Часть 1
14 ноября 2018 г. в 21:19
Примечания:
Писала под грустные мелодии Ханса Циммера и Людовико Эйнауди.
ПЕРЕДЕЛАНО
Снова просыпаюсь в холодном поту. Дышать тяжело. Металлический голос, наконец, исчезает в реальности, и я пробую подняться, но слабость тянет меня обратно.
Тишину разрывает писк удостоверения. Собираю последние силы и, заставив душу покинуть тело, бегу искать пустого.
Гориллоподобная тварь нападает — прыгаю на неё, занеся меч для удара… но падаю. Тело не слушается. Чёрт!
— Пусти меня, — едкий шёпот в голове. — Пусти.
Лапа «гориллы» вот-вот прибьёт меня, словно назойливую муху.
Как бы я ни пытался вернуть контроль, результат нулевой.
Сколько уже? Сколько раз он сбрасывал меня, пытаясь раздробить мой череп копытами?
Больше не могу сопротивляться. В глазах темнеет…
— ...Эй, ты в порядке? — доносится до меня как сквозь толщу воды.
Что-то ложится на плечо. Рука. Она теплая? Или холодная как у него? Не разобрать. Это же человек?
— Спа… спасибо… — успеваю прошептать, прежде чем отключиться.
Невнятные звуки. Они приближаются, становятся громче, отчётливее — и вот я уже слышу своё имя.
— Ичиго… Ичиго… — Знакомый голос. Я слишком ослаблен, чтобы попытаться вспомнить, чей он. Слишком ослаблен, чтобы ответить. Но голос не перестаёт звать: — Ичиго, проснись!.. — Ноты отчаяния, горькие ноты печали. Наверное, музыка для его ушей.
Я безнадёжный дурак, да, дядька Зангецу? Ты не ответишь, знаю.
С трудом открываю глаза и встречаю обеспокоенные взгляды друзей и сестёр.
Бороться так сложно…
— Куросаки-кун, ты в порядке? — звучит неожиданно громко, и я морщусь, как от болезненного удара.
— Всё в порядке. — Неубедительно. Уныло, глухо и отрешённо. Даже натянуть улыбку не получается. Поднимаюсь с кровати и закрываю лицо руками.
Меня больше ни о чём не спрашивают. Понимают, что мне плохо. Видят, что я будто зомби.
— Гниющий изнутри. — Голос в голове будто глитч. Он всё знает, каждую мою мысль. Знает меня лучше, чем я себя.
Хочу, чтобы он исчез.
Но мне ли не знать, что он не исчезнет.
Кажется, они что-то говорят — молчу. Снова и снова. Сколько дней уже прошло?.. Неважно.
Все уходят, и лишь сёстры с Орихиме чуть медлят. Мне не нужно видеть их, чтобы знать, как они на меня смотрят. Эти взгляды въедаются в память, убивают остатки гордости; жалость когтистыми лапами затягивает всё глубже в вязкую топь. Отвратительно. Мерзко. Невыносимо. Не хочу делать больно близким, не хочу чувствовать слабость, но она прочными цепями опутала тело и душу — не разорвать.
Меня не позовут ужинать, потому что уже знают ответ. Без сил упав на кровать, тону в темноте. Нужно поспать, хотя бы немного...
Но он не даёт: до боли сжав запястье, брезгливо швыряет меня во внутренний мир.
— Вставай!
Сколько бы раз он ни выиграл, мне нельзя сдаваться, но я морально разбит.
Свист раскрученного тесака — и вот лезвие уже проносится над моей головой. Я успел уклониться в первый раз, но второй удар настиг меня.
— Я зарублю тебя!
Зарубит. А потом перережет все нити с реальностью — чтобы добить.
Закрываю глаза и чувствую, как во мне разгорается решимость.
Не позволю! Не позволю разрушить мой мир — мир, словно сделанный из хрусталя, такого хрупкого и безумно прекрасного хрусталя. Пока жива моя память, будет жить и моя сила, буду жить я.
— Пока жива твоя память, — шепчет он над ухом, обжигая иглами холода, — у тебя есть слабости.
Ветер проносится рядом с грудью, всколыхнув ткань косодэ. Он промахнулся, потому что я ещё не сдался.
Моя кровь столь горяча, по сравнению с телом, что мне кажется, она оставляет ожоги.
Чувствую колебания воздуха: он нападает. Хищник. Он так уверен в себе. Убеждён в том, что я его добыча. Это может стать нашим последним боем, а может — одним из тысяч таких же. Я не считал, сколько раз проиграл — он не считал, сколько раз я выиграл. Цифры на табло уже давно сбились.
Наши клинки соприкасаются с радостным звоном. Мы сражаемся так, будто на кон поставлена наша жизнь. Но на чашу весов мы положили душу. Проигравший потеряет всё...
...и проигравший — я.
Он хочет нанести критический удар, но меч проходит сквозь меня, и я падаю в пропасть. Его разочарованное лицо — последнее, что я вижу. Усталость отменила бой, забрав меня в царство морфея: туда, где я не услышу пробирающий до костей голос.
Я просыпаюсь ночью, все ещё разбитый и апатичный, но хотя бы немного отдохнувший. Холодная вода в ванной будит меня окончательно. Перевожу взгляд на зеркало — и замираю. Оттуда на меня смотрит он. Он. Давлюсь беззвучным вскриком.
Стоит мне моргнуть, как в зеркале остаётся лишь моё отражение. Замираю на некоторое время, переводя дыхание, а после спускаюсь на кухню, хватаю бутерброд, оставленный мне Юзу, и исчезаю. Исчезаю из этого дома, из этого города. Тихо и незаметно. Больше не хочу чувствовать бессилие, не хочу ловить на себе взгляды жалости. Не хочу приносить горе близким.
Я вернусь, как только разберусь с ним. Вернусь к вам. Обещаю.
Заброшенное здание, стены, дышащие холодом…
Чувствую себя мёртвым.
Меня больше не будит писк удостоверения: я его потерял. А может, сломал, никто не расскажет.
Я ни разу не выиграл. Он убивал меня, с каждым разом становясь сильнее, показывая, что мне не дотянуться до него. Снова и снова он сбрасывал меня в пучину отчаянья, безжалостно сбрасывал с крыши...
…И я просыпаюсь здесь, в пыли. Сжимаю руки у сердца: его рвут на части белые холодные когти.
Он лишал меня зрения — и я чувствовал, как по хрусталю шла трещина. Он лишал меня рук — и я ощущал бессилие, угнетающее с каждой секундой все больше. Он лишал меня ног — и я слышал, как рвались нити, соединявшие меня с этим миром и дававшие надежду на хороший исход. Он играл на моих нервах печальную мелодию так проникновенно, что я был готов сдаться в любой момент. Он играл так, что моё и без того истерзанное сердце начинало кровоточить, а хрупкий хрусталь моей души звенел в унисон. Он говорил со мной музыкой его жизни и моего конца. Он, всегда боровшийся лишь за свободу своей воли...
…И когда кто-то приходит, я уже падаю вместе с коробками разрушенных зданий, вместе с осколками хрусталя, вместе с вечно грустным стариком Зангецу. Падаю в воду: туда, где моё сердце перестаёт болеть; туда, где я могу, наконец, поспать; туда, где не слышен перезвон цепей. Туда, откуда начинается всё.
В пустоту.