Погоди, глупый маленький страх, скоро тебя пожрёт эта большая любовь! Х. Х. Эверс, «Паук»
Ной просыпается с трудом: голова гудит после тяжёлого, беспокойного сна. Хочется полежать ещё, но зудящая тревога, очнувшаяся вместе с ним, заставляет сесть на постели. Соседняя кровать заправлена; сердце начинает стучать в горле. — Наконец-то! Завтрак почти остыл, — говорит Ванитас позади него. Ной быстро оборачивается, находит его глазами, и сразу становится неловко за секундный приступ страха. Ванитас источает свежесть и бодрость, а Ноя словно поезд сбил. Из окна льётся мягкий свет. На часах без четверти одиннадцать. — Доброе утро, — бормочет Ной. — Мог бы раньше разбудить. — Мы никуда не спешим. — Ванитас легко соскальзывает со стула, улыбается глазами. Ной расслабляется. Всё хорошо. Ванитас не исчез.***
Он не помнит, когда появился страх однажды не найти Ванитаса рядом: кажется, прокрался в сердце незаметно, ступая бесшумно, чтобы не спугнуть призраков, дремавших по углам. Капал и просачивался внутрь день за днём, следуя за переменчивым настроением Ванитаса. Он даже не помнит, когда Ванитас стал ему дорог. С каких пор необходимость защищать его превратилась в личную потребность. Может, после маскарада в Альтусе, когда Ной впервые почувствовал вину перед Ванитасом? Или в катакомбах, где тот оказался сломлен и беззащитен? Воспоминания, рассуждения — всё уводит в пустоту, во тьму, и там след симпатии теряется. Тянется тугой нитью, паутиной — липкой и прочной. Ной пьёт чай и краем глаза наблюдает за Ванитасом: тот крошит хлеб на скатерть быстрыми, нервными движениями. Почти не притрагивается к еде. И снова в голову закрадывается вопрос, откуда у Ванитаса столько энергии: ничего не ест, мало спит. А у Ноя, который ни в чём себе не отказывает, совсем нет сил. Но это не имеет значения; он рад, что Ванитас рядом и что впереди редкий спокойный день.***
Они возвращаются в гостиницу через ночной парк, размеченный редким мерцанием фонарей, и Ной останавливается, чтобы смахнуть с лица паутинку. — Что такое? — спрашивает Ванитас. — Да так, — Ной смеётся. Он доволен прогулкой. — Лёгкая, поэтому и нащупать трудно. — Если паук укусит тебя во сне, — говорит Ванитас, — значит, тебя предадут. — А? Ты веришь в это? В темноте не разглядеть выражение лица Ванитаса, но Ной почти уверен, что он улыбается — не глазами, а только лишь губами. Хищно, многозначительно. Становится не по себе. — Эти ребята любят плести паутину возле фонарей, замечал? — Ванитас игнорирует вопрос. — Мотыльки летят на свет, а попадают в ловушку. — Ну, иначе они бы сгорели. — Ной пожимает плечами. Ему не хочется говорить на банальные и отвлечённые темы. — Насекомые меня не волнуют. «Меня волнуешь ты», — едва не срывается с языка. Ной вдыхает ночной воздух сквозь стиснутые зубы; немного кружится голова, будто он пьян, но это всего лишь радость, что Ванитас никуда не делся и по-прежнему с ним. Они не обязаны проводить время вместе, когда не ищут носителей проклятия; да и вообще не обязаны быть вместе. Что мешает Ванитасу найти себе другой «щит»? Ной — далеко не идеальный партнёр. Он и сам знает: с ним бывает непросто. И тем не менее Ванитас часто смеётся с ним — глазами, а не только губами, и в такие моменты Ной думает, что, возможно, симпатичен ему. Вот и сейчас — Ванитас мог бы заняться чем угодно, но выбрал прогулку с Ноем. Стоит напомнить себе об этом, как внутри расстилается счастье. И лёгкая, как паутинка, тревога. — Будто люди чем-то отличаются от насекомых, — тихо произносит Ванитас после недолгого молчания. — И я… Конец фразы уносит порыв ветра. На нос падает первая капля дождя.***
Ной не помнит, когда успел понять, что Ванитас манипулирует им. Не только действиями; с попытками брать заложников всё было слишком просто и очевидно. Тогда Ной злился на Ванитаса, но внутри себя понимал, что порой жестокие методы неизбежны. Сам он не хотел в этом участвовать, но что ж, его никто не спрашивал. Спутался с Ванитасом — будь готов ко всему. Но Ванитас явно пытался управлять его чувствами. То сближаясь, то отдаляясь; оставаясь рядом без весомых причин или убегая без предупреждения. Ванитас злился, смеялся, прятал взгляд, и всякий раз сердце Ноя беспокойно резонировало. Словно ветерок задевал нужные струны — сигнальные нити, — и они натянуто звенели. Ной не помнит, когда успел принять это. Да и у него слишком мало сил, чтобы анализировать своё душевное состояние. Они сидят в номере, мокрые и злые; окно пачкает косой дождь. С волос Ванитаса капает вода, оставляет тёмные пятна на покрывале. В руке — полотенце, но Ванитас будто забыл о нём, устало привалившись к стене и наблюдая за тем, как вытирается Ной. — Простудишься, — говорит тот. Ему неуютно: взгляд Ванитаса на секунду кажется голодным. — Это не твоё дело. Уже не вода, а жгучий яд стекает по его волосам. Наваждение всё сильней; ленивые движения Ванитаса кажутся грациозными. Ной бросает попытки высушиться и словно бы невзначай садится рядом. Гостиничная кровать скрипит, разрушая естественность момента. — Меня злит, что ты совсем о себе не заботишься, — объясняет Ной, забирает полотенце из руки Ванитаса — дежурное прикосновение, ничего особенного — и набрасывает ему на волосы. Ванитас вздрагивает и отодвигается. Начинает болеть голова. — Что-то не так? — Голос осип в какие-то полминуты. Во рту — нервная сухость. Неужели Ной напугал Ванитаса непрошеной заботой? Поступил бестактно? Но ведь он не сделал ничего грубого. Не зная, как развеять неловкость, он тянется к руке Ванитаса: погладить, пожать, дотронуться — что угодно. Ищет его взгляд. Их ладони соприкасаются, но лишь на миг — Ванитас вспархивает с места, прячась за ничего не значащей улыбкой. — Ха-ха, — он грозит пальцем. — Ты не в себе? С кем-нибудь другим держись за ручки! — Я случайно. — Ной знает, что сейчас у него полыхают уши. А ещё знает, что Ванитас вот-вот убежит. На секунду страх пронзает всё тело, а затем приходит слабость. — Пойду-ка проветрюсь, пока ты не полез обниматься. — Ванитас потягивается с сытым видом. Его волосы успели немного подсохнуть и теперь топорщатся. Одна прядь липнет к шее: так и хочется сдуть. Коснуться. Странное какое-то желание. — Главное, возвращайся, — говорит Ной и отворачивается. Растянувшись на кровати, он старается больше не смотреть в сторону Ванитаса. Головокружение создаёт удивительные картины на потолке: пятна, спирали, завитки. Слышно, как хлопает дверь. Ной вспоминает про дождь — должно быть, ещё не кончился. Значит, Ванитасу настолько опостылела его компания, что он предпочёл сбежать на улицу. Надо бы догнать его и вернуть, а то и впрямь простудится. Но что-то внутри подсказывает: навязчивость только усугубит положение. К тому же у Ноя совсем нет сил и кружится голова. И хочется спать. А ещё неуютно понимать, что он заглядывается на Ванитаса. Словно сознание отравлено: объективно-то смотреть не на что. Зато Ванитас приободрился, это хорошо. И если предположить, что тревога и внимание Ноя питают его силы, то что ж, да будет так.***
Ною снится, что его кусает паук: чёрный, с длинным брюшком. Его не получается смахнуть, он быстро-быстро сучит ногами, отбиваясь. Чёрт с ним, сам отвалится, — думает Ной и отворачивается. Хватка паука, лишённого внимания, теперь больше похожа на ласковое касание. Должно быть, впрыскивает яд с обезболивающим эффектом, гасит сопротивление жертвы. Ной возвращается к нему глазами. Нет, это больше не насекомое. Это Ванитас. Его глаза — два тёмных провала, руки — паучьи лапы, омерзительно тонкие и цепкие. Царапают Ноя до крови, и она стекает по пальцам. Нет, кровь принадлежит Ванитасу. Всё наоборот, всё — обман восприятия. Это Ной кусает его, Ной — паук. А Ванитас — всего лишь мотылёк, попавший в ловушку в тени фонаря. Напрасно он подпустил Ноя к себе и смеялся вместе с ним. Как только их судьбы переплелись слишком тесно, Ванитас оказался связан и беспомощен. И сейчас Ной пьёт кровь его сердца — драгоценную, предназначенную никому. Ной просыпается, обливаясь потом. Тревога пульсирует в голове. Но привычной слабости как не бывало, и он легко вскакивает с постели. Кровать Ванитаса пуста, и никто не окликает Ноя, предлагая завтрак. Ной кружит по комнате; переворачивает всё вверх дном, надеясь разыскать хоть что-нибудь: записку, адрес, любой след. Впервые за долгое время он полон сил — и это исподволь подсказывает, что Ванитас не вернётся. Как он мог сбежать? Пусть он отнимал у Ноя энергию, внушая тревогу, — тот отдал бы всё, чтобы Ванитас остался рядом. Почему он не понял этого и не оценил готовность Ноя к жертве? Ведь они были близки, и когда Ванитас улыбался глазами, Ной думал, что нравится ему. Но тот плёл не прочную сеть, а лишь паутинку, которую оказалось легко смахнуть. Ной сам в неё попался и сам разрушил. Но пусть паук уполз, побеждённый, — жертва уже отравлена. Ной бросается к двери. Вперёд, на самую высокую крышу. Куда угодно, обежать весь Париж — лишь бы вернуть Ванитаса. Ной найдёт его, ужалит, опутает и больше не позволит уйти.