Зубы

Этот парниша из тату-салона как-то странно на него поглядывает. Теперь, когда Фрэнсис определился со своим планом, любое внимание посторонних кажется ему подозрительным. Они все пока не знают о его грядущем величии, но очень скоро узнают. Мастер, бородатый байкер с прожилками вен на предплечьях, сразу же определил предложенное ему произведение. «Эх, старина Блэйк», — почти фамильярно воскликнул он и хлопнул себя по коленкам, но вопросов не задавал. Лицо его округлилось только единожды — когда он сообразил, что полотно будет занимать всю спину и даже больше. Подумав, мастер предложил завитки хвоста обвить вокруг правой ноги, и Фрэнсису идея понравилась. Сложно назвать это место однозначно салоном: в помещении продаются фигурки для настольных игр, на стенах развешаны наборы пирсинга и бутафорское оружие. Должно быть, выставленный на витрине экзоскелет и привлёк Фрэнсиса в первый раз, побудив зайти именно в эту дверь среди однотипных забегаловок неблагополучной части Балтимора. Почему Балтимор? Всего час езды от Уиллмингтона, зато пониженная вероятность встретить кого-либо из «ГейтВей». Не то, чтобы Фрэнсис делает нечто противозаконное — просто на всякий случай. Мысли вращаются вокруг того будущего, в котором прикрытие ему действительно понадобится. Салон заливает красноватый свет, и сидящий в ожидании Фрэнсис прикрывает шрам от входящей толпы подростков. — Да, всё готово, — улыбается тот самый паренёк, который до этого буравил Фрэнсиса взглядом. На вид ему не больше семнадцати, но голос звучит уверенно. Он достаёт из-под витрины череп, похожий больше на останки какого-то животного, но на деле это оказывается только шлем с массивными неестественными зубами. Один из подростков подходит ближе, и парень помогает ему закрепить конструкцию на голове. Счастливый покупатель смотрит на себя в зеркало, а потом достаёт телефон, чтобы сделать селфи с друзьями. В красноватом свете маска выглядит по-настоящему жуткой. Фрэнсис не успевает увидеть окончание истории, потому что его приглашают пройти в кабинет. Он опускает коробку с бабушкиной челюстью на прилавок. Наверное, движение слишком резкое, потому что на этот раз парень смотрит на него скорее испуганно, или же искусно имитирует испуг. На его бейдже написано «Рэндалл». — Здравствуй, Рэндалл. Аккуратные ладони берут коробку, открывают, и парень всматривается в содержимое. Под его пристальным взглядом Фрэнсис ощущает практически фантомную боль. — Будет сложно отремонтировать, но я не скажу «невозможно». — Рэндалл, — произносит он, внимательно контролируя артикуляцию, но на этот раз не прикрываясь ладонью. — Я не хочу ремонтировать. Я хочу сделать такую же. Парень опускает коробку на место и присаживается. — Точно такую же — не получится, сейчас уже не достать материалы, которые использовались лет тридцать назад, только аналоги. Конечно же, могу попробовать поискать. Или же искусственно состарить, если челюсть будет использоваться только как реквизит. — Нет, не реквизит, — отвечает Фрэнсис и некоторое время просто молчит, пока тишина не становится неловкой. — Можно сделать такую же из современных материалов, но она должна хорошо сидеть и кусать. — Зубы и должны кусать, это их предназначение, — произносит Рэндалл и как-то по-звериному скалится, клыки слегка выступают вперёд. — В подростковом возрасте родители водили меня к психотерапевту, и тот сказал, что я всегда буду одержим зубами. К счастью, теперь это приносит деньги. Болтовня помогает Фрэнсису расслабиться, и он в деталях описывает свой заказ. Даже позволяет снять слепок собственной челюсти. Обычно у зубного он переживает ощутимый дискомфорт от потребности обнажиться — слишком часто в детстве врачи лезли ему в рот, рассматривали и обсуждали. Осуждали. На лице Рэндалла — ни капли отвращения, даже какое-то странное благоговение, пока он замешивает смесь и ждёт готовый результат. Закончив и поместив слепок в отдельную коробку, Рэндалл даёт последние наставления: не надевать слишком часто поверх естественной челюсти, соблюдать должную гигиену. Он даже забывает о предоплате, спохватывается только когда Фрэнсис уже у двери. — А кого вы косплеите? — спрашивает он наивно. — Я отлично делаю броню по Варкрафту и прочим вселенным. Ещё оружие, если нужно. Вопрос застаёт Фрэнсиса врасплох, а возражения застревают ещё где-то в районе горла. Кому это важно, если он платит деньги? — Знаете, потом покажете, мне интересно, — сглаживает неровности Рэндалл, но звучит его голос не навязчиво, а будто бы нежно. — Вы не любите свой шрам, но с ним будет смотреться вообще обалденно. Так и не собравшись с ответом, Фрэнсис просто кивает и закрывает дверь. Следующий сеанс у мастера только через неделю. Челюсть готова через месяц, но результатом Фрэнсис более чем доволен. Примеряя обновку и глядя на себя в зеркало, он не выдерживает и оскаливается. В этот момент лицо Рэндалла озаряет не страх, а улыбка, улыбка, которую трудно назвать исключительно гордостью за проделанную работу. — Мне хотелось бы сделать для вас что-нибудь повнушительнее, большую челюсть пещерного медведя. Даже укус «ужасного волка», крупнейшего из рода собачьих, просто крошечный по сравнению с этим. Жаль только, они вымерли более двадцати тысяч лет назад и были исключительно травоядными. Прервав любование заготовкой под будущую челюсть Дракона, Фрэнсис оборачивается к собеседнику. — Это ведь будет тоже бутафория. — С какой стороны посмотреть. — Рэндалл принимает из его рук коробку и аккуратно упаковывает содержимое в пакет вместе с бабушкиной челюстью и ещё каким-то конвертом. — Конечно же, я не могу достать оригинальные кости животного, но они будут отличаться от оригинальных ровно настолько же, насколько отличается сделанная мною челюсть от предоставленного вами образца. Почти никак. — Зубы должны кусать, — возвращает он сказанную Рэндаллом фразу, надеясь на этом прекратить расспросы подростка. Но прежде чем Фрэнсис скрывается в кабинете мастера, Рэндалл говорит: — Они будут кусать. В конверте оказывается номер телефона и адрес — вот причина, по которой Рэндалл смотрел на него так загадочно-подозрительно. Фрэнсис решительно не предполагает, что значит этот жест, но он не так уж хорош в коммуникации. Пока. Вскоре ему не потребуется компания этих гадких и абсолютно не равных ему существ. — Папа, ма, это Фрэнсис! Я покажу ему мастерскую. Мистер и миссис Тир поглядывают на гостя через приоткрытую дверь веранды, на женщине облегающий белоснежный фартук, и она улыбается. Такие искренние улыбки Фрэнсис видел только на видеозаписях. Миссис Марлоу больше не улыбнётся. Первый выстрел задел шею, но не зацепил артерии. До самой смерти миссис Марлоу была парализована. Это вовсе не означало, что она не чувствовала боль, просто ничего не могла с этим поделать. Мастерская находится за домом и представляет собой небольшую пристройку к гаражу. Гараж выглядит солидно, да и автомобиль они обновляют явно раз в пару лет. Фрэнсис ловит себя на мыслях о том, как установить прослушку или забраться в дом. То, что первый опыт прошёл удачно, не свидетельствует о том, что можно терять бдительность. От нескольких рискованных вариантов он отказался сразу, но теперь понимает, что опыт и умение приходит в процессе действия. Чтобы любой акт произошёл удачно, нужно вкладывать в его планирование все силы и постоянно держать замысел в голове. Сарай крохотный и ветхий. По всей видимости, он длительное время не использовался и стоял, просто потому что его было жалко снести. А потом Рэндалл подрос. Он, как и все дети, не склонен афишировать свои увлечения, поэтому иметь свой мирок на обочине взрослого мира ему должно казаться забавно. Фрэнсис знает, что подростки так делают, но в большой приёмной семье у него не было не только своего угла, но и минуты личного времени. Должно быть, Фрэнсис и самому себе не способен объяснить, зачем напросился в гости. Посмотреть на зубы. — Здесь много недоделанного, — обводит взглядом Рэндалл свои владения, при беглом взгляде на которые становится ясно, что визит не был простой случайностью, скорее слишком удачным совпадением тёмных звёзд. Масса столярного инструмента, пена, шкаф для дезинфекции, висящие под потолком хребты животных неясного предназначения, сваленные в углу черепа. Фрэнсис даже не сразу понимает, что из увиденного настоящее, а что бутафория. Как пояснял его новый знакомый ещё в салоне, при наличии хороших материалов и достаточной точности воспроизведения искусственные зубы не будут уступать настоящим. С одной стороны, мастерская кажется свалкой нужного и не очень хлама, с другой — это алтарь, в котором Рэндалл поклоняется своей первозданной звериной сущности. Тёмный алтарь Фрэнсиса находится на чердаке некогда бабушкиного дома, и он знает, что не сможет перепутать подобное место ни с каким другим. — Ты не показал мне самое главное, — произносит Фрэнсис внезапно, и на лице напротив появляется знакомый испуг, на этот раз настоящий. Тем не менее Рэндалл быстро берёт себя в руки. — Ты тоже. Какое-то время не происходит ничего, кроме зависшего в воздухе недоразумения. Затем ладонь Рэндалла ложится на пряжку куртки. Фрэнсис понимает его намерения раньше, чем выпускает вздох. Прикосновения аккуратные, бережные, сначала просто — пробные. Мелкий зверёныш, протягивающий лапу, прежде чем ступить на чужую территорию. Курточка оказывается на стуле, вслед за ней — рубашка и наконец футболка. Фрэнсис не знает, чувствует ли он стыд, который обычно посещал его у стоматологов, или же гордость, с которой он обнажился перед миссис Марлоу. — Она тоже ещё не доделана, — фактически повторяет первую фразу Рэндалла, пока сам Рэндалл едва слышно втягивает воздух в оцепенении. Со стороны может показаться, что тот ушёл в себя, но Фрэнсис чувствует его готовое вырваться восхищение. Восхищение, распространяющееся мелкими, едва слышимыми выдохами. Подушечки пальцев почти прикасаются к коже, но потом, вздрагивая, ладонь отстраняется. Рэндалл словно чувствует, что едва не перешёл грань. — Настоящий зверь. Самый настоящий. Фрэнсис неспешно оборачивается, глядя ему прямо в глаза, пытаясь прочесть в них невысказанное человеческим языком. Нечто животное, мимическое. — Я так долго искал тебя, — говорит он напрямую, и по всем известным Фрэнсису признакам глаза его не лгут. — Знал, что, кроме меня, есть и другие. — Другие? — хриплым голосом повторяет Фрэнсис, и в этот момент он думает о чём угодно, но только не о собственной дикции. — Тело, которое тебе было даровано, тривиально и не соответствует твоей сути. Ты ведь тоже был рождён зверем в теле человека, и только сейчас обретаешь подходящую форму. Серая паутина в полутьме сарая, наполовину протянутая мальчишеская ладонь с отпечатавшимися на ней мозолями, горящие огнём животные глаза напротив. Смотрят жадно, испытующе. — Покажи мне, — выговаривает Фрэнсис, и Рэндалл, как по команде, следует к спрятанному за ржавыми инструментами шкафу. Тот скрывается слишком очевидно, неужели прикрытие Фрэнсиса со стороны кажется настолько же ненадёжным. Внутри обнаруживается костюм, состоящий из внешней брони. Скреплённые друг с другом кости кажутся хэллоуинской игрой, нарядом, но выражение лица Рэндалла свидетельствует о другом — это его настоящая кожа и кости. Он не надевает их, просто демонстрирует. Последним Рэндалл гордо протягивает череп, и очередь Фрэнсиса направить ладонь к выступающим зубам. Острые, белые, но явно бывшие в употреблении. Пальцы очерчивают форму, и на ощупь зубы не менее прекрасны, чем на вид. Настоящие, звериные. — Таль с храповиком и пневматика. Рэндалл взглядом указывает на лежащую на полу мелкую доску, размером ровно с берцовую кость. Не скрывая трепета и восхищения, Фрэнсис вставляет её между зубами, и с громким звуком удара щепки разлетаются в разные стороны. — Мой племянник, — представляет он Рэндалла ветеринару. Мужчина широко улыбается и жмёт руку, затем хлопает по плечу. — Моему старшему скоро шестнадцать, — добродушно улыбается в ответ. Рэндалл делает чистые-чистые глазки. У него получается изобразить настолько невинный взгляд, что Фрэнсис жаждет выпить в ту же секунду эти чересчур светлые глаза. На мистера Моргана взгляд производит самое доброжелательное впечатление. Фрэнсис даже немного завидует подобным талантам. Он умеет казаться незаметным, скрываться, запугивать, производить впечатление — но не располагать к себе. Рэндалл талантлив в мимикрии, будто настоящий хищник. — Как я узнаю, что он спит? — спрашивает наивно-заинтересовано и заглядывает в глаза мистера Моргана. Тот улыбается. — Попробуй пощекотать его. Ладонь ведёт по шерсти настолько же нежно и ровно, как касалась слоёв одежды, боясь проявить искреннюю заинтересованность в открывшемся прекрасном зрелище. Считает ли Рэндалл прекрасным самого Фрэнсиса, или же это только слова лести, чтобы завлечь? Фрэнсис не знает правил игр и боится оказаться обманутым. — Я подрабатываю в музее, — произносит Рэндалл так же мягко, вполголоса. — Помогаю собирать скелеты животных. Мне позволяют прикасаться к готовым чучелам только в перчатках, но, когда я пробовал без… ощущения не сравнить. Пальцы пробегают по хребту, гладят пушистый живот, а лицо Рэндалла отражается искренним восторгом. Даже у него не получается идеально скрывать охватившие его чувства. Острые когтистые лапы с огненной, ярко пылающей шерстью. Длинный, беспомощной полудугой изогнувшийся хвост. Когда подушечки пальцев притрагиваются к открытой челюсти, Фрэнсис едва сдерживается, чтобы привычным жестом не спрятать свой шрам. Рэндалл восхищался им тоже, тогда, в самом начале. Касание к острым зубам изящное и преисполненное благоговения. Наверное, следовало привести Рэндалла в это место только ради того, чтобы искупаться в его сладком восторге. — Какими мелкими они кажутся на фоне смилодонов, — произносит он, аккуратно приподнимая складки кожи, чтобы взглянуть на десна. — Двадцать восемь сантиметров клыков. Но к живому смилодону мне никогда не прикоснуться. Рэндалл улыбается той же невинной улыбкой, и мистер Морган искренне рад обрести в нём родственную душу. — Возможно, ещё через десять тысяч лет возникнут новые виды животных, о которых мы не знаем сейчас. — Возможно, даже сейчас существуют звери, которых мы недостаточно изучили. Рэндалл обхватывает ладонью щёку раскинувшегося перед ним животного, как люди обычно обвивают лица любимых. И взгляд его тоже искрится любовью. — Ты работаешь в Зоопарке Балтимор-Сити? — спрашивает Рэндалл, когда они уже сидят в машине. — Обычно на тебе не чувствуется запах. — Всё чуть сложнее, — улыбается Фрэнсис в ответ, разворачиваясь к окну и задумываясь, как много о себе ему следует открыть, и сколь много — утаить. Морозный воздух проникает сквозь приоткрытое стекло. — Наша компания предоставляла инфра-чувствительную плёнку для съёмки ночных животных. Я помогал разбираться в особенностях работы с ней. Получилось выговорить всю фразу почти без заиканий и проглоченных гласных. — Явно это не твоя основная задача, — фиксирует Рэндалл, и Фрэнсис молчаливо соглашается. — Ты скромен, но явно не прост. Работник на входе приводит в действие шлагбаум, и можно отвлечься новой задачей. Фрэнсис поворачивает ключ в замке зажигания. — Мне просто было любопытно так же, как и тебе, — продолжает он повисший в воздухе разговор, когда машина врывается в шумный поток. — Ты сделал себе копию видеозаписей? Рэндалл улыбается, и в глазах его снова сияет святая невинность. В этой комнате всегда темно. Тяжёлые зелёные шторы Фрэнсис помнит из собственного детства, и он даже не думал их менять. Когда приходится всё же прочищать занавес от пыли, Фрэнсис чувствует себя незащищённым. Разве что диван пришлось купить новый, того же выцветшего зелёного цвета, но на этот раз с восточными узорами. Никто бы и не подумал, что эта деталь интерьера обошлась ему втридорога. — Вышивка с драконами, — рассматривает обивку Рэндалл. Глаза его следуют к повисшему на ширме кимоно. — Картина на тебе — европейская, но тебя самого прельщает тонкость востока. Оружие? — Разве не ты утверждал, что лучшее оружие — зубы? — уходит от вопроса Фрэнсис, следуя к бару. — Тебе уже можно пить? Смешной вопрос, учитывая все остальные аспекты внезапно образовавшейся между ними близости. В ожидании ответа он достаёт бокалы для мартини. — Мне двадцать пять, я просто так выгляжу, — отвечает его гость, всё же усевшись на диване перед экраном. — И любишь пользоваться этим, — поддразнивает Фрэнсис, хоть его утверждение вполне может сойти за проклевывающуюся ревность. — Что мы будем смотреть? — интересуется Рэндалл, принимая из его руки напиток. Гости не бывали в этом доме настолько давно, что удивителен сам факт наличия одинаковых бокалов. И это первый раз, когда Фрэнсис будет показывать плёнки кому-то. По интимности данного действия оно сравнимо с демонстрацией костюма в мастерской. Тогда они больше не обсуждали открывшиеся им двоим истины друг о друге. Всё же Фрэнсис решает начать со съёмок ночных животных, прежде чем перейти к следующим видеозаписям. В любом случае плёнки хватит на долгие часы просмотра, за это время можно ещё передумать. Они будто опровергают законы ненавистных с детства романтических комедий, собравшись посмотреть фильм исключительно ради просмотра. Фрэнсис не знает, почему их товарищеская близость вызывает именно такие ассоциации. Возможно, дело в плёнке, на которой он обнажён и вымазан кровью миссис Марлоу. Если увиденное приведёт Рэндалла в ужас, значит, тот недостоин видеть его величие, не достоин понять. Фрэнсис пытается не разочаровываться заранее — с одной стороны, он искренне верит в то, что не ошибся, с другой, их видели вместе, и убийство может не сойти ему с рук. Было бы глупо попасться, не достигнув пика своей славы. Пока всего пара безымянных газетных статей. Не спрашивая, по окончании фильма Фрэнсис меняет плёнку, заряжая древний кинопроектор. Должно быть, именно с него началась любовь к съёмке, и без этого аппарата Фрэнсис никогда бы не работал в «ГейтВей». Никогда бы не мог снять продемонстрированные им акты прекрасного. Ни одно цифровое устройство не в состоянии настолько ярко зафиксировать цвет. — Я не снимал, они просто в коллекции, — путано поясняет он, когда разворачивается новый сюжет, а затем присаживается рядом, занимая своё место на диване. Рэндалл благодарит кратким взглядом и прикосновением ладони к плотной ткани брюк. Этого достаточно. Видео содержит сцены охоты, не одну длинную сцену, скорее нарезки — по несколько минут и без особых изменений ракурса. Снимают не скрытой камерой, скорее во время сафари. Каждый отдельный сюжет длится от пяти до пятнадцати минут, но Фрэнсис прекрасно знает, сколько времени приходится тратить на наблюдение, чтобы не пропустить нужный момент. Отслеживание, погоня, борьба, и зубы, с силой впивающиеся в желанную плоть. Не все атаки оканчиваются удачей, но этот фильм Фрэнсис пересматривает раз двадцатый, не считая перемоток, и на нём не случается поражений. Поднимаясь, чтобы поправить проектор, он засматривается на застывшее в ожидании и восхищении лицо Рэндалла. Блики света в тёмном помещении превращают его черты в произведение искусства. Львица бежит среди зелёной травы, грация хищницы, быстрое, отлаженное движение мышц под кожей, с силой отталкивающиеся от земли лапы. Некоторое время мощные толчки и инерция бега приподнимают львицу над землёй, так что она просто парит в раскалённом воздухе саванны. Кажется, даже сжатая пасть её выражает сосредоточенную борьбу. В кадр попадают и другие зебры из стада, но она бежит за конкретной особью. Морда жертвы выражает беспомощность и страх. Пусть зебра не оглядывается на свою преследовательницу, но слышит погоню, шум воздуха, топот лап. Вот львица подпрыгивает в атаке и лапы опускаются на круп, она подтягивает зебру под себя, впиваясь в хохолок на спине, и надежды не остаётся. Фрэнсис ни на что не поменяет момент, когда надежда выветрилась из глаз миссис Марлоу. Он жаждет увидеть ещё один раз. Зебра валится с копыт на покрытую травой почву, чтобы больше никогда не подняться. Лапы обвивают её торс, закрывают ей морду, зубы перегрызают шею. Зрителю видны только два подёргивающихся сплетённых тела. Он жаждет увидеть ещё один раз. — Перемотать плёнку? Рэндалл кивает, и Фрэнсис отматывает назад. Внутреннее чутьё его не подводит, и фильм возвращается ровно на начало последней охоты. Фрэнсис не садится, а становится позади Рэндалла, ему не настолько интересно увидеть уже заученный наизусть сюжет, как реакцию на него. Он склоняется, опираясь локтями на спинку, вглядываясь в малейшие изменения на лице Рэндалла, и ему определённо нравится увиденное. Ни ноты фальши, только искреннее любование. Ладонь невольно опускается на грудь, нащупывает биение сердца, и Рэндалл вздрагивает. Возможно, Фрэнсис не настолько аккуратен в ответном жесте, а возможно, Рэндалл просто ждал слишком долго. Биение под ладонью становится громче, а дыхание — сдавленным. Фрэнсис нажимает плотнее. — Ты чувствуешь это здесь? — Лежащая на сердце рука перемещается в зону солнечного сплетения и надавливает сильнее. Ответом служит скорее возбуждённое вздрагивание, чем испуганное. — А здесь? Пальцы следуют по поверхности тонкого свитера, исследуя содержимое живота. — Голод, я часто его чувствую. Не думал, что кто-то сможет меня понять. — Голод… Фрэнсис запинается, все мысли уходят в тактильность и наблюдение — не пропустить, не забыть ни единого мгновения. Ему следовало бы снять Рэндалла на плёнку, но тогда он окажется мёртв. Впервые мёртвая игрушка не настолько интересна ему, как живая. Необычное, странное желание — жажда видеть кого-то живым. — Голод — это самое базовое чувство. Нет потребности стесняться того, что естественно. Момент прикосновения ладони к головке каменно стоящего члена совпадает с моментом падения зебры под вонзающимися в неё клыками. Рэндалл поднимается и быстрым, целеустремлённым шагом направляется к Фрэнсису, расстёгивая его ширинку. Они не целуются, просто смотрят в глубины друг друга дикими от жажды глазами. Нет потребности стесняться того, что естественно. Едва слышимый треск прокручивающейся плёнки сопровождает влажные ритмичные движения. Фрэнсис думает лишь о том, сможет ли Рэндалл за своим обожанием прочесть царящую в нём неловкость и непонимание происходящего. Как много было партнёров у этого мальчика, и поймёт ли он, что для Фрэнсиса всё происходящее впервые. Придерживая за поясницу, Рэндалл утягивает его на диван, сам ложится спиной на расшитую драконами ткань, сгибая ногу в колене и отводя другую в сторону. Он побуждает Фрэнсиса опуститься сверху, упираясь своей будто бы из ниоткуда вынырнувшей эрекцией в твёрдый член лежащего под ним парня. Их тела двигаются ритмично в мигающем свете проектора, и, кажется, отдельные движения исчезают, растворяются в змеином сплетении конечностей. Их близость имеет так много общего со сцепившимися на экране животными, вот только сейчас Фрэнсис не знает, кто победит, и присутствует ли в их сражении хотя бы надежда на победу. Прикрыв глаза, Рэндалл извивается под ним, желая скорее получить, чем отдать, и получить как можно больше. Тем не менее трения между ними приятны, пусть они доставляют скорее боль и интерес, чем непосредственно наслаждение. — Не сдерживай себя, я не зебра, чтобы сломаться, — шепчет Рэндалл едва слышно, но шёпот, точнее полученное шёпотом разрешение, действует получше любого афродизиака. Фрэнсис вдавливает его в диван, позволяя себе двигаться в одному ему удобном ритме, его движения сопровождаются только одобрительными вздохами Рэндалла, едва не переходящими во всхлипывания. Когда они пытаются поместиться на узком пространстве дивана, липкие от спермы и пота, а на экране тем временем доигрывают титры, только углубляя образовавшиеся на лицах тени, Рэндалл произносит: — Я охочусь на овец в пригороде Балтимора. Хочешь взглянуть? Рэндалл прячется между деревьев, полностью облачённый в охотничий костюм. Фрэнсис сегодня наблюдатель. Он надевает челюсть и берёт с собой пистолет, но выбор добычи — не его прерогатива. Тем не менее жертвы ему по вкусу: молодая счастливая пара, удаляющаяся к опушке леса, чтобы провести время вдвоём. В их движениях не проступает даже плотский интерес, скорее романтическое обожание. Весь период своего обучения в колледже Фрэнсис ненавидел подобные пары. В настроении Рэндалла не читается ненависти — он просто зверь, которому нужно охотиться и добывать себе пропитание. И выбор его тоже полностью рационален: в этом месте проще всего подкрасться незамеченными, а увлечённые собой люди самые уязвимые. Лес и вправду густой, хоть от города совсем недалеко. Для своих родных Рэндалл, должно быть, находится на такой же прогулке с несуществующей девушкой или выдуманными друзьями. Вместо этого он скрывается среди едва покрытых листьями деревьев, прячется за широкими стволами. Сумерки опускаются в ноябре рано, вскоре двоих охотников невозможно будет разглядеть во тьме, да и случайные прохожие вряд ли добредут до их укрытия. Пара разводит огонь, собирая разбросанный на опушке хворост и поливая будущий костёр разжигающей смесью. Выпавший снег почти растаял, только лужи покрылись коркой льда. Утром мелкая грязь тоже замёрзнет, поэтому их не должны найти по следам. Рэндалл в полной экипировке — острые когти на перчатках, экзоскелет, защищающий грудную клетку новыми рёбрами, и даже пластичный позвоночник, завершающийся хвостом, правда небольшим, как у медведя или смилодона. И если костюм служит более для антуража и в качестве защиты, то закреплённый на голове шлем в форме черепа — самое настоящее оружие. Смертельное оружие паренька, который просто занимается реконструкцией костюмов из игр и скелетов древних животных в музее. — Хочешь её? — спрашивает Рэндалл. Голос его звучит тихо, но твёрдо, через шлем слова еле слышны, больше рык. — Твои зубы достаточно острые, чтобы прокусить кожу. Фрэнсис отвечает на его вопрос тоже рыком, вот только его нельзя принять ни за подтверждение, ни за опровержение услышанного. Оглянувшись по сторонам и ещё раз проверив фиксацию когтей, Рэндалл разгоняется почти мгновенно и по воле присущей ему пластичности удачно огибает преграждающие путь стволы деревьев. Ноги его пружинят будто лапы, и сам прыжок настолько молниеносен, что оглянувшийся на шум мужчина попадает прямо ему в пасть. Женщина успевает выскользнуть, заметая длинной юбкой костёр и не замечая начинающую тлеть ткань. Она бежит по направлению к городу, не оглядываясь и даже не пытаясь спасти своего возлюбленного, с которым так нежно ворковала минуту назад. Одной этой мысли о невольном предательстве хватает, чтобы атаковать, а догнать её Фрэнсису не сложнее, чем львице — зебру. Горячая кровь наполняет рот, тёплым пламенем растекаясь в груди: вот и закончилось то, что люди пафосно и пошло привыкли называть словом «любовь». Это был первый раз, когда Фрэнсис убил без помощи оружия. — Это было грязно, — констатирует Фрэнсис, когда они смывают смешанную с кровью грязь в подсобке музея. — Грязь в самой сути природы: рождение, совокупление, смерть. Рэндалл уже оделся в привычную одежду и промывает со шланга перепачканный кровью костюм. Ещё осталось упаковать плёнку с сидений в машине. — Мне нравится быть покрытым кровью, — отвечает Фрэнсис, и это признание звучит между ними как посткоитальные ласки. — Просто сейчас неудобно. Он тщательно отмывает от остатков крови ту самую курточку, которую Рэндалл когда-то стягивал с него в сарае. Кажется, что с того мгновения минула целая вечность. — Ехать в Уиллмингтон было гораздо опаснее, нас могли остановить по дороге. — Рэндалл протирает костюм сухой тряпкой и укладывает в большой чёрный чемодан. — В этом месте я не раз приводил себя в порядок, и никто ничего не заподозрил. В конечном итоге Фрэнсис тоже оканчивает с уборкой улик и сгружает использованные салфетки в мусорный пакет. Его следовало бы сжечь, но это задание останется на потом. — Проведи меня в музей, я хочу посмотреть. — Ты снова представишься моим возникнувшим из небытия дядюшкой? — Рэндалл дразнится, но в словах его истинное тепло и удовлетворение от совместно проведённого вечера. Фрэнсис не знает, как донести свою мысль, чтобы она не смешивалась с тем чувством, которое он считает пошлостью. А ещё он боится, что снова начнёт шепелявить или заикаться. — Я хочу посмотреть только с тобой, чтобы никто не мешал. Рэндалл уже перебрасывает сумку через плечо и достаёт из кармана ключ, но на этих словах его лицо вновь обретает выражение испуга — он знает, что Фрэнсис склонен добиваться своего. За секунду Рэндалл возвращает себе светло-невинное выражение и приспускает ремень с плеча. — Знаешь, я попаду в неловкую ситуацию, если утром охрана решит просмотреть ночные записи. Фрэнсис приближается к нему по собственной инициативе, и пусть он выглядит угрожающе, но движет им абсолютно иная сила. Сила желания. Ранее Фрэнсис и не думал, что после убийства будет желать чего-то ещё. На удивление, справиться с поставленным планом оказывается легко, будто тёмные звёзды снова им покровительствуют. Выйти из подсобки, занести вещи в машину, припарковать её в паре кварталов от входа. Вернуться в музей, пройти по служебному пропуску, взломать пароль на вахте охраны. Рэндалл оглядывается по сторонам в пустом помещении, пока Фрэнсис подсоединяет к компьютеру флешку с необходимыми программами. Как и пистолет с глушителем, он носит её с собой просто на всякий случай, и вот этот случай происходит. Научный центр Мэриленда — одно из любимых мест у туристов и местных жителей, но Фрэнсис был внутри ещё в раннем детстве со школьной экскурсией. В помещении расположен Музей науки с регулярными выставками, включающими планетарий и обсерваторию. Рэндалл повторяет заученные фразы, которые, должно быть, не единожды слышал от экскурсоводов, и которыми щеголял перед друзьями, показывая свои работы. Зал со скелетами большой и просторный, есть дополнительная секция на втором этаже. Сами экспонаты потрясают своими внушительными размерами. Рэндалл продолжает восторженно рассказывать о физиологии и распространённости тех или иных видов, о местах обнаружения их костей и возможном рационе, но не может быть, чтобы он не догадывался, к чему всё идёт. Первый раз Фрэнсис берёт его в широком зале природоведческого музея под невидящим взглядом зацикленных видеокамер. Просто стягивает джинсы и грубо овладевает им прямо на полу, по которому завтра будут топтаться экскурсии школьников. Со всех сторон нависают хищные когти и заострённые белые зубы, и вряд ли требуется больший афродизиак. В качестве смазки у них только слюна, а в качестве постоянно съезжающей подстилки те самые джинсы, вот только Рэндалл не жалуется, лишь слишком отчаянно стонет под ним, будто этот раз может оказаться последним. Фрэнсис гладит его по щеке, пробегает подушечками пальцев по белым зубам, а затем едва не засовывает в рот всю ладонь. Сверкая огоньками в глазах, Рэндалл сжимает его ладонь челюстями и одновременно с этим сжимает его член внутри. Он останавливается только на пятом просмотре видеозаписи, наконец позволяя себе постоянно оттягиваемую разрядку. Глядя на их совокупляющиеся среди древних скелетов тела, Фрэнсис кончает настолько же мощно, как просматривая плёнку с миссис Марлоу. Впечатления от последнего визита Дракона уже побледнели, и самое время снять что-нибудь новенькое. Сходив в душ, он находит записи, на которых миссис Джакоби окунается в бассейн, улыбаясь мужу лучезарной улыбкой. Возможно, в этот раз он не будет использовать пистолет, а тоже перекусит ей горло, как той девушке в парке. В газетах писали о гибели пары, но не упоминали подробности. Фрэнсис благоговейно вклеил вырезки в толстый фолиант с обложкой из чёрной кожи. Распечатанную фотографию Рэндалла он взял из сайта музея. Должно быть, Научный центр Мэриленда не особо тревожится настройками безопасности, как и простые граждане, которые забывают, уходя, выключить свет или же закрыть двери в гараж. Фрэнсису все эти лазейки известны с далёкого детства, когда он только раздумывал о перспективах собственной неуязвимости. Сейчас наступило время воплотить желаемое в жизнь. Миссис Джакоби гладит за ушком пушистую белую кошку и смотрит в камеру, демонстрируя идеально ровные белые зубы. И пусть Фрэнсису казалось, что запас спермы он исчерпал ещё на предыдущем просмотре, пробуждающийся член начинает заявлять о своих правах. Миссис Джакоби игриво поправляет халатик, выступающая грудь поднимается и опускается на каждом вдохе. Ладонь Фрэнсиса поднимается и опускается, сжимая снова каменный член. Он откидывается на спинку дивана, желая дополнить привкус оргазма бокалом мартини. Картинки на экране меняются так стремительно, что отойти к бару не представляется возможным, как и остановить проигрывающуюся видеозапись. Миссис Джакоби идёт за покупками, не замечая установленную рядом с участком видеокамеру, заправленную инфра-чувствительной плёнкой. Миссис Джакоби лежит неподвижно на семейном ложе, где ещё сегодня вечером могла заниматься сексом со своим законным супругом в попытке зачать третьего ребёнка. Теперь это ложе залито её кровью, в то время как муж и оба сына сидят, прижавшись к стене. Их глаза из разбитых осколков зеркал будут отражать происходящее действо. Вы больше не сможете отвернуться и не смотреть на меня. Миссис Джакоби близка к своему последнему вздоху, но ещё не мертва. Теперь, лишённая лучезарной улыбки и обтекающей ткани халата, она выглядит уродливой. Рэндалл знает то же, что знает Фрэнсис — она не умрёт, она изменится. Изменится вслед за мужем и детьми, которые уже подарили им свой свет. — Их кровь и дыхание — только элементы, питающие наше сияние, — тихо шепчет Рэндалл, мягкими касаниями губ задевая ушную раковину. — Питающие славу Дракона. Татуировка Фрэнсиса доделана, включая обвитый вокруг бедра красный хвост, и Рэндалл дрожал от восторга, впервые увидев её в окончательном виде, а ровно через пять минут дрожал под весом его тела, выдавая связные и не очень комплименты его звериной сущности. Но, что гораздо важнее, Фрэнсис теперь сияет изнутри, это замечает даже его слепая коллега: должно быть, даже к ней он меняет своё отношение. Люди поговаривают, что у Фрэнсиса роман, а он не отрицает и не подтверждает. Ах, если бы они могли знать о его величии, как узнало семейство Джакоби. Фрэнсис включает установленную на штативе видеокамеру. Они оба обнажены — Фрэнсис и Рэндалл — и оба не испытывают смущения ни от собственной наготы, ни от устремлённого на них взгляда камеры. Он настолько же приятен, как взгляды сидящих у стены людей, как приглушённое бульканье, издаваемое умирающей миссис Джакоби. Фрэнсис опускает Рэндалла на колени, затем погружает пальцы в короткие волосы и резко впечатывает лицом в пропитанную кровью простынь. Тот инстинктивно брыкается, но затем подавляет в себе это желание, подрагивая от недостатка кислорода и переизбытка возбуждения. Вторую ладонь Фрэнсис окунает в накопленную лужу крови, которая сегодня будет служить им смазкой. Любопытно, к каким выводам придут изучающие место преступления следователи, поймут ли они, что здесь происходило на самом деле. Когда Фрэнсис входит в него, у Рэндалла остаются силы только мычать, инстинктивно сжимаясь и безвольно дёргаясь в удерживающей его сильной хватке. Ничего, очень скоро ему понравится. Фрэнсис проводит перепачканной в крови ладонью по изогнутой мальчишьей спине. Движение отзывается в его тигрёнке серией импульсов, и Фрэнсис просто тает от наслаждения. Они даже не заботятся о том, чтобы сбросить мёртвое тело с кровати, когда Рэндалл толкает его спиной на постель и опускается сверху, одним ловким движением вставляя в себя его член, а затем расцарапывая его грудь ногтями. Никто из них не заботится о безопасности, исключительно о том, чтобы не кончилась плёнка. Зачем беспокоиться о собственной сохранности, если в любой момент их жизнь может кончиться так же, как видеолента. Поглаживающие острия зубов пальцы сменяются звонкими пощёчинами, настолько звонкими, что на одной Рэндалл едва не слетает с его члена, но затем лишь улыбается окровавленным ртом и плотнее сжимает коленями бока. Капельки его крови смешиваются с кровью жертв. Алые капли на плечах, на груди, во рту. Кровь затекает в пупок, цепляется к пушистым ворсинкам их тел, липкая жидкость соединяет их тела в единое целое, затекая, проникая внутрь. Они купаются в море багряного наслаждения, а когда выходят во двор, кровь капает с их тел на белый, девственно-белый снег. В свете луны она кажется иссиня-чёрной. Вряд ли Фрэнсис когда-либо позволил бы трахнуть себя, но зато позволяет делать с собой массу других вещей. Позволяет восхищённо выцеловывать свой шрам, который всю свою жизнь он считал уродливым. Позволяет брать свой член в рот и заглатывать глубоко-глубоко, до рвотных позывов, а затем слегка, но всё же болезненно прижимать остро-хищными зубками. Однажды Рэндалл седлает его на том же диване, распахивает обвивающее его тело зелёное кимоно и извлекает из собственного кармана набор игл. Фрэнсис никогда не задумывался о пирсинге, тем не менее он не сопротивляется, позволяя оттягивать сосок, зажатый между покрытыми латексом пальцами. Острая игла проходит ровно и почти не болезненно, а вот украшение проникает уже сложнее. Пренебрегая правилами дезинфекции, Рэндалл не удерживается и всё же слизывает языком выступившую капельку крови. Он любит ласкать проколотые соски подушечками пальцев, ублажать их языком или же хватать за колечко зубами и игриво оттягивать, как делают маленькие щенки. Рэндалла заводит проявлять свою тайную власть и нащупывать выступающий пирсинг через ткань свитера, когда их не видит никто, но может увидеть. Они смотрят фильмы вместе — и плёночные, и цифровые. Точнее, чаще всего смотрит Фрэнсис, а Рэндалл удовлетворяет его влажным жаром собственного рта. Ему нравится растягивать удовольствие, временами полностью выпуская член и затем подразнивая его кончиком языка. На экране миссис Лидс застёгивает на себе новогодний костюм. Миссис Лидс угощает собаку сахарной костью. Миссис Лидс вешает гирлянду на ёлке, и подол её платья приподнимается, обнажая чересчур изящные для многодетной матери бёдра. Миссис Лидс разливает по бокалам шампанское, и пена пачкает нарядное платье. Фрэнсис изливается тёплой влагой в горло Рэндалла, и струйки стекают из уголков его рта. Струйки тёплой горячей крови вытекают из горла миссис Лидс, окрашивая гибкое тело Рэндалла изящными потоками. Женщина неподвижно свисает с крюка, на котором некогда находилась люстра, а из сонной артерии льётся яркая сочная кровь. Красная жидкость забрызгивает ковёр и рисует узоры на светлой коже, Рэндалл лежит неподвижно, подобно ещё одному трупу, и позволяет Фрэнсису размазывать по себе горячую влагу. Он не двигается, когда тот раздвигает его бёдра, его стойкости едва хватает на первый глубокий толчок, а дальше становится легче. Движения привычные, и Рэндалл расслабляется под ним, по их негласной договорённости никак не реагируя на вбивающуюся в него ярость зверя. Он плотно сжимает мышцы лица, пытаясь не обронить лежащие на закрытых веках осколки, и когда Фрэнсис снимает их, смешивая собственную сперму с кровью миссис Лидс, кожа выше и ниже глаз порезана острым стеклом. Рэндалл едва слышно шипит, когда Фрэнсис обрабатывает порезы спиртом, а затем в душе становится слишком жарко, и они решают сделать это ещё раз. Вода смывает кровь, размягчает затёкшие мышцы, приглушает откровенные стоны Рэндалла, который уже не пытается сдерживаться. После второго оргазма тот едва не выключается, но всё же помогает вычистить помещение. Этой ночью они спят на широкой кровати в бабушкиной спальне, и даже Дракон не беспокоит их своим рыком. Он искренне доволен свершившимся подношением. Фрэнсис следит за Рэндаллом, даже когда они не вместе. Караулит у тату-салона или наблюдает через бинокль с соседней крыши. К нему часто заходят ребята сделать заказ или поболтать о ерунде, но ничего более личного. В музее тот бывает чаще вечерами или совсем ближе к ночи, чтобы не спугнуть посетителей. Ему нравится наблюдать за Рэндаллом, перемежая трансляцию в режиме реального времени с отснятым им самим материалом. Вот Рэндалл достаёт дрель и аккуратным ровным движением вкручивает винтики в основу. Вот миссис Лидс висит обнажённая на крюке, мышцы на её спине растянуты в стороны леской, подобно крыльям падшего перед Драконом ангела, а кровь стекает на лежащее под ней тело. Вот Рэндалл протирает тряпочкой ровную поверхность клыков, вот Фрэнсис вонзает в него свои зубы, а тот старается не кричать от боли. Он аккуратен с ним и старается не прокусывать кожу, сжимает сильно, но бережно, как сука, которая переносит щенят за загривки. Тем не менее в последнем кадре, в котором Фрэнсис берёт камеру со штатива и снимает сверху вниз оттраханное, удовлетворённое и залитое кровью тело, порезы от зеркал и следы от укусов выделяются на общем фоне. Они будут видны ещё минимум две-три недели. До их следующего полнолуния. Происходит событие, которое тревожит Фрэнсиса — в музее появляются двое мужчин, предъявляя на входе удостоверения, и следуют прямо к Рэндаллу. То есть Фрэнсис видит уже сам разговор, не имея возможности ни расслышать его, ни прочесть по губам. Если судить по языку тела, то они не давят на Рэндалла, если и запугивают, то на расстоянии. Он не меняется, сохраняя лицо, как тогда, пытаясь не стонать от укусов, лёжа под Фрэнсисом. Не так уж трудно отмотать плёнку назад, подключиться к записям на входе. Удостоверения мельтешат перед глазами, но смазанных заглавных букв и лиц посетителей хватает, чтобы стало ясно: посетители из ФБР. Фрэнсиса, подобно хвосту Дракона, сжимают мысли о том, как они вышли на Рэндалла, и почему именно на него. Если бы они обладали прямыми уликами, то не пришли бы с беседой, значит, всё, что у них есть — только подозрения. Всё, что есть у Фрэнсиса — тоже исключительно подозрения. Он подозревает Рэндалла в том, что тот оставил след специально. Подозревает себя самого в легкомыслии, но разве можно винить себя в этом, раз они оба были нарочито беспечны, с головой погрузившись в собственную страсть. Подозрения падают даже на коллег из «ГейтВей», хоть разум отдаёт себе отчёт в их полной непричастности к происходящему. Следующим днём Фрэнсис заглядывает в салон случайно — якобы заскучал, и Рэндалл встречает его не то чтобы холодно, скорее отстранённо. Эту отстранённость можно списать и на присутствующих в магазине посетителей, и на внезапность самого визита. Встреча заканчивается поспешным, но нарочито страстным трахом в подсобке, Фрэнсис с силой закрывает ладонью чужой рот, чтобы их не было слышно в кабинете тату или же случайно забредшим посетителям. Рэндалл пылко целуется на прощание, но про вечерних визитёров не упоминает ни словом. Весь вечер проходит у видеокамер, но ни Рэндалла, ни следователей в музее не наблюдается. Ревность свернувшейся на животе крысой выедает внутренние органы, Фрэнсис листает страницы принесённого из чердака фолианта, рассматривая на газетных вырезках лица ищеек, отправленных за Рэндаллом Федеральным Бюро. Он так и засыпает на диване, обняв альбом с вырезками. И лишь третья ночь вносит в ситуацию ясность — ясность, но вовсе не облегчение. Мужчина приходит один, он одет слишком официально и появляется слишком поздно, чтобы регистрироваться в журнале посетителей. Фрэнсис узнаёт его скорее по костюму, чем по лицу, этот человек мелькал на снимках рядом с предыдущими гостями. Они стоят друг к другу чересчур близко и разговаривают, словно давние знакомые. Но самое главное — лицо Рэндалла не выражает больше страха или смущения, только восторг. Эта мелкая ФБРовская шлюшка заглядывает в лицо своего собеседника с тем же благоговейным восторгом, который обычно доставался Фрэнсису. Каким наивным, каким глупым он был, полагая, что между ним с Рэндаллом происходило нечто особенное, уникальное. Как глупо было поверить этим чистым невинным глазам. Фрэнсис не уверен, кто станет следующей жертвой — сам Рэндалл или тот странный мужчина, вычислить его место работы не составит труда, зная имя. Одно желание остаётся неизменным — разорвать, раскрошить, уничтожить, с силой вонзив в тёплую плоть острые зубы.