***
Я накинул капюшон серой толстовки и зашагал по улице. Сырой вечерний город тревожил, и я не чувствовал себя защищенно. Прохожие, утонув в рутине, мелькали справа и слева бездушными тенями. Желтый свет от фонарей неприятно бил в глаза, и я невольно жмурился, когда поднимал голову. Я знал, что там, куда я иду, меня ждет Он. Я сам договорился встретиться с ним там, и уже сотню раз пожалел, потому что прекрасно знал, чем все закончится. Мы собирались пересечься около Пятерки — наше традиционное место, когда нужно что-то передать друг другу. Я хотел отдать ему наушники, позаимствованные несколько недель назад, — мои сломались, а поскольку денег у меня не было, пришлось ждать зарплаты. Сегодня я наконец получил ее и сразу же заехал за новыми, а те собирался вернуть. — Привет, — беспокойно улыбнулся я и крепко пожал его теплую большую руку. На меня уставились два зеленых глаза, и в темноте они казались синими. — Привет, брат. — Я дрогнул, услышав его голос. Грубоватый, но приятный и до боли родной бас. — Что ты хотел? — Вернуть хотел. — Я полез в карман. Не смотрел на него, зато отчетливо чувствовал, как он разглядывает меня. — Это твое. — Я протянул ему запутавшиеся в непонятный клубок черные наушники. — А, ты купил новые? — поинтересовался он, забрав их. — Да, только сегодня. — Я стеснялся поднять голову. Боялся напрямую увидеть, как он разглядывает черты моего лица, смотрит прямо в глаза. Мне казалось, он видит мою душу, видит меня насквозь. Ни одна мысль не ускользнет от его проницательного взгляда, он читает меня, как открытую книгу. — Это все? — спросил он так, будто бы знал, что нет. Формально мы оба понимали, что это все, однако оба знали, что на этом не закончится. — Да, это все, — кивнул я и рискнул посмотреть на него. Гладковыбритые щеки, квадратный подбородок, стрижка «364 дня до дембеля», как я называл ее, холодное отстранение во взгляде — все то же самое, он был таким почти каждый день, но я прекрасно знал, что он может быть другим. — Не хочешь выпить, брат? — спросил он меня, но не нуждался в ответе. Он и так знал, что я соглашусь, даже если я не хотел. Я всегда соглашался: робел и не мог сказать ему «нет». Он положил руку мне на плечо и мягко подтолкнул в сторону Пятерки. Я двинулся в магазин. — «Охота» или «Балтика»? — спросил он, хватая по банке. — Что выбираешь? — помахал передо мной сначала одним, потом другим, и я в замешательстве ткнул в Балтику. Они обе были неплохие. — А я хочу «Охоту», — заявил он и загреб сразу несколько штук. — Держи! — скинул все мне в руки. — Сейчас тебе тоже побольше возьму. Я вцепился в холодные алюминиевые банки. Они медленно, но верно выскальзывали из моих замерзших пальцев. Он набирал мне все больше — почти столько же, сколько себе, но я-то знал, что так много не выпью. — Мне хватит, — подал я голос, но меня не услышали. — Володь, мне достаточно. — Я редко называл его по имени, потому что не любил это делать. Часто вообще никак не называл: просто «ты». Он звал меня и «братом», и «дружищем», и по имени-отчеству, а я говорил просто «ты». Его имя ассоциировалось у меня с холодными осенними вечерами, бледно-серой в полутьме кожей, ощущением нереальности происходящего вокруг. В темноте чувствуешь полное одиночество, даже если кто-то есть рядом. Кажется, что мир вдруг стал твоим сном, и все сейчас исчезнет. Останешься только ты и беспросветное уединение. Я боялся темноты. Я не любил одиночество. Володя ввалился в собственную квартиру, жестом пригласив меня. Я зашел в знакомую однушку и огляделся. Здесь ничего не поменялось с последнего моего визита: да и что могло измениться за месяц? Все те же серые стены, длинный шкаф-купе с зеркальной створкой. На миг я замер перед шкафом, разглядывая свое отражение. Я выглядел уставшим и напуганным. — Пошли сядем, — позвал Володя. Мы зашли в единственную комнату и плюхнулись на диван. Он открыл первую банку «Охоты» и дал мне отпить. По горлу прошлось приятное тепло, а в нос ударил запах спирта, и я с наслаждением откинулся на спинку дивана. — Что скажешь? — спросил Володя, усмехаясь. Я чувствовал, как его запах, пропитанный табаком, мешается с крепким запахом пива. — Хуйня. Так же, как и «Балтика», — покачал я головой. — Все пиво хуйня, а я как-то его пью. Но вкусно, мать его. — Пиво уж точно лучше, чем водка, — снова усмехнулся он и сделал несколько больших глотков. — Конечно. — Я открыл «Балтику». Раздался характерный шипящий звук, и капельки алкоголя намочили мне брюки. Ах, рукожоп. Володя не любил включать свет. Мы сидели в темноте, изредка перекидываясь фразами, и пили крепкое пиво. Я смотрел на свои руки и не мог поверить, что они принадлежат мне. Я смотрел на Володю и не мог поверить, что он тут, что он настоящий. Я вглядывался в мрак за окном, но видел только черное небо. — Саш, а, Саш, — одернул меня Володя, и я вздрогнул. — Что? — Ответь на один вопрос. Только давай по-честному. — Он заглянул мне в глаза. Я отвел взгляд. — На какой? — Я изучал алюминиевую банку, но в темноте мог разглядеть только ее очертания. — Вот ты так себя ведешь каждый раз, — начал он. — Сначала зовешь меня встретиться, а потом овощем становишься, молчишь. Я слушал и сжимался. Было неловко, ведь сам не знал, почему так себя веду. — Если бы это было пару раз, то все еще нормально. Но ты такой постоянно. — Я знаю, — выдавил я. — И знаешь, что интересно? — Он приблизился ко мне настолько, что я чувствовал нотки алкоголя в его дыхании. Я ощущал тепло, исходящее от него, но боялся отстраниться или, наоборот, приблизиться. — Когда я делаю вот так, — он положил руку мне между ног. — Ты очень быстро реагируешь. Я чувствовал его горячую руку даже через брюки, я чувствовал ее там, и тело отзывалось на прикосновения. Я со стыдом обнаружил, что мне становится жарко внизу. — У меня один вопрос, — продолжил Володя, прикасаясь губами к моей щеке. — Почему? Сколько раз мы тут с тобой вдвоем уединяемся, ты ведешь себя естественно только тогда, когда уже не можешь сдерживать свое возбуждение. — Не знаю. — Я чувствовал, как медленно намокаю. — Честно. — Раз так, то давай я за тебя отвечу. — Он поставил еще не допитое пиво и повалил меня на диван. Я поспешно вылил в рот все, что у меня оставалось, и бросил пустую банку на пол. Возбуждение росло — моему члену было тесно в жестких брюках, я пожирал Володю взглядом и хотел его, забывая про все стеснение. Володя устроился сверху на моих ногах и, расстегнув ремень брюк, медленно стащил их с меня. Я не протестовал: наоборот, потянулся к нему, медленно освобождаясь от ненужной одежды. Кожанка, толстовка, футболка и боксеры — все полетело на пол вслед за пустой банкой «Балтики». Я вцепился в его джинсы и стащил их вместе с трусами. Я видел, что у него тоже встал, и от этого становилось жарче. Я хотел, чтобы он трахнул меня. — Маленькая сучка, — улыбнулся Володя, прикусив губу от возбуждения. Он наклонился и жарко поцеловал меня. Иллюзия нереальности происходящего обрушилась. Я чувствовал его тепло, чуствовал свой влажный стояк, ощущал его сладкие от пива губы и дыхание с примесью спирта, и я хотел его все больше и больше. Я хотел быть снизу. Хотел быть его. Он приник к моему соску, языком очертив влажную дорожку вокруг него, его горячие мокрые руки спускались ниже, лаская мои ребра, бедра, а следом — затвердевший член. Я почувствовал его теплую руку на головке и застонал от возбуждения. — Я знаю, что ты чувствуешь, — выдохнул Володя мне в рот. — Ты меня любишь. — Он нежно шлепнул по моим бедрам. — А я люблю тебя.***
Мы лежали в обнимку, допивая последние банки. Я вдыхал запах Володи, и все вокруг казалось куда более настоящим, чем обычно. — Да, пожалуй, ты был прав, — вздохнул я, потягиваясь до хруста в спине. — Пожалуй, я люблю тебя. Просто боюсь это признавать. — А если я позову тебя завтра сюда, — Володя поцеловал меня в губы. — Ты признаешь? — Может быть, — я покачал головой, не имея возможности дать однозначный ответ. — Посмотрим. — Так ты придешь? — это прозвучало скорее как утверждение, а не вопрос. — Я думаю, что прид-… — Или останешься у меня на ночь, — прервал меня Володя. — Кто сказал? — Я сказал. Оставайся, а? Я же знаю, ты хочешь. — Я правда хотел бы. Этот вечер разрушил иллюзию искуственного мира вокруг, и я впервые за долгое время почувствовал себя не одиноким. — Ладно, — пожал я плечами, покрепче обняв Володю. — Я остаюсь.