спасибо, что у тебя хвост без ушей, — Баки, казалось, понятия не имел о том, что такое утренняя неловкость — его дыхание пахло мятой и свежестью горного родника. Насчет своего Стив не был так уверен. — Все в порядке, вы оба свежи, как розы на заре, я все-таки джинн, хоть уже и не могу воздвигнуть дворец движением брови.
— А мог? — Брок, приподнявшись, выглянул из-за плеча Стива, продолжая медленно, будто лениво толкаться членом вдоль ягодиц и щекотать хвостом еще более нежные места.
— Мог, — Баки потянулся всем телом — голый, возбужденный. Его волосы давно расплелись, но отчего-то не спутались, а разлились по постели, как шелк — такие же гладкие и блестящие. — А теперь все сам, — он, поймав кончик хвоста Брока, погладил его, пропуская между пальцами, и обхватил член Стива, нежно, но чувствительно проведя ладонью снизу вверх.
Стив со вздохом прогнулся в пояснице, видимо, подавая Броку идею, и через мгновенье два жадных рта уже ласкали его с обеих сторон — Баки со стоном ласкал губами член, а Брок вылизывал там, ниже, чего раньше никогда не делал, даже не намекал.
— Ты же мне теперь дашь? — хрипло спросил Брок, обдавая влажную кожу теплым дыханием, и Стив почувствовал, как пальцы чуть растягивают его, раскрывают, заставляя путаться в желаниях — то ли толкаться навстречу дразнящим движениям языка и губ Баки, то ли, оттянув ягодицу, подставиться Броку.
— Теперь? — переспросил Стив. — Почему “теперь”?
Брок прижался к спине — горячий, твердый, — нежно обвел кончиками пальцев чувствительные мышцы входа и признался:
— Я не хотел тебя вынуждать еще и к этому. И так шантажом в койку уложил.
Стив крепче прижался ягодицами к его члену и повернул голову, подставляя губы.
— Что было — то прошло, — примирительно ответил он, потому что сложно поминать старое, когда тебя основательно мнут с двух сторон, доводя до сумасшествия одной только прелюдией.
— Ты такой узкий там, — прикусив его нижнюю губу, прошептал Брок, просовывая в него оба больших пальца и будто раскрывая ими. — Тугой, как целка.
— Я бы выбрал, — с трудом ответил Стив, задыхаясь от ощущений, — другое выражение. Но по сути…
Брок со стоном уткнулся ему в шею, с трудом оторвал руки от ягодиц и, покрывая поцелуями плечи, пробормотал:
— Не может быть, что, и Звезде Востока не обломилось? Боже, такой сладкий и мой.
— Ты не говорил, что хочешь по-другому, — с мягким укором произнес Баки, целуя его, будто Стив лишил его возможности доставить удовольствие “хозяину”.
— Кто первый встал — того и тапки, — предупредил его Брок и совсем другим тоном, непривычно-нежно, обратился уже к Стиву: — Для дебюта такая поза не подходит. Я-то хотел вставить тебе по-быстрому, пока ты не передумал, но раз уж хапнул такой сладкий кусок, то жевать буду со всем тщанием. Давай на живот.
Стив еще раз поцеловал Баки и плавно перевернулся, заодно потянувшись от души. Баки тут же вытянулся рядом, лицом к лицу, заглянул в глаза и, увидев, что Стив улыбается, тоже чуть приподнял уголки припухших губ. От мысли о том, что его член — причина такого состояния этих сладких губ, возбуждение, и так невыносимое, казалось, достигло новой стадии.
Они медленно целовались, соприкасаясь лишь губами, пока Брок со стонами вылизывал Стива, пока растягивал его под себя, матерясь в полный голос, и от каждого его слова у Стива внутри вспыхивали горячие искры.
— Блядский ты ж… — Брок наконец прижался сзади, аккуратно, нежно надавил членом на полыхающие, остро-чувствительные мышцы входа и завыл сквозь зубы, до боли сжимая пальцами ягодицы. — Господи, какой кайф… Стив, ты…
— Нормально, — едва смог ответить он, замирая, прислушиваясь к ощущениям. Чувство не испытанной ранее близости, открытости с лихвой искупало непривычную растянутость и даже уязвимость, неловкое желание избежать проникновения и одновременно плавно насадиться до конца, чтобы скорее начать чувствовать что-то, кроме дискомфорта.
— Я постараюсь для тебя, — пообещал Брок, сильнее раскрывая его, разворачивая ягодицы, — если не кончу прямо… сейчас. От одного вида твоей растянутой вокруг моего члена задницы… тебе потом отсосу, сам на тебе прокачусь… Прости, не мо… гу…
Брок медленно въехал на всю длину, глотая стоны, сжимая так крепко, что, наверное, от его пальцев останутся синяки. Стив с трудом обернулся и увидел, как Брок замер, запрокинув голову, мелко дрожа и так отчаянно пытаясь сдержаться, что тягучая, горячая волна возбуждения прокатилась по спине от растянутого входа до макушки, хлестнув по щекам давно позабытым жарким, стыдным смущением. Стив снова упал запылавшим лицом в подушку, осторожно пошевелился, инстинктивно сжимаясь на члене, всем собой чувствуя его внутри, чувствуя внутри Брока, вспоминая, как сам терял всякое соображение, ощущая, какой тот горячий и скользко-гладкий внутри, как хотелось схватить его за волосы и драть так, чтобы кровать трещала, едва выдерживая, как хотелось забыться, применить силу, сложить пополам и заполнить своим семенем, помечая, заливая все к чертям, омывая изнутри, а потом, вытащив член, сунуть внутрь пальцы, одновременно лаская снаружи, надавливая за подтянувшимися к основанию члена яйцами, слушать хриплый вой, смакуя каждую ноту, зная, что это он делает так хорошо.
Наконец, Брок двинулся обратно — так же мучительно-медленно, будто издеваясь. Рельефная, набухшая головка его члена чувствительно прошлась по простате, как по оголенным нервам, и Стив, силясь поймать ощущение, едва заметно дернул бедрами, повел ими, как делал Баки, нащупывая удовольствие, и Брок его понял. С силой надавил членом, заставляя застонать, прогибаясь, покрутить задом, выпрашивая, и получить то, ради чего все затевалось: разряд удовольствия, ударивший откуда-то от поясницы прямо в член.
— Да, — не слыша себя, простонал Стив, — господи.
Подушка глушила его стоны, но Брока он слышал прекрасно: тот хрипло выдыхал на каждом крохотном толчке, прицельно попадая по центру непривычного удовольствия.
— Не могу, — сквозь зубы процедил Брок почти зло, — не задница, а… черт, детка, потерпи.
Движения члена стали глубже, сбивая с пойманной волны и вместе с тем перестраивая на какую-то новую, ниже, грубее звучавшую во всем теле, и Стив, задохнувшись, позволил ему все: сильные, быстрые толчки на всю длину, хватку сильных ладоней на плечах, ощущение колкой щетины между лопатками и болезненно-сладкий укус под линией волос.
Брок то хрипло, загнанно стонал, то говорил такое, что у Стива в животе все мягко, горячо пульсировало, дергало за нервы, заставляя прятать лицо в истерзанной подушке и слепо хвататься руками за край матраса.
Когда тонкий кончик хвоста скользнул ему в рот, оттягивая губу, прошелся по кромке зубов и, щекоча, лег на язык, Стив обхватил его губами, как член, всосал глубже, и Брок, захрипев, кончил глубоко внутри него, яростно двигаясь в раздразненной, чувствительной заднице.
Разогретый, разморенный, заведенный до кровавых чертей, Стив даже успел испытать разочарование. Хотелось еще, он только начал, только привык к заполненности и поймал волну.
— Прости, детка, — прохрипел Брок, насаживая его на пальцы. — Я сейчас.
Пальцев было мало. Они были слишком твердыми и подвижными, и Стив, сам того не замечая, раздраженно рыкнул, прикусывая кончик подвижного хвоста. Он хотел член внутри. Упруго-твердый, горячий и…
— Иди ко мне. Давай, на спину, — позвал Баки, и Стив перевернулся, как в бреду, слепо глядя в потолок, шире расставил ноги.
Баки оказался над ним, поцеловал куда-то в шею, складывая почти пополам, забрасывая одну ногу себе на плечо, а вторую устраивая на сгибе локтя. Легко приподнял за ягодицы и скользнул внутрь, идеально-правильно растягивая изнутри. Он был немного крупнее Брока, и Стив застонал, раскидываясь под ним, дернул за нащупанный рядом хвост. Брок оказался рядом, провел языком по соску, терзая второй пальцами, и Стива выгнуло между ними от неуемной, горячей жажды, лавой разливавшейся внутри. Было хорошо, было до того нестерпимо прекрасно, что он прижал голову Брока сильнее, заставляя сжать ставшие чувствительными соски грубее, жестче, а потом толкнул его вниз, снова хватаясь за основание хвоста, нащупывая тугую задницу под ним, облизав, он надавил пальцами, чувствуя членом стон Брока, и от ощущения сдавившей пальцы горячей тесноты он, на несколько мгновений обезумев, закричал в голос, давая сумасшедшей эйфории затопить его с головой.
Тело стало неподъемным и легким одновременно. Чтобы просто повернуть голову, потребовалось столько же усилий, как если бы он решил взобраться на третий этаж без оборудования.
Брок вытянулся рядом, туго оплетя хвостом левую ногу, а Баки, внимательно оглядев его там, внизу, и уверившись, видимо, что все хорошо, лег с другой стороны. Наверное, Стив совершенно по-дурацки улыбался, глядя в потолок, потому что Брок озабоченно навис над ним.
— Живой?
Стив, подумав, ответил, будучи серьезен, как никогда:
— Только сейчас понял, что да. Вполне, — и с намеком посмотрел на его губы — шевелиться не хотелось, а вот целоваться — да.
Он целовал их попеременно, снова отдаваясь двум парам рук, чувствуя, как снова зарождаются внутри слабые пока токи наслаждения, и был счастлив. Они оба с ним.
Чувствуя себя целым, удовлетворенным, он снова задремал.
Проснулся Стив резко, как от рывка, и сел в кровати, озираясь по сторонам, первые мгновения не понимая, где находится. Узнав спальню, он понял, что с кухни пахнет едой, и почувствовал зверский голод. Быстро натянув штаны, вышел в светлую гостиную и замер в широком проеме-арке, завороженный зрелищем, будто боясь спугнуть.
Брок жарил оладьи, высоко подбрасывая их в воздух, отчего они приобретали разные причудливые формы, а Баки варил кофе. Его длинные волосы, заплетенные в две тугие косы, змеями вились у обнаженного торса, будто заигрывая с хвостом Брока, то и дело задевавшего то их, то бедро, то спину Баки.
Дождавшись, пока Брок поставит сковороду, Баки вдруг прижался губами к его плечу, нежно обхватив живой ладонью основание хвоста, и Брок замер, а потом медленно, будто нехотя повернул к нему голову.
— Что ты…
— Я не хочу, чтобы ты дергался каждый раз, когда наши руки случайно сталкиваются. Мы оба обнимаем Стива, и будет лучше, если ты перестанешь при этом… испытывать неловкость, прикасаясь ко мне.
— И ты решил выбить клин клином?
Улыбнувшись своей новой, хорошей улыбкой, Баки на мгновение прищурился, а потом поцеловал Брока, крепко обхватив ладонями лицо. По тому, как тот обвил хвостом его ногу и ухватил за задницу, Стив понял, что они договорились.
На руках Баки медленно исчезали тяжелые наручи.
Эпилог
В спальне горели свечи. Крошечные металлические плошечки с парафином были везде: на полу, на тумбочках, на подоконнике. Кровать исчезла, превратившись в гору пестрых подушек, и Стив вдруг почувствовал себя богатым купцом, купившим новую наложницу. Брок, хмыкнув, прижался сбоку, и они привычно обнялись, устраиваясь удобнее, когда сразу со всех сторон полилась ритмичная музыка. Какие-то дудки, барабаны и струнные выводили сложный узор мотива, будоража кровь предвкушением.
Баки появился внезапно, будто соткавшись из плотных теней, и музыка зазвучала четче, вторя покачиванию тела, плотно укутанного слоями ткани. Видны были одни глаза, все остальное тонуло в тенях, угадывалось проблесками золота под тонкими струящимися покровами. Баки, покачиваясь, соблазнительно изогнулся, разводя руки, и струящаяся черная ткань поплыла за ним, как крылья. Сделав круг, он плавно стянул с головы большой отрез, открывая волосы, выглядящие ярче, чернее, чем самый качественный шелк. Они заскользили по плечам, спине, касаясь угадываемых под тканью ягодиц. Нижняя часть лица была все еще скрыта, и Стив невольно вспомнил, как в самом начале гладил яркие губы Баки через невесомую ткань, казавшуюся тогда неодолимой преградой.
Платки-рукава описывали плавные круги, все больше напоминая крылья, то раскрываясь, как лепестки черного цветка, то опадая шелковыми волнами, и наконец скользнули от плеч к запястьям, открывая сильные, совершенно не женские руки.
Брок рядом хмыкнул, когда Баки, кружась и выкладывая из платков диковинные узоры, на мгновение взмахнул руками, имитируя международный оскорбительный жест, отлично вписавшийся в общий узор танца, а потом сплел запястья, тряхнув волосами, и платки, медленно скользя, упали на пол.
Баки ухватился за длинный широкий плат, прикрывавший торс, и закружился быстрее, так, что волосы описывали струящийся ровный круг, вертел этим платком, то прикрывая голую кожу, ослепительно-белую, расцвеченную мягкими бликами свечей, всю в ярких пятнах золотых украшений, то открывая ее полностью. В темной впадинке пупка блестела крошечная сережка — подарок Брока, и Стив улыбнулся, вспоминая, как удивился Баки, получив ее. Как сказал: “Мне никто никогда не дарил ничего. Никто и никогда, кроме вас”. Он давно отказался от украшений, золотая рука, по его мнению, и так смотрелась достаточно вызывающе с современной одеждой, но вот сережку Брока носил постоянно, периодически дотрагиваясь до нее и улыбаясь.
И этот платок упал к босым ногам Баки, и он на мгновение замер, такой, каким Стив раньше часто видел его: со скрытым лицом, полуобнаженный, отягощенный золотом и едва прикрытый шелками, гладкий, как статуэтка из отполированного дерева, необъяснимо грустный и в то же время до ломоты в висках желанный.
И вот Баки одной рукой подхватил длинный платок, скрывающий его левую ногу, чуть приподнял его, позволяя плыть за собой, поднял конец над головой, кружась, и тот развевался, как парус, пока не оказался у Баки в руках, закрыв от подбородка до щиколоток. Идеальное тело просвечивало сквозь тонкий газ, соблазнительно угадываясь под полупрозрачным покровом, и Брок, сдавшись первым, оттянул вниз единственный предмет туалета, который на нем был — тонкие домашние штаны. Крупный член хлестко ударил по смуглому животу, и Стив знал, что там, за платком, Баки облизал пухлые губы и хищно улыбнулся.
Легкая ткань мелькала, открывая то колено, то бедро, облепляла, будто была мокрой, и снова плыла рядом, пока не оказалась на полу, а Баки остался перед ними полуголым: не на виду были только одна нога и лицо. Самый маленький платок широким клином спускался от скул до середины груди, оставляя открытыми яркие проколотые соски, которые Баки сжал пальцами, крутя бедрами так, будто уже оказался в постели.
Стив видел очертания его тяжелого члена: ткань у паха натянулась, собираясь крупными складками, на ней появилось влажное пятно. Брок со стоном задвигал кулаком, но Баки вдруг плавно развернулся спиной, вращая бедрами, резко поднимая то одно, то другое, отчего его крепкие ягодицы аппетитно перекатывались под полупрозрачной преградой.
— Иди сюда, — хрипло позвал Брок, но Баки взялся за край второго платка, кружась все быстрее, четко переступая босыми ступнями, то открывая ноги почти полностью, то с ложной скромностью скрывая их, но позволяя платку обрисовать стоящий член. — Порву чертову тряпку, — хрипло пообещал Брок, и “тряпка” вдруг взвилась последний раз и медленно опала, облизав напоследок все тело Баки, как черная волна — прибрежный камень.
— Ну да, хуй наружу, зато лица типа никто не видел, — Брок сжал свой член у основания и зло спихнул мешающие штаны, раздраженно подергивая хвостом, покрытым по случаю холодов густой черной шерстью. — Давай, Звезда.
Баки повел бедрами, отчего его член качнулся, прочертив по животу влажную дорожку, и, подняв руки, освободил края последнего платка. Не став долго тянуть, он пропустил его между пальцами, будто лаская, провел им по лицу, шее, ягодицам и отбросил в сторону. Флейты в последний раз чувственно всхлипнули и стихли, а Баки скользнул к ним — горячий, возбужденный, родной.
Свободный. Такой же сильный, как до Стива, но почти не использующий магию.
Целуя его, Стив вспомнил, как они с удивлением рассматривали его предплечья, когда позвонил Тони и, захлебываясь, изложил переведенные условия освобождения:
“Полюби того, чьим рабом являешься, оплети его, как лоза, без единого шанса на ответ. И если тебе все-таки ответят, то да будет то чувство преданным и чистым, как горный родник. Да будет тот смертный светел душой и прекрасен телом, как прекрасная Джамала, погубленная тобой. Пусть будет хозяин тела твоего настолько чист, что могущество твое да не затмит его разум, не вынудит алкать богатств и роскоши, смертей врагов и долгой жизни. Да не загадает он ни единого желания, да возжелает сердце его только тебя, презренного гордеца и ревнивца.
И да полюбит вместе с тем он другого так, что страсть затмит его разум, да разделит с ним ваше ложе. И да примешь ты от него и это, смирив гордыню и жадность. Да смешаешь ты семя свое с семенем соперника в нем, как смешиваются воды рек, впадающих в океан. Да будете вы равны для него, как равны Луны Джибулистана, да продлит Аллах дни его расцвета.
И да попросишь ты у разлучника мира, и да получишь его от чистого сердца, лишенного злобы и зависти. И да сделаешь ты это, не зная условий, не держа в уме выгоду, лишь желая счастья тому, кому отдано сердце твое.
Да будет так во имя Аллаха Великого, пока горит Изначальный”.
Баки тогда поцеловал Брока еще раз. Стив знал, что он вспомнил, за что его изгнали — красивое лицо на мгновение исказилось от страдания, но стоило Стиву обнять, как он успокоился, но еще долго при первой же возможности повторял, целуя то его, то Брока: “Спасибо вам, спасибо”.
Вот и сейчас, хотя прошло уже несколько лет с того утра, он все еще не уставал их благодарить.
Танцами. Любовью. Всем собой.
И они не уставали принимать его дары, отдавая взамен себя.
Наверное, в этом и был смысл жизни — точно Стив не знал, справедливо полагая, что впереди у них еще уйма времени, чтобы его отыскать.
КОНЕЦ
________________
* — оригинальная строевая кричалка американской армии. Примерный перевод:
Смысла нет идти домой
Джоди девушку увел
До чертей нам пить негоже
И сестру забрал он тоже